Петр Григорьевич Цивлин
Так это было
На манжуро-монгольской границе
В сентябре 1936 года я был отозван ЦК КП(б)У из Шепетовки и откомандирован в ЦК ВКП(б), где получил назначение на работу начальником строительства военных баз в районах Манжурской и Монгольской границы. Около месяца меня проверяли, могу ли я быть допущен на границу. После получения допуска к секретным документам я изучал их еще в течение двух недель в тресте "Нефтепроводскладстрой", размещавшемся в то время на третьем этаже ГУМ, а в Москве. После ознакомления с документами я выехал в город Читу.
До меня начальником Читинского управления "Нефтепроводскладстроя" был некто Соколов. Он слабо разбирался в строительном деле и неоднократно подавал заявления с просьбой направить его на учебу. Управляющий трестом Рогачев решил, наконец, удовлетворить его просьбу и, таким образом, я оказался назначенным на эту работу.
Приехал я в Читу в январе 1937 года в осеннем пальто и хромовых сапогах, а мороз там стоял 40–50 °С. Хорошо, что Соколов встретил меня прямо на вокзале и отвез к себе домой (он занимал особняк из 6 комнат). Там уже был накрыт стол с самыми изысканными блюдами, закусками и винами, пожалуй раньше так не встречали и наркомов.
За обедом мы разговорились, и я попросил Соколова дать мне возможность побывать на объектах, познакомиться со строительством и людьми. Но, к моему удивлению, я этой возможности не получил. Со дня на день мне обещали дать машину для поездки по «ближним» объектам (размещавшимся через 400–500 км), но каждый раз что-то мешало.
Так прошло около месяца. Больше ждать я не мог. Дело в том, что пока я находился в Москве, ожидал оформления допуска, изучал документацию, прошло полтора месяца. Еще месяц ушел на поездку и пребывание в Чите. В общей сложности истекло почти три месяца (без десяти дней), как я не платил партийных взносов. Я обратился к секретарю Читинского горкома ВКП(б), показал ему приказ о моем назначении и попросил поставить меня на учет, чтобы я мог уплатить взносы. Но он мне заявил: – "Поезжайте туда, откуда приехали, и там платите членские взносы. Вы нам не нужны".
Я недоумевал, отчего такая неприязнь, ведь они меня не знали? Но делать было нечего. Пришлось срочно выезжать в Шепетовку за 7000 км для того, чтобы заплатить партвзносы за три месяца, иначе можно было механически выбыть из партии.
Я обратился к Соколову с просьбой одолжить мне денег на дорогу, что он с удовольствием сделал, сказав, что он передумал и уходить с этой работы не хочет. Я сел на первый уходящий поезд, потом пересел на скорый, и через 6 суток был в Москве. Затем пересел на поезд до Киева и накануне дня истечения трехмесячного срока уплаты взносов был в Шепетовке. Когда я рассказал секретарю окружкома, как мчался из Читы, он от души посмеялся и сказал:
– "Разве мы не приняли бы у тебя членские взносы, если бы ты явился с месячным опозданием? Конечно, приняли бы". Но такова была сила партийной дисциплины.
Узнав, о моем возвращении Я. Н. Федоренко пригласил меня к себе поужинать, и я заночевал у него. Проснувшись, я обнаружил, что все мое обмундирование приведено в порядок, отремонтировано, сапоги начищены.
После завтрака я выехал в Москву. Явившись в трест, я доложил руководству о том, что местные организации в Чите не хотят, чтобы я там работал, и просил больше меня туда не посылать. Однако, меня вызвал начальник отдела кадров треста и предложил выехать снова, сказав, что товарищи из ЦК ВКП(б), а также руководство треста уже связались с Читой и беседовали с местными органами, которые теперь будут вести себя иначе. Я получил дополнительные документы и снова выехал в Читу.
На сей раз, на вокзале меня уже никто не встречал и обедом не угощал. Прибыв в Читу, я в тот же день в категорической форме потребовал машину для поездки по ближним объектам, а затем побывал и на удаленных объектах, расположенных на расстояниях до 1000 км, в том числе в Улан-Удэ. Побывав на всех участках, я понял, почему Соколов передумал уходить с работы. Дело в том, что на многих военных базах, которые строились в районах Восточной Сибири и Дальнего Востока, фундаменты под оборудование и сооружения были спроектированы без учета вечной мерзлоты, и это приводило к их деформации и разрушению.
Этого-то, видно, и не хотел мне показать Соколов, опасаясь, что я могу отнести эти недостатки за счет его некомпетентности. Работы действительно велись неправильно, так как Соколов не знал, как ведет себя фундамент на вечной мерзлоте, но это тогда вообще мало кто знал, в том числе и инженеры, имеющие специальное образование.
Вернувшись из поездки по объектам, я сообщил Соколову и его работникам свои соображения о причинах разрушения объектов и дал предложения, как следует устранять недостатки. Они со мной согласились, и Соколов обратился ко мне с личной просьбой предоставить ему возможность остаться работать в Чите начальником управления и исправить допущенные ошибки, так как в противном случае, как он опасался, его действия могут быть расценены, как вредительство.
Действительно, в то время не нужно было особых оснований для ареста, если же имелись серьезные недостатки, то это могло привести к печальным последствиям.
В горкоме партии отношение ко мне теперь переменилось. Меня даже поставили на учет. А когда узнали, что я дал ценные предложения по устранению серьезных недостатков в строительстве военных баз, то начали относиться ко мне совсем хорошо.
Тем не менее, секретарь Читинского горкома высказался за то, чтобы дать возможность Соколову остаться на прежней работе и исправить допущенные дефекты с учетом моих предложений. Я не стал возражать и уехал в Москву, чтобы получить новое назначение.
Позже я узнал, что во второй половине 1936 года Соколов все же был арестован. Арестованы были также и работники окружкома Читы. Не думаю, что это произошло по причине дефектов строительства, скорее причины были те же, по которым были арестованы и казнены сотни тысяч коммунистов, беззаветно преданных партии и советской власти, по причине трусости и самовластия Сталина и той сволочи, которая его окружала во главе с Ежовым и Берией. Не даром, говорят, Гитлер как-то воскликнул, что о лучшем помощнике, чем Ежов, он и мечтать не мог.
Такой была обстановка, когда я возвратился в Москву, где мне предложили принять участие в строительстве ряда военных объектов.
На строительстве военных объектов в Москве
Инициатором предложения остаться работать в Москве был Павел Александрович Юдин. В то время он был главным инженером треста «Металлострой», но знакомы мы были еще по совместной работе в тресте «Индустрой» в Харькове. Это был талантливый инженер и прекрасный организатор. До этого он неоднократно предлагал мне остаться работать в одном из управлений треста «Металлострой», но получалось так, что пока он ходатайствовал о моем назначении, ЦК ВКП(б) направлял меня на одну из периферийных строек, а просить, чтобы меня оставили в Москве, ссылаться на какие-либо причины, я не считал себя вправе и ехал туда, куда меня направляли.
Но на сей раз руководство треста успело договориться с управлением кадров Наркомтяжпрома, в чье ведение я прибыл из Читы, и меня направили работать управляющим 4-ой стройконторой этого треста, которая занималась строительством авиационных заводов №№ 1,20,30,32,33,34, а также заводов «Борец», "Самоточка" и др., всего более 20 заказчиков. Дела я принимал у моего бывшего однокашника по Промакадемии Николая Соколова.
Ознакомившись с делами, я выяснил, что контора работала с большими убытками, план не выполнялся, сдача объектов запаздывала на годы, была большая текучесть кадров. Это вызывало много нареканий со стороны местных организаций, заводов и рабочих.
Первой проблемой, с которой мне пришлось столкнуться, было дачное строительство. Выяснилось, что Соколов решил построить дачи. Для этого из прибывающих на строительство по фондам авиазаводов домов для рабочих он изъял два 12-ти квартирных дома и направил их в Фирсановку. А чтобы не было понятно, что строятся личные дачи, заключил договор с Москустпромом на строительство для них дач, из которых две предусматривались для него и управляющего трестом. По составленной смете стоимость такой дачи, представляющей коттедж из 5 комнат, кухни и подсобных помещений, была 11 тысяч рублей.
Я обратил внимание на то, что дачное строительство, тем более в Фирсановке, никак не вяжется с задачами конторы по строительству военных и промышленных объектов, и спросил об этом у Соколова. Он сказал, что было указание свыше, что местные органы в курсе дела, что решили помочь Москустпрому и т. д. и, кроме того, теперь уже поздно об этом говорить, так как дачи вчерне готовы и нужно их заканчивать.
Однако, первое же подведение баланса меня насторожило, так как выяснилось, что строительство дач приносит большие убытки. Поэтому я попросил проверить их сметную стоимость на соответствие государственным расценкам. Выяснилось, что настоящая стоимость дачи составляет 27 тысяч рублей. Я вызвал сметчика Нихезина, и спросил, как это так получается, то 11 тысяч, то 27. Он ответил, что пониженная стоимость была установлена по указанию начальника управления.
Как поступить? Бросить строительство дач уже нельзя, так как договор на строительство официально оформлен в кооперативе и его разрыв приведет к уплате неустойки. Работ оставалось действительно немного, и их прекращение приведет к убыткам. Поэтому я решил работы продолжать, но потребовать пересмотра сметы в соответствии с государственными расценками, что вело к увеличению стоимости дач с 11 до 27 тысяч рублей.
Поднялся невообразимый шум. По началу, мне предложили тоже выделить дачу, но я ответил, что мне она ни к чему, так как сегодня я здесь, а завтра по заданию ЦК могу отправиться в дальние края, поэтому считаю, что дача для строителя – ненужная обуза. Кроме того, для приобретения такой дачи у меня нет средств.
Тогда мне предложили внести за меня деньги, но и от этого я, естественно, отказался. Вызвав председателя кооператива, я предложил подписать новый договор, исходя из реальной сметной стоимости, так как в противном случае мы вернем деньги, а в дачи вселим рабочих.
После непродолжительных дебатов члены кооператива согласились и, таким образом, ущерб государству, нанесенный дачным строительством, был ликвидирован.
Второй вопрос, который я считал необходимым решить, был связан с сокращением числа заказчиков, так как ни мощностей, ни жилья не могло хватить, чтобы одновременно вести работы на двадцати с лишним объектах, разбросанных в четырех районах Москвы. Многие из этих объектов были второстепенными, вроде упомянутых дач, вели к распылению сил, из-за чего страдали важные государственные объекты, такие как авиационные заводы.
Я принял решение расторгнуть договоры с рядом заказчиков, оставив за собой только авиазаводы, а также завод «Самоточку» и Хрустальный завод, на которых остановить работы я был не в силах. Мы забрали все материалы и строительное оборудование у заказчиков, подлежащих исключению, и быстро свезли их на центральный склад в Коптево, объявив о том, что дальше вести работы не можем из-за нехватки ресурсов.
Опять поднялся страшный шум. Меня вызывали в прокуратуру, райкомы, райисполкомы четырех районов Москвы, в партконтроль, и я еле поспевал ездить по этим вызовам в течение двух недель. Но, когда я прибывал в эти организации и показывал расчеты и объяснял, что делаю это для того, чтобы успешнее вести строительство военных заводов, со мной быстро соглашались и говорили, что так давно следует поступать всем строительным организациям. Таким образом, были созданы условия для серьезной реорганизации стройконторы № 4.
Следующей проблемой, которой я стал заниматься, было наведение порядка в строительстве жилья для рабочих и механизации труда на стройплощадках. В то время все строительные работы выполнялись, в основном, вручную, поэтому заработки были низкими. Жилье для рабочих практически не строилось – отсюда текучесть кадров.
Первым делом мы навели порядок в общежитиях. Лучшим рабочим и их семьям были выделены отдельные комнаты из имеющегося запаса. Общежития были приведены в такой порядок, что все годы моей работы в этом управлении мы держали первое место по жилью в Москве и Московской области.
Достигали мы этого следующим образом. Раз в две недели по вечерам вместе с секретарем парторганизации и председателем постройкома, а иногда и без них, я объезжал общежития. В это время все рабочие уже были дома и отдыхали. Здесь всякая нерадивость должностных лиц, если она была, выявлялась немедленно.
Такие посещения были полезны и в другом отношении. В непринужденных беседах рабочие часто вносили интересные предложения о том, как улучшить производство, усовершенствовать имеющуюся технику. Это сплачивало коллектив, повышало отдачу каждого. В результате, мы смогли сократить численность при вдвое увеличенном плане. О запаздывании со сдачей объектов, уже не было и речи.
Коллектив начал жить, как одна дружная семья. Ни одна свадьба или другое событие не обходились без того, чтобы меня не пригласили в семью рабочего. И я считал для себя обязательным откликнуться на такое приглашение.
Нужно заметить, что в моем распоряжении, как руководителя, была чековая книжка, и я имел право сам, без каких-либо согласований выписать определенную сумму, подлежащую немедленной выплате. И этим правом я пользовался.
Как-то ко мне в кабинет зашел один из наших лучших рабочих, молодой еще парень, и сообщил, что женится и приглашает меня на свадьбу. Я спросил, где они будут жить. Он сказал, что на днях постройком выделил им с женой комнату в общежитии. Тут же я выписал ему чек для покупки мебели и вручил в качестве подарка от конторы. В то время не могло возникнуть даже мысли о том, что руководитель – коммунист может оказаться способным на какое-то злоупотребление в этом вопросе.
Дела в конторе пошли неплохо, убытков не стало, и до конца моего пребывания на этой работе не было. Коллектив постоянно держал первое место по выполнению плана и сдаче объектов, регулярно получал премии. Октябрьский райком партии и московские газеты, в том числе "Строительная газета", рекомендовали использовать наш опыт.
Залогом успеха в строительном деле я всегда считал сплочение коллектива и механизацию строительных работ. Ждать, пока нам дадут станки и механизмы, было некогда, да их тогда не хватало заводам и передовым стройкам страны.
Поэтому много времени я проводил за чертежным столом, стоявшем в кабинете и у меня дома. По моему примеру и другие техники и рабочие увлеклись этим делом.
В результате нами были разработаны и изготовлены самомонтирующий телескопический подъемник, подвижная опалубка, агрегат для приготовления и укладки шлакобетона и раствора в стены строящегося здания. Благодаря использованию этих механизмов мы строили двенадцатиквартирный дом силами 11 рабочих за 10 дней.
Кроме того, были созданы гидравлические леса, станок для обработки столярных деталей, выполняющий операции распиловки, выемки четвертей, шпунта, долбежку, строжку брусьев, досок. Наряду с этим были введены новые правила обращения с лесами и гвоздями. До этого, леса и опалубка после разборки приходили в негодность, особенно опалубка, отходы которой составляли 80 % и превращались в дрова.
Все это списывалось потом на производство, удорожая его стоимость. Я ввел такой порядок. Если начальник участка или прораб сдавали материалы после разборки лесов и опалубки на стройдвор, который был организован на центральном складе, то этот материал оприходовался, как новый лес, и списывался с его участка. То же было с гвоздями. В результате прораб и начальник участка оказывались заинтересованными сдать, как можно больше лесов и гвоздей, что удешевляло строительство, и за что он получал премию. Те же, кто пренебрегал этим, оказывался в невыгодном положении.
Дело в том, что на строительстве был начальник спецотдела Макаров, который ведал также пожарным надзором. Он был наделен правом, заезжать на любую стройплощадку и забирать у нерадивых прорабов все леса от разборки, а то и прихватывать новые. И в этом случае прораб чувствовал себя крайне неуютно, т. к. лишался не только материалов, но и премии. Это вразумило самых нерадивых. Они быстро поняли выгоду от такой экономии не только для государства, но и для себя.
В нашем коллективе было несколько строителей преклонного возраста, которые могли трудиться только на легкой работе. Мы их приспособили для переработки всего этого сэкономленного леса. И они, не спеша, готовили из него черные полы, щиты, перегородки и т. д.
Эти люди не только не чувствовали себя обузой для коллектива, но и приносили большую пользу, значительно удешевляя строительство и повышая производительность труда. Их продукцию участок выписывал со склада, как детали, и вел только монтаж. Все это давало удовлетворение, и вскоре вместо отсталой, возникла передовая стройка, оснащенная механизмами и машинами, а о носилках все забыли. Это позволяло мне тратить часть времени, освободившегося от руководства стройкой, на разработку и внедрение изобретений.
В наших мастерских, помимо указанных выше, были разработаны приспособления для разгрузки вагонов, очистки габарита, штукатурная машинка и другие. На что не хватало времени, так это на регистрацию этих изобретений и получение авторских свидетельств. На это требовалось столько времени и сил, что на саму работу времени уже не оставалось. Но даже, когда я узнавал, что авторами моих изобретений становились другие люди, то не огорчался. Главное для меня было то, что они работали, действовали, приносили пользу народу и государству, а чья фамилия была под ними, было не так уж важно.
Строительство завода прожекторных отражателей для ПВО Страны
В январе 1938 года мне предложили перейти на строительство завода по изготовлению зеркальных отражателей для прожекторов системы ПВО Страны. Такой отражатель представлял собой параболоид диаметром более двух метров из зеркального стекла толщиной до 20 мм. Поставляла их нам до этого Англия, но отношения с ней к тому времени осложнилось, и нам грозило накануне войны остаться без зеркальных отражателей для прожекторов. Нужно было создать собственное производство для их выпуска.
С этой целью еще в 1930 году был заложен завод в Лыткарино Московской области на базе знаменитых песчаных карьеров кварцевого песка. Но, то ли потому, что должного внимания к этому строительству не уделялось, то ли неудачно подбирались кадры, но строительство с места не сдвигалось, несмотря на важное значение этого завода для обороны страны.
И вот в один из вечеров января 1938 года меня вызвал начальник главка и предложил возглавить это строительство. Я отказался, так как был привязан к коллективу 4-ой стройконторы, где у меня было налаженное хозяйство, большой задел по изобретениям и рационализации.
Кроме того, ко мне хорошо относились в Октябрьском райкоме партии, где я всегда встречал понимание и поддержку, что немаловажно. Наконец моя квартира находилась недалеко от объектов, куда я мог добраться в любой час даже пешком, что экономило много времени. В Лыткарино же нужно было ездить на машине за 50 км в один конец, что вело к большим потерям времени.
Через два дня после этого меня вызвал нарком оборонной промышленности М. М. Каганович и повторил предложение. Сначала разговор проходил в мирных тонах, но, когда я все же отказался принять предложение, разговор пошел в повышенном тоне и перешел на мат. Но, несмотря на это, я своего согласия не дал.
Прошли еще сутки и ко мне в контору зашли два товарища из КГБ. Я их знал, так как они были прикреплены к объектам, которые я строил, и мы часто встречались. Побеседовав по разным вопросам, они поинтересовались, вызывал ли меня нарком и дал ли я согласие строить завод в Лыткарино. Я ответил, что согласие не дал и это им должно быть известно. Тогда они сказали:
– "Жаль, а ведь это мы Вас рекомендовали". Я поблагодарил за доверие и спросил:
– "Неужели на мне свет клином сошелся, и кроме меня нет строителей, которым можно доверить это дело? Разве объекты, которые я веду, менее важны?".
Они ответили, что дело здесь налажено и дальше вести его сможет и другой товарищ, например мой заместитель, усвоивший мой стиль работы, там же дело развалено. После долгих дебатов эти товарищи обратились ко мне с просьбой подъехать на этот завод, посмотреть его и, хотя – бы, дать предложения, как можно исправить положение.
В этом отказать я не мог, вызвал водителя и предложил ему подготовить машину для поездки в Лыткарино на завтра к семи часам утра. Водитель тут же высказал неудовольствие, мол, кончилась нормальная жизнь, а товарищи из КГБ удалились, договорившись со мной о встрече на объекте.
Наутро, взяв с собой начальника снабжения Петрова, заведующего складским хозяйством Михуру, я выехал в Лыткарино. Когда подъехали к заводу, нас пропустили в ворота, даже не спросив пропуска. Это меня удивило, так как завод был оборонного значения. Я направил Петрова в отдел снабжения, Михуру – на склады для выяснения положения, а сам отправился на стройплощадку.
Положение, которое я там застал, действительно было катастрофическим. В работе был лишь один объект, в котором было забетонировано перекрытие над подвалом. Оно было заморожено и опиралось на опалубку. Материалов не было. За прошедший год было выполнено работ на 5 миллионов рублей, а убытки составили 8 миллионов рублей. Зарплата не выплачивалась, материалы не отгружались, рабочие простаивали, а так как дело было зимой, то топили печи, разбирая леса и опалубку.
Настроение у людей было подавленное, безнадежное. Все было сковано морозом и перспектив не было видно. Между тем, помимо продолжения строительства этого цеха, нужно было построить еще много других объектов: цехов, жилья, энергетическую и газогенераторную базу, которые не были даже начаты.
Побеседовав с рабочими, линейным персоналом и обойдя площадку, я зашел в кабинет начальника и встретил там товарищей из КГБ, которые, как оказалось, прибыли сюда раньше нас и все время находились здесь, ожидая пока я ознакомлюсь со стройкой. Не успел я начать с ними разговор, как открылась дверь, и вошли Петров и Михура в сопровождении заместителя начальника строительства по кадрам и начальника спецотдела.
Я предложил своим работникам доложить о результатах осмотра, но их сопровождающие сказали, что они не позволили осматривать строительство, так как у них нет допуска, а стройка оборонная. Уже и без того я был «заведен» безобразным состоянием дел на стройке, и это меня окончательно взорвало.
Я заявил: – "В течение многих лет на Ваших глазах срывается строительство оборонного объекта, государству наносится ущерб, а Вы, коммунисты, спокойно получаете зарплату, как будто Вас это не касается. И теперь, прикрываясь ложной «бдительностью», содействуете дальнейшему торможению. В заключение своей гневной речи я выгнал их из кабинета, в котором, они, вообще говоря, были хозяевами.
Моя вспышка объяснялась тем, что мне понравился проект будущего завода и после разговора с рабочими я, как бы, заразился от них обидой за такое состояние стройки, которое зависело только от честного отношения к делу.
К стройке было привлечено много субподрядчиков с хорошими механизмами, даже артель по изготовлению металлоконструкций. Но все механизмы простаивали и, если бы не приказ наркома, были бы изъяты со стройки и переброшены на другие объекты.
Вместо реальной работы шли бесконечные споры об оплате, но платить было нечем и не за что, так как работы не велись. Все это так сильно на меня подействовало, что я вызвал секретаря и продиктовал приказ о том, что вступаю в исполнение обязанностей начальника строительства завода, хотя, честно говоря, не имел пока на это права, так как еще не было приказа вышестоящей организации.
Тем не менее, с этого часа я приступил к руководству строительством завода № 233. А товарищи из КГБ тихонько вышли из кабинета, и после этого я их долго не видел.
Передо мной стал вопрос: – с чего начать? Обращаться в главк и наркомат за помощью, чтобы сдвинуть замороженную стройку с места, было бесполезно, так как год только начался, и все ресурсы были распределены. Выйти из положения можно было, только используя местные возможности. Прежде всего, необходимо было вернуть веру рабочему коллективу в то, что стройка будет жить, и будут созданы условия для полноценного труда.
Я уже упоминал, что перекрытие, занимавшее большую площадь, опиралось на опалубку, на которую пошло очень много леса, а бетон вследствие сильных морозов был заморожен. Поэтому мной было принято решение снять всю опалубку, оставив только дежурные стойки, а весь лес от опалубки пустить на опалубку для бетонирования надземных конструкций.
Стройка имела деревообделочные мастерские и транспорт, но трест № 30 изъял их, подчинив транспортному управлению и управлению подсобных предприятий, лишив стройку возможности получать столярку и оперативно подвозить материалы. Строительство не могло оплачивать эти работы, а без оплаты эти организации отказывались их выполнять.
Своим приказом я изъял у треста эти предприятия и подчинил их стройке, несмотря на то, что это было превышение власти. Но трест не пошел на отмену моего приказа, так как понимал, что завал стройки во многом на его совести. Руководители деревообделочных мастерских и автотранспорта не выполнили приказ и тут же были освобождены мной от своих должностей, а взамен были назначены дельные люди.
Собрав всех субподрядчиков, я предложил сосредоточить все работы на территории завода, а для этого вернуть все механизмы. Мое указание было выполнено на следующий день. После этого я снова собрал субподрядчиков и сообщил, что все работы с помощью их механизмов буду вести сам, но платить в ближайшее время не смогу. Большая часть рабочих субподрядных организаций перешли на стройку, а их руководители пошли жаловаться на меня наркому, куда меня вскоре вызвали.
Нарком назвал мои действия бандитскими, партизанскими и в таком духе «песочил» меня минут пятнадцать.
Когда он закончил, я заявил: – "Вы просили меня принять стройку и обеспечить успешное строительство завода. Я исполняю Вашу просьбу. Если Вы считаете мои методы неправильными, могу уйти, поручите это дело другому. Времени для просьб и уговоров субподрядчиков у меня нет. Денег, чтобы платить им, у меня тоже нет, а иначе работать они не хотят. Уплатить сейчас 8 миллионов убытков даже Вы не сможете. Значит, единственный выход тот, который я избрал. Если Вы не согласны, освободите меня от этой работы. Ответом был мат с добавлением: – “Делай, что хочешь, но завод строй”.
Была еще одна деталь в этой операции, которая могла бы дорого стоить, в случае неудачи. Леса не было. Я поручил одному из снабженцев отправиться в Горьковскую область на лесоучасток, который нам отвели, и приступить там к заготовке леса. При этом я распорядился выписать и выдать ему на руки 200 тысяч рублей на зарплату лесозаготовителям. Через три недели лес начал поступать и началась серьезная работа. Настроение людей изменилось. Конечно, это была незаконная операция, связанная с большим риском, но выхода не было, и я пошел на этот риск. Впоследствии он себя полностью оправдал.
Если обратиться к документам, то нетрудно убедиться, что через год на новогоднем вечере я поздравил коллектив с завершением первой очереди строительства завода, который начал выпускать продукцию, так необходимую стране. Завод был построен за год с теми же кадрами, но другими средствами. О них следует сказать.
Главное – это повседневная работа с людьми. Все, что намечал с целью оздоровления стройки, я обсуждал в бригадах с прорабами, с молодыми специалистами. Советовался, выслушивал их мнения, отзывы, предложения. Эти беседы происходили ежедневно при обходе объектов и люди ждали этих встреч, так как вопросы были не только у меня, но и у них.
И так день за днем. Через короткое время появилось взаимное доверие, уверенность в том, что можно найти выход из тяжелого положения без получения дополнительных средств от государства. Вместо уныния, безнадежности появилось бодрое, веселое настроение.
Наши каменщики показали образцы высококачественной кладки кирпича в строительстве жилья, укладывая 13000 кирпичей за смену при двух подсобных рабочих. Это был рекорд, так как обычно при таких результатах каменщиков обслуживало большое число подсобных рабочих.
Встал вопрос о форсировании строительства новых цехов. Цеха должны были строиться за 3–4 месяца с момента закладки фундамента. Решить эту задачу запроектированными методами было нельзя. Поэтому было принято решение вести строительство цехов из сборных конструкций.
Порядок был установлен такой. Когда закладывались башмаки одного цеха, тут же сбоку бетонировались в специальных опалубках колонны, ригеля, балки, а немного поодаль – кровельные плиты «Гиса». И так как время для выдержки железобетона у нас было ограничено, мной был предложен метод прогрева, который обеспечивал сушку бетона максимум за 15 часов.
Вопреки распространенному тогда мнению, что бетон допустимо греть при температуре не выше 75 0C, мы доводили его температуру до 110 0C, и это себя оправдало.
Закладывая башмаки в течение дня, мы ночью независимо от времени года их сушили электропрогревом, а к утру уже имели возможность устанавливать колонны и ригеля.
Монтаж производился мачтой, так как с кранами в то время было плохо. Таким образом, когда на одном конце цеха еще не были начаты земляные работы, на другом конце уже возводилась кровля. Одновременно с закладкой фундамента под колонны мы вели бетонирование фундаментов под оборудование, сооружали каналы для коммуникаций, электрооборудования, водоснабжения, отопления и т. д., а также укладку бетонных полов.
Таким образом, монтаж колонн, ригелей и кровли шел по уже законченной вчерне части цеха, и после установки первых трех форм на них укладывались плиты и кровля, а вслед за этим устанавливалось оборудование. При такой последовательности работ использовалось очень мало людей, экономилось время, облегчалось проведение работ, так как они проводились не в закрытых цехах, а на просторе, не было хлама от опалубки, ритм работы был спокойный, производительный.
Мной была разработана комбинированная металлическая опалубка. Имея два комплекта такой опалубки, можно было путем перестановки щитов бетонировать колоны, ригеля, балки любой конфигурации. Описание этой опалубки было опубликовано в 1939 году в газете «Строитель», а затем в 1940–41 г.г. в журнале "Рабочий строитель".