Риина Юлман
Волонтеры в Средневековье
Глава четвертая.
Стена исчезла так же, как появилась – мгновенно, тихо, незаметно, непостижимо. Убедившись ещё и на ощупь в её отсутствии, торопливо начали подъём. Поднимались в той же последовательности, что при спуске.
– Кто что думает? Крайний – ау! Это Миша мозговой штурм начал.
– Миха, ты считаешь себя самым умным, ты и начинай!
– Спорить не буду. Возможно газы из почвы, грибные споры, тут тысячу лет у них мутации шли.
– На глюки намекаешь? Не бывает совершенно одинаковых коллективных глюков, как психолог утверждаю! Я об эту стену до крови руки ободрала.
– Что тогда??? Ну, вот как такое может быть, а?
– Я уверена, это – Божий промысел! Да!
– Ты Идочка, конечно умница, но давай поищем рациональное объяснение.
– Фома ты неверующий, Север. Молятся люди о чуде, молятся, ждут, ждут, как увидят – не верят.
– Есть в этом нечто. Даже не в стене – появилась, исчезла. Мы ведь были ТАМ …
– Не нужно, Линда, пожалуйста, не будем обсуждать. Это – только моё.
– Да, Виктор, да я согласна. Мне идея твоя с подкопом понравилась. Ты по-деловому мыслишь!
– Обращайтесь!
Вышли на первый ярус подвала, странности продолжились. В центральном туннеле было довольно чисто, без сильной пыли, хлама. Сводчатые потолки были словно выше, готовые факелы возле каждой комнаты в металлических держателях. В комнатах, точнее уж называть их кладовыми, были припасы: множество огромных голов сыра на целых дубовых полках, в другой кладовке – копченые свиные окорока, колбасы свисали с крючьев, ещё одна комната заполнена корзинами с плесневелыми овощами.
Целые бочки установлены на упорах, постучали по ним: есть полные, пустые, горшочки и большие горшки, глиняные корчаги с укупоренными горлышками. Дошли до сухой первой комнаты от лестницы, там, в мешках была серая, крупная соль. В деревянном огромном ларе, с тяжёлой крышкой сложены мешки с мукой очень грубого помола. Исследовать подвал на обратном пути было намного интереснее.
– Не надейтесь, скрытых камер нет. Уборку сделать и продукты принести можно, но… Тут словно реставрацию провели, всё обновилось. Мегатонные стены мгновенно не возникают, и не исчезают.
– Ты Вить, прям констататор очевидных фактов.
– Скажет кто-нибудь прямо, что с нами произошло?
– Мы попали, ребята. Это примерно Средневековье, я работал с реконструкторами, в музеях, отличить сумею. Здесь всё – настоящее, подлинники так сказать, вашу мать!
–А? Чё??? Ты Вить говори, да не заговаривайся! Это немыслимо, невозможно, непостижимо!
– По-па-дан-цы!!! Без вариантов, Север. Это мы сюда попали, а не Средневековье к нам в двадцать первый век в гости пришло.
– Ой, мамочки! Всегда мечтала!!!
– Аккуратнее мечтать надо, Ида, не так сильно, у меня были совсем другие планы!
– Смотрите, пощупайте, одежда на нас из другой ткани, фасон только не изменился…
– Ты разговор в сторону не уводи, мечтательница.
– Как наверх выходить будем? У нас нет оружия.
– Северочек, не надо оружия, мы под Божественной защитой! Андрей, скажи ему.
– Нет, Ида, на Бога надейся, а сам не плошай. Давайте палки найдем, ножички достаньте из рюкзаков. Факелы снимем.
– Виктор, Северин, Мисаил, Андреас! Мы должны выглядеть мирно, не представляющими опасности. Если спровоцируем драку – победа точно будет не наша! Нужно незаметно добежать до чёрного хода, он совсем рядом с лестницей, тихо открыть засов, выйти во двор. А вот если в доме нас обнаружат – точно несдобровать. Сочиняем легенду, быстро, сюда могут зайти! Игра такая: каждый по предложению, логически связанному с предыдущим.
– Шли мы, значит, шли, издалека шли, нужда гнала.
– Э-э, нуу…А! Подмастерья мы, русичи , со славного града Ладоги, от мастеров ушли, больно зажимают.
– Не староваты для подмастерьев?
– Ватагой сбились, по окрестным деревням, городам ходили, в замках подрабатывали. До вас добрались.
– Кому платье пошить? К свадьбе приданое!
– Кому флюгер сковать? Ножи точить! Лошадь подковать!
– Кому кровь отворить, чирей вскрыть! Роды принять!
– Кому на жениха погадать? Гулёного мужа вернуть! Что было, что будет, чем сердце успокоится! Заговор от пьянства на год!
– Даме вашего сердца за умеренную плату серенаду спеть! Стихи посвятить! Письма родне написать!
– Фрески, портреты, натюрморты, пейзажи! Картинки!
– Ограбили нас злые разбойники, всё непосильным трудом нажитое отняли!
– Ремесло при нас осталось!
– Берём дёшево, делаем дорого!
– Ух, ты! Нарочно не придумаешь. Запомнили? Хорошо? Теперь на немецком повторите. Так и поём, иноземцы, мастера, русичи, язык ваш знаем плохо. Платье иноземное, дорожное, жёны в мужской одежде для безопасности, если спросят. Андрей переводчиком будет, но и вы не молчите, нужен дружелюбный фоновый такой галдёж.
По одному, убедившись в предрассветной мгле в пустоте двора, выскочили. Снаружи здание старого замка также преобразилось, вполне жилой вид. Сгруппировались в центре двора, возле огромной… ага, кучка попаданцев до кучи навоза.
– К деньгам, к деньгам! Много будет денег, очень много! Мы тут все разбогатеем!
– Судя по размерам кучи – да, много!
– Миша, ты бы пример брал с оптимизма Идочки.
– Андрей, это просто куча кишащего бактериями дерьма!
– Ой, я одна вижу наш домик? Он на своём месте.
– Все заметили: моя Ида первая видит самое главное!
– Это когда я твоя стала? Мы просто спали рядом, одетые, Линда с нами была!
– Нашли время! Кстати про время – светает, есть навоз, значит, есть скот, пора скотинку обихаживать: кормить, поить, доить. Где люди?
– Да-а, Север, можно вывезти парня из деревни…Тебе средневековая толстовка личит, прямо будто тут родился и вырос!
– Завидуй молча, Андрей, это повышает мои шансы!
Действительно, где люди? Да ведь скотины тоже нет, тихо. Собаки не лаяли. Надо пошуметь, что за сонное царство? Снова разыграли отрепетированное внизу представление, теперь громко с выражением. Тишина…Театр без зрителей. Не нравится мне это! Такое чувство, что сейчас лангольеры прилетят.
– Домой пойдемте, дома и стены помогают.
– Прошу не надо про стены…Я не говорил вам, в шесть лет на лифте катался, на полдня застрял.
Клаустрофобия. Вот почему Витя ход начал рыть. Задыхался и потел. Тогда ему тяжелее всех там было. Так и запишем: реакция на стресс – конструктивная, адекватная. Может преодолеть сам себя. Самоуправляемый тип. Уникальное свойство психики.
Глава пятая.
Дом, милый дом!
Наш флигель, в отличие от замка, сохранил свой прежний внешний облик. То есть, особо не изменился. Стал поновее. Мы рванули по дорожке. Мне кажется или я узнаю некоторые камни? Грязные куртки, верхние штаны и обувь оставили в тамбуре. Одежда точно стала какая то другая. Та, и как бы не та.
Ввалились гурьбой.
Упс! Если вы орёте, а в ответ тишина, это не всегда означает безлюдье. Люди, к примеру, могут скрыться, подготовиться к обороне, или к нападению, и поджидать вас. Или просто бояться, прятаться. Она не скрывалась, точнее не могла. Женщина, возраста чуть за средний, сидела в инвалидной коляске прямо посреди холла. Подняв руку в охранительном жесте, громко спросила:
– Кто вы? Почему я снова попала домой?
Ничего себе! Хозяйка моей недвижимости объявилась, еще с претензией « снова попала»! Одно радует, хоть какую – то информацию узнаем. Мы по очереди, почему то церемонно полными именами представились. Она кивнула, и назвалась Эммой Кляйн. Надо сказать, фамилия ей подходила как нельзя лучше. Дама была миниатюрной, изящной с точёными ручками и выразительными сильно выпуклыми серыми глазами. Её платок и блуза были явно казенными, мышиного цвета, в мелкий цветочек, велики по размеру. Вязаные перчатки митенки, видимо мерзли руки. Ножки, совершенно детского размера, болтались высоко над ступенькой кресла, одеты в шерстяные следки и укрыты стареньким пледом.
– А вот мы сейчас умоемся, поставим чай, есть же у нас чай? Видимо разговор будет долгий, все устали. Побеседуем за чашечкой чая, фрау Эмма, хотите поплотнее покушать? У нас тут продукты были. Когда – то.
Молодец Ида, обязанности свои помнит, девушка ответственная, психика устойчивая.
– Фройляйн Эмма, если вас не затруднит. Мне, пожалуй, только кофе. Ого, малышка еще и старая дева, хотя в её положении инвалида неудивительно.
Ида ловко покатила странную деревянную инвалидную конструкцию в кухню, загремела посуда, заглушая их разговор. Мы привели себя в относительный порядок. Ребят, невзирая на их бурное возмущение, я запихнула в санузел первыми по двое. Выходили оттуда с ошарашенными лицами. Андрей отплевывался и тихо ругался. Ушел во двор.
Я разделила их эмоции, когда зашла сама. Наш санузел был роскошным и отремонтирован в лучших традициях Средневековья! Узнала фаянсовое трио, украшавшее тумбу – кувшин, таз, горшок с ручками в форме цветочного венка. За ширмой был стульчак с занавесочкой внизу, там скромно прятался глиняный горшок с двумя ручками, устрашающих размеров. Ванна в форме овальной новенькой деревянной лохани была выстлана изнутри холстинковой большой простыней с вышитыми уголками, кокетливо загнутыми наружу. Кирпичная стена за лоханью была с глубокой нишей, в которой располагался вмазанный большой медный котёл с холодной водой, накрытый крышкой. Имелся медный же ковш, с длинной ручкой. Топки с этой стороны не было.
Этажерка между так скажем ванной и раковиной – тумбой служила для хранения узких льняных полотенец и простыней, маленьких кувшинчиков, плошечек с чем- то и множества рулончиков плотно свернутого мха-сфагнума, составленных в деревянный короб средних размеров. Это то, о чём я думаю? О, нет! А ничего так, вроде удобно.
Продуктов закупленных в супермаркете не было, зато фермерские остались, но мяса и молочных продуктов на кухне не нашлось. Ида послала Мишу в подвал, Андрея в дровник, Витю принести воды. Сразу затопила печь, железная плита быстро раскалилась, готовила кофе, кашу на воде, яичницу, резала капустный салат, хлеб. Я достала посуду из буфета, помыла её зачем то, не знаю, совершенно чистая была. Север снова куда то пропал. Работаем, работаем, никаких мыслей, никаких!
Мы втроем говорили, прихлёбывая кофе. Эмма Кляйн, сирота, воспитанница местного приюта, жила в этом доме с семнадцати лет, сразу после выпуска. Работала прислугой, помогала матери братьев Мюнних. Затем после её смерти стала экономкой и вела всё немудрящее хозяйство двух холостяков. На войне погиб старший под Сталинградом, пришла похоронка. Младший брат, которого она любила, но не решилась открыться, пропал без вести за год до окончания войны. Она жила в доме одна, сберегала добро семьи Мюнних. Подрабатывала помощью по хозяйству в других семьях, сдавала комнаты в наём и …ждала. Никто не предъявлял права на дом. При жизни хозяйки девушка называла её тётя Магда, поэтому соседи считали её племянницей, никто не требовал с неё документов, подтверждающих родство, в домовую книгу она была вписана. Налоги вносила исправно. Жила одиноко. Желающие ухаживать, жениться отвергались ею в такой резкой, категоричной форме, что очень быстро отстали. Ей было за тридцать, когда захотела выйти замуж. Но к тому времени старых дев было в избытке, а мужчин после войны мало.
Так потихоньку прошло время, целая долгая жизнь. Когда не могла уже управляться по хозяйству, в девяносто лет стали отказывать ноги, социальная служба помогла ей переехать в пансионат для престарелых. Тут возник вопрос о доме, земле, постройках. Эмма честно рассказала, что собственницей и наследницей не является, просто жила, раз никто не гнал. Знала от соседок, которые изредка навещали её в Ольденбурге, что наследников хотя бы по отдаленному родству ищут. Потом соседи перестали приходить, все кто с ней дружил, умерли. Тяжелая судьба. Начать жизнь в казённом учреждении, там же закончить, война, неразделенная любовь и пожизненное одиночество.
– Сколько же вам лет фройляйн Эмма? Ну, между нами, девочками?
– Уже считать устала. Девяносто восемь скоро будет, если доживу.
– Вы прекрасно сохранились для своего возраста, это я вам как доктор говорю. Миша поставил на стол кринку, миску и кувшин.
– Ледник в подвале, Идочка, там мясное и молочное хранится. Давно себя в зеркале видели, Эмма? Вам больше сорока не дашь. Как у вас с памятью?
– Всякое бывает, но! сколько мне лет я помню твердо, – слегка обиделась фройляйн Кляйн. И год сейчас две тысячи двенадцатый, число двадцать девятое июля.
– А на что жалуетесь? Болит что? Сел Миша на своего конька, всё!
– Сердце шалит, бьется сильно, потливость, слабость, давление, ноги давно отказали. Голова пока хорошо соображает, а вот ноги подвели. Почти не двигаются. Встать, сесть могу, с опорой пару шагов сделать. Шесть лет уже катаюсь.
– Позвольте осмотреть ноги, я врач. Не дожидаясь разрешения, быстро убрал плед. На ней оказывается, была не блузка, а халат с запахом и он распахнулся, открывая взору довольно высоко обнаженные маленькие стройные ножки с гладкой белоснежной кожей, красивой формы коленными чашечками, чуть полноватыми икрами, переходящими в тонкие лодыжки. Мисаил с чисто медицинским интересом пялился на её голые ноги. Эмма разглядывала себя с не меньшей тщательностью, потом сняла митенки, задрала рукава халата, осмотрела руки, и радостно возопила:
– Господь услышал мои молитвы, наконец- то я умерла!!! Бессонница меня мучает, сегодня под утро пересела с кровати, в своем кресле заснула – увидела божественный сон… Проснулась здесь. Всегда хотела умереть дома. Вы наверно тоже где то умерли.
– А с чего нам всем помирать посреди полного здоровья? Я доктор, мне виднее!
– Фройляйн Эмма, вставайте уже из этой колымаги, садитесь на нормальный стул; давайте прежде хотя бы покушаем, что Бог послал! Это пришел с добычей Север – принёс копченый окорок и головку сыра, колбаски. Доложил, что в большом доме действительно никого нет. Всё выглядит так, будто дом покидали в спешке. Спуска по злополучной винтовой лестнице вниз тоже нет, там просто каменный пол. Мы обсуждали за завтраком события прошедшей ночи и наступившего утра, убеждали Эмму, что она жива, снова молода и ей еще жить да жить!
– Кстати, Линда ты помолодела лет на пятнадцать внешне, у меня смотрите, вот тут плешь была, её нет, и я немного поправился.
Михаил действительно был уже не такой тощий. Выглядел много моложе, симпатичнее.
– Думаю, нам троим вернули оптимальный возраст, а ты, Идочка, также как Север, Андреас и Виктор находишься и так в молодом возрасте. Пока не забыл: Линда, там, в подполе кот твой, делает вид, что мышей ловит. Меня как ветром сдуло, даже омоложение меня так не осчастливило.
– Дыма, Дымулькинский, кысс-кысс-кысс! Ах, ты умничка мой, мяско погрыз, сметанку поел, с голоду не умер!
– Мря, урм, урмяр, да я такой, находчивый! Тёпленький, пушистый кусочек моего мира был со мной, и меня отпустило. Слезы облегчения появились и мгновенно высохли. Будем жить! Как жить? А хорошо! Ребята пошли в свои комнаты – делать ревизию своего вновь обретённого и превращенного имущества.
Нужно было подготовить комнату просто Эмме. Ей понравилась кладовая. Было заметно, что человек мечется, с трудом осознаёт происходящее. Она снова передумала, настояла без обращения «фройляйн», сказала у неё нет соответствующего социального статуса. А я думала – так всех незамужних немок называют.
Кровать еще одна была, я рассчитывала на приезд шести человек. Вся деревянная мебель, как и плетёная сохранилась, только стала выглядеть более новой. Кровати и матрасы изменились соответственно: из никелированных – на кованые, из ортопедических – в набитые кажется шерстью. Подушки, одеяла стали натуральные пуховые. В доме исчезли искусственные материалы. Всё, что из пластика, полимеров. Освещение свечное, люстры в холле и в столовой кованые, в подвале дома в нишах были масляные лампы. Зеркала в мыльной стали хуже качеством, также и в дверцах шкафов. Радовало, что они хотя бы были.
Кладовую освободили от стеллажей, банок, мы с Идой её вымыли, подивились на мутное с пузырьками воздуха толстое волнистое стекло в маленьком окне, тоже помыли. В ход пошло добро из сундука мансардной комнаты. Шторы с вышитыми синим и желтым медальонами, полоской кружева внизу, постельное белье из сурового полотна, покрывало в стиле печворк, круглый коврик у кровати. Еще несколько кружевных салфеток на комод, на подушки, в кресло – больше ничего не нужно. Пара фарфоровых безделушек. Комната стала девичьей, уютной, но была маленькая, узкая.
Эмма как могла нам помогала, разбирала текстиль, пыль вытирала. Попросила помочь ей с прической и, покопавшись в платяном шкафу, оделась в один из национальных костюмов, которые я планировала выставить в домашнем музее. Ходила она еще неуверенно, как ребёнок. Тело было в порядке, но мозг почти забыл, как ходить.
Устали как бобики к обеду все; недосып, пережитое потрясение, переохлаждение, труд – всё дало свой результат. Пообедали наспех, объявили тихий час. Северин пошёл во двор, нести караульную службу.
Глава шестая.
Вечером наши парни взяли кирку и лопаты отправились во двор подыскивать место для нужника. Мужчины долго ржали над горшками под кроватями, стульчаком, оставили эту роскошь нам, дамам, и то только в ночь. Женский батальон продолжал обустраивать быт. Готовили много сразу, пока топилась печь. Кашу гречневую по купечески, пирог с повидлом, поставили тесто на хлеб. Мясные щи петровские, без картошки.
Её, картошечку, целую сетку я покупала в фермерском магазине, но Северин отнёс обратно в подвал, пристроил ближе к леднику, посыпал золой, укрыл мешковиной, сказал, что всю до единой пересчитал! Закупленные мной для общего питания овощи: помидоры, огурцы, баклажаны будут дозариваться, семена вынем. Кабачки и тыква, свёкла, морковь – все овощи послужат семенным фондом. Я вспомнила про купленный в подарок маме набор семян. Стопка полотняных малюсеньких мешочков с аккуратно вышитыми овощами, повергла Севера в благоговейное состояние, он открыл каждый и самолично убедился, что там есть семена. Образ крупного молодого парня у меня никак не стыковался с огородничеством.
Завтра мы пойдём в большой дом. Работа помогала отвлечься от мыслей, придавала оправданность нашему здесь нахождению. Отнесли тёплую воду из котла в мыльне ребятам во двор, ополоснуться. Эти деревянные ведра сами по себе неподъёмные, а уж с водой! Мохнатая толстая веревка вместо дужки сильно режет руку.
Эмме не давали пока работать много, её еще немного пошатывало и заносило на ходу. Она нашла себе занятие – сняла грубую кору с дубовых поленьев, наскребла в горшочек тонкий слой нарастающей изнутри коры, запарила его на печке. Долго толкла в каменной ступке березовые угли, пересыпала порошок в фарфоровые чашки, которые вразнобой остатками от сервизов копятся в кухонных шкафах. Я сбегала к реке, принесла множество молодых ивовых тонких прутиков, Эмма их колотила пестиком, расщепила. Так у нас появился ополаскиватель, зубной порошок и щётки. Откуда такие знания у неё, все ж таки в двадцатом веке жила. Наши зубные щётки превратились в деревянные с грубой свиной щетиной, которая вылезла при первом же применении, пользоваться невозможно, зубная паста нашлась в плошках, свою – корейскую узнала по запаху. Но запасов не было. Зубы надо беречь. Стоматологов точно нет. Есть ли вообще тут кто – то кроме нас, вдруг мы одни в этом мире? Хорошо бы это было или плохо?
Утром мы не торопились, оттягивали момент выхода. Все уже умылись, оделись, позавтракали, взяли с собой чистые холщовые мешки. Сильно подозреваю, что ранее это был рулон пластиковых мешков для мусора, объёмом шестьдесят литров.
– Присядем на дорожку.
– Далеко собрался Север? Что за деревенские ритуалы? Не может Андреас без подколок, это злит спокойного, серьёзного Северина.
– В прошлый раз тоже недалеко собирались… сели, говорю!
О, у нас тут борьба за лидерство в мужском составе началась! Логично, первым заявку на альфу делает Север, он самый крупный…самец. Но молодой слишком. Опять таки самочка им одна и та же нравится. Идут тысячелетия, а законы природы не меняются. Налёт цивилизованности человечества столь же тонок, как и слой серого вещества мозга. Стоит чуть колупнуть, такое полезет! Лучше не надо.
Пошли тем же порядком, как вчера. Окрестности ничем не примечательные, есть грунтовая дорога. Сначала обошли строение кругом: фундамент выполнен из плоских больших камней, стены уже из обтёсанного песчаника, высокая черепичная крыша с дымоходами. Стрельчатые окна башен больше напоминали бойницы. Чёрный ход закрывался только изнутри на засов, вчера нами он был открыт. Центральный вход с высоким квадратным каменным крыльцом. Без козырька. Дубовая дверь была высокой, двухстворчатой, навесные замки наверху и внизу двери были углублены в нишу косяка, этакий переходный вариант к врезному замку. Изнутри эта же дверь была заперта огромным брусом, протянутым сквозь скобы.
Здание замка, в которое мы зашли позавчера и так странно остались, прирастало столетиями, постепенно. Первым строением была башня типа донжон, круглая, высотой три этажа. Затем пристроили длинную перемычку в два этажа, позже к ней с торца вторую башню. Хозяйственные постройки образовывали очень большой закрытый двор. Внутри всё было обжитым, такое впечатление, что дом недавно покинули. Планировка оказалась простейшей: главный вход вёл в центральный холл, он же трапезная и приёмный зал. От холла в две стороны шли коридоры с комнатами, правая сторона и примыкающая башня были жилыми. Окна здесь выполнены из кусочков слюды в свинцовом переплёте, снаружи закрыты ставнями. По левую сторону находились хозяйственные помещения: кухня с двумя кладовыми, мыльня, прачечная, бельевая, склад вещей, комната с пятью набитыми сеном тюфяками, столом и лавками. Окна тут без слюды, но с двойными ставнями: наружные закрыты изнутри на вкладной засов, внутренние ставни – закрыты на крючок, между ставнями находилась промасленная светлая ткань на подрамнике.
Обстановка добротная, без особой роскоши. Мебель простых форм была отшлифована, и отполирована с маслом. Пол из каменных разноугольных плит, устелен соломой, стены побелены густой грубой извёсткой. В трапезной прекрасной ручной работы гобелены на религиозные темы. Столы расположены буквой П, примерно на пятьдесят человек, с двух сторон прочные лавки, отполированные задницами. В огромном закопченном очаге с вертелом можно было зажарить кабана. Видимо так и сделали, а его голову повесили над очагом. Две свечные люстры и настенные канделябры были из бронзы, грубоватой работы.
В жилых комнатах числом десять, по пять на каждом этаже, больших кроватей размера кинг сайз было по одной. Пара сундуков, два стула, высокий канделябр, ковер на полу. В каждой комнате был отгорожен ширмой угол с умывальными принадлежностями. Горшки под кроватью, там же войлочные тапки-чуни. В стены вбиты крюки, на них висела одежда, впрочем, её было мало. Лишь в одной комнате была очень большая кровать под балдахином из крашеной в зелёный цвет ткани. Стол, два кресла без спинки, но с подлокотниками, небольшое серебряное зеркало на столе, резные сундуки, здесь была своя мыльня. Ясно понятно – хозяйская спальня. Каждые две смежные комнаты отапливались одной общей печью, топка которой выходила в коридор, а бока печи в спальни.
В кухне громадная печь с множеством отделов: плита, очаг, под. В корзинах у отопительных печей лежал нарезанный сухой торф, сухой мох на растопку, а вот пищу готовили на дровах. Внутри жилой башни деревянная лестница, на двух этажах располагались кабинет, оружейная, жилая комната с камином. По этой лестнице перешли на второй этаж перемычки между башнями, он по планировке копировал первый. Третий этаж башни с открытыми бойницами на четыре стороны, с конической крышей.
Особенно тщательно рассматривала вещи Ида, её интересовали фасоны одежды, ткани, обувь. Она отобрала несколько комплектов одежды для нас. Совместно с Виктором, который изучил оружие, кухонную утварь, подсвечники и другие изделия из металлов они определили примерную дату нашего попаданства: тринадцатый – четырнадцатый век. Точнее не получалось. Мода и технологии в Средневековье развивались медленно. Особой разницы в вещах не ощущалось. После изучения записей в документах мы сможем уточнить год.
Нужно спуститься в подвал, проверить винтовую лестницу, вдруг снова появилась? По сути, эта лестница, ведущая вниз, наш единственный путь обратно, в свое время. Решили делать это каждый день, на рассвете и в полночь. Подвал успешно притворялся подвалом, никакого намека на портал. Мы потоптались по полу в его месте.
Корзины со сгнившими овощами просились на выход. В глиняных корчагах был мёд, топлёное сало, масло оливковое, масло коровье топлёное. Бочки с вином и пивом были подвергнуты особенно тщательной ревизии. Придём со своей посудой, проведём дегустацию.