Сергей Аб
Нам нельзя остаться
Глава 20
Иногда одна голова лучше, чем две.
Особенно, если эти головы норовят укатиться куда подальше.
Виновен или нет – слова, совершенно неважные для казни. Этот вопрос уже решён, и я, словно молот в руках кузнеца, не могу противиться его воле. Но вопрос этот важен для меня самого, а потому я всегда дотошно выясняю, насколько человек, голову которого я собираюсь отделить от тела, заслуживает этого.
Тех же, чья вина была для меня под сомнением, и тех, кто был не виновен, я стараюсь исторгнуть из своей памяти.
Их было не много. Возможно, стоит рассматривать это, как своеобразный дар судьбы, что оберегала меня от ночных кошмаров после придания смерти того, кто не должен был попасть ко мне в руки.
Слава Богам, как правило, тот, кто стоял на самом краешке своей жизни хоть в чем-нибудь, да был виновен. Да если взглянуть в лицо очередному убийце – можно сразу на две казни насобирать!
Хотя, может быть, это всё лишь мои домыслы, которые помогли мне не сойти с ума от выбранного мною ремесла. В конце концов, ведь были и такие, в виновности которых было сложно разобраться даже после их смерти.
Например, лет шестьдесят назад, в городе, название которого я уже и не помню, совершилась именно такая казнь. Нет, я не помню ни города, ни погоды. Но эти глаза мне никак не забыть.
Это был ещё крепкий старик с пышной бородой и кустистыми бровями. Стояла зима, и народ от холода переминался с ноги на ногу, некоторые даже пытались занять себя танцами, но уходить никто не желал. Ещё бы! В тот день должны были казнить настоящего злодея – убийцу королевской лошади и “отчаянного бунтаря”. Поглядеть на такого отъявленного мерзавца хотелось всем. К слову, на бунтаря этот синеглазый старец совсем не походил – ни тот типаж.
Он стоял и дрожал от холода, смиренно дожидаясь своей участи. Одет он был не плохо, хоть и в его одежде присутствовали скользящие ноты бедности. Тогда в бумаге, что сопровождала задержанного, и которая повелевала казнить тем, или иным образом, не писали никаких подробностей. Их я узнал позже. Я думаю, так было даже лучше – моя совесть вцепилась в меня мёртвой хваткой ещё до того, как мой топор опустился на шею этого человека (в то смутное время, и в том мрачном городе для подобных казней был предусмотрен лишь варварского вида топор, с чем поневоле приходилось мириться).
Позже я узнал, что старик промахнулся, выпустив стрелу в открытом поле, по которому с полуденной прогулки вели королевского коня. Уж не знаю, что делали они оба на этом поле, но я знаю одно: если беда может случиться – она случается. Старика схватили, и потащили в темницу. Его нежелание идти добром списали на сопротивление. Все выдвинутые обвинения проистекали из того, что король страшно обозлился на старика, и прощения ему не смогло бы вымолить в тот день даже спустившееся с небес Божество.
По лицу можно многое сказать о человеке. Лицо же старца было добрым, с печатью обречённости от предстоящей смерти. Его глаза были светлые, ясные.
В последние минуты он всё же смог смириться со своей участью, а потому я выполнил свою работу с присущей мне бережностью к подобным людям. Я всегда оказываю её тем, кто этого заслуживает.
Смерть всё равно пришла бы за ними, так или иначе. Если не я, то другой выполнил бы за меня это грязное дело.
Были и другие случаи, и я стараюсь не задерживать в памяти подобное. Однако сегодня…
Это была девушка, да ещё и столь юная! Что могла она натворить, чтобы теперь смотреть на меня своими большими карими глазами?
На заплаканном, ещё совсем юном лице её застыл страх. Страх и обречённость. Её белые волосы спадали до плеч. Одета она была в платье с нехитрым узором, на котором, однако, я сразу заметил засохшие тёмные капли.
“Что же ты наделала, дитя?” – горестно спрашивал я себя.
У неё же на лице всё написано. Написано, что не могла она совершить дурной поступок, не позволила бы совесть. И когда меня спрашивают: откуда тебе знать, Зельборн, какова совесть этого человека? Я отвечаю: взгляни на его лицо и всё поймёшь.
Впрочем, сейчас я решил повременить с выводами. В жизни случается и не такое.
Невдалеке от эшафота я приметил повозку, с запряжённой лошадью. Совсем стража обленилась – два шага пройти не могут! Перетащить столь лёгкое тело до конюшни, откуда обычно везут тела умерших даже я бы смог.
Я подошёл к моей жертве, толпа одобрительно воспрянула духом. Сегодня, впрочем, вяло. Это внушало надежду. Как вообще можно радоваться смерти себе подобного? Особенно, если точно не знаешь, каковы причины и обстоятельства его скорбных деяний.
Она посмотрела на меня, на своего убийцу, и отвела взгляд вниз. Взяв у одного из стражника бумагу, я внимательно прочёл её.
Надо же! Она человека убила, да ещё как! Удар вазой для цветов, смерть от удара по виску. Это были два разных удара, но несчастный скончался на месте. Даже на бумаге были засохшие капли крови. Мерзость какая!
Я покачал головой и зашагал по ступеням. Казнить было велено верёвкой, и это одна из милостей, что была оказана этой молодой девушке.
Я подготовил петлю и проверил, всё ли исправно работает. Мой клинок, верный друг по освобождению безжизненных тел в змеиной хватке смерти, был на месте. Стража подняла девушку наверх, а затем оставила её с завязанными за спиной руками и покинула эшафот.
Вообще им полагалось стоять рядом, но все они бывалые – знают, что меня раздражает чьё-либо присутствие, а потому я всегда настаиваю на том, чтобы они стерегли проход внизу. Единение с жертвой стало моей традицией. Иногда пара-тройка фраз помогает тем, кто стоит у самого обрыва своей жизни, а эти болваны всегда имеют все шансы на то, чтобы всё окончательно испортить.
– Что же ты натворила? – тихо спросил я мертвенно-бледную девушку, надевая ей на голову петлю.
– Я убила человека, – так же тихо отвечает она.
Её голос под стать её лицу – невесомый и ещё не раскрывший всю свою красоту.
– Зачем ты это сделала? – допытывался я.
– Вы бледный, – заметила она, игнорируя мой вопрос. – Неужели вам тоже страшно?
– Да, – ответил я. – Но ты должна раскаяться в содеянном.
– Я не знаю, простят ли меня, – произнесла она, – Этот человек мёртв и мне тоже суждено умереть. Я не хотела, чтобы всё так вышло.
Я делаю вид, что рычаг не вполне исправен и пристально его изучаю.
– За что ты убила его? – прошептал я.
– Это вышло случайно, – глаза её стали мокрыми. – Он хотел ограбить, и, Боги знают, что ещё со мной сделать! Я… я просто не могла иначе. Он был пьян! Он достал нож, стал угрожать мне, а я…
Она заплакала. Толпа не оставила это без внимания – раздался свист и нетерпеливый рёв.
– Я улучила момент и ударила его вазой по голове! – горячо продолжила она, – Старинной, бабушкиной! А он… Он пошатнулся и упал, прямо об угол дома. Я испугалась, стала звать на помощь. Но когда помощь прибыла – она ему была уже ни к чему.
– О, Боги! – проговорил я скорее сам себе, обречённо мотая головой. – Как вы ко мне жестоки.
– У меня не было другого выбора! – из её глаз снова катились слёзы. – И если бы я не ударила его, то сейчас сама бы лежала на его месте в этой повозке.
– Что? – нахмурился я.
– Я видела, – проговорила девушка, – как его погрузили в повозку. В такую.
И она указала подбородком в сторону повозки, что стояла неподалёку.
– Неужели?! – хищно улыбнулся я и вскочил на ноги.
В голове моей вдруг вспыхнула идея, столь безумная, что я едва удержал равновесие.
Со временем, когда привыкаешь к возможности видеть то, что сокрыто от людских глаз, ты можешь попросту не заметить нечто вопиющее. Когда тебе уже стали привычными очертания мёртвой живности, а иногда и живности покрупней, то это становится обыденным и не столь интересным.
Вот и сейчас я оглядел местность и вдруг осознал, что в повозке, под грязной тряпицей лежал мёртвый человек. И если верить сбивчивому рассказу девушки, это был тот самый человек, что имел неосторожность напасть на неё.
Долго раздумывать над какой-либо идеей не в моём вкусе, а потому я воскликнул:
– Была, не была!
Глава 21
“Жителям Гонкоралла крупно повезло,
что в палачах у них такой славный парень, как я!
Когда ещё можно увидеть казнь на добровольной основе?!”
Любовь к драматизму в моём ремесле не уместна. Как минимум, потому, что на импровизированных помостах сцены его и так с избытком хватает. Я не горел желанием украсить свою попытку исправить ситуацию, я просто хотел сделать так, чтобы всё было гармонично.
А потому, нацепив на своё лицо холодное спокойствие, я подошёл к рычагу. Взгляд девушки, полный страха и отчаяния, проводил меня до рычага, одно рывок которого должен был проводить её в последний путь.
Я положил руку на рычаг и призвал на помощь всю свою силу. Люди, ожидающие в волнительном предвкушении, что вот-вот ещё одна жизнь оборвётся, затаили дыханье. Жизнь, ещё толком не начавшаяся. Жизнь, так глупо и грубо перечёркнутая случаем.
Ветер засвистел в напряжённой тишине.
– Что, чёрт возьми, происходит, – вдруг раздался нетрезвый голос издалека.
Головы повернулись в сторону доносившейся ругани.
Волна изумления прокатилась по толпе. Мертвец в повозке сидел. Тряпица всё ещё закрывала его лицо, однако голова его поворачивалась из стороны в сторону, будто бы в поисках света.
– Что за чёрт?! – раздался тот же голос, и руки его обладателя сдёрнули покрывавшую его ткань.
Некоторые в ужасе отпрянули назад, кто-то упал в обморок. Моя жертва тихо вскрикнула, но мне было не до этого. Крупные капли пота выступили на моём лбу, я наблюдал за происходящем молча, с деланным удивлением на лице.
Человек в повозке был бледен, лицо его было пухлым и грубоватым. На виске красовалась большая запёкшаяся рана, что не мешало ему обводить собравшихся людей глазами, изображая на лице недоумение. Одет он был прилично, но это впечатление портилось обилием крови на его одежде.
Наконец он двинулся к краю повозки и спрыгнул с неё, однако на ногах не устоял. Люди, в ужасе наблюдавшие за его действиями пятились назад. Человек с трудом поднялся, было видно, как тяжело ему было стоять из-за большого количества хмеля, что был в его организме. Он ещё раз огляделся. Мутный и хмурый взгляд его вдруг прояснился, остановившийся на эшафоте.
– О, вот ты где! – неопределённо произнёс он и двинулся в его сторону.
Народ, словно снег от кипятка, расступался.
Он брёл вперёд, и его шатающаяся походка давала повод усомниться в том, что он сможет добраться до эшафота. Но ему это удалось.
Стража, которая должна была бы схватить его и отправить к целителям, в животном ужасе ретировалась.
На ступенях он споткнулся, и упал. Дальше он передвигался строго ползком.
Когда ступени были преодолены, мертвецки пьяное тело поднялось на ноги. Казалось, все глаза мира, включая мои собственные, были прикованы к этому дурно пахнущему существу.
– Что это вы тут затеяли? – раздался снова его требовательный голос.
– Здесь проходит казнь! – ответил я, сквозь стиснутые зубы.
Пот градом катился по моему телу, я был близок к обмороку.
– Казнят эту девочку? – снова спросил он. – Что же она натворила?!
– Она… – я театрально впадаю в ступор. – Убила…тебя?
Он разразился неприятным, мерзким хохотом, от которого у меня пошли мурашки, хоть я и знал, что это произойдёт.
– Оставьте её в покое, мучители проклятые! – с этими словами пьяное тело подошло вплотную к оцепеневшей девушке, её расширенные глаза, не мигая, смотрели на него. – Она ни в чём не виновата.
Руки пьяного человека потянулись к шее девушки.
И тут я всерьёз испугался. Предвидеть поведение столь юного существа я не мог, да и времени у меня на это не было. В тот миг, когда она всем телом инстинктивно дёрнулась назад, я дрогнул. Сделав она ещё пару шагов назад, она оступилась бы и эффект от верёвки был бы ничуть не хуже, чем тот, что предусматривал рычаг.
– Стоять! – рявкнул я, и она повиновалась, хотя я видел, насколько противно ей было прикосновение этого человека.
Оба замерли, а я, воспользовавшись моментом шагнул к ним. Мне и самому было тяжело поднять свои собственные руки, однако пришлось преодолеть и это. Я ослабил петлю и снял её с головы девушки. Она переводила недоумевающий взгляд то на меня, то на застывшего человека, с большим красным пятном на виске.
– Но ведь ты был мёртв! – тихо произнесла она.
И вдруг сзади раздался обиженный возглас:
– Эй! А как же казнь?
В моём уставшем мозгу вспыхнула мысль развернуться и наброситься на того, кто произнёс эти слова. Но вместо этого случилось следующее.
Пьяный человек встал на место девушки, и продел петлю на свою шею.
– Если кто и заслуживает казни, – спокойно произнёс он, несколько раз громко икнув. – То это я.
– Но почему? – громко спросил я, чтобы мой вопрос был хорошо слышен.
– Это я пытался её убить, – беззаботно проговорил он. – Ограбить и убить. Мне нет прощения, а потому я прошу привести казнь в исполнение. Моя душа нуждается в спасении!
Толпа вспыхнула. Загалдели удивлённые, восхищённые, даже радостные голоса. А я, на всякий случай, затянув петлю потуже, развернулся.
– Люди Гонкоралла! – я развёл руки в стороны. – Казнь состоится!
– Ура! – восторженно подхватила толпа.
Немедля больше ни минуты, я подошёл к рычагу и положил руку на его ручку. Силы мои были на исходе, но по традиции я должен был задать этот вопрос:
– Твои последние слова?
– Прости меня, дитя! – проговорил он, глядя на всё ещё остолбеневшую девушку.
– Да простят тебя Боги! – отозвался я, дёргая за рычаг.
Тело пьяного человека рухнуло вниз. Ещё с полминуты его ноги беспомощно барахтались, а рот изрыгал соответствующие его положению звуки. А потом он затих и в этот же миг я упал на колени и едва не лишился сознания.
– Что с вами? – голос девушки был рядом, но я не видел её. – Вам плохо?
Сознание моё пошатнулось, лавируя на тонкой грани между небытиём и явью.
Я показал жестом, что со мной всё в порядке, а затем мне, и правда, стало легче. Я встал.
Народ изумлённо наблюдал.
– Должно быть, – громко ответил я на словно бы заданный и повисшей в воздухе вопрос, – мне нужен отдых.
И этого хватило. Люди стали расходиться по своим делам, площадь быстро пустела.
Я срезал верёвку своим ножом. Пыхтя от тяжести, тело снова положили в повозку.
– Чёрт побери! – услышал я голос стражника, что тащил тело. – Если он снова очнется, я сам прикончу этого гада!
– Верно говоришь! – поддержал его второй голос. – Совершенно бессовестное поведение! Умер, так будь любезен – веди себя соответствующе!
И только я облегчённо выдохнул, как заметил вдалеке тёмно-синюю мантию. Снова он!
– Что произошло? – спросила меня девушка, отвлекая меня от разглядывания неприятного гостя.
– Правосудие, – загадочно ответил я, разрезая верёвку на её руках. – Вы свободны.
Когда я снова бросил взгляд поверх голов, синего силуэта уже не было.
И не дожидаясь дальнейших вопросов и предположений, я развернулся и нетвёрдой походкой зашагал прочь.
Глава 22
На столе были разложены самые редкие цветы, травы, и глаза. Я как раз перебирала всё это, когда в дом ввалился Зельборн. Он открыл дверь и застыл на пороге, словно бы сомневался, туда ли он попал. И только когда он прислонился к дверному косяку, я поняла, что дело не чисто.
– Что случилось? – возмущённость в моём голосе была совсем не к месту, но нельзя же так сразу из одной переделки попадать в другую!
– Всё отлично, – проговорил он.
– Ага, отлично, – я подошла к нему ближе.
Нет, правда. Мои глаза меня никогда не обманывают, опять куда-то влип!
– Ну, хорошо, если так, – проговорила я, – А то мне было показалось, что это тебя казнили вместо того, кого следовало бы.
– А что это ты свои богатства перебираешь? – глаза на его бледном лице превратились в две полоски, – Что-то стряслось?
Я махнула рукой, быстро убирая свои сокровища обратно по узлам, да полкам. Верно подмечено – стоит мне немного перенервничать, как мои руки сами собой хватают ценные ингредиенты моего ремесла и остановить меня бывает крайне сложно. Я могу часами сидеть и разглядывать их, это успокаивает меня.
Зельборн лишь смеётся над моей привычкой, а сам чуть что – сразу с духами языками метёт (или чем там, у бестелесных, принято мести). И хоть польза была бы от этого, я бы поняла, а так…
Зельборн, словно призрак, прошёл по комнате и сел на своё законное место, чтобы перевести дух.
Оценив ситуацию, я сунула ему под нос большую кружку морса, предварительно добавив пару слов силы в её содержимое. С меня не убудет, а вот и без того чахлому некроманту это сейчас необходимо. Затем я подкинула пару дров в печь, да поставила котёл на огонь.
– Ну, рассказывай, – проговорил он вдруг фразу, которая едва не сорвалась с моего языка.
– А что рассказывать? – пожала плечами я. – Дрова подорожали, слышал?
– Нет, – равнодушно отвечает он.
– Нескольких лесников какие-то существа растерзали, – пояснила я. – Сегодня узнала.
Некромант лишь покачал головой.
– Ко мне сегодня приходил маг со дворца, – невзначай продолжила я. – Говорит, что мы у него на крючке.
– Вот бездна! – ругнулся Зельборн. – В синей мантии который?
– Нет, – ответила я. – В белой. Какая разница? Хоть вообще без мантии! Хорошее не может длиться долго.
–Значит и правда пора, – рассеянно проговорил он.
Я вкратце рассказала подробности сегодняшнего визита Нэнтрикса, что, впрочем, нисколько не прояснило общую картину.
Зельборн в свою очередь поведал мне о проделанной, хоть и героической, но очень опасной затее. И о том, что опять за ним наблюдал некто в тёмно-синей мантии.
–Ты понимаешь, – отчитывала я его. – Что именно этого от тебя и ждут! Чтобы ты выдал своё некромантсткую сущность!
– Судя по всему, – успокоил меня он. – Им и так уже многое известно.
– Им? – уточнила я. – Почему ты думаешь, что это не один и тот же человек?
– Тот, которого описываешь мне ты, – сказал Зельборн, – другой.
– Но ведь ты не видел вблизи ни того, ни другого! – возмутилась я.
– А много ли для этого нужно? – улыбнулся он. – Пару летающих насекомых, да и всё!
На такое я могла лишь оценивающе кивнуть.
– Тот, что бывает у меня на казне, молод, – продолжал вещать он. – Светловолосый и худощавый.
– Что ж, – подвела я итоги. – Тогда выбора у нас не остаётся – завтра же отправляем осматривать, эти твои стоки.
– Это не мои стоки! – отзывается Зельборн. – Почему не сегодня?
– После вчерашней ночи я и носа не высуну за стены города! – отвечаю я. – А если мне ещё раз доведётся тащить твоё бренное тело на себе, я…
– Под покровом ночи, – с тоном знатока настаивал он на своём, – нас не будет видно.
– Нет, Зельборн! – запротестовала я, – Стены Гонкорала не настолько хорошо охраняются, чтобы вновь рисковать. Завтра утром мы выйдем из города. И если кто-нибудь улучит нас в том, что мы хотим побыть одни – предоставь этого человека мне.
– Этого я и боюсь, – отозвался он. – Ты как колокол – попробуй останови!
Я грозно глянула на Зельборна и он умолк. А не умолк бы – я бы и стала “колоколом”.
Суп в котле был почти готов.
– Да ты на себя посмотри! – проговорила я, помешивая поварёшкой суп. – Тебе не в стоки лезть, а сразу в гроб!
Зельборн фыркнул.
– Завтра на рассвете, – повторила я.
– Ладно, – нехотя согласился он. – Я бы так не торопился, если бы мне не хотелось оставить с носом этого толстого гада!
Я рассмеялась.
– Мне тоже хочется, Зельборн, – отозвалась я. – Мне тоже.
– А это что? – вдруг послышался его возмущённый голос, – Рыба?!
– Ах да! – спохватилась я, вынимая с полки чудом уцелевшую половину принесённой Винрантом рыбы. – Это тебе!
– Вот здорово! – обрадовался он.
Я поставила блюдо разогреться, на решётку рядом с супом.
– Мне всё больше и больше нравится этот тип! – продолжает Зельборн. – Почаще бы он нас навещал!
– А вот тут вынуждена тебя огорчить, – осадила его я. – Больше мы его не увидим.
С минуту в комнате воцарилось скорбное молчанье.
– Ну и бездна с ним! – вдруг заметил Зельборн оживившемся голосом. – Мы вот-вот снимемся с якоря, и прощай Гонкоралл!
– И тогда, – мечтательно глядя в окно, продолжила я его мысль, – мы отправимся в далёкое странствие, как и раньше. Будем долго трястись в карете, на пути в новый город. Найдём себе новый дом, и проживём ещё добрых тридцать лет, прежде, чем пуститься в новое путешествие. Ах, как это романтично, Зельборн!
– Ещё бы! – усмехнулся он. – В бездну этот Гонкоралл, с этими придворными магами, алчными толстосумами и бесконечными лабиринтами улиц! Мы ведь не вчера родились, Анимара! Они все одинаковые, все! Есть только мы, и важнее этого ничего нет!
– Ах, Зельборн! – воскликнула я, зажигаясь от не свойственного ему красноречия, – Какая восхитительная речь! Говори так почаще!
– Ну, нет уж, – сконфузился он.
И мы слились в долгом и одухотворённом поцелуе, а чёртов суп стал выкипать так не вовремя, сильно шипя на нас за нашу нерасторопность.
