Рахиль Гуревич
Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений
Мама сказала:
– В детском саду я обожала рисовать ёлочные лапки и белочек…
– А я, – сказала Лариса. – Любила рисовать сосновые чащи, чтобы сосны напоминали одуванчики – внизу голый ствол, а верхушка – колючий шар…
Это мама с Ларисой так Васю подбадривали для вдохновения. Но Вася не подбадривался, советы не слушал, а через час у него случилась истерика. Вася стал кричать:
– У меня звезда не умещается! У меня игрушки не выходят.
– Ничего страшного, что звезда… – говорила мама.
– Да. Рисуй фрагмент – уговаривала Лариса.
– Сами вы фрагменты. Надоело! – Вася бросил мольберт о пол, вышел из комнаты и так стукнул дверью, что мольберт на полу крякнул: «Кряке!» во всяком случае, маме и Ларисе так показалось. Мама и Лариса испугались, но решили, что это слуховая галлюцинация…
И тут в комнате как фея, буквально из пустоты, из пустого пространства, возникла тётя Аида. «Понятно, – подумала мама. – Вася впустил Аиду, отомстил нам. Хотя мы ж ни в чём не виноваты». Да: Вася был такой, Вася был мстительный и злобный, когда его доводили. Хотя опять же ни мама, ни Лариса его не доводили…
– У вас стук, а у нас стены трясутся?
– Да Вася, – вздохнула Лариса, – обиделся.
– Вася бузит, – подтвердила мама и отвернулась к швейной машинке, стала копошиться в швейной шкатулке, мусолить какую-то тряпочку…
– Вася бузит?! – удивилась тётя Аида. – Не может этого быть! Он же мой спаситель! Помните, как он меня с балкона практически вызволил, спас? Не может Вася просто так двери и стены ломать. А это что?
– Это мольберт, – сказала Лариса.
– И он крякает, – добавила мама.
– Мольберты всегда крякают, когда их роняют. Это общеизвестный факт, – сказала тётя Аида совершенно серьёзно.
Мама развернулась и спросила очень нервно:
– А откуда, Аида, ты знаешь?
Но тётя Аида не ответила. Она уже поднимала мольберт. Потом отошла и оценивающе окинула работу и ёлочную натуру профессиональным прищуром художника.
– Это что? Вася рисует? – улыбнулась тётя Аида впервые за долгие годы. – Ну наконец-то, успокоились, смотрю. За ум взялись. А то всё плаваете-плаваете, кожные болезни цепляете. Вот это я понимаю, вот это молодцы.
– Последний шанс, Аид, – вздохнула мама. – Предложили попробовать.
И мама с Ларисой наперебой стали жаловаться Аиде на Васю и сетовать на то, что это нереально к маю пятнадцать работ формата «а-три» написать.
– Нет! Это что вообще? – говорила Лариса. – Не получилось и сразу голову в песок?
– Надо же работать, надо пахать! – говорила мама. – Надо не сдаваться!
– Это ты, Мила, паши, ты привыкшая. А ребёнка поддержать надо, – сказала вдруг тётя Аида. Тут Аида изменила голос и сюсюкающе, как грудного, позвала Васю:
– Ва-асенька! Ва-а-сенька!
И в комнате появился хмурый и суровый Вася.
– Чего?
– Ты – гений, – ошарашила тётя Аида всю честную компанию тоном не требующим возражений. – Почему не работаешь дальше?
– У меня не получается! – сказал Вася дрожащим голосом и смахнул предательскую слезу. Всхлипнул.
– Ну дорогой, – строго сказала тётя Аида. – Художник всегда не доволен собой. А я вот смотрю на твою работу и вижу руку гения. Ну-ка, садись, покажи мне, как ты рисуешь.
– Нет! – заупрямился Вася. Но не ушёл и дверью хлопать не стал.
– Вася! Художке бездари надоели. По горло они бездарями сыты. Вот Васеньку, гения нашего, нашего Босха, и приметили.
– И вы про этого Бока, – насупился Вася, и вдруг сел за мольберт.
– Босх, Вася! Босх! Он творил не ради денег. Он расписывал столы, стены, ну и картины конечно. Это же необыкновенно. Есть у вас Босх? – последние слова тётя Аида бросила через плечо быстро и сквозь зубы.
– Есть конечно, – кивнула Лариса и достала с полки альбом, который она купила в распродаже на книжной выставке за пятьдесят рублей.
– Господи! Лариса! Это же Брейгель! – воскликнула тётя Аида.
– Сейчас, сейчас, – Лариса стала перебирать альбомы на полке. – Вот он Босх. Нашла.
– Но всё равно давай и Брейгеля. А это кто? Матисс? Давай сюда и Матисса. В хозяйстве всё пригодится.
И тётя Аида, показала Васе альбомы, объяснила про круги ада, которые изображал Босх, страшным голосом поведала и о поэте Данте, и о его возлюбленной Беатриче… Тётя Аида прочитала целую лекцию. О том, что творчество – это такая ужасная вещь. Оно, если в тебе сидит, то рано или поздно прогрызёт все оболочки, всю душу изъест. Творчеству, видишь ли, надо обязательно выплеснуться. И получаются картины, скульптуры, фильмы и спектакли – вопреки всему получаются. Мама и Лариса впервые с благодарностью слушали навязчивую соседку и были рады, что и Вася её слушает, и уже взял в руки кисти. Тётя Аида была прекрасна, красноречива, изыскана. Даже нельзя было предположить, что их соседка – суетливая, въедливая, приставучая – так может говорить об искусстве.
– Нарисует картину художник, – объясняла тётя Аида, – изваяет ваяние и – успокоится. На время. До следующей идеи, которая пронзит творца в самое неподходящее время, как молния, как гром среди ясного неба, как шаровая молния, выжжет мозг. А ещё у творчества такая есть черта. Вот выбрало творчество человека, и оно с ним. А если человек выбирает творчество, мозгами то есть решает, включает сознание, то неизвестно ещё, что из этого получится.
Тётя Аида глубокомысленно посмотрела на ёлку, на маму с Ларисой и красноречиво замолчала.
– Это да, – подтвердил Вася. – Но я, тётя Аида, уже этой елкой проникся. У меня, может, и получится.
Тётя Аида сделала знак маме и Ларисе: мол, убирайтесь из комнаты, а то как крякну на вас, пострашнее, чем упавший мольберт. И мама с Ларисой всё поняли и крадучись прочапали на кухню.
На кухне работал телевизор с уродливыми, выкрикивающими междометия сущностями – Вася телевизор, оказывается, забыл выключить. Лариса и мама сели пить чай. Телевизор не выключили, только звук убрали, чтобы Васю ни в коем случае не расстраивать.
– Чтоб не сглазить, – сказала Лариса. – А то сейчас примчится и будет возмущаться, что его программу выключили. Ты вообще, Мила, не замечаешь, что Вася становится домашним тираном?
– Не знаю, – вздохнула мама. – Помню на районной олимпиаде по труду я провалилась с треском… Тоже потом стала злой и ко всем придиралась. А знаешь, что Лариса?
– Что?
– Аида-то наша – гений педагогики, – прошептала мама. – Они же там рисуют сейчас.
– Посмотрим, – скептически сморщилась Лариса. – И не рисуют, а пишут. Может, Вася как с нами, полчаса порисует и опять буянить начнёт.
– Не начнёт, – сказала мама. – От Аиды просто так не отвяжешься. По себе знаю. Вот увидишь.
И действительно, спустя полтора часа маму и Ларису допустили до лицезрения работы. Вася встал из-за мольберта красный, весь вымазанный, чертовски важный и ужасно усталый.
– Ну как? – спросила Аида. – Вот эту игрушку полностью сам нарисовал.
– А остальные игрушки? – спросила Лариса.
– Я принцип только показала.
– Замечательно, – сказала мама.
– Босх! Просто Босх, Брейгель и Матисс! – сказала тётя Аида. – Но будем и поленовыми, и рокотовыми, и левитанами, и саврасовыми – дорастём до них, а вот церетелями не будем, – закончила вдруг тётя Аида.
– И глазуновыми не надо, – поодакнула мама
– Да. Глаза не будем рисовать, – согласился Вася.
– Очень хорошо, – кивнула и Лариса.
– Вася! Так надо чаще рисовать и подготовимся к экзаменам! – обрадовалась мама. – Аида! У меня к тебе деловое предложение. Давай будешь с нашим Васей заниматься, а мы тебе немножко заплатим.
– Я с Васей просто так буду заниматься. А ты, Мила, мне платье выходное сошьёшь из бархата. Я тебе бархат принесу.
Мама согласилась. И Аида стала заниматься с Васей по субботам и средам. Вечерами. Сначала Вася очень уставал. Он же в бассейне тренировался. Привык приходить вечером и при мультиках сидеть, а тут – рисовать надо.
Но тётя Аида ставила такие интересные натюрморты! Соседка только этими натюрмортами Васю и привлекала. То керосиновую лампу принесёт, то баночки замысловатые из-под лекарств, то вазочку, такую пузатую, на свинку похожую, то старинную книгу в кожаной обложке под названием «манускрипт». Васе было очень тяжело, но интересно странные предметы рисовать. Если что-то с компоновкой у Васи не получалось, тётя Аида не говорила: делай заново, а сама за Васю натюрморты намечала. А Вася потом гуашью уже сам писал. С живописью у Васи проблем не возникало, с рисунком конечно же проблем было много. Но Вася не отчаивался: тётя Аида сказала, что Матисс, вон, тоже странно рисовал, и ничего – гений.
Лариса пробовала Васе объяснять, как её в художке учили, Лариса говорила:
– Вася! Надо упражняться. Делать наброски. Например, яблоко поставить, взять небольшой формат и рисовать. Но Вася Ларисины упражнения игнорировал. Вася только тёте Аиде доверял.
– Вот придёт Аида Германовна и мы будем упражняться. На большом листе.
И Аида Германовна приходила, появлялась как фея. Соседка была грациозна, вдохновенна, и показывала свой «улов»… Аида Германовна стала ходить на помойку, куда после ремонтов старые окна выкидывали и старые шкафы. Оттуда Аида Германовна приносила удивительные битые вазы, тарелки, а однажды даже фигурку медведя. Вместо одной ноги у медведя была пепельница, вся посеревшая и потрескавшаяся.
– Вот это класс! – восхитился Вася.
– Да. Художник свободен в творчестве! – торжествовала тётя Аида. – Не волнуйтесь, я медведя специальными составами дезинфицировала и над паром держала, чтобы заразу убить. Ох! Вы бы видели, какие личности на этой помойке копаются, но я всех разогнала, – воинственно сказала тётя Аида. – Я этим бабкам говорю: у меня ребёнок рисует, ему реквизит нужен, а они палками на меня махать. Им, видишь ли, тоже вазы битые нужны. Какие-то Плюшкины, накопители! А этого медведя никто не взял. Некурящие все пенсионеры-то, здоровье берегут и пенсию…
Мама и Лариса восхищались героизмом тёти Аиды. Вася в благодарность обещал тёте Аиде слепить и медведя с саксофоном, и волшебную клюку.
– Потому что клюка – она воинственная, как вы. И за справедливость, – объяснял Вася.
Так и жили, и занимались. Все были довольны. Мама – потому что была надежда, что Вася сможет на бесплатные занятия прорваться, тётя Аида – потому что ей теперь будет, чем на концерт к сыну ходить, и, конечно же Альбертик, сын тёти Аиды, он тоже был очень доволен – потому что подолгу оставался дома один. Всю энергию, всю заботу и опеку его мама обратила на Васю – Альбертик об этом всю жизнь мечтал. А ещё Альбертик мечтал, чтобы Вася в художественную школу не поступил. Тогда мама Аида ещё на год его в покое оставит и будет с Васей заниматься – Альбертик не догадывался, что у Васи всего один шанс в этом году, первый и последний. Да и по опыту Альбертик знал: если его мама за что-то взялась, то она своего добьётся.
Вот и май настал. Вася притащил в художку свои работы и оставил их. И ему дали допуск до экзаменов, назначили время и день.
За час до экзамена тётя Аида пришла к соседям в новом бархатном платье, вся нервная и взвинченная:
– Ну что, Вася, готов?
Вася уже был готов, и как всегда сидел на кухне и смотрел глупые мультики. Почему-то на этот раз вместо междометий герои шпарили словами-паразитами.
– Крутяк! – кричал один герой, смахивающий слегка на пятно от чёрносмородинового варенья.
– Ништяк, – отзывался другой, похожий на гибрида таракана и бегемота.
– Вы – лошки. А я с ложкой! – голосило яйцо с бантиком на макушке.
– Безобразие! Мультфильмы на жаргоне! – сказала тётя Аида. – Ни уму-ни сердцу. Ну что, Вася, пошли?
– Аида! А ты что? С нами? – испугалась мама.
– Да. Ты, ведь, идёшь с Васей?
– Аида! Но я документы сдать. Я же мать. Там требуют копии документов.
– И я мать, – невозмутимо ответила тётя Аида. – Просто я чужая мать. Но я ещё и Васин педагог!
– Ох. Пошли. – смирилась мама Васи.
И пошли. Впереди Вася с сумкой, а в сумке – краски, бумага, халат, банка, карандаши и кисти. Позади – две немолодые женщины. Одна уставшая и полная. Другая – просто королева всех на свете родительниц, стройная, эффектная, в бархатном платье…
Оказалось, что тётя Аида очень предусмотрительно поступила, когда навязалась в сопровождающие.
В школе искусств выяснилось, что документов надо – огромную папку.
– Вы на сайте что: не видели? – спросили у мамы Васи.
– Нет, – ответила растерянная мама Васи, – нам сказали только свидетельство и справку от врача-терапевта, памятку Васе дали…
– Берите бланки, заполняйте заявление и ксероксы недостающие принесите.
– Я не успею!
– Успеете, если захотите. У ребёнка экзамен два часа идёт.
У мамы забрали справку, что Вася здоров и копию свидетельства о его рождении и пожелали поскорее увидеть копию пенсионного свидетельства, и Васиного и маминого, выписку из домовой книги и копию медицинского страхового полиса.
Мама, озадаченная и растерянная, вышла в фойе. Там уже тётя Аида стояла в кругу бабушек, мам и пап, очень мило разговаривала. Несчастные поступающие дети с плоскими, формата «а-два» сумками, облюбовали диванчики. Вася прохаживался по фойе вокруг бюста певца Георга Отса. Этот бюст неделю как в школу искусств завезли. Вася его ещё не видел.
– Нет, нет. Я с учеником, – объясняла тётя Аида. – А сын у меня тут на саксофоне занимается. Да. На бюджете. А как же. У нас денег на коммерческое отделение нет.
– Мда? – сказала бабушка интеллигентного вида. – А платье-то у вас дорогое… Бархат, чистый хлопок.
– Спасибо! – тётя Аида засветилась самой обворожительной своей улыбкой и подмигнула маме Васи: – А вы как считаете, Мила?
– Очень дорогое платье, фирменное, – рассмеялась мама Васи и добавила: – Аида! Я за документами. Так что Вася тут с тобой.
– Не волнуйся, не волнуйся. Мы тут уже и с Жориком переговорили, и с Аглаей познакомились, и с Виолеттой, и с Машенькой.
– Это просто невероятно, это просто дар общения у Аиды, – развела руками мама Васи и поспешила к выходу.
Обходя в десятый раз Георга Отса, Вася наткнулся на Тасю. Тася возникла перед ним неожиданно. Как всегда модно одетая, в беретке, как у художника Тюбика, и с папкой на плече, такой профессиональной папкой для настоящих художников…
– Ой, – презрительно сказала Тася. – Ты поступать, что ли?
Вася ничего не ответил и отвернулся. Тася обняла бюст великого певца, она как раз бюсту была по пояс, и заявила, притоптывая настырно ножкой в туфельке на каблучке:
– Ты не поступишь!
Вася не успел возразить, он даже не успел обернуться к Тасе, а тётя Аида была уже тут, рядом с бюстом.
– Ты что это, памятник трогаешь, а? В художке занимаешься, а не знаешь, что скульптуры руками трогать нельзя!
– А я не скульптуру, я подставку под скульптуру – заявила Тася.
– Постамент, чучело, – презрительно поправила тётя Аида.
– Сами вы… – Тася осеклась, она вперилась взглядом в платье Аиды Германовны и уже не могла оторваться. Да уж: слово «чучело» никак не могло относиться к женщине в таком шикарном наряде, чучелы в таких барахтных платьях не ходят…
– Таисия! – послышался строгий голос. Это появилась директор художественной школы. – Ты что тут всё делаешь? Всё вынюхиваешь, ко всем пристаёшь!.. У тебя занятия час как закончились. Уходи. Тут экзамены сейчас начнутся.
Тася недовольно поджала губы и с достоинством пошла к выходу.
– И Жорик здесь?! – удивилась директор, приподняв очки. – Послушайте, милочка, – обратилась она к маме Жорика, очень молодой девушке, похожей больше на школьницу, чем на маму. – Послушайте: ведь, вы уже с утра рисовали.
– Мы ещё раз хотим. Жорик пообедал, поспал. Вдруг лучше получится? – в глазах мамы застыла по-детски наивнаянадежда.
– Мамочка дорогая! Пожалейте мальчика.
– Нет, нет, мы попробуем, – затараторила мама Жорика и густо, как старательная хорошистка у доски, покраснела. – Старших-то детей, кто на пятилетнее обучение, мало, а наших, кто на семилетку поступает, очень много. Боимся, что не поступим.
– Во народ! Вот это я понимаю, ребёнком занимаются, – восхитилась тётя Аида.
– А вы Аида Германовна, что здесь делаете? – обратилась теперь к тёте Аиде директор.
– А я, вот, ученика привела, Васеньку, он у вас на лепке занимается.
– Я знаю Васю. А где его мама?
– Мама за документами пошла. За недостающими. За Васиным пенсионным свидетельством, будь оно неладно.
– Аааа… За СНИЛСом? Это обязательно. Но а вы-то что? Ребёнок-то взрослый, самостоятельный.
– А я Васенькина соседка, я его готовила к поступлению.
– Так это вы ему помогали с домашними работами?
– Он сам, он сам, – стала уверять тётя Аида и вся засуетилась.
– Но видно же, Аида Германовна, взрослая рука. Вот уж не знала, что вы не только музыкант, но ещё и живописец.
– Он сам, это его рука, просто Вася – гений, – сказала просто и уверенно Аида Германовна.
Все посмотрели на Васю. Он стоял и чувствовал себя очень неловко. Вася был самый взрослый среди детей, пришедших на экзамен. Хорошо, что после слов о гениальности и уверений Аиды, что Вася всё рисовал сам, директору принесли список тех, кто предъявил справки от врача. Директор начала перекличку и повела всех на экзамен. В коридоре многие родители с детьми ринулись в первую комнату. Сразу раздалось недовольное до боли знакомое крякание мольбертов, звуки возни и громкие голоса: «Это моё место!» Тётя Аида остановила Васю:
– Не ходи. Тут в двух местах экзамены будут проходить. Я всё утром разузнала, провела разведку боем.
И действительно. Замдиректора, толстая и добродушная Ольга Рэмовна, повела «не буйных», то есть оставшихся, в дальний кабинет. Кабинет был небольшой: не студия, скорее класс. Но в нём, как и в большой студии, стояло два натюрморта: один – очень холодный, с двумя сине-серо-голубыми драпировками, прозрачной стеклянной вазой и сиренью, другой натюрморт Васе приглянулся больше: драпировки контрастные, вазочка керамическая, пузатая, такие тётя Аида с помойки приносила, в вазочке – веточки вербы.
– Садись вот здесь, – тётя Аида заторопилась, усаживая Васю на самое выгодное место, чтобы ракурс был удобный, не боковой, а три четверти. Но, на удивление, никто больше не торопился занять хорошее место. Виолетта села к «холодному», натюрморту, Аглая села за Васей, вообще спиной к натюрмортам. Маша стояла, озиралась, приглядывалась и… никуда не садилась.
– Ну: всё понятно, не все тут шишкины, – тихо сказала тётя Аида и посоветовала Васе как компоновать.
Скоро и Васе стало всё понятно. Вошли педагоги. Сказали Маше «рассаживаться». Маша выбрала «холодный натюрморт».
– А ты что? Какой ты натюрморт рисуешь? – спросила Ольга Рэмовна Аглаю.
– Я? – испугалась Аглая.
– Да, ты, – подтвердила Ольга Рэмовна. – Ты, девочка, ты же ни один натюрморт не видишь.
Аглая повернула мольберт – он упал на Васю. Хорошо, что у Васи спина крепкая, он же пловец. Мольберт совсем не больно на Васю «прилёг» и крякнул совсем тихо – в художке мольберты привычные к паданиям и крякают совсем тихо.
– Осторожнее! – сказала Ольга Рэмовна.
Аглая села к Васиному «пузатому» натюрморту, но почему-то совсем сбоку, достала пастель и стала намечать.
– А почему пастелью? – удивилась Ольга Рэмовна. – Мы же гуашью рисуем.
– У меня стиль такой, – заявила Аглая, но всё-таки достала краски. Акварельные краски.
Между тем Виолетта успела покрыть оранжевым фоном всю площадь листа.
– Виолетта! Ты же не первый год поступаешь! Что ты делаешь? – воскликнула Ольга Рэмовна.
– Как что? Фон.
– Виолетта! Там же синяя гамма!
– Да? – переспросила Виолетта, потом внимательно посмотрела на натюрморт. – Действительно: синяя. Я просто по привычке. У меня стиль такой – оранжевый…
– По какой привычке? Какой стиль? У нас же экзаменационная живопись с натуры!
Виолетта не ответила, лист с мольберта сняла, повесила чистый, открыла баночки с кобальтом и ультрамарином, начала всё заново.
– Ой, девочка. А ты что время теряешь? – обратилась педагог теперь к Маше. – Времени-то не очень много.
Маша в это время просто сидела и ничего не делала. Просто смотрела. – Возьми в руки карандаш, – кивнула Ольга Рэмовна Маше.
Маша взяла.
– И намечай.
– Как это намечать? – спросила Маша.
– Рисуй, то что видишь. Сначала вспомогательные линии карандашом, а потом живопись гуашью. На карандаше не засиживайся.
– А стену рисовать? – ошарашила Маша вопросом.
– Ну…ю… – замялась Ольга Рэмовна и вытерла платком лоб. Лучше не надо. В принципе, от самого художника зависит. Если стену, то натюрморт же совсем маленьким выйдет. Лучше без стены.
– Понятно, – сказала Маша. – А то я самоучка, вот и спросила.
– Как самоучка? – удивилась Ольга Рэмовна. – Ну-ка, сейчас ещё твои домашние работы пересмотрю…
Маша указала на одну из папок.
– Так, так, так. Мария! Но у тебя домашние работы очень приличные. И без всяких стен.
– Просто я смотрела, как рисуют, и так же рисовала. Это в школьном кружке.
– Понятно, – недоверчиво произнесла Ольга Рэмовна.
И Васе в очередной раз всё стало понятно. Он здесь, среди самоучек и прочих поступающих, самый сильный. А как же Вася волновался! А ещё больше тётя Аида!!! А Маша совсем не волнуется, и не торопится, вот выдержка-то!
Вася писал, полностью углубился в натюрморт, закопался в него с головой. Он рисовал и когда остальные девочки уже сдали работы. Вася видел, что у девочек работы незаконченные, он понимал, что они уже устали, им всё равно… Настроение у них – фатальное: будь что будет. Вася так же уставал на занятиях с тётей Аидой. А тут Вася в раж вошёл, как на соревнованиях по плаванию на восемьсот метров. Длинную дистанцию плывёшь когда – тяжело, но привыкаешь плыть, втягиваешься в ритм. Так же и с экзаменом. Тяжело, но втягиваешься. И Вася рисовал и рисовал, писал и писал свой натюрморт с толстой вазой и распушенной вербой.
В дверях появились мамы и даже чей-то папа.
– Господа! Вы что тут?
– Я документы собирал, – ответил папа.
– И мы, и мы, – голосили мамаши, – и мы тоже за документами бегали. Родители спрашивали у педагогов, как их дети, справились ли, поступят ли. Педагоги отвечали, что конкурс большой.
– Справились не все, – объявила директор. – Будем собирать консилиум, кое-кого из слабых, но подающих надежды возьмём.
– А каковы наши шансы? Подаём ли мы надежды? – интересовались родители.
– Через неделю на сайте, – директор и Ольга Рэмовна попрощались с родителями. Заодно и Васину работу забрали. Вася начал собираться. И случайно опрокинул банку с гуашью. Большая толстая клякса появилась на полу. И тут как нельзя кстати появилась тётя Аида.
– Давай, Васенька, всё уберём.
– Нет, нет, я сам. Выв таком платье.
– Я буду тебе словом помогать, указывать, – тихо шептала тётя Аида, потому что комиссия принялась рассматривать и оценивать работы.
– Как там наш Васенька? – спросила Аида Германовна, указывая, где Васе ещё нужно пол отмывать. – Вы же видите, что это гениальный ребёнок.
– Работа приличная, – сказала директор. – Но у Васи плохое поведение. Я как-то вела у него лепку, так он всё время болтал.
Тут тётя Аида замолчала. Она не знала, что ответить: у её сына Альтбертика поведение было всегда тихое и примерное. Альбертик на занятиях никогда не болтал. Он и после занятий не болтал, а с мамой так вообще помалкивал.
Вася домыл пол, и они с тётей Аидой, пришибленные и расстроенные, вышли в холл. Холл был пустынен. Все, и утомлённые после вступительных испытаний дети, и их уставшие от волнений и сбора документов и заполнения анкет родители, убежали в весну, в тёплый почти летний вечер.
– Ну что там? – спросила мама Васи. – А то я жду, жду. Все разошлись – вы всё там.
– Мила! – убитым голосом сообщила тётя Аида. – Сказали, что у Васи поведение плохое.
– Да что она болтает? – возмутился Вася. – Директор у нас один раз заменяла. А ко мне девочки приставали.
– Ты смотри! – ожила Аида. – Это они специально, чтобы повод был не взять! Ну я им!
– Не надо, тётя Аида, – сказал Вася. – У меня хорошая работа, а остальные плохо нарисовали. Должны принять.
– Вася! Экзамены шли целый день. Ты не знаешь, как в других мастерских дети рисовали. Правда, мне уже по секрету сообщили, – тётя Аида перешла на шёпот, что один мальчик пришёл на экзамен и оказалось, что он красками впервые в жизни рисует… Спрашивается: как его до экзаменов допустили?
– Уф, хватит, – сказала мама. – Пойдёмте.
Но тут в холл вышла и комиссия. Ольга Рэмовна жевала большую булку и улыбалась Васе. Директор подошла к маме Васи.
– Вы мама?
– Д-да.
– Смотрите списки на сайте через неделю.
По тому, как это директор сказала, по тому, как улыбалась Ольга Рэмовна и другие педагоги, стало понятно, что Вася прошёл отбор. Поступил.
Да! Вася поступил. И маленький Жорик с серьёзной мамой тоже. И Виолетта поступила, и Аглая. А Машу Вася осенью не увидел. Но он часто вспоминал «самоучку» Машу и то, как она спрашивала: рисовать ли стену.
Оказалось, что в группе по декоративно-прикладному искусству Вася – один мальчик, остальные девочки. Сначала Вася их боялся. Но тётя Аида сказала:
– Вася! Девочки – не мальчики. Поэт Лермонтов так и писал в одном из писем. Женщины – тонкие и душевно чувствующие, понимающие, а мужчина – необузданны и грубы. С девочками можно говорить о высоком, а не только, кто какую игру скачал.
И Вася постепенно подружился с девочками из группы. Вася ходит в художку после бассейна, совсем немного опаздывает… Теперь у Васи любимая лепка в расписании. А ещё роспись по батику, живопись, рисунок и история искусств. Некоторые девочки стараются прогулять лепку, а если приходят на занятия, то часто выходят в коридор, в буфет на перекус – не любят девочки лепить… Любят рисовать, расписывать, но не любят лепить.
– Руки устают и даже ноги, – жалуются девочки. – Ты-то Вася много лет лепишь. Ты привык
Но Вася не отвлекается, не отвечает, только кивает. А то вдруг опять скажут, что он плохо себя ведёт.
***
Вася шёл домой после зачёта в художке. Был уже декабрь. Пока комиссия принимала зачёт, закружился добрый снег, а потом повалил целыми охапками: хищный лёд больше не страшен прохожим! Вася любовался веерами снежинок в свете фонарей, почти тёмным глубоким небом. Пятница. Можно идти погулять. Только сумку с папкой дома надо оставить… Около двери Вася наткнулся на тётю Аиду:
– Я просто увидела в окно, что Вася с папкой идёт, вот и зашла разузнать, – сказала тётя Аида Васиной маме. – Сдал зачёт?
– Сдал. На пятёрки, – кивнул Вася. Поскорее попил воды, крикнул из прихожей: – Мам! Я гулять! – И смылся. Тётя Аида, конечно, очень Васе помогла, но сейчас у него нет времени с ней разговаривать. На горке уже вовсю катаются. И тётя Аида, выкрикнув в пустую прихожую дежурное напутствие «Молодец, Вася. Рисуй! Дерзай!», стала рассказывать соседке:
– Мне приснилась гениальная идея. Создадим художественную артель. Агентство подарков и сувениров. Будем сувениры и подарки к праздникам продавать. Альбертик что-нибудь смастерит. Лариса живопись напишет. Маслом, обязательно маслом. Вася мейн-стрим лепить станет и символы года. Ты, Мила, нам сумочек сувенирных нашьёшь. А я – по пиару. Там ещё у вас одна мама боевая из класса пряники на заказ печёт.
– Ну да. Декоратор по верхнему коржу.
– А что ты ухмыляешься, Мил? Это сейчас востребовано. Торты. Кондитерка разная сувенирная. Будем на ярмарках выходного дня народ к искусству приучать. А ваш охламон Чернявский нам сайт сделает, интернет-магазин, ещё мы его курьером, так уж и быть, возьмём. А если на корпоратив пригласят, то Альбертика захватим, соло на саксофоне – для офисных, соло на аккордеоне – для пролетариата. Да и я на фортепьяно подыграю, и за тамаду. Надо будет обмозговать этот бизнес-план.
– А что ты опять в совсем праздничном платье, Аид?
– У Альбертика сейчас концерт в музыкалке. Он сбежал репетировать. Может вместе сходим.
– Пошли, – согласилась мама Васи. – Новогодние заказы впервые не взяла. Лепка у Васи бесплатная, можно поменьше теперь работать.
Мамы шли мимо горки к школе искусств, а на горке вовсю уже катался Вася с друзьями, под горкой, внизу склона, стояли и Чернявский с Ларисой.
– Такой снег, Аида Германовна, – крикнул Чернявский, – такой снегопад.
– Я тебе потом одну идею расскажу! – помахала «молодёжи» тётя Аида.
Вася катался на «ватрушке». «Ватрушка» – накаченная автомобильная шина в яркой оболочке. «Ватрушка» у Васи самая реактивная. Все покупают, а мама эту оболочку сама из специальной клёенки сшила, из мощного супер-материала цвета необожженного шамота. На улице все Васе рады, все его приветствуют. И девочка, у которой всё дома ремонт никак не кончится, и спортсмен Филипп, Филипп всегда по вечерам выходит, он устаёт заниматься, выходит подышать. Ещё в выходные Никита выходит, который к бабушке приезжает. Живёт-то далеко, но часто простужается, и тут, у бабушки, гуляет целый день, лечится свежим воздухом. «Горка у вас тут хорошая. И вообще район. Лес рядом», – говорит Никита. Он тоже Васину реактивную «ватрушку» ждёт-не дождётся.
И конечно же Вася слышит Тасин голос. Нет! Он её не видит. Она где-то спряталась и оттуда вещает:
– Я тебя в художке в буфете видела. Ты всё со своим курятником лясы точил.
– С каким курятником? – спрашивает Вася.
– С группой со своей. С курицами.
– Значит и ты курица, – рассмеялся Вася.
– Мама! – кричит Тася. – Вася курой меня обозвал! А ещё тебе пятёрки незаслуженно ставят, потому что ты один мальчик!
Но Вася уже летит в пустоту. И Филипп, и Маша, и Никитос мчатся за ним, но куда там! Васю не обогнать! «Ватрушки» сталкиваются внизу горки. И Тася тоже сталкивается. Она, оказывается, тоже вслед за Васей покатилась. И больше не плачет, не грубит, не жалуется… Потому что скоро Новый год. И просто сказочная погода для катания с горки. Когда ещё такая погода наступит, неизвестно. Даже Тасе в такую погоду больше ругаться не хочется.
