Риина Юлман
Волонтеры в Средневековье
Глава девятая
Планировка деревни состояла из двух улиц, образуя мощёную площадку перекресток, рядом с ней располагался общественный колодец. Вот здесь барона со свитой ждало почти всё население Мюнна, люди пришли семьями и, буквально сидели на мешках, держа на веревке овец, коз, стояли большие горшки, женщины держали малышей, какие-то свертки, узлы, перекинутые через плечо. На досках стояла посуда, тюки шерсти, корзины с овощами. Больше всего было мешков с зерном.
– Ярмарка у них тут что ли? Недоумевающим взглядом обводил этот гимн натуральному хозяйству Виктор.
– Лучше, дружище. Это оброк. Всё предназначено барону. Упреждаю твой вопрос – даром, бесплатно. Арендная плата за пользование господской землей.
– Понятно, то – то лица у них не больно приветливые. Кланяются, а как исподлобья зыркают!
– Господин барон, господа! – уже ломал перед парнями шапку знакомый староста.
– Вот принесли оброк за год, всё как приказано.
– Зовут тебя как?
– Честь для меня какая, господин барон, имя моё Август, если забыть изволили.
– Так вот Август, глухой ты пень, приказано было праздник вечером устроить, приготовить к счёту зерно, да скот, чтобы знать мне, как вы жить другой год будете, в голоде или сытно. Про оброк речи не было.
– Дык, срок уплаты пришел…это как же это…по домам обратно что ли?
– Да, теперь новый порядок будет, оброк прямо во дворе выкладывать. Я или управляющий мой, вот он – господин Северин; сначала хозяйство смотреть будем, чтобы понять вмочь или невмочь семье назначенный оброк платить.
– По дворам, по дворам несите оброк, там принимать будут!!!
Удивленно, друг с другом пересматриваясь, люд загрузился и разошелся по домам. Начали подворовый обход. Первым в народ пошел Миша, его Андрей представлял как своего врача, приказывал слушаться беспрекословно. Михаил спрашивал, есть ли больные, увечные, с ранами и травмами, беременные, когда рожать, велел показывать детей, распелёнывать младенцев. Он оказывается, свой дежурный чемоданчик прихватил. Содержимое преобразилось в соответствии с эпохой, стальные инструменты не изменились, теперь при необходимости оказывал первую помощь – обрабатывал бытовые и производственные травмы, ожоги, вскрывал чирьи. Вправил вывих, отчекрыжил фалангу гниющего пальца, записывал в тетрадь карандашом состав семьи, имена, возраст, болячки и даже упитанность крестьян и детей. В деревне умерла зимой старая травница, её преемница, девочка лет четырнадцати была еще неопытна, и умела только самые простые сборы трав и отвары делать.
В это время Север обходил двор, амбар, сарай, хлев, считал мешки с зерном, шерстью, мукой, репой и прочие припасы – громко сообщал Андрею, он записывал. Со слов Августа и хозяина подворья записывали количество скотины, птицы. Виктор прямо на земле прутиком считал, сколько того или иного продукта приходится на душу семьи, включая детей старше трех лет. По приблизительным нормам питания, которые озвучил господин врач, выходило, что треть от собранного продуктового оброка надо возвращать, чтобы люди хотя бы не голодали. Из подготовленных к оброку продуктов и скота, птицы, вернули обратно крестьянам даже больше – половину. Третью часть шерсти, тканей грубых шерстяных и полотна, плотницких, кузнечных, гончарных, бондарных изделий тоже вернули. До вечера таким порядком успели обойти всего девять дворов.
Глава десятая
К вечеру барон напряг старосту:
– Ты к празднику все распоряжения сделал? Готово?
Уже через полчаса, довольно улыбаясь, Август просил многоуважаемого барона с господами сопровождающими почтить вниманием скромный деревенский праздник. Этакий сабантуйчик местного розлива. Столы и лавки вынесли на улицу, на берег озера, из каждого дома принесли блюда, господину барону из дома старосты вынесли стул и оловянную посуду. Остальная посуда была из глины, дерева, даже коры.
Почетное место на столе занял наш бочонок эля, женщины шустро нарезали гостинцы: окорок, испеченный свежий хлеб, колбасы и сыр, ароматно пахли горячие пироги, пирожки и булочки. Слезилось холодное масло, радовало глаз разнообразие овощей, зелени и запечённой птицы. Яичница на огромном противне с салом и луком дополнила спектр запахов и красок. Слегка умытые и немного чище одетые селяне рассаживались странно – женщины по одну сторону стола, мужчины – по другую. Господин предложил всем сперва покушать и выпить, аппетит собравшихся зашкалил, минут двадцать общество набивало животы.
Затем барон почтил народ речью – все молодцы работали хорошо, оброком с девяти дворов доволен. Завтра – послезавтра в деревне будет продолжаться перепись населения и сдача оброка. После переписи всем готовиться к бартерной ярмарке на поляне перед замком, излишки товаров и продуктов с окрестными деревеньками обменивать будем. Соседей пригласим. Может, что сами купим у вас. Деревню еще одну ставить будем. Тесно живёте, женатых старших сыновей надо отделять. В общем, жить будем весело, жить будем хорошо! Молчавшие до этого селяне зашумели, видимо жилищный вопрос был во все времена наболевший. Август в ответном слове благодарил за отеческую заботу, оставленный в уплату за уход приплод, особенно за соль. Довольный сам собой уселся на место, сцапал сладкий пирожок. Макнул его в подтаявшее масло и только рот открыл…
– Хитришь ты, Август! Хоть для нас стараешься, а хитришь! Пожилая тётушка, в странного фасона чепце, невежливо ткнула в старосту узловатым пальцем.
– Я честно соль поделил, приплод раздали тем, кто скотину смотрел, угощение господское на столе. Что ты меня перед господином бароном позоришь! Красное лицо старосты побагровело.
– Уважай старость, Август! Дай ей сказать!
– Правильно, негоже родную мать перебивать!
– И скажу, терять мне нечего! Господин барон недавно наследовал баронство, мы все знаем: он молод, на пирах, балах, охотах время проводил. Старый барон крепок был, помирать не собирался, сына пока не заставлял в хозяйство вникать. Преставился внезапно. Ты Август, этим пользуешься, не подсказываешь ничего. Где это видано – оброк возвращать? Чем барон налог графу платить должен? На что воинов вооружать, нанимать? Лечить нас стал бесплатно! Сколько стоит лекарское лечение? Мы этого даже не знаем, они господ только пользуют. Никто яйца куриного лекарю не дал в уплату! Почему никто не скажет, что дети в эту зиму лишь благодаря баронским козам и коровам выжили? Ведь один только помер, и то мать заспала! Приплод во владение дали – не кланяться, в ногах за него валяться надо! Отработать по честному. Даже цыплят не вернули! Ишь, уработались они, ухаживаючи! Когда у вас бы хорошие лошади появились и коровы? На всю деревню одна мельникова кляча и две мелких коровенки, молока дают, что козы! Сейчас смотрите пять жеребят и три телки, два бычка – вырастут, хозяйства как поднимутся! И вид все делают, что так и надо. Дома им ставить! Было такое когда – то? Да никогда! А если разорится баронство?
Уж и не ведаю, по незнанию наш барон так хозяйствовать начал или по доброте душевной, только негоже защитника нашего единственного так обманывать, обирать! Расхрабрившаяся под конец речи женщина, аж пристукнула ложкой по столу.
– Как зовут тебя, уважаемая? – подчеркнуто ласково спросил барон.
– Августа я, матушка этого хитреца.
– Не моё дело господам подсказывать, хмуро произнес уже лиловый от стыда Август.
– По расчёту я так хозяйствовать буду, Августа, по расчёту, так в Ромейских землях хозяйствуют. С умом и задумкой на будущее. Ты собирайся. В замок поедешь.
– Ох, Господи! Помилуйте! Забыла своё место! Вздумала своего доброго господина учить! Оскорбила Вас! Дура, дура я старая, семью только прошу, не трогайте! Пожилая тетушка быстро перелезла через лавку, грохнулась на колени, и всерьез вознамерилась ползти за помилованием.
Видимо наказание за оскорбление аристократа простолюдином суровое.
– Экономкой тебя назначаю, жалованье положу, стол, кров, одежду и подарки к праздникам. Женщина с достоинством поднялась, опершись на услужливо предоставленную соседкой руку, отряхнула юбку, быстро сделала лицо баронской экономки, поклонилась и пошла домой, видимо собирать вещи.
– Отработать за всё придется, зря посчитали вы барона добреньким. По его приказу, до холодов будете строить общественную лекарню, мыльню и прачечную. В каждом дворе в укромном углу яму для нечистот – нужник рыть будете. Во дворе каждом свой колодец будет. Грязно живёте, вши, в домах блохи. Роженицы мрут от родильной горячки, а она от грязи! Животом маетесь – от грязи! Из – за малой ранки умираете – от грязи! Так Господь наш наказует ленивых грязнуль! В чистом теле – чистый дух!!! Чистый дух угоден Господу!
Господина докторуса выслушали со вниманием. В тишине кто – то икнул. На него шикнули. Минутой молчания крестьяне почтили скончавшийся старый миропорядок. Потом помянули его же, добив угощенье и остатки эля.
– А сейчас танцы! – взмахнул платочком барон. Без всяких прелюдий, группа деревенских музыкантов числом трое, выдала что – то ритмично – разухабистое. Немало подивились крестьяне новомодным па, которые выделывали барон и его команда, в пушистых штанишках. А то ж! Моды такие нынче у ромеев, ишь, как трясет задом то! Ну ка, попробуем как они, поддержим благодетелей!!!
Часть третья: Тут вам не там
Глава первая.
Когда почти затемно, наши подгулявшие парни возвращались домой, навстречу им по дороге попалась та самая, единственная в деревне кляча, понуро – философски волокущая огромную телегу с навозом. Возница – скотник Ганс, с поклоном приподнял шляпу. Оказывается, тетушка Августа, переезжая в замок немедленно после назначения, вместе со своим сундучком, загрузилась частью оброка. Обратный рейс порожняком тоже гонять не стала.
– Экономка должна быть ик-кономной! – изрёк банальность подвыпивший барон, сползая с коня многострадальной титулованной задницей. Поскольку все были сыты и пьяны (мы с девушками дома тоже позволили себе на ужин по бокалу вина), то отошли ко сну. Моя очередь проверить ход в подвале была сегодня, заодно посмотрю, как устроилась экономка.
Портал по-прежнему маскировался под каменный пол, ничем себя не проявляя.
Августа поселилась в примыкающей к кухне пустующей комнате. Грубо нарушив трудовое законодательство, припрягла после окончания рабочего дня к благоустройству несовершеннолетних конюха Руди и пастуха Отто. Меблировала скромно, но со вкусом, заправила топчан, поставила свой сундук, уже даже салфеточки разложила. Шуганула из служебного жилья парней, они переехали в амбар, где оказывается была отгорожена жилая половина с очагом и простой мебелью для мужской прислуги.
Большая комната, которую им до того предоставил Север, предназначалась для женской обслуги. Тоже верно, горничные, кухарка, судомойка, швеи, няни, кто там еще по штату – все должны жить в доме. Она даже не забыла привезти ребятам гостинцы с праздничного стола. Уникальная женщина. Это и правда были ребята. После того как, во исполнение приказа доктора, они отмылись в озере, заскорузлую грязь нежно песочком оттирая, стало видно, что это даже не юноши – подростки. Руди был старший, ему шестнадцать, Отто было почти четырнадцать. Гансу только исполнилось пятнадцать. Мои сомнения по поводу эксплуатации детского труда быстро развеяла уважаемая Августа.
– Женилка выросла? Мужик! Руди зимой отец женит уже. Пусть работает. Ему на обзаведение деньги нужны, невеста сирота – бесприданница. Август велел на ней жениться. Ей семья и защита нужна.
– Кто же невеста?
– Внучка покойной травницы нашей – Верена. Мать у неё вторыми родами скончалась, вместе с младенцем.
– Отец тоже умер?
– Отец то? Да, тоже умер … нешто Вы баронессочка, не знали?
– Да кто мне скажет? Крестьянин помер, нас женщин в семье об этом в известность не ставят.
– Значит, точно не знали. Бастардка Верена, и отец её – наш покойный барон! Батюшка значится Ваш. Вы с ней единокровные сёстры. Говорят, признать хотел, да госпожи боялся, что изведёт девчонку. Любил её покойную мать барон, не бедствовали они при нём. Второй ребенок – мальчик тоже от него. Он Августу моему говорил, родится, сразу обоих признает, не успел. Да и мальчонка помер. Мы немного помолчали. Господи, ну кто они мне ? А в груди словно всё застыло.
– Вот как всё сложно … Мы посмотрим на девушку, обсудим, матушки бояться не надо. Если признаем, то про невесту Руди может забыть. Негоже нам родной крови чураться. Не её грех. Батюшкин. Ей ничего пока не говори – это приказ! Н – да, почаще надо беседовать с Августой. Примерно так – « Новости есть? Какие, что у кого случилось? Пока в отъезде мы были, что люди говорили? Про то, как батюшка скончался, что в народе говорят?». Вопросы, на которые ответ не знаешь, а вроде должен, надо задавать умеючи. Перепроверять тоже надо, несколько источников дадут более объективную информацию.
– Спокойной ночи, Августа!
– И вам сладко спать госпожа! Да, где то в натуральной кожаной сумочке, бывшей дерматиновой, лежал флакончик мутного стекла с красивой надписью пером на этикетке «Novopassit».
Мышь снова пришла в гости к Пучеглазке.
Тёрла мордочку, плакала в усы :
– Вот ты скажи, милая, наяву, что ли к хозяйке твоей прийти? Что ж бестолковая она у тебя такая, беспамятная?
– Ой, и не говори! Мы с Голосом уже днём и ночью к ней стучимся, не слышит!
– Ничо, ничо! Скоро нужда припрёт, всё вспомнит!
– Утро красит нежным светом стены древнего флигелЯЯЯ!!!
– Просыпается с рассветом вся баронская земл-я-яя!!!
Это наша Прелесть Ида на кухне так вопит? Справедливо Господь распределяет, она красавица, а у меня Голос есть! Даже два.
– Ида, где ты это произведение откопала? Опять во времени путешествовала?
– Да! Это любимая песня моей әже, я под неё каждое утро все каникулы просыпалась! Блинчики – оладушки, жили все у бабушки! Завтракать всем быстро! Мне некогда, сегодня нужно учиться платья одевать, правильно носить. С нами теперь рядом местные живут, нужно соответствовать эпохе.
– Господин баро-оо-он! Подъём! Ишь ты, даже голос приятный стал, грудной. Может ведь когда захочет! Игнорить брата Идалия перестала, за беспощадную эксплуатацию при кухне он купался в одобрении и комплиментах. Манипуляция при помощи положительных эмоций налицо! Что я к девочке придираюсь?
Сонная, как мартовский сурок, Эмма торопливо поела, закрылась у себя, предупредив, чтоб ни-ни! Никто не мешал, а то у неё чернила на дорогую бумагу капают, Кодекс против чумы через века читать будут. Это, между прочим, исторический документ! Ясно? Нос задрала, принтера на неё нет!
Да что со мной, ворчу и ворчу, вроде выспалась. Ой, неужто? Его сиятельство граф ПМС пожаловал? Так в двадцать первом веке это было в четверг пятого …а в четырнадцатом, да тьфу ты, с ума сойдешь! Где мой НЗ? Нет, нет, ну только не это! В холстинку были плотно уложены десять прокладок из домотканой марли с завернутым внутрь спрессованным мхом сфагнумом, да – да, точно таким, которым мы попу вытирали, свыклись уже за неделю. Кстати запасы его пора пополнять, где тут местный супермаркет? А ведь это идея, да Пучеглазка? Так ведь подгузники тоже можно производить, может быть, что – то еще, на продажу, с Мишей надо обсудить. Вот только с переписи своей вернутся.
А теперь тряпочки-тряпочки – платьишки!!! Ужас, гормоны молодости скачут; во уже счастьем накрыло! Права была Ида, это уметь носить надо, одеть тоже. Помогли друг дружке облачиться в камизы, двухслойное платье, затянули шнуровку потуже, пояски надели, прически, вуали и… вуаля!!!
Перед вами два идеала «Прекрасной дамы». Нежные, добрые, изящные, неземные существа. Нам только поклоняться можно, где поклонники я вас спрашиваю? Где наши верные рыцари?
Глава вторая.
Традиционно, в этом времени, так же как и в правильные другие времена, в доме главенствует старшая в роду женщина. В её управлении находится экономка, многочисленные слуги, приходящие работники. Она определяет количество необходимых для нормальной жизни поместья разных припасов, продуктов. Следит за порядком в доме, здоровьем семьи и слуг. При необходимости замещает хозяина замка. Милует и наказует. Принимает гостей. Все эти обязанности навалились на Эмму. Ей повезло, что в прошлой жизни у неё был опыт. Также в приюте немецких девочек в обязательном порядке учили вести хозяйство, но масштаб изменился. Сейчас она не одна, главное – разумное управление, делегировать полномочия, подчиненных прежде у неё не было.
С контролем прекрасно справлялась вездесущая Августа. Она умело, как строгая бабушка с внуками управлялась с тремя мальчишками, не гнушаясь за ослушание дать подзатыльник. Подступала к Эмме с вопросом о горничных и кухарке.
– Мы не будем пока жить в большом доме, поэтому уборку там ежедневно делать не надо.
– Это ладно. А как же госпожам без личной горничной? Причёски делать, одеваться, горшки вон по утрам сами выносите, не по чину такое – артачилась экономка.
Готовите себе сами, нешто госпожи должны черной работой себе ручки утруждать? В её голосе было столько возмущения, словно это она знатная дама и её заставляют работать.
– Вот узнают деревенские, уважать перестанут.
– Досточтимая Августа! В голосе Эммы появились скорбные нотки.
– Мы не в том положении, чтобы нанимать сейчас весь штат прислуги. Хозяйство в упадке. Мой покойный супруг, дорогой Харальд, упокой Господи его душу, был человеком веселым, добрым, щедрым и беспечным. Он даже сына не удосужился ввести в хозяйственные дела, в которых сам впрочем, смыслил мало. Чтобы выплатить налог графству в этом году, нам придётся экономить на всём. Предстоит свадьба, огромные расходы.
Сын решил хозяйствовать как сват в своём поместье, в Генуе. Не обдирать до нитки крестьян, дать им возможность стать зажиточнее, с этого у баронства больше выгоды будет. Но это в будущем, пока нужно приспособиться. Мы в дороге научились обслуживать себя сами, помогать друг другу одеться, причесаться. Госпожа Идалия не аристократка, она научена и умеет хорошо готовить, вести хозяйство своими руками.
– Она подлинное сокровище для семьи! Комплимент Августы прозвучал двусмысленно, она быстренько поправилась:
– Уж такая красавица, глаз не отвести! Добра и набожна, ребят вот вкусненьким подкармливает. Нрав весёлый, всё песни поёт на своём языке. Когда свадьба будет? Девица незамужняя, в самой поре, под одной крышей с женихом…Как бы чего не вышло допрежь времени.
– Нам родители её доверили, брата Микаэля в сопровождение и присмотр дали.
– Так господин лекарь брат ей? Ну да, да, похожи то как, чернявенькие, известное дело -латиняне.
– Свадьба после уплаты налога графу, не раньше. И ещё, позови в дом невесту Руди, как её там?
– Верена, госпожа.
– Пусть придёт, поможет в доме Иде по хозяйству. Посмотреть хочу на неё.
– Как прикажете госпожа. Руди сам к вам просился.
– Зови.
Руди явился незамедлительно, испросил позволения из оброчного овса взять несколько мешков для коней.
– Исхудали лошадки госпожа, с весны только на траве да на сене, кони рыцарские, не крестьянские им овёс надобен.
– Руди, ты хорошо лошадей знаешь? Уход, корма, сколько им чего надо?
– С измальства я при конюшне госпожа, сами знаете, даже жеребят принимал, а как конюх старший с семьей ушёл, так я скоро год почитай за него. Больше некому. Когда на постое в деревне ваши кони были, я по дворам ходил, проверял – как содержат. Весной их в соху впрягали, ругался, не разрешал долго пахать. Они же не приучены.
– Спасибо, Руди, за добрую службу. В другой раз, если что им потребно сам берёшь, мне только говоришь, сколько чего взял, для учёта.
– Понял госпожа, стало быть, вы меня старшим конюхом как обещали, назначаете?
– Уже назначила. Только простого конюха у тебя в подчинении пока не будет. Жалованье немного добавлю, лошадей всего шесть. Жеребят отдали в хозяйства.
– Скоро семь будет, Буянка жеребая. Еще у меня в ведении вся сбруя, упряжь, три телеги, санный возок и карета, коляска прогулочная.
– Карета?
– Да, за карету тоже старший конюх отвечает, впрячь, выпрячь, в порядке содержать. Карета у вас богатая, заграничной, тонкой работы, за ней уход особый надобен.
Это за жалованье он так умно торгуется? Похоже на то. Я прислушивалась к диалогу матушки и конюха, потихоньку разглядывала парня. Руди он и есть Руди, рыжий, вихрастый, стрижен под горшок, приветливое, конопатое, немного вытянутое лицо. Светло – зелёные в крапушку умные глаза. С места мне не сойти, если он глуп, каким хочет казаться! Необходимость выживать, приспосабливаться, в обществе, где ты самый бесправный, развивала в крестьянах сметливость, артистизм, наблюдательность.
В папочку с пометкой «Руди» ушла формулировка «умение манипулировать людьми выше по положению, используя лесть, признание, свою полезность». Самое главное: у нас есть карета!
– Где стоит карета, Руди? Так, успокоилась! Без восторгов. Ты в ней полгода якобы ездила.
– В каретнике, госпожа.
Действительно, где же ей быть. Нам вот только не доложили. Я, обернув два раза висящие до пола рукава вокруг локтей, высоко задрав платье, поскакала за Руди в каретник. Он примыкал к амбару, внутри в рассеянном свете увидела… Боже! Это он??? Он! Мой Опель! Опелёчек, оп-ля-ля!!!! Невозможно его не узнать в этих плавных, несвойственных средневековью обводах, форме слюдяных окон, благородном глубоко черном лаке с серебряными инкрустациями на дверцах. Салон был как у автомобиля ВИП класса: в светлой коже, с лакированными деревянными вставками. Багажник располагался под сиденьями и сзади. Фонари красивой ковки, овальной формы с толстыми свечами внутри располагались внутри и снаружи кареты. Пружинных рессор не было, их заменяли широкие кожаные сыромятные ремни. Ну, хоть что то.
– Руди, сколько лошадей в неё можно запрячь?
– Да хоть шестёрку цугом, только кучер нужен умелый и лошадей надо приучить. А где лошадки, на которых вы вернулись?
– Э-э, Ольденбург проезжали, понравились купцу одному, он на следующий день приехал, купил.
– Хорошие были наверно, лошадки? Эх! Жаль!
Кстати, коляска прогулочная двухколесная неуловимо напоминала новый байк Андреаса, цветом то уж точно. Интересно понял он или нет? Принцип переброски стал ясен: всё, что имелось у нас в том времени в пределах поместья – с нами, лишь трансформировалось в соответствующую этому времени форму и содержание. Для нас эти вещи, книги, одежда, механизмы и прочее – важнейший ресурс для выживания, приспособления и прогрессорства в Средневековтье.
Эмма, я и Андреас заметили не кардинальные для нас, постепенно происходящие небольшие изменения внешности. Могущественный Кто-То пожалел нашу нервную систему, и дал время привыкнуть к изменениям. Да, в психологии он разбирается: резкая смена имени и внешности затрагивает базовые личностные качества, это как потерять себя. Баронесса за одну неделю слегка пополнела, бывшие почти навыкате глаза стали более нормальными, серо – голубыми, щечки приятно округлились; стали гуще, отросли заметно её белокурые волосы. Мне кажется, что дело здесь еще в оздоровлении организма, она перестала утомляться и жаловаться на сердцебиение. Часто смотрела в зеркало, привыкала. Внешность Эммы претерпела самые сильные изменения, ей было нужно вспомнить себя в этом возрасте. Привыкнуть.