Рина Храновская
Сын Нила
Но больше всего девушке нравилось раздражать Царицу. В отличие от старшей сестры, жрица не восхищалась Тией и матерью её совершенно не считала. Мамой девушка звала Тею, мягкую, добрую кормилицу, а никак не эту суровую женщину. Может тут роль играло и то, что внешне Бер совершенно не походила на нынешнюю владычицу Египта? Впрочем разбираться в причинах смысла жрица не видела. А вот доставить ей парочку неприятных моментов всегда была рада.
Таланта доводить людей девушке было не занимать. Терзаемая подозрениями Царица вскоре решилась на шаг, которого не дозволялось ранее никому – прервать церемонии в храме. Это было даже больше, чем нужно, жрица надеялась что Царица потребует больше жрецов для контроля, и разделит супругов, чтобы ускорить церемонию для Тутмоса, но прерывать, это было за гранью. Девушке пришлось покинуть Двор, чтобы успеть несколько переменить планы, но, к счастью, по словам Озахара, этот вариант был даже лучше. Так смерть Наследника будет выглядеть даже более достоверно, не как несчастный случай, а как кара богов за нарушенный ритуал.
– Ещё как будет… – сквозь зубы пообещала жрица Исиды, разъярённая тем, что Тия решила, что она может своими рукам сделать что-то своему другу. Не иначе как по себе судит, тварь! Да в храме Тутмосу вообще безопаснее всего, а теперь мог влезть нетерпеливый принц-Змей и все планы оказались бы разрушенными. Это приходилось исправлять практически на бегу.
Краткий разговор с Ситамон, неприятной, какой-то вытянутой девицей, с предложением остаться в храме и завершить ритуалы нормально, закончился ничем. Принцесса опасалась Беренмут так же сильно, как и её мать, хотя жрица действительно не понимала почему – она даже не подходила к супруге Тутмоса, игнорируя её даже в прошлых визитах к другу. А на предупреждение, что прерывание ритуала может закончится плачевно, жена Насленика вообще разоралась о том, что ей угрожают. И никакие слова, что это не угрозы, а предупреждение, на истеричную девку не действовали, заставляя Бер тратить не малые усилия, чтобы не проклясть её чем-то неприятным и смертельно опасным. Успокаивало лишь то, что на её взгляд, своим поведением, принцесса сама себя прокляла. Смертельно.
Потом было возвращение ко Двору, трагичный голос, заламывание рук и постоянное стенание о том, как Исида разозлится на пренебрежение со стороны Царицы и Наследника. Ай-яй-яй, зачем же так подставлять страну и любимого сына? Нефертити, сначала удивившись такому поведению, вскоре тоже стала показательно осуждать «пренебрежение традициями». По двору поползли шёпотки, а Тефия и Тирия, жрицы Неф, распространяли слухи о том, что Бер не просто сестра крокодиловой принцессы, а «самая сильная жрица Египта, что точно знает что можно, а что нельзя!». Так что вскоре стенания Беренмут стали не просто концертом, а самым настоящим пророчеством-предупреждением, что стало правдой из-за того, что Царица не послушала голоса богини, вещающего устами своей жрицы. Даже Бадру отстранился от неё, не довольным поспешным решением, что лишний раз показывало, ошибку совершила именно Тия.
Не то чтобы лишний раз унизить Царицу было важно для плана, на самом деле даже немного наоборот, лишнего внимания стоило бы избегать, но Беренмут просто мстила. И за себя, и за сестру, и за Тутмоса, что стал важен только как противовес Аменхотепу. И просто потому что Тия ей не нравилась. В конце концов не у всех интриг должны быть далеко идущие планы, могла она просто что-то сделать для себя? Конечно могла, Беренмут в этом никогда не сомневалась! Так что Двор она покидала полностью удовлетворённая, думая о том, что Неф права, что-то в этих играх всё таки есть!
Траур
Храм Исиды был мочалив и тих. Голубые полотнища разрезали привычный оранжевый оттенок стен и колон, не затрагивая лишь великолепный трон богини-матери. Голубым промозглым туманом по храмам Фив гулял траур по молодому наследнику, погибшему из-за глупости собственной матери.
Молодые жрецы, участники собраний, устраиваемых Маду или просто сочувствующие бунтарской группе, вывесили символы траура в молитвенных залах и на входах в сады. Беренмут, навещающая с благодарностями каждого смельчака, устроившего прощания Тутмосу зачастую вопреки желанием своих Старших Жрецов, видела на лицах, отмеченных узорами траура, надежду и решимость. Простые выходцы из трущоб, не желающие бороться с опытными интриганами, младшие дети вельмож, чудом вырвавшиеся от обязательств быть слугами власть имущих, юные романтические девушки и юноши или наоборот уставшие от бессмысленной борьбы старики… голубая краска на веках жрецов и служителей, простых людей на улице и части Двора, что рискнула проводить Тутмоса перед лицом нового Наследника, и отсутствие траурных символов у Царственной четы. Тихий бунт не мог бы быть более громким.
Беренмут молча рассматривала своё лицо в небольшом опаловом зеркале. Круглое, с крупноватым носом и тёмными, впалыми глазами, широкий рот и тяжёлые скулы. Траурная голубая краска, покрывшая веки и подбородок жрицы смотрелась чужеродно и неправильно, будто неумелые каракули ребёнка на дорогом папирусе. Девушка, никогда не видевшая своего отца, и подозревавшая что того и в живых-то нет, не мог же Фараон просто простить избранника Царицы, всё равно пыталась увидеть в себе его черты. Нефертити пошла в мать, так что Беренмут должна быть именно его копией. Невысокий, коренастый, грубый но решительный, с резкими движениями, громким смехом и простоватым лицом. Чуждая внешность для Двора у отца и чуждая для храма у дочери. И что могло привлечь Царицу в таком человеке?
Девушка вздохнула, отложила зеркало и направилась к выходу из храма, благо из-за траура ей не пришлось даже выбирать для этого время – пусть большинство жрецов и продолжало работу в обычном режиме, в своём храме именно она устанавливала правила. Исида скорбит сегодня. И всю ближайшую неделю тоже. А что там думает по этому поводу Царственная Чета или Верховный, Беренмут не волновало. Столица потеряла принца, а жрица – друга. И если это не причина, то что вообще причина?
Идя по улицам столицы девушка размышляла о том, почему же Двор не устроил своего наследника даже прощальной церемонии. Младший принц ещё даже не был представлен вельможам, но его провожали со всеми почестями, а Тутмоса просто стёрли. Видимо стоило давно признать, что старшего принца стёрли ещё при жизни, низвергнув с человека на всего лишь инструмент удержания власти. И это невероятно бесило. Даже сейчас, незнакомые с принцем люди, храмы, которых дела семьи фараона не касались и даже Неф, не смотря на своё пренебрежение, всё равно видели в Тутмосе человека. Проигравшего, угнетённого, запутанного в интригах, в которых этот ребёнок в теле взрослого никогда не хотел участвовать, но всё-таки человека. И даже в Ситамон кто-то разглядел несчастную жертву, хотя видят боги, эта самовлюблённая принцесса сама выбрала свой путь! Но их собственные отец и мать просто промолчали. Маду говорит, что так они показывают, что всё идёт как надо, что Тутмос есть часть великого плана. Беренмут считает, что так они плюют в саркофаг сына и немного дочери. И ничего кроме этого.
Храм Амона был молчалив и тих. Ужа привычные голубые полотнища разделяли золотистые узоры стен, а жрецы, снявшие свои многочисленные украшения, еле слышно молились. Фараоново солнце потеряло свой луч, каким бы он ни был. Трауру этого храма не удивлялись даже во Дворе. Единственный кто был удивлён, это растерянный служитель, явно совсем новичок, со странным, незапоминающимся лицом. Хотя днём назад Беренмут и казалось, что черты лица своего первого друга она никогда не забудет.
– Ты знаешь, этот траур, он мне не нравится, – капризным тоном обратился мужчина к пришедшей жрице.
– Принц Тутмос умер, – пожав плечами ответила Бер.
– Мне не нравится, что он умер! – мужчина надул губы и гневно топнул ногой. Беренмут вновь пожала плечами и твёрдо взяв служителя за руку, повела его в сад.
– Тебе надо смириться, Тутмос умер. Все боги это знают.
Собеседник смиряться не собирался, хотя и послушно шёл за жрицей. Был ли у него выбор, если она единственная, кто говорила с ним в этом траурном месте?
– Смерть это страшно, знаешь? – в голосе служителя прорезалось горе и страх.
– Я не знаю, но я верю тебе. Выбора не было, так было написано и так случилось. Мне жаль.
Девушка, не смотря на спокойный тон, прятала от человека с лицом старшего принца полные стыда глаза. Она совершенно не была уверена, что он поймёт. Или простит.
– Я хочу поймать эту птицу!
Скорбь жрицы был прерван сильными подёргиваниями за руку. Служитель показывал рукой а небольшую коричневую птичку с яркими голубыми перьями на голове.
– Нельзя. Она тоже в трауре. Нельзя трогать тех, кто с тобой заодно.
– Я не в трауре! Мне вообще всё равно на этого вашего принца!
– Это хорошо. Принц мёртв, не стоит о нём больше помнить.
– Я о нём раньше тебя забыл, вот!
Беренмут впервые за разговор прямо посмотрела в лицо мужчины. Тот ответил растерянным, но полным доверия взглядом. Он всегда ей верил, какую бы ерунду она не говорила. Как и девушка ему. Не смотря на то, что этого служителя жрица видела сегодня впервые.
– Вот и хорошо. Ты хочешь увидеть Иуну, служитель Амона? Там тоже есть храм фараонова солнца.
– Иуну? Там разве нет змей?
Жрица усмехнулась. Этот служитель явно не был дураком.
– Змеи редко охотятся в собственном логове.
– Тогда я согласен. Надо взять жену и поехать туда.
– Жену?
Надо же, жену. Эта тупая девка!
– Ну да. Ты знаешь, жену, которая всегда рядом и родит мне сына.
– Хорошо. Я найду тебе жену. Наверное ты её не вспомнишь, но…
– А! – Мужчина легкомысленно махнул рукой. – Ты знаешь, я вообще ничего не помню, представляешь? Так что… а она красивая?
Жрица задумалась. Эталоном красоты для неё всегда была Нефертити, по сравнению с ней… А впрочем они были похожи. Жаль что принцесса Ситамон оказалась такой глупой супругой.
– Думаю да. Но если бы ты мог выбирать, то какую хотел бы супругу?
– Я? Да не знаю. Но она же должна быть, правда? А так я бы не жену хотел, а котёнка!
О великие боги, велики ваши деяния! Котёнка, да?
– Будет тебе котёнок. Маленький, но очень смелый. С очень дерзким старшим братом. Хотя и глупым, по мнению этого самого котёнка.
– Тогда брата не надо! – помотал головой мужчина. – Взрослые коты гадят везде и вообще, это же будет мой котёнок-жена, а коты, они могут жену увезти-околдовать, ты знаешь?
– Догадываюсь. Интересно знает ли об этом нынешний Наследник?
– Не! Я ему не сказал, потому что он дурак! – И мужчина рассмеялся. Беренмут хмыкнула и крепко обняла служителя, имени которого пока никто не знал. Новые люди такие загадочные, правда? И в то же время совсем никому не интересные.
Всё дальнейшее оказалось довольно простым. Маленькая служительница из храма Бастет, что не так давно просила за своего брата, прекрасно понимала, что просто так ничего не бывает, а потому без возражений согласилась сочетаться браком с неизвестным ей служителем Амона. Все присутствующие на церемонии тоже вопросов не задавали – там присутствовали только те, кто близок богам, а эти люди так же давно выучили главное правило «Всё по воле богов и детей их». Разве что жрецы в Иуну были не слишком рады непонятной паре и столицы, но и возразить особенно не могли. Да и как им мог угрожать рассеянный умалишённый мужчина и ребёнок, которому только на днях должно было исполниться тринадцати лет?
Столицу постепенно охватило глухое безмолвие. Траур был окончен, Наследник со своим Двором покинул город и отправился в традиционной плаванье по стране, царственная чета притихла, Бадру вернулся к обычной жизни жреца Себека, а Беренмут скучала, заканчивая обряды Исиды, что неустанно продолжались в течении года. Целый цикл жрица провела в храме, она убила принца, но спасла человека, убила жрицу Исиды и стала ей, поссорилась с сестрой и стала ей ближе чем когда либо. Храмы и Двор взаимно отшатнулись друг от друга, но наследником стал жрец, а может и бог. Цикл завершался, всё успокаивалось перед тем, как вновь взбурлить.
После того, как Аменхотеп покинул Фивы жрецы всё чаще стали обсуждать его сущность. Кто-то, к кому относилась и сама Беренмут, считали его жрецом, что не справился с собственными силами и оказался ими порабощён. Это была тайна, верно хранимая жрецами, но иногда дети действительно становились просто инструментами в руках богов, и кто знает, может вмешательство Хатшепсут и совершило такое с юным принцем? Маду считал, что принц напротив, отлично владеет своими силами, а Змей, под обликом которого он совершает убийства и нападения, не более чем удобная маска. По слухам Бадру вообще считал, что принца захватил демон. Удобная политическая позиция, если бы у трона был хотя бы ещё один кандидат, Аменхотепа уже уничтожили бы. Но он вовремя сбежал в первый раз, а после очень удачно лишился конкурентов.
«Демон, интриган, жертва? А не всё ли равно?» – думала иногда Беренмут, вспоминая свои редкие встречи с супругом любимой сестры. В детстве она видела его больным и безумным, капризным ребёнком, которому судьба подарила Нефертити, а тот отбросил этот дар как кусок глины. После мягким солнечным теплом, что временами покрывался холодом подземелий. А через время наоборот холодным и жёстким, чей свет почти невозможно было рассмотреть через тьму. И в последний раз Змеем, что не стесняясь шёл убивать. Что из этого правда, а что нет? И не проще ли поступить по примеру сестры, выбрав себе то, что нравится? Капризный ребёнок для Царицы и Двора, холодный правитель для Нефертити, боественный Змей для жрецов Солнечного города и тёплый огонёк, что никто не видит, для самой Беренмут?
Не то, чтобы девушка собиралась иметь виды на мужчину Неф, но мысли упорно не отпускали её. Что стоит показать принцу, что он и без своей силы может многое? Будет ли человек, выбравшийся из объятий Змея, интересным, или окажется пустышкой, как в ранней юности? Что искала в нём Хатшепсут и что она действительно натворила такого, что жрец Сета даже не попросил платы за вмешательство, попросив лишь занять место в эраме Исиды, дабы баланс сил не исчезал из столицы?
Все эти вопросы мучали не привыкшую размышлять, а не действовать девушку. Это вообще было больше похоже на то, как себя вела Нефертити, пристраивая свои многоступенчатые интриги, где дружба и корысть сплетались в одно целое, а правда и ложь иногда говорили одними и теми же словами. И то, что Беренмут становилась такой же, жрице совершенно не нравилось. Нет уж, она сама начала этот бунт с тем, что жрецы отдельно, а всякая там политика отдельно! И раз уж она теперь знает слишком много, и в голове это всё просто не помещается, то она просто поделится этой информацией с самым надёжным человеком – с мамой!
Идея была воистину прекрасной! Теи, всё такая же милая и добрая, улыбающаяся так ярком и искренне, что даже морщинки, появившиеся от слишком живой мимики матери, казалось, ласково смеялись над окружающими. Дорогие ткани одежд простого фасона, открывающие вид на пухлые ручки и маленькие стопы невысокой женщины с необычно светлыми волосами, живые движения и постоянная привычка обнимать каждого близкого человека. Теи не менялась, как всегда создавая прекрасный фон для своего властного и занятого мужа. Беренмут она всегда казалась живым воплощением слова «дом» и оа сама удивлялась почему так давно не заходила сюда.
Разговор был долгим, мама чаще выспрашивала младшую дочку о её самочувствии, эмоциях, друзьях и интересах, чем о событиях Двора и храмов. Она волновалась о Нефертити, не зло ругалась на авантюры обеих девушек и бурчала на Эйе, который где-то там во Дворе занят непонятно чем и допускает такое безобразие. А ещё мама просто говорила, что Беренмут молодец. И что она может просто жить, делать то, что хочет. Хочет помочь сестре – вперёд, не хочет лезть в её интриги – ну и не надо. «Выбор, – говорила Теи, – каждый делает сам за себя. И думать, что близкий тебе человек пойдёт за тобой как на цепи не стоит. Но и не следовать за дорогими людьми лишь из-за упрямства это глупо. Знаешь как мы с Эйе в своё время вдвоём Двор покоряли?».
Длинные рассказы успокаивали сердце Беренмут. Властолюбивый и уверенный Эйе из прошлого напоминал ей увлёчённую играми Двора Нефертити, а тихая, но хитрая Теи отражалась в поступках своей младшей дочери. Вельможа жил Двором, его супруга лишь изредко приходила, когда чувствовала что так надо. Плохо ли это? Вот уж точно нет, это наоборот просто прекрасно! Жить как живётся и плыть вслед за руслом реки, разве не так всегда хотела жить Бер? Жаль только, что жизнь периодически пытается заставить её забыть об этих мечтах. И хорошо, что родной дом всегда может вернуть в жизнь порядок. Может быть даже окончательный.
– Мама, а как ты думаешь, Наследник хороший человек? Потому что сестре нравится какой-то уж очень странный вариант…
Око бури
Многие художники и поэты восторгаются вечерним временем. В пламени заката они ищут отблески своих чувств и чаяний, веря в то, что миру вокруг есть дело до их жизней. Но окажись кто-то сейчас здесь, на берегу вечернего Нила, с небом, покрытым тучами и берегами, скрывающимися в тумане, тронуло ли их души это зрелище?
Беренмут стояла на берегу и пристально смотрела на реку, покрытую серебряными волнами. Река была тиха и сурова, а яростный и суровый голос вещающего тут же на берегу мужчины, казалось, усиливался, отталкиваясь от зеркала вод.
Невысокий и щуплый, с небрежно перекинутой через плечо накидкой Верховного жреца, Бадру создавал сегодня поразительное ощущение единства с Великой Рекой. Это рождало в душе у жрицы Исиды вопрос, а рассматривала ли она его раньше, не краем глаза, а как сейчас, пристально, до самой Ба?
Сейчас внешняя слабость жреца растворялась во внутренней силе. Глаза его смотрели ясно и твёрдо, голос терзал сомнениями, как клыкастая пасть его бога, морщины и хромота отступали, демонстрируя старые шрамы и боевые травмы. Все знали, что жрецы Себека яростные бойцы, но как искусно этот старый хромой крокодил скрывал себя, претворяясь безобидным куском древесины, что несёт судьба.
Речной туман медленно стелился сквозь ряды собравшихся жрецов, добравшись наконец и до Беренмут. Девушка вздрогнула от холодного ощущения сырости и отвела взгляд от неожиданно харизматичного Верховного, обратив его на стоящих рядом «Детей будущего». Напряжённый Маду, с неприязнью глядящий на своего идеологического конкурента, равнодушный Озахар, с высоты своих лет привыкший игнорировать внешние колебания, множество молодых жрецов и жриц, растерянно смотрящих на того, кто вещал вещи, противоположные их идеям.
Верховный созывал армию. Он звал жрецов на бой с Змеем Хаоса, что захватил Наследника и одурманил всех, кто идёт за ним. Говорил о долге жрецов идти благословенными путями Золотого Века, о том, что на их плечах сейчас находится будущее Египта. Вплетал в речи обвинения в равнодушии и лени тех, кто призывал остаться в стороне, порицал легкомысленность в отношении будущего.
– Неужто вам нечего сказать, Маду? – Озахар наконец отвёл скучающий взгляд от Верховного, начав тихий разговор с лидером «Детей».
– О, я бы много мог сказать, и о том, что пока жрецы Иуну не начали поддерживать принца, то Бадру молчал, и о том, сколь много его видели с Царицей и о том, что мифами о Змее прикрывать свои амбиции подло и глупо! Но я не буду.
– Отчего же?
– Я проиграю. Сейчас, в этот вечер, в этом кругу и с этим противником я проиграю и потеряю часть уважения. И раз так, то боя лучше избежать…
– Избежать?! Эта хромая ящерица призывает убить моего отца и сестру! – Беренмут с возмущением уставилась на друга, не веря что в этой ситуации он думает о собственном статусе.
– Я вижу, Бер, но это не значит, что надо бросаться с головой в атаку. Лучше поступить как в прошлый раз. Сейчас нужна хитрость.
– Ха-ха! Ну давай, придумай как мне спасти семью и все их мечты не побудив при этом Бадру? – девушка с трудом сдерживалась, чтобы не закричать, но привлекать внимание возможного противника всё таки не хотелось.
– Пока не знаю, но я думаю, – слегка виноватый взгляд Маду совершенно не успокоил Беренмут. Ей хотелось вновь, как недавно, собрать множество жрецов, чтобы они в едином порыве спасли дорогого ей человека, но тогда с этим помогли те, кто сейчас отводил глаза, заранее смерившись с проигрышем.
– Хитрость… Сила, вот что нам надо! – заявила девушка, нахмурившись.
– Сила часто создаёт больше проблем, чем решает, юная жрица, – с сомнением покачал головой Озахар.
– Конечно… вот только вы все со своими планами ничего не делали, пока я не обратилась к силе и не осудила Хатшепсут!
– Вы сделали тогда правильный выбор и действия палачей Сета тому верный признак, – согласно проговорил старый жрец. – Но сейчас они не вмешаются, Сет не нападает первым.
– Я не собираюсь нападать, в отличие от этого, этого… – девушка в ярости махнула рукой на Бадру, что уже закончил речь и что-то обсуждал с окружившими его жрецами. – Но даже если потом палачи казнят Верховного, что мне с этого? Даже главная жрица Исиды не сможет воскресить мертвеца.
– Исида, старшая сестра жестокого Сета, говорят однажды она своей магией победила даже Ра, за что получила от него часть солнца для своего сына. И Сет-защитник не стал мешать сестре, хоть и никому более не позволял коснуться Солнца.
Беренмут с сомнением посмотрела на Озахара. И с чего старику понадобилось вспоминать истории богини-колдуньи? Вопрос состоит в том, как победить Бадру, да ещё на реке, по которой и путешествовал Двор наследника. Что ей в знании великого колдовства Исиды и попустительства Сета?!
– Озахар, вы подбиваете нашу подругу на опасные игры! – возмутился стоящий рядом Маду.
– Отчего же? Беренмут так или иначе жрица Исиды, а значит судьба богини властвует над ней. Не даром ещё до посвящения себя храму, Сет уже был благосклонен к Вам, Бер.
Девушка твёрдо посмотрела на старого жреца и кивнула, после чего успокаивающе, как она надеялась, улыбнулась Маду, что разгадал подсказку старика раньше неё. Тот ответил встревоженным взглядом.
– Я тебя не остановлю, не так ли?
– Неа.
Жрец Ра усмехнулся, усилием воли прогоняя сомнения и страх.
– Кто бы сомневался. Там где ты ничего не бывает спокойным, но что уж поделаешь, если нашему болоту нужна та буря, что ты несёшь с собой? Иди, я постараюсь тебя прикрыть.
С широкой улыбкой человека, готового прыгнуть в бушующее море, но знающего, что ей в любой момент кинут канат, дабы вытянуть, жрица покидала собрание, лишь на грани слышимости различая сухой голос жреца Тота, рассуждающего о спокойствии в центре самого мощного шторма.
Традиционно кортеж Наследника очень хорошо охраняется, при чём не стражей Фараона, это может быть воспринято как слабость, а армией собственного Двора. Никто, под страхом казни, не должен подплывать к ладьям в этом путешествии, или пытаться проникнуть на место стоянки принца. Но разве Беренмут запреты когда либо останавливали? Тем более, что Тея обещала предупредить супруга, что к ним с тайным, но очень важным делом, идёт дочь, а Нефертити сестру не выдаст, какие бы ни были у них временами отношения.
Гораздо сильнее жрицу напрягало то, что не малое количество воинственных жрецов, как и тех, кто на стороне Наследника, может почувствовать её и сломать все планы. Сражаться на стороне принца она не собиралась, только защита. Но как объяснить это властолюбивой толпе? Беренмут справедливо решила, что лучше вообще ничего не объяснять, а просто не попадаться.
Не смотря на несколько беспорядочное обучение в начале своей жреческой жизни – а находить себе наставника юная Бер не собиралась совершенно, получая информацию с папирусов и бесед с жителями храмов по всему Египту – девушка обладала достаточно обширными знаниями, включая довольно редкие. Так в храме Амсета, небольшом уютном месте, где даже жреца не было, лишь четверо служителей, что занимались бальзамированием умерших, она многое узнала о травах и их влиянии на людей, вольная старуха-жрица, почитавшая забытую богиню-солнце Мафдет, научила девочку становиться «больше человеком, чем сами люди», скрывая магию в глубине собственного тела, а практики Хапи, в которых девушке давилось поучаствовать почти перед свадьбой сестры, научили её быть неутомимой, как самое сердце, что бьётся в течении всей жизни без перерывов. И это не говоря о Анубисе, Ра, Сете, Исиде, Осирисе, Амоне, Гебе и многих других известных божествах, погостить в храме которых успела жрица. Да, они тоже не раскрывали своих секретов, делясь чаще легендами или глупыми, не нужными секретами, вроде того как сделать косточку финика мягкой. Другие бродячие жрецы быстро теряли интерес от таких рассказов, но Бер было интересно. А когда она обрела свой храм, и в скуке годовых обрядов занималась то счётом пролетающих птичек, то постоянными воспоминаниями о «вольнице», тогда и пришло понимание.
Слабые и не нужные зачастую знания составляли все вместе картину почти всемогущества. Что может сделать сокрытие силы, если при этом ты с трудом можешь пошевелить телом, а потому всё равно будешь выделяться хотя бы странным поведением? Но стоит добавить цветы гречихи и тамариска, что заставляют людей забывать мелочи и не дают долго думать об одном и том же, и вот странное поведение уже не кажется таким странным, да и вообще внимания не стоит. Выпустить силы Сета может каждый, а удержать лишь его жрецы, привычные к постоянной аскезе, а потому даже пытаться обращаться к богу зла не стоит? Но если вся сложность лишь в лишении сна и еды, то у Хапи есть решение! Самый сильных бог в одиночку не может ничего, но много малых выигрывали войны. И это случиться вновь. Хотелось бы только верить, что Исида не обидится на свою жрицу за обращение не только к брату Сету, но и к такой куче других малых богов. Впрочем разве не все они одна большая семья с дедушкой Ра во главе?
Улыбнувшись такому логичному решению всех возможных обид своей богини, Беренмут взялась за дело. Взяла на важное жреческое дело у какого-то рубака лодку, обложила и судёнышко и себя полезными травами и прямо посреди дня пришвартовалась к ладье Наследника. Затащив опешившую от такой наглости Нефертити под её же навес для отдыха, младшая из сестёр тут же вывалила на старшую всё, что могла, огорошив ту и вестями о армии жрецов, и уже о готовом плане спасения, и даже о разговоре с матушкой, что так здорово расписала и роли сестёр и сам ого Аменхотепа с его Змеем.
– Так что вот, Неф, мне срочно надо прятаться. Ты принцу скажи, что я не помешаю, лишь про план не говори!
– Дорогая сестрица, я не сорву своих планов, но ничего приказывать супругу не буду! Кто он и кто мы с тобой?! Не лучше ли открыться и посмотреть как настоящий бог уничтожает своих противников?
Беренмут лишь закатила глаза. Пожив при Дворе долгое время Нефертити определённо стала жёстче, но всё такой же наивной. Впрочем судя по всему в то, что он настоящий бог верит даже сам принц, как и многие его спутники. Чудеса… да, его чудеса были необычнее жреческих молитв, но сейчас сама жрица собиралась сделать подобное. Что-то, что невозможно. Но всё таки реально.
– Ладно, но сначала я всё таки немного замаскируюсь. Слишком уж близко тут жрецы солнечного города…
На разговор выходила уже скованная и с трудом говорящая девушка, на которую довольно мало кто обращал внимания. И она была готова пообещать Наследнику что угодно, лишь бы он просто оставил её без внимания. Тем более, что через время, когда медовым запахом гречихи пропитается весь кортеж, вряли Аменхотеп вспомнит что она там говорила.
Точкой невозврата стала стоянка в Мемфисе. Этот город нравился Беренмут, большой, яркий, шумный, более свободный чем столица, но при этом не менее сильный и независимый. Если Фивы скрывались в бесконечности пыли, то этот город наряжался яркими красками чужеземных, торговых и храмовых кварталов. В глубине души жрицы поселилась неясная обида на невозможность просто пойти и прогуляться по любимому городу, но она давила внутри себя любые чувства. Бадру был здесь, а с ним много, очень много жрецов.
Девушка знала, что так и будет. Многие пошли за зовом Верховного, многие поддерживали хромого крокодила в его взглядах на принца, но большинство шло убивать жрецеубийцу. Об этом не было принято говорить, да и смерти слуг богов никогда не расследовались, ведь и жизнь и смерть принадлежит лишь их покровителям. Но не увидеть связь многих и многих случайных смертей с тем, что именно эти жрецы поддерживали врагов Аменхотепа, или же не рассмотреть следов гигантской рептилии, могли только идиоты. А идиотов, слава богам, берегущим этот мир, среди наделённых магическими силами не было.
Наступал вечер, местью, страхом и ненавистью пропахла пристань Мемфиса, а молодая жрица, прикрыв глаза, неподвижно сидела в глубине навеса Нефертити, ощущая на высохших губах несуществующие пока песчинки. Песчаная буря зарождалась в сердце Беренмут, не требуя не долгих молитв, не сложных ритуалов. Всё что нужно было песку, прежде чем начать погребение целого города, всего лишь приглашение, готовое вырваться изо рта жрицы. И время пришло.
Ультиматум, что прозвучал от жреца Себека, заставил замолчать всех на корабле, и в этой наступившей тишине Беренмут хрипло произнесла «Приди, богу пустынь, и обрети власть по праву твоему!». А после жрица ослепла и оглохла, глаза видели только песок, уши слышали лишь вой ветра. Пропал корабль, любимый отец и сестра, заигравшийся принц. Пропали яркие улицы города и неспокойные воды Нила. Сердце рвано билось в груди, не смотря на успокаивающие молитвы Хапи, а мысль цеплялась лишь за одну добычу, ради которой Сет спустил свою песчаную свору. Бадру не доживёт до утра, если буря заметит его. Но глаза девушки упорно искали его в дальних садах, пустых домах и полях пшеницы. Охота не должна быть быстрой.
Единственной связью с реальностью оказался принц. Он действительно выделялся даже в кромешной тьме взбесившегося песка. Почти не скрывая ядовитых клыков и раздражённого шипения, Аменхотеп не замечал режущего кожу песка, и оскалившись вглядывался в берег. Его не смущало, что люди явно боятся стихии, что середина реки не лучшее место для спокойствия, он как загнанный в ловушку зверь думал лишь о охотниках. Но к удивлению Беренмут, и не пытался выяснить, что же происходит.
Да, и этого человека считают Змеем Хаоса! Разумеется, силы Апопа сопутствовали принцу, да только как был человеком, так принц им и оставался. Для богов, это знал каждый житель храма, магичить естественно как дышать, а уж чувствовать собственную стихию они могли даже во сне. Лучшие жрецы, посветившие развитию собственного мышления не мало лет, лишь приближались к этому уровню, но и тогда они начинали напоминать что-то совершенно чуждое, не земное. И к силе это не имело никакого отношения, такие жрецы могли быть слабыми, но эту «инаковость» замечали и почитали все.