Павел Сергеевич Иевлев
Хранители Мультиверсума. Книга четвертая: «Безумные дни»
День первый
Македонец
– Здравствуйте, группа! – говорит миловидная женщина-психотерапевт.
– Здравствуйте, привет, привет, добрый день… – разноголосый хор с расставленных полукругом стульев.
– Сегодня свою историю нам расскажет Виктор…
– Привет, Виктор!
– Здравствуйте, меня зовут Виктор, и я убийца.
– Ты что, ёбнулся, Виктор? Уберите его! – возмущённые возгласы аудитории.
– Я хочу рассказать вам, как я стал…
– Да пошёл ты нахуй! Возмутительно! Прокурору, блядь, расскажи!
Ну вот, даже моя воображаемая психотерапевтическая группа не стала меня слушать. Никому не интересны мои рефлексии. Ах, Аня, мой прекрасный – но, увы, бывший – мозгоправ. Наши отношения врач-пациент в какой-то момент стали требовать большей откровенности, чем я могу себе позволить. Она считала, что у меня «вьетнамский» (он же «афганский», «иракский», «чеченский» и так далее) синдром. А сам я военный, побывавший в «горячих точках». Забавная версия, но правду ей узнавать не стоило.
Знаете, какой лучший способ приятно расстаться с психотерапевтом, особенно если он – милая и умная, но одинокая женщина? (Отчего-то это часто случается с милыми и умными женщинами). Нетрудно догадаться. В общем, мы ещё некоторое время встречались, но уже в ином качестве. Потом разошлись, но теперь голосом Ани говорит со мной моя совесть. Нечасто.
– Здаров, Македонец! – а вот и Сеня. Он сегодня заявился с утра, и теперь непринуждённо шарится у меня по кухне в поисках чего бы пожрать. Визит неожиданный, но Сеня не понимает социальных условностей. Захотелось – пришёл. Длинный, худой, весь как на шарнирах пацан, непрерывно в движении, со странной дёрганой моторикой подклинивающего в суставах Буратино. Ввалился, пока я продирал глаза, помахал рукой – и на кухню. Как с голодного края. Не кормят их там, что ли?
– Сень, ты что, с дурдома сбежал? – недовольно спрашиваю я.
– Почему сбежал? – удивляется Сенька. – Тёмные времена карательной психиатрии прошли, я прохожу лечение на совершенно добровольных началах!
– И что, уже вылечился?
– Нет, – мотает бритой налысо головой Сеня, – я неизлечим. Просто мне было видение.
– Опять? – закатил глаза я.
Сеня у нас, вишь ты, медиум. Ну как медиум – его просто иногда штырит. Без всяких веществ – Сеня даже непьющий. Своей дури хватает. Накрывает Сеню жёстко, но это ещё не самое плохое. И то, что видится ему обычно всякая дрянь, тоже можно пережить. Главная засада в том, что всё, что ему видится, непременно сбывается. И не «рано или поздно, так или иначе», а до обидного быстро и до ужаса буквально. Наградила природа талантом, чтоб её. Хотя мне ли говорить?
– Ну да, – жмёт худыми острыми плечами Сеня, – ты же знаешь, как это у меня бывает.
Я знаю, как это у него бывает. Сталкивался.
– Кофе будешь? – крикнул он из кухни.
Почему он всегда оттуда орёт так, как будто у меня не однокомнатная хрущёвка, а особняк с мезонином? Как будто, если он меня не видит, то я непременно далеко?
– Буду! – хоть что-то хорошее этим утром.
Кстати, в дурдоме он обретается не из-за видений. Про них психиатры не в курсе. Сене просто комфортно в психиатрической клинике, и он с легкостью симулирует то самое «посттравматическое стрессовое расстройство» (ПТСР), в котором психотерапевт подозревала меня. Он прекрасный симулянт, наш Сеня. При его невысоких запросах клиника – это такой халявный санаторий, где кормят, развлекают, позволяют гулять на свежем воздухе (наш загородный дурдом славится прекрасным садом), а главное – внимательно и с сочувствием выслушивают любую чушь, которую Сене заблагорассудится нести. Чем не курорт? «А медикаментов груды мы в унитаз, кто не дурак. Вот это жизнь…»1
На Сенино счастье психиатры то ли недостаточно бдительны, то ли недостаточно квалифицированы, то ли им наплевать. Знали бы они, насколько он на самом деле безумен, они бы вернули карательную психиатрию немедленно – и я не про видения его говорю. Что видения? Забавный казус Мироздания, как и мой странный талант. А вот то, что никакого ПТСР у него нет – это как раз и пугает.
– Кофе! – Сеня принёс мою кружку.
– Спасибо, Сень, – я уже умылся и в целом был готов к неприятным новостям. – Так что за видение?
Сеня дожёвывал бутерброд с последней моей колбасой, поэтому мужественно сглотнул, чуть не подавился, выпучил глаза, судорожно запил кофе, обжёгся, пролил на рубашку… В общем, ему потребовалась пара минут, чтобы откашляться и принять соответствующую пафосности заявления позу:
– Быть сему месту пусту! – провозгласил он значительно, и, сев обратно на табурет, шумно отхлебнул из кружки.
– Какому месту? – удивился я. – Моей квартире?
Квартирка, конечно, так себе – старая, не видавшая ремонта хрущёвка, укомплектованная обшарпанной, но крепкой мебелью времён позднего СССР. Как от отчима досталась, так и живу. Позорище, если вдуматься, но мне пофиг, а в гости никто, кроме Сени, отродясь не ходил. Тем не менее, с чего бы ей быть «пусту»?
– Нет, – Сеня поморщился и сделал широкий круговой жест кружкой. – Вообще. Всему. Нашему вот этому миру.
– И в каком… э… формате будет проводиться данное мероприятие? – поинтересовался я растерянно.
– В формате пиздеца, – ответил Сеня невнятно, запихивая в рот колбасу. – Какая-то рыжая баба в костюме супергероя на краю крыши, девчонка в чёрном и ещё какой-то бородатый мужик, вроде смутно знакомый, но я его вижу краем глаза. В городе пожары, в небе низко над крышами звено «двадцать восьмых», на улицах бардак, руины и то ли трупы, то ли просто люди кучами лежат.
Сеня вытер рот рукавом клетчатой рубашки и закончил:
– Вот такое видение было.
– Может, оно ещё и обойдется? – осторожно спросил я. – Не, я знаю, что у тебя все сбывается, но, может, закончится всё нормально? Рассосётся потом как-то?
– Не, – спокойно ответил Сеня, – не рассосётся. Я ж чую. Я и без видения на нервах был, всё не мог понять, что не так. Давило что-то, как будто крышка закрывается. А теперь уж точно знаю.
– А что, есть признаки?
– Эй, – отмахнулся Сеня, – в нашем дурдоме интернета нет, а по ящику только канал «Дискавери» – как слоны ебутся. И то некоторые от этого зрелища впадают в такой экстаз, что хоть выключай. Ты не поверишь, какие там долбоёбы встречаются!
Я скептически посмотрел на Сеню, но ничего не сказал. Включил приёмник – телевизор мне как-то без надобности.
«Всемирная организация здравоохранения заявила, что власти Либерии принимают необходимые меры предосторожности после смерти восьмисот человек в городе Гринвилл от неизвестной болезни. Как пишет либерийское издание Daily Observer, тела умерших быстро подверглись разложению. Либерийская полиция подключилась к выяснению обстоятельств их смерти. Принимаются меры для того, чтобы изолировать заболевших..»
Женский голос вещал привычной спокойной скороговоркой, без экзальтации – видно было, что Либерию ведущая даже на карте не найдёт.
– Не везет им, – констатировал Сеня. – Вечно то эбола у них, то ещё какая срань… А помнишь, как мы тогда в Монровии…
– Помню, – поморщился я, – но лучше бы забыл. Хорошее место Либерией не назовут.
Новости закончились, но я покрутил ручку приёмника и поймал другой выпуск. Там тон ведущего был пожестче и отдавал некоторой обеспокоенностью:
«Иран заявляет категорический протест против агрессивных действий США. Пентагон направил авианосец Ronald Reagan в дополнение к уже находящемуся там Carl Vinson. Возвращение авианосных соединений создаёт эскалацию напряженности в регионе…»
Я выключил приемник – весь этот цирк с конями, в который превратилась нынешняя международная политика, успел достать даже меня. Как ни берегись – а радио с телевидением вещают из каждого утюга, хоть уши затыкай.
– Вроде всё как обычно, – сказал я Сене. – Нормальное для нынешнего мира состояние «вот-вот пиздец, но не сегодня». Не первый год длится.
Сеня молча пожал плечами и одним глотком допил остывший кофе. Вывалить проблему на меня и отморозиться – его обычный образ действий.
Я у Сени типа опекуна – так уж сложилось. Он детдомовский, и уж не знаю, что там с ним случилось, но башка у него сдвинутая серьёзно. Я отбил его в одном неприятном месте у одних очень плохих людей, когда ему едва четырнадцать было. Ну как «отбил»? К тому моменту, как я на него наткнулся, он уже сидел весь залитый чужой кровью в окружении шести трупов с перерезанными глотками и жадно жрал что-то из ставшей вдруг ничейной миски. Проголодался ребёнок. Чуть меня не отправил к ним седьмым, кстати.
Не то чтобы мне так уж хотелось вешать себе на шею трудного подростка, но бросить его там, где нашел – всё равно что убить. Государство предлагало вернуть его в детдом. Вот этого некрасивого юношу с первыми прыщами, безумными глазами берсерка и «ка-баром» в худых руках? Это не должно было быть моим делом, но почему-то стало. Так и прижился. Я не заменил ему отца – у меня на это «как отец» с детства аллергия. Сначала взял на правах приблудного уличного кота, потом он стал кем-то вроде воспитанника, а потом в какой-то момент и полноправным напарником. Он не дурак, Сеня-то, у него башка работает многим на зависть, просто как бы лакуны какие-то в понимании некоторых вещей. Например, социальных табу. Не знаю, как удалось добиться такого эффекта – я бы детдом, где таких детишек растят, сжёг бы чисто на всякий случай, если бы он уже не сгорел. Кто-то позаботился. Имею на сей счёт подозрения, но спрашивать Сеню боюсь – вдруг он ответит, и что мне с этим знанием делать?
Зато и проводником он стал ещё тогда – не от хорошей жизни, надо полагать. Особенно учитывая специфический Сенин кросс-локус2. Среди проводников много «гаражистов» – переходящих через гаражные конгломераты. Немало «культистов» – ходящих через храмы и прочие места поклонения. Есть небольшая, но сплочённая группа «спелеологов» – проходящих через кросс-локусы пещер. Есть и довольно странные ребята, умудряющиеся проходить тоннелями метро – их возможности, правда, ограничены, потому что метро мало где есть. Но вот такого как Сеня…
Сеня – совсем слабенький проводник, с большими ограничениями по длительности поддержания и пропускной способности проходов. Фактически, пара-тройка человек с ручной кладью – его предел. Но зато дверь ему почти везде – он через сортиры ходит. Вошел в туалет тут, закрылся, вышел там. Универсальность потрясающая – где есть люди, так там и сортир непременно найдётся. Я догадываюсь, почему так сложилось – учитывая школьно-детдомовско-армейскую традицию устраивать разборки именно в туалетах. Видать, немало ему доставалось, раз врождённый талант проводника зацепился за такой кросс-локус.
Я способностей проводника не имею, так что мы с Сеней ходим парой. Он проводит, я работаю. Толковых контрабандистов из нас по причине малой грузоподъемности не вышло – в отличие от Гаражища, машину в сортир не загонишь, – так что профиль нашей пары другой, обусловленный сочетанием наших странных умений. Пришли мы к этому не сразу, но в итоге свою нишу всё же выбрали.
– Я тут брошу у тебя сумки с деньгами, ладно? – невинно поинтересовался Сеня.
– С чем? – рассеянно переспросил я, задумавшись.
– С деньгами, – повторил Сеня спокойно. – С баблом, лавэ, бабками, кэшем…
– И откуда у тебя наличка сумками?
– Ну, для начала я взял кредит под залог своей квартиры, – начал перечислять Сеня. Судя по тону, он был очень собой доволен и спешил похвастаться. – Потом я сдал её в аренду через агентство и взял плату за год вперёд. Дисконт вышел большой, но зато с отсрочкой заселения на месяц. Потом я квартиру продал в полцены чёрному риелтору через генералку. Потом взял кредит в своём банке – правда, дали, гады, немного, полмульта всего – но на три года. Потом нанял такси и проехался по микрокредитным конторам…
– Сеня, блядь… – я схватился за голову. – Что ты творишь? Мы же это уже проходили! Опять пострелушки из-за твоих долгов устраивать?
– Да успокойся ты, – Сеня притащил из прихожей две спортивные сумки и бросил на пол. – Там везде первый платеж через месяц, не раньше. А я этому миру и двух недель не дам.
Понятия морали для Сени не существует, но голова у него работает – надо бы и мне обналичить свой счёт. Денег на нём прилично, так что придётся, наверное, в несколько приёмов. Хотя…
– Сень, а на кой чёрт тебе кэш, если миру конец?
– Вложим в товар, перетащим на базу.
– Какой товар?
– Ну, представь – через пару недель всё, что брали в этом срезе контрабасы, станет абсолютным дефицитом. Его будет просто негде взять! А у нас – есть! Неплохо поднимемся…
– За главный товар нашего среза нас с тобой закопают быстрее, чем мир кончится… – засомневался я. – На оружие надо иметь каналы, а не только деньги. Да и много ли мы утащим через твою сортирную дырку? И кому оно будет нужно, когда негде будет взять подходящие патроны?
– Да? – на секунду задумался Сеня. – Ну и хуй с ним тогда! Пойду к блядям, оттянусь напоследок. Всем хорош дурдом, но бабы там…
Он, вжикнув молнией, раскрыл одну сумку, вытащил оттуда наугад пачку пятитысячных купюр и смылся. Что ему скажешь? Совершеннолетний уже. А я погрузился в тяжкие раздумья.
Мы с Сеней межсрезовой контрабандой не баловались, но, разумеется, в общих чертах были в курсе. Проводников немного, и хотя они по большей части и друг друга-то терпеть не могут, а мной вообще пугают детей, но тусовка существует. Поневоле приходится контактировать и поддерживать нечто вроде профсоюза – а то желающих сесть на канал хватает. Как со стороны государства, так и со стороны криминала. Несмотря на серьёзные внутренние трения и конкуренцию, всё же как-то друг другу помогаем – я пару раз приезжал на «стрелки» в качестве «окончательного аргумента». Конечно, и криминал, и государство всё равно в схемах присутствуют, куда же без них, но какие-то правила, в основном, соблюдаются. Более или менее. Местами.
Так вот, основной экспортный товар нашего среза на межмировом рынке – это оружие. Тут мы уникальны – остальные срезы, настолько озабоченные прогрессом средств уничтожения, уже достигли логического финала этого пути. В одном из таких миров у нас запасная база – очень скромная, просто склад того, что по разным причинам не стоит хранить здесь. Безопасность хранения там абсолютная – воровать некому, а радиация уже, в основном, рассеялась. Главной проблемой было найти уцелевший сортир для Сениного кросс-локуса.
Второй по популярности товар – автомобили. Как правило, берутся подержанные внедорожники, проводится профилактика до состояния «как новый» и перегоняются. Новые модели, капризные и привязанные к сервисам, спросом не пользуются. Это довольно приличный бизнес, минимум криминала (не считая, конечно, некоторого процента краденых машин – то, что они пропадают из этого мира бесследно, открывает хорошие возможности). Я знаю контору, где ребята из натурализовавшихся здесь грёмлёнг наладили практически конвейер. Можно было бы вложиться в технику – да вот беда, в сортир машину не пропихнешь. Не наш это калибр. А больше ничего такого уникального и нет – в фармакологии мы далеко не лидеры, оргтехника не имеет смысла вне совместимой цифровой среды, предметы быта не универсальны, предметы роскоши бессмысленны.
Опять же, надо понимать, что вся доступная нам межмировая торговля – это крошечный по объемам рынок. Рыночек. Все проводники нашего среза вместе не догонят по обороту провинциальный сетевой супермаркет. Даже оружие – и то штучные поставки. Где любили повоевать, имели своё, а остальным оно особо и ни к чему. Основные потребители – такие же межмировые бродяги, как мы, а нам много не надо.
Да, есть ещё те, кто торгует людьми. Грязный, но вечный товар. Не так давно это был довольно мощный бизнес, теперь – нет. В этом, без ложной скромности, есть и моя заслуга.
Больше я что-то ничего и не придумаю. Шедевры искусства? Они ценятся только в соответствующем культурном фоне, когда всему человечеству объяснили, что вот это – шедевр и стоит много денег. Если этого фона нет, то черный квадрат остается просто квадратом, а за всякое пикассо ещё и в лоб дадут. Предметы культа? За отсутствием соответствующих культов будут оценены по весу золотого оклада. Исторические артефакты? Никому не интересна чужая история. Так вот глядя со стороны, понимаешь, что универсальных ценностей практически не бывает. За одним исключением – практически везде ценится золото, оставаясь более-менее общепризнанным обменным эквивалентом. Тоже не самый беспроблемный товар, конечно, но его куда проще купить, чем оружие. Тем более, что есть у меня подходящий знакомый. Странноватый мужик, но в целом надежный.
– Привет, Ингвар, – набрал я его без лишних размышлений.
– Македонец, ты? И тебе не хворать! – он взял трубку моментально, как будто ждал звонка.
– Есть тема насчет некоторых интересных инвестиций…
– Моих тебе или твоих мне?
– Имею инвестиционные намерения, – обозначил я тему, – относительно некоторых металлов.
– Над землей хуйня летала,
Вся из жёлтого металла.
Очень много в наши дни
Удивительной хуйни…
– продекламировал Ингвар задумчиво. Голос его показался мне несколько растерянным.
– И каковы предполагаемые объёмы инвестиций?
Я назвал сумму.
– Подъезжай в офис, решим, – ответил он после паузы.
Сенины деньги я решил пока оставить, где лежат, а первым делом обналичить свои. При любых грядущих непонятках лучше не зависеть от доброй воли банкиров и работоспособности банкоматов. Для начала позвонил в банк и запросил обналичку – там не то чтобы огромные миллионы, но такие суммы уже надо заказывать за сутки. Наше странное занятие не сильно прибыльное, но и тратить мне особенно некуда. Квартира мне досталась от отчима, машина тоже, питаюсь я просто, представительских расходов нет, дорогих игрушек не люблю, хобби не случилось, личная жизнь не сложилась. Вот и накапливается понемногу.
Остаток суммы решил снять из банкоматов – чтобы какой-то оперативный капитал был на руках уже сегодня. Сенины предсказания точны в деталях, но не по времени – а ну как придётся драпать в чём есть? Надо хоть как-то подготовиться, прикупить кой-чего. Так что спустился к подъезду, завел старенькую «Ниву» – немного поржавевшую, но ещё более-менее на ходу – и поехал по банкоматам. Я, конечно, мог бы купить себе новую машину, но у меня и эта-то большую часть времени праздно гниёт у подъезда. Из-за особенностей Сениного кросс-локуса по работе мы пешеходы, а тут мне ездить некуда. Я бы и сейчас пешком пошёл, но уж больно неохота таскаться с кучей налички.
Хвост засёк на третьем банкомате. Как человек осторожный я не стал снимать весь суточный лимит в одном, а брал одну максимальную выдачу – 40 тысяч – и ехал к следующему. Видимо, не помогло – кто-то засёк человека, снимающего много налички, и захотел поживиться. У меня, к сожалению, обманчиво безобидный вид – и рост не богатырский, и в плечах не косая сажень, и лицо самое ординарное. Вели меня топорно, постоянно мелькали одной рожей, подходили близко, к машине бежали чуть ли не бегом. В серой потасканной «Нексии» их было аж четверо, прижимались они чуть ли не бампер в бампер – боялись потерять, – так что разглядел я их прекрасно. Дагестанцы. Гопота. Но это и хорошо – даги будут сначала давить и пугать. Пальнуть в затылок и снять с трупа – не их стиль. Думают, что я чёрный обнальщик, деньги чужие, рисковать за них не стану – они таких как раз и пасут у банкоматов. Ситуация меня скорее раздражала, чем вызывала опасения. Я спокойно подъехал к четвертому банкомату и добрал остаток суточного лимита. Немного даже демонстративно убрал пачку тысячных купюр в сумку, висящую на брючном ремне, и вернулся в машину. Тот из дагов, кто приглядывал за мной вблизи, резво потрусил обратно в «Нексию». Я завёлся и тронулся, они рванули за мной с таким энтузиазмом, что чуть не устроили ДТП. Дилетанты, смотреть противно.
Я неторопливо проехал полквартала и свернул в гаражный кооператив. «Нексия» прижималась ко мне, уже не скрываясь. Думаю, внутри царит полное ликование – жертва сама привела их туда, где можно без помех осуществить экспроприацию материальных ценностей. Это хорошо, это не даст им задуматься, зачем я с кучей денег еду в такие ебеня. Они уже видели деньги, в их воображении скромный дневной лимит снятия превратился в невесть какие миллионы, они полны азарта. Они думают, что жертва тут – это я.
Прибавил ходу, свернул в тупиковый проезд и резко остановился. Влетевшая за мной «Нексия» от экстренного торможения немного просквозила юзом, но водитель справился. Я вышел, захлопнул дверь и встал, прислонившись к борту. Да, так я и думал – в азарте выскочили все четверо.
Самый здоровый, с мятыми ушами борца, первым шагнул ко мне, опуская руку в карман:
– Э, стоять… – начал он.
– Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, – ответил мой пистолет. Глушитель на «Макарове» работает так себе, но тут достаточно безлюдно, а задерживаться я не собираюсь. Контрольные мне делать не нужно, обыскивать неинтересно, мародерить противно.
Сел в машину и уехал.
– Здравствуйте, Анна!
– Здравствуйте Виктор, рада вас видеть! С чего бы вы хотели начать наш сегодняшний сеанс?
– Увы, Анна, я опять сделал это, – винюсь я.
– Неужели никак нельзя было решить проблему иначе? – голос психотерапевта профессионально ровный, но я знаю, что он расстроена.
– Увы, Анна, они сами напросились. Ну не дорогу же спросить они за мной ехали?
Я лукавлю, и Анна это знает. Я мог от них оторваться, я мог вывести их на полицию, я мог позвонить определённым людям, и их бы приняли на месте, объяснив, насколько они не правы. Я мог, в конце концов, стрелять не в лоб, а по конечностям. Да что там, скорее всего, достаточно было бы достать пистолет и прострелить колеса, чтобы они, с угрозами и обещаниями разобраться потом, но отстали. Но я поступил так, как поступил. Я убийца, Анна.
– Вы слишком строги к себе, Виктор, – качает головой мой воображаемый психотерапевт, но я-то знаю…
Впервые я узнал о своём предназначении, когда отчим по какой-то причуде сознания пропил не все деньги, а на остаток привёл меня в тир. Он тогда ещё пытался периодически изображать: «Я тебе, засранцу, как отец!». Я про себя его так и называл: «мой какотец». Тир был дурацкий, с жестяными фигурками, рывками едущими вдоль задней стены полутёмного павильона и ушатанными пневматиками-переломками, пристреливать которые никто и не собирался. Но я не промахнулся ни разу. Изумлённый отчим, который перед этим пытался путано объяснить, как совмещается прицел с мушкой, разорился на пульки – и снова легли десять фигурок. Тут уже его приятель, который этим тиром как раз заведовал, выдал ещё десяток бесплатно – с тем же результатом. Дальше я стрелял в бумажную мишень, аккуратно вынеся десятку, в консервную банку, в автоматные гильзы… Мужики впали в азарт, и уж не знаю, как отчимовский собутыльник потом отчитывался за истраченные пульки, но я выстрелил раз сто – и ни разу не промазал. Мне не было интересно – ни тогда, ни потом. Как вам не было бы интересно раз за разом валить стоящий на столе спичечный коробок, ткнув в него пальцем. (Я далеко не сразу понял, что люди, которые промахиваются, делают это не специально). Так что стрелять мне было скучно, но сообразительный «какотец», на пару с мужичком из тира, монетизировал мой талант – спорили на выпивку с такими же колдырями, что я попаду десять раз подряд. И я, разумеется, попадал. Потом это фокус всем наскучил, желающие спорить кончились, и больше я в тир не ходил. Не пошёл я и в стрелковый спорт – просто не пришло в голову. Скучно же. Промахнуться при стрельбе для меня всё равно, что промахнуться, вытирая жопу. Вам же не приходит в голову строить карьеру на том, что вы очень точно вытираете жопу? Так что мое следующее столкновение с судьбой состоялось уже в армии. Мама к тому времени умерла, «какотец» пропивал последний ресурс печени, я был дурак-дураком. Имел неосторожность продемонстрировать талант и моментально был взят на заметку. От подразделения требовалась сдача нормативов, я стрелял за себя и за всех рукожопов, а потом меня выставили на внутриармейские соревнования, защищать честь родного гарнизона. По-своему это было удобно – локального чемпиона по стрельбе не гоняют копать канавы. И он реже чистит картошку, проводя время в «тренировках». Его уважают старослужащие и берегут командиры. На исходе срочной мне сделали предложение по дальнейшей службе. Возвращаться в квартиру «какотца» не слишком хотелось, и я его принял. Дальше было много интересного и не очень, но основным моим занятием с тех пор стало убивать людей. От судьбы не уйдешь.
Я иногда завидую Сене – он живёт без рефлексий, как полевая трава. Я так не умею. Я пытался сменить род занятий, но раз за разом в итоге оказывался с пистолетом перед трупами. «Увы, Анна, я снова сделал это…» Пришлось принять как предназначение. Когда я прочитал «Тёмную башню» Кинга, меня чуть не разорвало: «Это же про меня! Я тот самый Стрелок! Я такой же, как он!». Я даже пытался заиметь себе такой позывной – «Стрелок», но не прижилось. Прижилось прозвище – «Македонец». За то, что стреляю с двух рук3.
– Привет, Македонец, – Ингвар достал из бара бутылку. Я не большой любитель алкоголя, но он из тех, с кем проще выпить, чем отказаться. – Давно не виделись, да?
– Давно, да, – я не спорю и беру стакан. Виски с содовой? Сойдёт и виски.
– Я приехал в ресторан
С золотого прииска
Ведро водки заказал
И котлет по-киевски!
– радостно потирая руки, продекламировал Ингвар. Он меня бесит этой клоунской манерой по любому поводу нести какую-то рифмованную поебень. То ли сам её сочиняет, то ли башка этим дерьмом забита. Тот ещё мудак, но дела с ним иметь можно.
– Мне б золотишка прикупить, – не стал я изображать светскую беседу. – Ты в курсе.
– Я-то в курсе… Но…
– Что-то не так?
– Вот ей-богу, Македонец, не знал бы я тебя столько лет, подумал бы, что подстава.
Я, было, напрягся, но он замахал руками.
– Нет-нет, это не наезд, просто такие совпадения косяком пошли, что уж не знаю, что и думать. Я же вообще-то не по золоту, ты знаешь. Просто иногда помогаю людям. А тут мне один человек, которого я сто лет не видел, приносит, а второй, которого я тоже, что характерно, давно не встречал, сразу хочет купить.
– Ну и что? – не понял я. – Есть спрос, есть предложение, есть гармония в мире. В чём проблема?
– Вот в чём.
Ингвар засунулся в огромный сейф, порылся там и, вынырнув, протянул мне монету.
– Видел такие?
Я посмотрел на шестеренку с микроскопом на реверсе крупной монеты и кивнул.
– Доводилось. Не ожидал увидеть у тебя.
– А я, вот не удивлен, что ты видел, прикинь? Не зря я в совпадения не верю!
– К этой чеканке есть некоторый специфический интерес.
– Да-да, я в курсе. И знаю, что за неё бывает. А ты ведь знаешь, кто такие чеканит, да?
Разговор принимал довольно опасный оборот и, по-хорошему, надо было на этом его заканчивать и уходить – Ингвар не единственный барыга в городе, нашел бы через кого золото взять. Но я не стал обострять.
– Знаю. Это экспортный золотой рубль Русской Коммуны. Очень чистое золото, но оборот его довольно… хм… специфический.
– Ты проводник, Македонец? – спросил Ингвар в лоб.
Задавать такие вопросы не только неприлично, но и небезопасно. Проводники не любят внимания. Тихая это профессия, непубличная.
– Нет, – ответил совершенно честно. Не стал спрашивать: «Какого вагона?».
– Но ты связан с этой темой, так?
– Связан.
– Тогда забирай! – он вытащил из сейфа плотный мешочек и гулко брякнул им по столу. – Двадцать пять монет.
– Это приличный капитал, – осторожно сказал я. – Они ценятся выше золота по весу.
– Да? – Ингвар махнул рукой. – Не знал. Я их по цене лома взял. Но неважно – забирай по весу. Для меня это горячий товар, а для тебя, как я понимаю, проблемы нет?
– Нет, – признал я, – но, если ты в курсе темы, то мог бы и сам пристроить.
– Я вчера в первый раз своими глазами видел другой мир, – неожиданно признался Ингвар. – Я не очень в курсе темы, но, чтоб я сдох – как же я хочу быть в курсе!
– У меня с собой не хватит налички, чтобы выкупить прямо сейчас, – предупредил я его, – буду готов завтра.
– Все равно забирай, я завтра подготовлю остальную часть, за все и расплатишься разом. Не хочу у себя хранить.
Я пожал плечами и сгреб увесистый мешочек в карман.
– И ещё, – вспомнил о нужном. – Мне опять нужен ствол. Лучше всего такой же, болгарский «макар» с глушаком.
– Да что ты их, жрёшь что ли? – удивился Ингвар. – Нет, не говори, не хочу знать. Завтра будет.
Тот, из которого я дагов пострелял, я закинул в реку – зачем мне палёный? Остался второй, но с одним мне неуютно. Я ж Македонец.
