Полина Александровна Пащенко
Волк и Сокол
– Не брат он мне, раз с отцом так обошелся. Нет места изменнику в Роду нашем. Буян, стягивай полки к стенам!
Не вслушивался в слова своего наставника Вадим, лишь торопливо поправлял перевязь двуручного меча, да думал, с какой речью поведет на битву своих храбрых воинов. Видят Боги, и он не желал войны… Но где тут быть миру? Но вдруг на мгновение умолк для слуха его и звон стали, готовящейся подняться на врага, и глас колокола – из-за дверей гридницы раздался звонкий голос Зариславы:
– Откройте, откройте же!
Кто бы мог подумать, что своими хрупкими дланями оттолкнет она двух дюжих молодцев, что не посмеют они противиться ни её приказу, ни строгому взору, а уже в следующее мгновение предстала дева перед нареченным своим.
Гдане не спалось в ту ночь. А под самое утро снилось ей, что черный коршун клюет грудь белой лебеди. Распахнула она очи, да увидела кровавую зарю, а с подворья раздавался колокол. В чем была, в том и полетела в княжеский покой:
– Вадим, стой, позволь и мне обрядиться отроком, да выйти на поле брани! Позволь стать правой дланью тебе и отомстить за смерть князя!
– Как ты здесь оказалась? – княжич с удивлением оглядывал свою невесту. Заряна стояла в рубахе, наскоро накинутой поверх исподнего, русые волосы, не заплетенные в косу, разметались от быстрого бега, а неприбранные под запястья рукава напоминали лебединые крылья. Ну ни дать ни взять, Дива Дыевна, только меча не хватало.
– На рассвете я почуяла в воздухе бурю, вот и примчалась… Я молю, перед Богами молю, позволь взять любое оружие и помочь тебе!
– Зари, да что ты такое удумала? Постыдись, негоже так будущей княгине себя вести… Ступай в покой, жди меня там.
– Жена воина должна всегда и во всём разделять участь его!
– Да, это так… Но еще ровно день до нашего вено.
– Вадим, мне страшно… Я взяла их у волхвов и хотела сейчас, при отце…– и тут только увидел княжич алые шнуры, зажатые в тонких перстах любимой. На этих шнурах висели свадебники, те самые, что превращают вено в союз.
– Зари, нельзя без волхвов!
– Мне разрешили… Ты только подумай, какая у Рарога сила, там чернокнижники одни… А ты вспомни их силу – тут она приподняла обереги.– Пока жив один, жив и другой, алую нить Лады даже Боги порвать не в силах!
– Ну что за речи! Мне к воинам пора… Хочешь, жди меня здесь с отроками, но из терема не выйдешь.
– Как же так?
– На рассвете я вернусь к тебе, обещаю. Вернусь и обвенчаемся.
С этими словами юноша мягко отстранил деву, уже было готовую силой надеть ему свадебник, отчего раздался тонкий и пронзительный звон серебра, так как обереги ударились один о другой. Затем он строго посмотрел на неё своими лазоревыми очами.
Гдана снова встала перед ним, со слезами на глазах молвила:
– Надень же! И рубаху возьми ту, что я шила для брани!
– Да понимаешь, не время! Сейчас битва, потом тризна, а потом вено и княжение. Мне к воинам пора, а тут…
И уходя, повелел храбрый князь запереть и стеречь гридницу, из-за дубовых дверей которой слышался плач и крик Зариславы: «Отец мой, не дай ему уйти! Вадим, душа моя, вернись!». Еще пару раз с силой ударилась гдана в дубовые двери, корила себя, что надо было лечь головой на порог, но не отпустить. В своем бессилии она опустилась на скамью и оросила слезами священные символы Лады и Сварога, которые всё еще крепко сжимала в руках.
Вадим же шел вперед по галерее к лестнице, мысли роем клубились в челе его: битва впереди, отец в храме Мары, Зариславу вот обидел. Разве другая бы прилетела в покои? Нет, другая бы скорее под скамьей схоронилась. Крики эти, эти слёзы разрывали ему сердце, неумолимо хотелось поворотить назад, надеть свадебник, переменить рубаху, да даже позволить ей выступить среди знаменных полков… Но негоже, негоже, что станут говорить о князе, что пошел на поводу у девы? Мало ли что там на сердце, прежде – долг.
Какой же была та страшная битва, что прогремела за стенами? Скрыли её от нас, сожжена береста тех летописей, сколоты со всех храмовых обелисков руны, даже сами имена участников сражения ныне для нас сохранили в другом порядке. Но запомнила ту сечу белокаменная застава, и стальные сосны, качаясь на ветру, не раз поведают о ней.
Вначале войско Вадима с невиданным пылом ринулось на противника, отчего многие воины Рарога бросились бежать или выронили стяги, но затем вдруг с реки потянулся густой туман. Этот туман застилал взоры воинов, мешал дышать и путал мысли. Вот каким оно было, страшное оружие чернокнижников!
Однако среди этого морока тот, кому престол и рука Зариславы, принадлежали по праву, решил найти и наказать мятежного брата. С двумя верными отроками Вадим ринулся в самую гущу схватки и оказался лицом к лицу с Рарогом, когда вдруг ему почудилось, что за спиной зазвенел голос Зариславы: «Душа моя, обернись!» И он поверил, и обернулся, в ту же минуту меньшой брат нанес ему предательский удар мечом в спину, и закрылись навсегда лазоревые очи храброго княжича.
Но врагу мало было одного подлого поступка! После Рарог приказал взять штурмом кремль и городище, а затем вывести к нему на площадь Зариславу. Но та видела всё с высокой стены…
С великим трудом удалось ей выйти из гридницы: отроки берегли ее, как зеницу ока, и не открывали двери. Но потом дева сказала, что желает пройти в свой покой и ждать жениха своего в праздничном уборе, тогда ей отворили. Но побежала Заряна не в покой, а по ту сторону стен, где стояли лучники. Ликовало сердце ее, когда белые знамена взяли верх, замирало, когда пошел проклятый туман, облилось кровью и слезами, когда увидела она на багряном плаще поверженного Вадима: «Душа моя, как же так? Как ты мог меня им оставить? Почему не послушал?» И почудилось тут дочери воеводы, что уже тянут к ней руки нечестивые ярлы, волокут за косы на площадь, силой бросают к подножью кровавого трона Рарога. Вспомнила Зарислава эти жестокие длани, эти стальные очи, и поняла, где искать ей спасения… Да внизу, внизу же, шумит холодная река своими гордыми волнами. Прими меня, Волхов! Прости меня, мати Зари, не оправдала я имени твоего!
С этими словами бросилась она в воду, трепал ее косы ветер, затем поглотили волны, но не видела уже этого сама Зарислава. На устах ее трепетало имя Вадима, и перед очами стоял его облик. Вот он сжимает её хрупкую руку, поправляет меч, улыбается, а затем заключает в объятия и не отпускает никогда.
Эпилог
Веловей и Буян стояли в храме Мары перед расстеленными полотнами. На одном из них лежало тело Вадима, на другом – его отца. Жрицы пели звонкими голосами, да чинили волшебными иглами тонкие тела.
Явье тело умерло – пойдет в огонь. Жарье если не починить, то не будет в Роду светлой памяти. Навье и Клубье еще сорок дён будут живы, явиться могут. А вот Дивье, Светье и Колобье после светлого пламени костра священного перейдут к Роду, да в древе на своих местах прочно встанут.
Было в храме и третье полотно, оно – пустовало. Кручинился воевода о том, что не нашли в бурных водах Волхов-реки тела гордой и прекрасной дочери его. Но одно было ему известно: Боги обратили Зариславу в берегиню, которая вечно будет нести любовь, благо и свет Роду.
Перед челом властительницы Темного мира, перед закрытым ликом Черна Мати, поклялись Веловей и Буян отомстить за оскорбление и мятеж. И была еще одна битва, из которой они уже не вернулись.
Кто теперь нам ответит, было ли это правдой? Мы потерялись в сплетении сказов и легенд, но одно знаем точно: предатели за своим поступки всегда ответят перед Богами, а наш удел – славить имена Вышних, да воспеть хвалу вечной и негасимой любви, зане пошла земля Русская от дыхания Рода и благословения Лады.
И бывает так, что крест Ладин снова раскрывает над тобой небо, и заря режет полог тумана. Вдруг неспешно пробуждается память, и своими очами медленно тонешь вдруг в родных лазоревых очах, пробуждаешься в сильных дланях. А затем мы снова об руку ступаем по прекрасным зеленым лугам, любуемся гладью реки – и на одном из перстов снова блещет серебряное коло. Мысли в челе бьются крылами, заставляя глаголить о том, кем мы были раньше, а затем и вовсе рука берется за перо, да сплетает стройные строки. Пусть Дебрянск – пусть не Новград, пусть Десна – а не Волхов, мы живы, мы идём по Родной Земле и готовы завершить всё, что не успели тогда ВО БЛАГО НАМ И НАШЕМУ РОДУ.