Полина Александровна Пащенко
Волк и Сокол
– Эй, ты что же на месте замер? От своих отстал?
– Стал отдохнуть, затем двинусь дальше.
Вадима поразила неожиданная смелость этой девушки. Всё в ней выдавало, что она знатного рода, но только неясно было, что она делала в лесу одна, да еще на отменном боевом коне.
– Решил видно, что торопиться стоит медленно. Не верь царьградцам, лгут они.
– И откуда тебе о царьградцах известно?
– Было кому грамоте учить.
Но тут ее насмешливое выражение сменилось тревогой:
– Постой, у тебя же кровь. Я сейчас плат достану. Вот почему ты остановился…
– Не трогай, не нужно плата… я не дитя малое.
Но не сумел Вадим продолжить речи, карие глаза с зеленой паволокой пристально смотрели на него, хрупкая длань шелковым платом вытирала кровь, а уста что-то очень быстро шептали. Не мог княжич слов разобрать, чувствовал лишь мягко разлитое по телу тепло, а затем боль и вовсе покинула тело.
– Ну вот… кто-то черным копьем ударил тебя, сердце его завистью черной кипит… Берегись его. В путь тебе пора, вот по той тропе ступай, быстрее выйдешь к полю для битвы потешной. Пора и мне.
Она так и не назвала своего имени, словно птица дивная впорхнула в седло, да исчезла в золотистом сиянии полуденного солнца. Но это сияние так и стояло перед очами Вадима.
Он легко нагнал других отроков, и был самым искусным в рукопашном побоище. Чудилось молодцу, что на краю поля маячит этот стройный стан в золоченых шелках, развевает ветер чуть расплетенную русую косу. Виделась незнакомка и на другом берегу, когда пересекал их построенный с великим трудом плот непокорную холодную реку. Но вдруг все видения ушли: на пригорке показались лики Богов.
Строгим голосом приказал волхв стать в строй и приказал упасть перед огнем на колени. А сам в этом время взял свой меч, подобный тому, что украшает изваяния Перуна и Сварога. Мощный удар жреческой десницы поразил каждого будущего воина, и они недвижимые упали на землю.
Но бескровен был удар, сила лишь в мыслях волхва. Приказал он отрокам пасть во прах, задержал их дух, остановил биенье жизни в челе и сердце. А затем вдруг приказал встать. Упали дети, а встали воины.
С них сняли волчьи шкуры и облачили в кольчуги и новые плащи, дали боевые мечи, а на Вадима старший жрец надел малый венец, венец наследника земли Новгородской.
Войско встало навстречу князю Гостомыслу: развевали боевой багрянец знамён крылья Стрибога, даровал им великую силу Велес, осенил боевой десницей Перун, и вновь благословляла лучами своими Мати Зáря, зане теперь и в их дланях дремал священный огонь, который обратят они на защиту Родной Земли.
Отгремело веселье, завершился княжеский пир. Вадим стоял в деревянной галерее и смотрел за реку, где стоял ровным рядом бор. В сумерках сосны казались выкованными из стали, стоящими плотной нерушимой стеной. Мечталось княжичу, что эта стена раздвинется, и выпорхнет, как голубка из клетки та, что встретилась ему в полдень, подарила исцеление и невиданную силу.
Юноша и не заметил, как ему на плечо легла тяжелая, но неизъяснимо родная десница воеводы Веловея:
– Ну чего ты здесь полуночничаешь? О чем задумался? Никак о престоле?
– Нет, дядя…
– Сказывай, о чем, иначе так столбом до рассвета простоишь.
– А ты отцу не скажешь?
– Да что ты такого увидел?
– Увидел я в бору деву в светлых одеждах, с прекрасной русой косой. Восседала она на боевом коне, впрямь подумалось, что сама Дива Дыевна спустилась из Сварги. Но потом увидел я, как спустилась цветы собрать…
Слушал своего воспитанника воевода, и мелькала улыбка под окладистой бородой его, зане сбылось желание его: всадницей той могла быть только дочь его, Зарислава. Милостивы Боги к великим Родам, даровав в Перунов день первую искру великой любви.
Глава 4. Нити Макоши
Воевода Веловей не стал сказывать князю о том, что Вадим и Зарислава виделись, да еще и в такой день. Он помнил о том дне, в который проходило сватовство самого Гостомысла, чтил и уважал строгие обычаи. Да и старшему княжичу еще предстояло много постичь и познать.
Жизнь вдали от отцова терема – это не одни выезды на охоту, пиры да забавы. Изборское городище стояло мощным заслоном против любого недруга, который бы пожелал вероломно ударить с севера. Только на первый взгляд казались послушными и дружелюбными все иноземцы, а на деле каждый желал ударить в спину.
Каждое утро Вадим, прежде чем перейти к своим многочисленным делам, вспоминал услышанные в далеком детстве слова отца: «Как заря полог тумана режет, стремясь подарить новый день, так княжеский род борется с врагами Руси, с теми, кто желает лишить эти земли единства и лада». Только вот чувствовал он, что враг не там, за туманной далью, а в отчем тереме – собственный меньшой брат.
Рарог желал идти против всех обычаев: требовал считать себя посвященным в мужи, носил настоящее оружие и постоянно твердил, что Изборск должен принадлежать ему. Не значили ничего для младшего княжича ни мудрые наставления воеводы, ни властные речи отца-повелителя, ни нежные мольбы и слёзы матери.
Именно княгиня Семолада заступалась за Рарога перед Гостомыслом, или думала, что заступается. Меньшой сын был ее светом, ее отрадой, её ослепленному материнской любовью взгляду казалось, что если дать обоим братьям равное, то и не произойдет мятежа.
Князь впервые до конца не знал, как ему быть: в каждом порыве Рарога была искра мятежа. Гостомысл советовался с Веловеем и старшей дружиной, в тереме слышал бесконечные упреки и гневные речи жены. В итоге он решил немного уступить, отдав младшему княжичу во владение одно из охотничьих городищ и разрешив небольшую личную дружину. Рарог поселился в дарованном тереме вместе со своими людьми, среди которых были не только русичи, но и царьградцы, и ярлы. О, как бы малая искра не дала начало большому пожару!
Но колесо года на месте не стоит, казалось, еще недавно шли на поля жнецы, а тут уже золотила осень верхушки деревьев и обширные нивы, близился день Лады. Вот тогда и решили в великом доме, что сватовство старшего сына принесет в терем мир и лад. И князь Гостомысл и воевода Веловей были готовы обручить своих детей, да начать готовиться к настоящей свадьбе. Поддержала Гостомысла его сестра, Умила, она желала уберечь своего единственного сына Ростислава от битв и надеялась, что справедливый и мудрый старший наследник престола не станет проливать родную кровь, создав свой собственный очаг. В жене же как всегда не видел поддержки князь.
Семолада твердила только о том, что если выбрали невесту для Вадима, то пусть выберут и для Рарога, а еще гневно уверяла, что стоит сместить воеводу Веловея, зане желает он достичь тайной власти при помощи руки своей дочери. А еще говорила о том, что Зарислава ведет себя так, как деве не подобает, и ходят слухи о том, что, возможно, и честь её уже потеряна. Но не верил такой клевете Гостомысл и впервые молился не мудрому Велесу, не величавому Перуну, а хозяйке судеб – Макоши:
– Мати Макошь, защити наш Род, наполни его великой любовью! Да не разорвутся нити судеб наших, да сойдутся они воедино нам во благо!
В конце молитвы становился князь перед божницей на колени и долго-долго смотрел на немеркнущие лампады.
Глава 5. Злат ключ к алому замку
Теплые лучи солнца просочились сквозь слюдяные окошки.
– Вставай, вставай, ласточка моя!
– Полно, Цвета, ласточки на юг уж давно улетели.
– Заряна, вставай, вели подать одеваться, к тебе отец!
И тогда та, что сама нарекла себя гданой, встала с полатей, торопливо кликнула своих девок и стала собираться к встрече с отцом. Зарислава понять не могла, зачем тато решил с утра пожаловать в её покои. Одно из двух: или сердится, или беда стряслась какая. Первого быть не могло: Стожара она брала два дня назад, и Велемир про то никому не сказывал. Второе: неужели ярлы нагрянули, и всех князь призвал в поход?
Но тут дверь отворилась и вошел сам Веловей, и поцеловал дочь в лоб:
– Ну что, гдана моя, государыня! Вели всем терем к вечеру готовить, князь Гостомысл со старшим сыном сегодня к нам пожалует.
– С сыном…
– Да, княжич Вадим сегодня здесь будет.
– Как это отец?
– Нареченный твой к тебе приедет, Зарюшка! – Цветлана обняла свою воспитанницу.
Зарислава стояла, как вкопанная, забилось её сердце, как ласточка, попавшая в шелковы тенета. Вроде бы и сбывалась её сказка о прекрасном витязе, похожем на Финиста из сказки, но в памяти, словно из глубины вод, восставал и другой образ: светлый лик юноши, на плечах которого была шкура волка. Помнила дева и мягкую волну русых кудрей его, и глубокие лазоревые очи, и шелковые ланиты, от которых тогда оттирала кровь. Был бы он ее нареченным! И поверить не могла дочь воеводы, что ожидает её в этот Ладин день.
Суета царила за теремом воеводиным у Красного Холма: девы готовили поляну к хороводу, ставили шатры, расстилали платы; отроки из младшей дружины возводили потешные ворота, кидали жребий, кому ввечеру стоять в дозоре на сигнальных башнях, осматривали гостевые покои.
В Зариславиной светелке прислужницы сбивались с ног в поисках её любимой ленты, драгоценных колт в виде Жар-птицы, фиалкового навершника, сотканного из редкой царьградской ткани, да рубахи из тончайшего льна с калиновыми листами по подолу.
Но вот зажглись факелы на воротах, показались вдали княжеские стяги: золотые соколы дома Гостомысловичей, да Изборские знамена сына его Вадима. Воевода Веловей принимал гостей в своей богатой гриднице, затем по обычаю остался наедине с Гостомыслом перед божницей, а затем все вышли к Красному Холму славить великих богинь.
Мысли старшего княжича были подобны реке, которую пересекал он со своими отроками в день посвящения: кто, кто будет ждать его на другой стороне священного кола-хоровода, кто подаст ему румяное яблоко? Он шел на подворье как в тумане, видел, как верный Буян привязал у ворот его гнедого, как выстроились музыканты с жалейками и бубнами на заигрыш, как взмахнули платами девы, чтобы затянуть знакомое «А мы просо сеяли», но все ускользало, убегало, как быстрые воды, пока наконец увидел он такое, отчего его ланиты мгновенно обожгло жаром.
На второй стороне хоровода в ряду дев в пестрых навершниках стояла она: высокая, с пышной русой косой в диковинном уборе с Жар-птицею. Вадиму казалось, что в хороводе с ними стоят об руку сами Боги, что слышится ему пение мати Славы в облике Алконоста, спустилась с небес сама мати Лада и разливает гостям меды и священную сурьицу. Затрепетало его сердце, когда дева подошла к нему и протянула алое яблоко. Княжич шептал, как в огневице:
– Зарислава… это же ты… твои очи, твои косы, твои руки…
А она лишь улыбалась в ответ, да робко поцеловала в щеку. А затем словно снова всколыхнулась водная гладь. Нареченные оставили шумный пир, верный Буян подвел коней, да мчались они рука об руку вдоль пахнущего смолою и диким мёдом бора.
Мати Лада! Быть в новом доме миру да ладу. Новый дом ладно стесан-возведён, злат ключ к алому замку найдён.
Глава 6. Калинов мост
– Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит?
– Нет, Заряна, и не проси. Теперь ты не дитя малое, теперь ты княжескому дому принадлежишь!
– Ну позволь!
– Проси у отца.
Зарислава упрашивала своего любимого старшего брата, чтобы тот взял её на охоту и разрешил как всегда надеть одежды отрока. Велемиру нравились чудачества сестры, но в этот раз дать добро без отеческого слова он не мог. Веловей услышал голоса детей на своих на подворье и крикнул:
– Что там у вас?
– Я и Зари упражнялись на мечах, а теперь она просит поехать на охоту.
– Зарислава, я кому сказал, чтобы ты больше к мечу не прикасалась? Кончилось детство. На охоту поедешь, но в своем уборе, и дальше шатров чтобы тебя никто не видел. И Стожара седлать не смей, негоже деве брать боевого коня!
Девушка недовольно поджала губы, но склонила голову в знак покорности отцу. Что было делать, уж больно хотелось ей взглянуть на любимого, увидеть, как мчится он сквозь чащу на гнедом коне, как бросает копье в вепря или тура, как одним взглядом может заставить повиноваться дружину. Ради этого можно вытерпеть и смирного коня, и зоркий глаз старших, и все запреты, которые теперь сковывали её волю до самого дня вено. Но зато потом её ждала свобода и радость, причем видела всё это Зарислава не в венце княгини, а в тех трепетных минутах, когда сильная десница Вадима скользила по её хрупкой шуйце.
Свежими росами и сосновой смолой пахнет бор, ладаном и мёдом разносится аромат последних трав, кое-где листва с берез и молодых дубков упала, как рассыпанное золото. Ну что за радость ждать в шатре, когда все ринулись за зверем по тропам, и остались лишь несколько караульных. Охота пуще неволи, говорят, вот и древняя воинская кровь шептала дочери воеводы: «беги в такт дыханию и сердцу своему». С именем Стрибога на устах Зарислава выскользнула из шатра, сделала вид, что идет посмотреть на реку. И тут её окликнул Буян:
– Держи, государыня!
Девушка испуганно обернулась, но увидела, что дружинник подвел ей своего коня.
– К мосту правь, там верно уже нареченный твой.
Буян был первым наставником и воспитателем Вадима, годы почти не изменили его: всё такой же высокий да ладный, только кое-где сверкала седина в его густых темных волосах. Знал он, что княжичу именно такая суженая и нужна: статная, храбрая, готовая в единое мгновение стать и силой, и дыханием. С высоты прожитых лет чувствовал он, что именно лад и благость залог крепкой семьи, сильной страны, мирного неба.
Зарислава привычным движением вскочила на коня, замяв подол обеих рубах, и поскакала в чащу. Затем ехать пришлось осторожно, чтобы не быть замеченной, видела она, как отец ее со следопытами двигался вдоль звериной тропы, слышала рожок глашатая, но внутренний глас указывал, что нужно двигаться дальше. Всадница уверенно поспешила к мосту, как советовал ей Буян, и остановилась перед небольшой поляной.
На краю этой поляны был привязан гнедой, а его хозяин, подняв лук, сосредоточенно целился ввысь. Зари смотрела и думала, как прекрасен он был: сильные стройные пальцы держали тетиву, в очах сверкала весенняя лазурь и мерцали боевые молнии – точно сам Ильм Кресень на землю ступил. Неугомонный нрав ее, однако, был сильнее любого дела и слова, она осторожно соскочила с коня, привязала его и быстрым движением шелохнула ветви несколько раз. Княжич осмотрелся и направил стрелу прям в ветви, но тут вдруг перед ним очутилась его нареченная.
– Ты что! Я же выстрелить мог.
– И что сталось бы?
– Да подстрелил бы тебя вместо веверицы.
– А отчего вместо веверицы, а не вместо горлицы?
– А ты и есть веверица, очи у тебя, как веверицы.
Зарислава залилась звонким смехом, словно серебряные колокольцы в траву упали, а затем вдруг побежала по тропке, Вадим не мог устоять и пустился за ней. Манили его эти карие очи с изумрудной паволокой, хотелось ему тронуть эту пышную косу, обнять этот стройный стан. А она ускользала всё дальше и дальше, словно и впрямь бела веверица с пушистым хвостом по сосновому стволу. Настиг княжич деву у подвесного моста.
Гдана ступила на мост и звонко вскрикнула. Дальше нельзя было бежать, доски колыхались. Она подобрала край платья и осторожно взялась за веревки, в этот момент мост закачался еще сильнее: на мост ступил Вадим и привлек свою горячо любимую к себе на грудь. Наконец нежно касался он этих уст, гладил волны русых волос, выбившихся из-под очелья, гладил хрупкие длани.
Мост Калинов от брега до брега. Охраняют здесь грозные стражи покой земли. Мост – между Явью и Навью, где вершится судьба.
Глава 7. Корд Мары
Всё бы было ладно, да не поехал на ту княжескую охоту Рарог, хотя и посылал ему Гостомысл в терем гонца. Но под вечер вестовые зажгли факелы, а затем все увидели, что за высокими бревенчатыми воротами показались его соколиные знамена. Казалось, приехал, в гости к брату со сватовством поздравить, а собрал дружину, как военный поход. Когда младший княжич сошел с коня, на подворье всё замерло и затихло, все сторонились его тяжелого дикого взгляда. Поговаривали, что такой у самого Вия, когда тот перед погибшими раскрывает свои очи и зажигает огонь Рока. Но никто не знал, правда или нет, волхвы говаривали.