Гарсиа проводил тихий тлеющий вечер на пустынном дворе, пристроившись на низенькой лавке, маленькой даже для праздничной куклы. Отсюда открывался живописный вид на горизонт. Хозяйка старой гостиницы почти никогда не покидала своих комнат, а окна с их далеко бегущими перспективами ее отпугивали. Да и, кроме Катарины, там в эти погожие деньки никто не обитал. Кукла перетирала в беленьких вкусных зубах большую горькую сигару, испускавшую дым, подобно тем древним старым пещерам из легенд, которые, как подсказывали люди, вели до самых недр земли. Гарсиа был не в духе. Он помнил, великолепно помнил, что обожал курить, но в теле куклы табак более не приносил никакого удовольствия.
Вдруг страшным ураганом во двор вылетела Катарина и села на лавку рядом с возвращенным ею к жизни бандитом. Заметив ее расстроенный вид, Гарсиа выплюнул надоевшую впервые в жизни сигару, и уже раскрыл рот, намереваясь остроумно съязвить, чтобы хоть страданием ближнего утешить свое собственное, но девушка опередила его. «Дело – дрянь!» – с горечью и даже с какой-то необъяснимой гордостью отчеканила она. «Что за… чертовщина?» – только и успела выговорить удивленная кукла. «Не работает! – выдохнула с шумом рокочущего прибоя Катарина. – Не хочет работать!» «В чем же дело? – поглядел на нее Гарсиа, испугавшись навеки застрять в этом сахарном тельце. – Я хочу быть человеком, а не закуской для мелких голодранцев». «А я хочу быть лауреатом Нобелевской премии, – встрепенулась в ответ Катарина, – а не торчать здесь без мужа и коллег».
Глухое молчание, подобно черной кошке, приносящей несчастья, перебежало дорогу их смелым идеям и мыслям, заставив их на несколько минут замереть в суеверной нерешительности. «Тут дьявол в сфере, – наконец выдавила из себя девушка, уткнувшись взглядом больших завораживающих глаз в темную сухую землю. – Одну я уже истратила попусту на тебя, а вторую еще надо где-то раздобыть». «Да мало тебе на свете всяких склянок! Горлышко пивной бутылки или осколок от старой рюмки», – предлагал Гарсиа. «Хотела б я забрести в такой кабак, где подавали бы выпивку в посуде из алмазов», – возразила Катарина, пытаясь в дерзости выражений не отставать от своего спутника поневоле, чтобы он не посмел усомниться в ее авторитете и понимании дела. «Алмаз!» – эта новость так ошеломила бандита, что по доселе мертвому и застывшему выражению сахарного черепа мелькнула гримаса чисто живого и человеческого разочарования.
Однако было очевидно, что он не из тех, кто перед первой же преградой или обрывом готов отречься от дальнейшей дороги. «А что, если бы у тебя была эта пресловутая блестяшка?» – заявила кукла, и в пустых глазницах, устремившихся в это мгновение на девушку, сверкнул хитрый огонек. «Я бы могла починить машину и создать новую сферу, которой уже не позволила бы застрять в праздничной кукле», – холодно отозвалась Катарина. Она, словно и не предчувствовала, что вор вот-вот собирается огорошить ее какой-то, в находчивости равной лишь затеям знаменитого Дон Жуана, идей. «Давай оберем здесь кого-нибудь!» – заявил тут же Гарсиа. Нет, мысль все-таки оказалась вполне предсказуемой для разума уличного бандита. Но при сложившихся обстоятельствах эта задумка казалась самой легкокрылой и алопарусной феерией из всех, что когда-либо приходила в голову ожившей сахарной кукле.
«Нелепо! как нелепо! – корила себя вслух Катарина, однако настолько громко, чтобы ее мог слышать Гарсиа, но никто из прохожих, ибо все эти «нелепо!» были адресованы в первую очередь ему. – Во–первых, это незаконно. Во–вторых, у меня мало в этом опыта, а точнее я этим в жизни никогда не увлекалась. В–третьих, ты всего лишь сладость для крикливых детей, а не вор. А в-четвертых, оглянись, Гарсиа, – она театрально и трагично (по-гамлетовски) развела руками, – кого ты намереваешься грабить в этой деревеньке? Мастера по игрушкам? Или по праздничным шляпам?»
Однако девушку приводило в отчаяние не столько безвыходность ситуации, сколько бестолковое солнце, которое в этот особо невыносимо жаркий день избрало мишенью именно ее макушку. Куклу не меньше донимало огнедышащее светило. Закутившись от шеи и до пят в темный, непроницаемый плащ и укрыв сахарный череп широкополой шляпой, он медленно скользил по переулкам, молча слушая излияния своей ученой спутницы. Он даже не злился и не обижался на нее, сочтя, по-видимому, это ее естественным поведением. А солнце, низвергавшее на него водопады огненных лучей, только еще более будоражило в нем желание поскорее высвободиться из своей сахарной тюрьмы, которая, начав таить при первом же его недосмотре, может стать и его новой могилой. Так две не умеющие найти себе покой и пристанище тени, Катарина и Гарсиа, слонялись туда-сюда мимо уютных домиков, не находя ни одного заветного алмаза.
«Все – сворачиваемся, – вдруг скомандовала девушка. – В жизни нам не найти это сокровище в этой деревни вечного праздника Дня мертвых».
«А там этот никчемный алмаз очутиться не может?» – последовало ей в ответ. Катарина, уже начавшая теряться в собственных размышлениях из-за духоты, подняла глаза и посмотрела куда-то вдаль. К счастью, именно туда и указывала маленькая кукольная ручка. «К примеру, у того синьора», – продолжал Гарсиа.
Впереди, всего в нескольких десятках кукольных шагов от них, раскинулись громоздкие и тяжелые работы по строительству четырехэтажного дома. Отцом этого великана оказался некто Хорхе, а матерью – выгодная покупка и не заставившая себя долго ждать продажа акций одной преуспевающей компании. Богач, так кстати приехавший в эту деревенскую глушь, являлся к тому же большим почитателем отечественной науки и знал Катарину и ее покойного мужа не понаслышке, каждую неделю выписывая для себя журнал о достижениях современных изобретателей.
Разговориться с ним и завести непринужденную беседу у девушки получилось необычайно легко, незадачливого Хорхе не смутил даже ее загадочный и низенький спутник в огромной шутливой шляпе, каждую минуту что-то недовольно шептавший себе под нос. Гарсиа, как его более известные и благородные предшественники из Шервудского леса, не терпел людей в выглаженных костюмах и с дорогими наручными часами, то бишь богатеев. Но на этот раз бандит не планировал раздавать награбленное нуждающимся, потому что ставил себя в их ряду на первом месте.
Итак, первое «добрый день» и «до скорой встречи» состоялось. К неимоверной радости и Катарины, и ее спутника, Хорхе узнал в ней, пытающийся отойти от мирских забот вдове, ее – Ученого с большой буквы. И, что стало следствием из этого уравнения, пригласил и великого ученого, и его причудливого «дружка» на чай на следующий день в соседнем с местом строительства небольшом, но премилом домике, где он пока расположился.