Полина Александровна Пащенко
Волк и Сокол
Зарислава вернулась, когда уже занимался над бором рассвет. Буян отвёл Стожара на место, а его государыня осторожно прошла в свою светлицу. На подворье стояла тишина, которую нарушил затем лишь клич воеводы, который засветло собирался к князю. Усмехнулся в густую бороду Веловей, увидев на своем Стожаре золоченые дочерины стремена, да ничего не стал сказывать.
В месяце эйлете стоял пир горою, пир горою у стен Светлояра-града. Во главе стола сидел сам Велес, рядом с ним – Дива Дыевна.
Глава 12. Живины пляски
Солнце светило в слюдяные окошки уже совсем по-летнему, а с подворья раздавались звонкие голоса:
Коло яри светом зарим
Мару борем, благодарим
Ярило, Ярило, яви свою силу!
До светлого Живина дня оставалось всего несколько дней, но бойкая дворня уже желала отмечать велик день, кто-то даже выпускал легкокрылых голубей и востроглазых синиц с деревянной галереи.
Но впереди была еще Родоница – время почтить предков ушедших, озарить душу памятью. И в этот день решил дать последние наставления перед грядущим вено князь Гостомысл сыну своему:
– Смотри, Вадим, в этом ларце хранили мы стрелу, которой тебя посвятили в воины, еще при рождении твоем. Стрелою этой я когда-то предводителя ярлов поборол.
– Ярлов? Они тогда восставали?
– Да, сын мой… Княжеский род на защиту земель призван, врагов хватало всегда. Но воюем мы лишь за правое дело. Когда недруг у ворот, когда грозят семье твоей, да сквернят народ твой, лишь тогда берись за меч.
– Как заря полог тумана режет, стремясь подарить новый день, так и мы боремся с врагами Руси, с теми, кто желает лишить эти земли единства и лада.
Гостомысл улыбнулся:
– Ужели запомнил…..
– Запомнил, отец, с того самого утра и запомнил.
Князь обнял сына, затем прибавил:
– Отправили ли вено в дом воеводин?
– Матушка сказала, что проследит за каждым сундуком сама, всё в её покоях.
– Ужели оттаяла… ну дай Боги. Собирайся, скоро к волхвам пойдем. Надобно предков помянуть по обычаю, прежде чем в новый день вступать.
Ввечеру зажглись первые костры – знаки тонкой грани между Явью, Навью и Правью. Ушедший из Яви не исчезает навечно, а навсегда остается с Родом своим:
«Летите, милые дяды,
Во имя мира, во имя лада!»
А тем временем в покои Семолады проскользнула одна никем не узнанная тень, а между тем опытное око различило бы в этой высокой фигуре коварную Радомару, которая всё-таки взялась исполнить Рарогову волю. Она торопливо открывала сундуки, пока не нашла тот, в котором лежало заветное зеркало, да нитка коралловых бус. Затем черноризница окропила их чем-то и прочла заговор:
– Именем Чернобога! Будут лишь слёзы да кровь в судьбе твоей, падешь ты в бездну!
Великое наказание ждет свыше того, кто в светлый день темными чарами ворожит, да некому было отвести руку неправую.
Тем временем в доме воеводы тоже поминали предков, да заполночь стали готовиться к празднику. Зарислава из невесты становилась вестой – готовой вступить в союз, знающей все тайны и обычаи Рода. Ей и вправду казалось и в бане, и когда ей уже перед рассветом заплетали косы, что под стройное пение своих подруг замирает на миг душа её, а затем словно белая лебедь, раскрывает сильные крылья, чтобы опуститься в объятия нареченного. Уже догорали на дворе огненные кола, и осветила мир розовыми ладонями-лучами её святая покровительница, когда гдана – будущая княгиня открыла доставленные ей сундуки. В своем красно-белом платье и высокой коруне смотрелась она в подаренное зеркало, а на прекрасной вые её алела нить кораллов.
Соберёмся на рассвете,
Чтоб восход увидеть Солнца,
Песнь ему споём, восславим
День прихода девы Живы!
У светлого храма Лады-Богородицы и светлых дочерей её собирался ликующий народ.
А в далёких варяжских скалах зацветает вереск в месяц эйлет. Всем по нраву эти темно-лиловые цветы с терпким медвяным ароматом. Вот и решили ярлы передать корзину вереска в подарок на первое вено прекрасной дочери новгородского воеводы Веловея.
Князь – хранитель града, но настоящий хозяин и защитник ему воевода, вот и решили соединиться оба Рода. Перед ликами Богов перевили алым платом волхвы мощную десницу старшего княжича Вадима с хрупкой шуйцей Зариславы Веловеевны.
Зари-Заряна-Зарислава – в своем бело-алом облачении похожа была на рассветный луч. Как всегда на первый взгляд – суровая, гордая и прямая, но мягкий и ровный свет струился из-под её пышных ресниц, когда украдкой смотрела она на возлюбленного своего. Две роскошных косы, раскинувшиеся по раменам, и ярко-горящая на солнце коруна на челе её всем давали понять, кто станет следующей матерью народа, государыней Новгородской.
А нареченный делал вид, что вовсе не глядит на неё. Прямой, гордый и храбрый – даже сейчас стоящий, словно не на вено, не на поклон к Богам пришел, а ведет войско за собой или дозорный отряд собирает в поход. Ликом Вадим походил на своего отца Гостомысла – светло-лазоревые очи, русые кудри, тонкий и решительный профиль, как у бога-воителя Ильма Кресеня. Так наверное Кресень и стоял, когда вручали ему в жены деву-Златовласку: непривычно держать хрупкую девичью длань деснице, что еще недавно крепко сжимала чеканную рукоять меча.
Наконец они соединялись навсегда серебряными кольцами первого вено, которое через тридцать дней должно было быть скреплено настоящим союзом. Грядущее земли Русской лежало сейчас в этих трепетно сплетенных пальцах на алом плате.
Жрецы и жрицы пели стройным и звонкими голосами гимн Роду и богине Живе, затем за храмовым подворьем у самого берега Волхова разожгли костры за спиной молодой четы и трижды прокричали: Явь, Навь, Правь! На березах алели свитые на удачу ленты, кругом прыгали через костры с кличем:
Кто прыгнет высоко,
У того смерть далеко!
А Вадим и Зарислава словно растворились друг в друге, лишь на отдалении слышался им шум весеннего праздника. Для них всё коло мира вращалось в такт их дыханий, и отражалось в очах. Пусть это было лишь первое вено – но оно же было первой песней мати Сва в начале их собственного пути.
Радость и лад царили везде, кроме души одного человека, брата Вадима – Рарога. Младший княжич отличался ото всех других, словно какой-то тайный огнь сжигал изнутри его. Казалось, что праздничные костры в честь его тризны зажгли, а в не честь свадьбы брата. Если бы ему дали волю, кинулся бы он на брата, сорвал бы священные одежды с волхвов, насильно овладел бы дочерью воеводы у всех на глазах. Кто только его таким сделал? Кто это морок в душе его поселил?
А между тем на подворье трапезничали, поздравляли молодых, славили Ладу и дочерей её прекрасных.
Гой, Лада-мати! Гой, Жива! Гой, Леля! Зима нам надоела, много хлеба поела. Вы Ярилу будите, из Ирия светлые вести несите! Слава Солнцу, Слава Роду, молодой ветви Древа Слава!
Глава 13. На пиру у Дыя
Легкими и светлыми были первые дни летня. Гостомысл пожелал, чтобы молодая чета оставалась в Новгороде до своего самого главного торжества. В Изборском же стали полки под командованием старших дружинников. Да и мыслимое ли дело, чтобы кто-то сумел нападать на дом княжеский, зная, что в нём великий праздник. Время было дары да приветы посылать, а не воевать.
Будь Летень Здрав! Собою Правь!
Летень Есть! Летень Здесь!
После первого вено Зарислава и Вадим еще не имели право делить ложе, но зато все дни проводили вместе: то рассматривали диковинные книги, привезенные царьградцами и мореходами из далекой страны Эйр, то переодетые и никем не узнанные смотрели, чем живет их родной град, что творится на пристани и на шумном торжище, то седлали своих коней и уезжали на берег Волхова на то самое место, где когда-то беседовал Гостомысл с сыном своим.
И вот в одно солнечное утро стояли они и любовались только что взошедшим солнцем.
– Мати Зари! За день новый благодарю!
– И она всегда тебя слышит?
Вадим обнял возлюбленную свою за плечи и поцеловал в волосы.
– Наверное, всегда. Матушка сказывала, что если всегда вставать По- Ра, то услышит и поможет весь Род светом ярким озарить. Была бы она сейчас с нами… матушка.
– Не горюй, ушедшие всегда с Родом, никому не дано покинуть своё древо.
– Никому…
И они стояли, обнявшись, да смотрели на то, как лучи рассветные играют на непривычно спокойной и прозрачной глади реки. Вдруг дочь воеводы шутливым тоном прервала молчание:
– А на главное вено я желаю коруну выше той! И кораллы чтобы не в один ряд, а в два!
– Значит выше коруну?
– Выше!
– Будь по-твоему, велю золотых дел мастерам, да сделают. А потом отведу тебя в густой бор, да прикажу всем веверицам лесным поклониться своей государыне.
– Если я их государыня, то ты их князь.
Зарислава звонко рассмеялась. Но тут они оба обернули очи на бегущего к ним гонца. Княжич окликнул его:
– Что там у тебя, Прозор?
– Князь в главный покой вас зовет, вести важные,– ответил гонец с торопливым поклоном.
Будущей княгине было велено идти в свою светёлку, а старший княжич уверенным шагом поспешил к отцу.
Гостомысл встретил сына у открытых ставен, в руках его была какая-то береста.
– Брат твой, Рарог, зовет меня к себе погостить. Сказывает, что охоту подготовить для меня желает.
– Да какая же в летень охота? Волхвы завет дают зверя не трогать. А меня он часом не звал?
– Нет, лишь пожелал здравия да веселья.
Вадим молчал, но взгляд его был настолько красноречив, что князь молвил:
– Не могу я в такое поверить, не бывать такому в доме нашем никогда! Не станет сын врагом отцу своему и брату… Видать вразумили его Боги, принял наконец данное. Соберусь я в охотничье городище, погощу там несколько дней, с собой возьму пятеро караульных.
– Негоже тебе, княже, одному без дружины из града выступать!
– Оставь, не на войну еду, а к собственному сыну! А дружина здесь нужней. Зариславу свою береги, с Веловеем каждую зарю объезжайте торжища, да огородникам накажите стены на западной стороне подправить.
Прощаясь с отцом, чувствовал Вадим, как какая-то неведомая тревога теснилась в груди его между ладой и лелей. Хотелось внезапно стать и мечом преградить дорогу, да только никто помешать самому князю не мог.
Гостомысл выехал с заставы верхом с пятью караульными. Двигался отряд неторопливо, князь порой останавливался в знакомых и памятных ему местах и думал о тех днях, когда еще малы были его сыновья, и мир и лад еще царили в доме. Первенец искренне радовался рождению младшего брата, твердил, что станет его от врагов защищать. А вечерами маленький Рарог улыбался в колыбели, да тянул пухлые ладошки к Вадиму, пришедшему пожелать доброй ночи ему и матушке. И что же стряслось? Что увело из дома благо и радость? Вот с такими мыслями подъезжал князь к малому охотничьему городищу.
Младший княжич приказал зажечь факелы в честь приезда князя, и сам вышел встречать его у распахнутых врат.
– Здравствуй, отец. Давно мы с тобой не виделись, не говорили. Здорова ли матушка? Привет мой Вадиму и Зариславе передал?
Гостомысл спешился и обнял сына.
– Здравствуй. Государыня Семолада здорова, молодые тебе привет шлют.
– Что-то ты неласков, отец? Али встрече не рад?
– Отчего же не рад… Рад… Да только странный повод. Сам посуди, какая в летне охота?
– Да я вовсе не об охоте мыслил. Проедемся по дубравам да борам, как в старые времена, поночуем в шатрах, потешим свою удаль – на то и летень.
– А отчего брата тогда не позвал?
– Ну ему сейчас не до того, главное вено впереди.
Гостомысл смотрел на своего младшего и думал:
– Неужели он всё понял наконец, и исчез проклятый морок? Хвала Богам, позади наши черные дни, нет мятежника в Роду нашем, а есть верный друг и соратник.
– Так что, отец, приказать мне готовить шатры?
– Приказывай.
Они выступили в полдень и решили разместиться на одном из широких лугов за бором. Солнце ярко светило, верховая прогулка радовала, беседа велась легко и неспешно. Князю казалось, что и сам облик Рарога изменился: вместо пепельных вновь стали русыми его кудри, очи были не жестокими и холодными, а такими же, как у Семолады – карие с мягкой поволокой.
Наконец, остановились всадники там, где пожелали провести трапезу, под сенью родных деревьев. Рарог приказал слугам накрыть стол в шатре, и не прикоснулся к кушаньям, пока не получил благословение отцово.
– Скромно живешь, сын, а я поди думал, что свою часть казны растратил.
– Мы – воины, к простому быту приучены. А если ты про то, отец, что я не подал яств, достойных князя, так прикажу подать самого дорогого вина, что мне из Царьграда прислано было.
В шатер вошла девушка в белой рубахе и зеленой поневе, рыжие пряди крупными кольцами вились по плечам её. В руках она держала поднос, на котором стояло два серебряных кубка с вином: один был украшен изумрудом, другой – рубином. Кубок с рубином был подан Гостомыслу, с изумрудом – Рарогу.
– Ну что, сын мой, во Славу и Здравие Рода нашего чашу поднимаем!
Младший княжич лишь пригубил вино, а вот отец испил из своего кубка до дна. И почудилось Гостомыслу, что в просвете между пологами шатра занялся огнём высокий бор, помутнело лазоревое небо, а затем и вовсе почудился крик ворона вдали. Хотел князь было встать со своего места, да выйти на воздух, но внезапно пошатнулся и упал на мягкий ковер: из уст его алой рекою струилась кровь.
Рарог сидел на своем месте недвижный, как царьградское изваяние, взор его был холоден и темен, как у самого Вия!
– Ступайте, убейте тех четверых, а пятого снарядите гонцом в Новгород. Пусть привезет брату свадебный подарок! Да с почестями снарядите, под знамена поставьте, да корзно укройте! Радомара, молодец, хорошо послужила!
Верные слуги сложили головы рядом с господином своим, а пятый – тот самый гонец Прозор был отправлен в Новгород с телом князя. Знал дружинник, что когда братья по оружию узнают о мятеже, то не пропустят его живым через Волховскую заставу.
Бог Дый слал в семь концов весть о том, что желал с Велесом помириться: пир готовил, ковры расстилал, вино в чарки наливал. Да досталась Велесу чарка зелена вена пополам с отравою. Сомкнул он глаза в Яви, а открыл в Нави перед Виевыми черными очами. Кто же его светлого сумеет вызволить?
Глава 14. Кровавая заря
Старшая дружина готовилась к рассветной смене, когда вдруг к Волховской заставе подъехала странная повозка, накрытая корзно. Воины узнали Прозора, правившего лошадьми, и стали расспрашивать его. Вначале гонец молчал, потупив в землю очи, затем молвил о том, что младший княжич совершил невиданную измену: убил князя и его караульных, а самого Прозора отправил в Новгород с этой ужасной вестью.
В воздухе повисло молчание. Затем один из молодцев взмахнул мечом с кличем:
– Кто привез весть об измене, и сам изменник.
Голова принесшего дурную весть скатилась к подножию заставной башни.
Над прекрасным Новгородом, над дивным белокаменным градом вставала тревожная алая заря.
Что же было дальше? Дальше весь град за мгновения пробудился: дружина ринулась к княжьему терему, загудел вовсю колокол на площади, на устах толпы звенело:
– Долой изменника! Долой врага!
Первым о случившемся узнал воевода Веловей, но даже в его многомудром челе не нашлось слов о том, как поведать обо всём Вадиму: отец убит, брат занял и сжег Изборское, вместо вено в ворота рвалась война.
Но старший княжич узнал обо всём еще до того, как гонцы воеводины ступили в его терем. Его разбудили крики полка, под командованием Буяна с криками: престола Новгородского достоин один князь, государь наш Вадим Храбрый! Не пустим в город Рарога!
Храбро и решительно был настроен старший Гостомыслович на праведный бой, но однако битвы между братьями и раскола русских земель не желал мудрый воевода. Веловей понимал скорбь и горе, на которое Рарог обрёк весь Род, но еще одна гибель запутала бы судьбу всего народа.
Они стояли в главной светлице.
– Нельзя медлить, дядька Веловей, нельзя! Враг у ворот. Уже все, кто мог оружие взять, взяли его. Дадим бой у Волховской заставы, и да и дело с концом!
– Малыми силами?
– А на что надеяться, если Изборское в огне, ярлы к Рарогу переметнулись. Ждать подмоги неоткуда, вся надёга лишь на самих себя.
– Вадим… Против брата идешь…