Сергей Николаевич Прокопьев
Афганский синодик
Афганский синодик
В Димитриевскую родительскую субботу Николай Сергеев поднялся рано утром и пошёл в церковь. Под плащом был пиджак с орденом Красной Звезды. Собираясь в церковь, почему-то решил: «Надену». Накануне вечером позвонил двоюродной сестре Марии, она сказала, что в одну поминальную записку можно вписать десять-двенадцать имён. У него получилось шесть записок. Одна с родственниками, остальные заполнил однополчанами. В церкви, в свечной лавке подал записки, купил одну большую свечу, семьдесят две маленькие, начал их ставить.
– Вы весь канун займёте! – сделала замечание подошедшая женщина. – Другим не останется.
Николай пропустил замечание мимо ушей. Женщина пожала плечами, свою свечу ставить не стала, положила на канун. Николай ставил свечи одну за другой. Зажигал, поднимал голову к большому Распятию, что стояло за кануном, говорил про себя: «Господи, упокой душу…», – крестился, втыкал свечу, зажигал от неё следующую: «Господи, упокой душу…»
За месяц до этого на похоронах дяди запали в сердце слова священника. Перед отпеванием он сказал, что усопший за гробом уже ничего не сможет сделать для своей души, а мы, здравствующие, молитвами облегчаем его участь. Душа человека, отошедшего от мира земного, чувствует молитвы, возносимые за неё с любовью, благодарна тем, кто произносит их. Души усопших молитвами живых получают утешение и приближаются к Царствию Небесному. У Иисуса Христа нет мёртвых, мы, как клеточки живого организма, взаимосвязаны тысячью невидимых нитей. Живые молятся за усопших, угодившие Богу усопшие пламенеют в молитвах за живых…
За поминальным столом Николай сидел рядом с двоюродной сестрой Машей. Мать Николая про неё говорила: «Маша у нас боголюбивая». И добавляла: «Есть в кого – в мать, сестра моя Варвара такая же была!» Маша на вопрос Николая объяснила: поминая, нужно подавать записки на проскомидию, заказывать панихиды.
– И келейно обязательно молись.
– Это как?
– Дома. Я тебе посоветую составить список, синодик так называемый, в который внеси имена, кого хочешь поминать. Поминай дома, а в церкви подавай записки. Особенно в поминальные дни.
– На Радоницу?
– Не только, кроме родительского дня после Пасхи есть ещё шесть родительских суббот в году. Через две недели Димитриевская. Церковь в этот день особо поминает всех погибших воинов.
– Во! Это как раз мне.
Вернувшись с поминок, Николай, не откладывая в долгий ящик, достал толстый альбом с армейскими фотографиями, включил компьютер, создал файл с названием «Синодик» и начал листать альбом… Первые его страницы заполняли фото, сделанные в Нижнем Новгороде. Их дивизия была оттуда, тогда ещё Нижний назывался Горьким…
Десять лет назад Николай на День Победы поехал в Нижний Новгород. Позвал его в гости однополчанин Виталька Вербицкий. Девятого мая пошли на кладбище. Виталий повёл по могилам. Пили у памятника командиру батальона, на могилках двух командиров рот, солдат-однополчан. Не нашли командира взвода артиллеристов.
– Никак не могу запомнить, как к нему идти, – сетовал Виталий.
Это были те, кого хоронили в цинковых гробах. Зашли на три недавние могилки. Зампотех батальона умер после второго инфаркта. Приехали с женой из магазина. Вышли из машины, он почувствовал слабость. Жена кинулась к нему: «Что?» – «В груди печёт». Она схватила сумки: «Сейчас занесу…» Пока бегала, вызывала «скорую»… Начальник штаба попал в психушку. Здоровый, крепкий мужик. Вдруг начались наваждения, панический страх. И загремел в весёлую больницу, откуда не вышел до смерти…
Помянули всех и не по разу водкой, а вот пойти в церковь, заказать панихиду – никто не подсказал, а сами и не подумали.
Николай первыми в синодик записал тех, кого поминали на кладбище в Нижнем Новгороде. С ними входил в 1980-м в Афганистан, обустраивал гарнизон под Тулуканом, куда отправили их роту, дивизия дислоцировалась в Кундузе… Николай перелистывал альбом, кого-то помнил ярко, чьи-то имена стёрлись. Витя Плотников на фото стоял в парадной форме в пол-оборота к объективу, дурашливо выпятив грудь. Снимался ещё в Союзе, в учебке. Нос картошкой, большие улыбчивые губы. Где-то в альбоме должно быть фото, на котором они с Витей в халатах, чалмах, на обороте снимка Витей размашисто написано: «Братаны-басмачи».
Виктор был сержантом, Николай – старшиной роты. Виктор прибыл в гарнизон месяца на четыре позже Николая, как-то разговорились после ужина, и выяснилось: отцы у них из одной деревни – Николаевки Верхне-Чебулинского района Кемеровской области. Ни одному, ни другому не довелось побывать на родине предков, а всё равно земляки, что с особым чувством осознавалось под небом Афганистана.
– В Мариинск ездил к тётке в семьдесят восьмом, – рассказывал Виктор, – городок маленький, но пиво делали класс! Тётка звала съездить в Николаевку, на кладбище сходить, деревню посмотреть, наших там никого не осталось, но дом деда, говорят, стоит. Да не получилось сгонять туда.
– Может, мы с тобой родственники? – шутливо предположил Николай.
– Ага, братаны по соседскому плетню.
– Тоже родство.
После того разговора они сблизились, и Николай стал брать Виктора на операции, где требовались люди надёжные, и чтоб язык умели держать за зубами. Операции относились к разряду партизанщины.
Это не входило в прямые обязанности воинов танковой роты, поэтому командиру дивизии докладывали по факту, не вдаваясь в детали. Ночными вылазками не позволяли басмачам чувствовать себя вольготно, предотвращали их нападения, старались предупредительными действиями снизить боеспособность банд, что базировались в данной местности.
Ходили на операции офицеры и надёжные бойцы. Переодевались под местных: халат, на голове чалма, на ногах – носки и калоши. Калоши – самая обувь, во-первых, афганцы носили их зимой и летом, во-вторых, не гремят, как сапоги, мягкий шаг. Тесную связь с тулуканским гарнизоном держал Хаким, командир взвода разведки Афганской армии, соединение которой стояло в Тулукане. Хаким учился в Советском Союзе, хорошо говорил по-русски.
В тот раз Хаким получил информацию: в Тулукан должен тайком прийти главарь одной из крупных банд, что постоянно вела бои при проводке автоколонн, идущих на Файзабад. Банда успешно орудовала на участке Кундуз – Тулукан – Кишим. У главаря в Тулукуне был дом, семья. Хаким планировал захватить его и попытаться склонить к сдаче банды, переходу её на сторону Афганской армии. Тем самым превратить врага в союзника. Экономический резон у главаря к такой метаморфозе был. Местный бай, он имел крупный надел земли в окрестностях Тулукана. Да толку от него оставалось с гулькин нос. В результате боёв посевы уничтожались, тогда как действуй он со своими бойцами в составе Афганской армии, можно охранять свою землю. Хаким надеялся этим доводом убедить противника. Кто-то из бандитов за хороший куш сообщил о тайном визите главаря домой с минимумом охраны. Шанс для захвата – лучше не придумаешь…
Ходили на такие операции двумя группами по десять-двенадцать человек (в случае засады, одна прикрывала другую), приближались к объекту с разных сторон. По детальной карте Тулукана намечали маршруты. Вели группы афганцы. Только они могли ориентироваться в ночи. Двигались гуськом, впереди афганец, за ним русский, опять афганец и так далее… Темень страшная, хоть ножом ночь на пласты режь. Перед носом ничего не разберёшь. Если вдруг сталкивались с кем-то из местных, в разговор вступали афганцы… Связь между группами велась по рации, была у них маломощная, на батарейках. Зажужжало на груди – слушай…
Хаким подвёл группу к дому главаря банды. Связались по рации с группой прикрытия, та заняла позицию с другой стороны дома. В случае заварушки, она должна отсечь пути отхода бандитов, не дать никому ускользнуть за подмогой. Дом охраняли четверо часовых, как правило, с ружьями и автоматами. На шее автомат, в руках дробовик, если что – первый выстрел из него, площадь поражения большая, какая-нибудь картечина да заденет нападающего, а уж потом в ход идёт калаш.
Хаким отдал команду своему разведчику Матину бесшумно убрать двух часовых, что стояли на крыше со стороны ворот. Не доведись Николаю самому видеть, как Матин метал ножи, по сей день считал бы: в кино монтаж и байки для наивных, когда брошенный рукой нож на раз валит здоровенного мужика.
Однажды они попросили Матина провести мастер-класс для офицеров роты. На территории гарнизона стоял старый разваленный без крыши афганский дом. Приличной площади. В нём и собрались офицеры. Принесли широкую доску метра полтора длиной, нарисовали мишень – контур человека во весь рост. Матин отошёл в дальний конец комнаты. Головой вопрошающе кивнул, дескать, куда попасть. По-русски он не говорил, немного понимал.
Мужики есть мужики, что там сердце заказывать или другую прозаическую область.
– В яйца! – ткнул пальцем кто-то.
Матин улыбнулся, и нож стрелой вонзился между ног, в самую точку схождения линий.
– В голову, – последовал новый заказ.
Короткое движение руки, узкое лезвие сверкнуло на солнце и впилось в центр кружка головы.
Матин метал из любого положения. Сел, ноги под себя, в руках пусто. Можно рисовать картину: мусульманин погружён в думку за жизнь. Лицо бесстрастно, окружающее ни на копейку не интересует. Доля мгновения и нож снова в мишени. Ножи держал на широком поясе, что афганцы носят под халатом. Одинаково хорошо метал, что правой, что левой рукой, она ныряла под халат и… цель поражена. Ещё один трюк. Показав на свою шею, Матин встал на четвереньки, боком к мишени, нож валяется на земле.
– Ему главное дотянуться, – прокомментировал Хаким. – А дальше только пуля может остановить.
Неуловимое движений – никаких прицеливаний – и кованая сталь смертельно пронзила шею условного противника. Матин встал спиной к мишени, рука с ножом пошла вместе с поворотом головы… И снова не осталось шансов у жертвы…
Николай вызвался попробовать. Матин подал тяжёлый с отполированной деревянной ручкой нож, лезвие заточено с одной стороны. Николай бросил и чуть задел край доски… Метнул второй раз, опять мимо.
– Тебе только по танкам метать! – прокомментировал ротный.
Матин заулыбался, что-то сказал. Хаким перевёл:
– Предлагает вместе бросить.
Матин взял руку Николая с ножом, отвёл для броска.
– Вовремя отпусти, – предупредил Хаким.
Нож попал в грудь мишени. Николай вытащил нож, поцокал языком, пробуя пальцем сталь.
Матин заговорил по-своему, Хаким пояснил:
– Предлагает сделать для тебя, он закажет хорошему кузнецу.
Николай отказался, в Афгане такой нож не нужен, в Союз не провезёшь, отберут при досмотре…
Часовых у дома главаря надо было снять без выстрелов, чтобы не всполошилась охрана. Матина подсадили, он перемахнул через дувал и скрылся в темноте. Минут пятнадцать не подавал о себе знать. Николай уже стал нервничать. Наконец Хаким дёрнул его за руку.
Матину Хаким приказал следить за двумя оставшимися часовыми, что стояли по другую сторону дома, если что пойдёт не так, снять их ножами. А они пошли в дом, ворота Матин открыл изнутри. Хаким предупредил до операции: главарь будет на левой стороне дома – мужской, женская половина справа в афганских домах, оттуда никакой опасности. Так и оказалось, даже после выстрелов, женская половина никак не отреагировала.
В доме находился главарь банды и трое его помощников. Всё произошло настолько быстро, бандиты не успели дёрнуться, как оказались под дулами автоматов. Помощниками главаря, как сказал Хаким, были старейшины. Но за бородищами азиатов поди разбери их возраст. Хаким, с пистолетом в руке, стал что-то спрашивать у главаря, тот упрямо замотал головой «нет». Хаким прострелил ему одну ногу, затем вторую. Направил ствол в голову. Главарь зло прокричал. Видимо, обидное. Хаким выстрелил в лоб.
Позже Хаким скажет, что склонить к переходу мог только главаря, работать с помощниками не имело смысла. С двоими покончил сразу – выстрелами в голову. Третьему, бросая что-то резкое в лицо (подумалось, мстительное), прострелил колено, видимо, хотел, чтобы помучились перед смертью, потом – руку. Затем жестом приказал своему бойцу добить пленника.
О судьбе Хакима Николай узнает после дембеля. Хаким был человеком смелым и решительным. Однажды в одиночку с мелкокалиберным пистолетом испанского производства ASTRA преследовал нескольких душманов. Не побоялся. Двоих застрелил, одного взял в плен, один удрал. В фотоальбоме у Николая было несколько снимков с Хакимом. По-восточному красивый мужчина, мужественное лицо. Воин. Его дом стоял в центре Тулукана. Через два года после того как Николай демобилизуется, бандиты в ночной вылазке забросают дом Хакима гранатами. Погибнет хозяин и вся его семья. Матин уйдёт из Афганской армии, создаст свою банду и будет действовать на севере от Тулукана. Оказывается, он примкнул к Хакиму по соображениям родства, был каким-то его родственником, а до этого воевал заодно с душманами. И снова переметнулся на их сторону.
Месяца через два на ночной вылазке Виктор спас Николая. По узкой улочке Тулукана они шли последними в группе, видимость ноль. И вдруг Николай от богатырского толчка полетел на землю, рядом упал Виктор и тут же над ними просвистели пули, заговорил автомат, за ним другой. Виктор с колена начал отвечать басмачам. К нему присоединился Николай.
– Уходим! – раздался в темноте голос ротного.
Они побежали обратно.
– Слушай, братан, а как ты просёк этого бандита? – спросил Николай, когда вернулись в гарнизон. – Я вообще не понял, что к чему, вдруг лечу…
– Увидел тень на крыше. Как раз напротив нас.
– Ну и глаза у тебя! Как у совы! Если бы не ты…
Сам Николай только и смог – сохранить тело Виктора, не дать на поругание. Да и то не совсем… Это было днём, они попали в засаду на дороге. Басмачи прижали к горушке, «небольшой балде», как говорил ротный. Слева от «балды» тянулась зелёнка, там был арык. Виктор прикрывал фланг, граничащий с зелёнкой. Николай услышал, как замолк его автомат. Посмотрел в ту сторону, ничего не понял и снова начал стрелять из-за колеса БТР по басмачам, что залегли метрах в ста пятидесяти за дорогой. Они хотели подойти вплотную, Николай не давал им поднять голову.
Когда посмотрел в сторону Виктора, сначала глазам не поверил: двое наших солдат волокли его за руки в сторону зелёнки. Откуда они взялись? И тут же дошло: басмачи переодетые. Дал в их сторону пару очередей. Они бросили Виктора и рванули под защиту зелёнки. Одного Николай зацепил, тот побежал прихрамывая.
Басмачи начали уходить, лишь раздался в небе грохот вертушек. Вертолёты дали два залпа. На этом бой закончился.
Виктор лежал на спине. Пуля попала в щёку. Даже под огнём басмачи думали о барыше, правого уха у Виктора не было – отрезали для получения денег за убитого шурави.
Николай набрал в синодике: «Виктор». И чуть было не добавил ниже: «Инсор». Вовремя остановил руку. Какой Инсор? Нет такого христианского имени…
Хадиев прилетел в гарнизон на вертолёте из Кундуза, представляясь, назвал татарское имя и тут же добавил:
– В дивизии звали Иваном.
Так и пошло. Механиком Инсор-Иван был классным, и в бою видел вокруг себя на триста шестьдесят градусов. Было дело, под огнём траки у БМП ремонтировал. Николай, если имелся выбор, предпочитал на операции ездить с Хадиевым.
Вспоминая Инсора, видел ту рыбалку. Среди войны вдруг случился праздник. Вот уж подурачились пацаны-солдаты, да и он, тридцатилетний дядька, не отставал от них. В арыке, что протекал вблизи гарнизона, никакой рыбы не водилось, зато километра через три он впадал в хорошую рыбную речушку. В тот день Николай решил разнообразить порядком надоевший солдатский рацион деликатесом – свежей рыбкой. Командир батальона не мог не предупредить, давая добро:
– Только смотри там!
Николай после обеда отобрал пяток солдат, запрыгнули в БТР и стартанули.
Рыбалка не с удочкой и поплавком, червячок в качестве наживки – забросил и жди поклёвки. Некогда прохлаждаться-загорать под палящим солнцем Афганистана. Подход к путине сугубо военный, почти по схеме: упал – отжался. Наживка из разряда – кричи ура, кидай гранату. Ураканьем не стали оглашать процесс заброса снасти, пару гранат швырнули в поток. Ошарашенная акустическим ударом рыба, она походила на форель, показалась на поверхности. Килограммов пять всплыло.
С победным гиканьем воины бросились в холоднющую воду собирать улов. Солдаты хватали рыбу, бросали на берег, бросались ею. Ну как же не пошалить в своё удовольствие. Двое устроили водное поло, отдавали друг другу пасы рыбиной, прежде чем швырнуть на берег. Глубина с метр. Вода обжигающая. Это не останавливало. Окунались с головой, плавали, подбадривая себя сочными матерками. Над рекой стоял гвалт.
– Ванька, лови! – то и дело кричали Хадиеву, он собирал в ведро рыбу на берегу. С силой швыряя форель, норовили использовать Инсора в качестве мишени.
Николай не останавливал солдат, он и сам, прежде чем схватить рыбу, плюхался с головой, снова и снова получая возбуждающий удар холодом. Сверху нещадно палило солнце, давило жаром, восторженным контрастом встречала ледяная вода.
– Может, ещё гранатку бросим! – предложил Хадиев.
– Прямо сейчас, чтобы получилось, как в том анекдоте: всплыли три карасика и два водолазика?
В этот момент со стороны кишлака раздались автоматные выстрелы. За рекой, метрах в двухстах от берега, стоял этакий афганский хуторок. Как раз напротив места, где рыбу глушили. Оттуда ударил автомат. Затем кто-то саданул из бура, эта английская винтовка в хороших руках била прицельно на километр и более. «Похоже, не басмач-одиночка», – подумал Николай, он был ещё в воде и первым делом посмотрел за спину. Афганцы могли отвлекающе стрелять с одной стороны, ты в ответ туда стволы направляешь, а дальше ситуация по пословице: «Где не чаешь, там получаешь!» Басмачи с тылу открывают плотный огонь. На этот раз позади никого не было.
– В машину! – крикнул солдатам.
Автоматы лежали на берегу, Николай схватил свой и вместе с бойцами побежал к БТР. Ничего не стоило на нём переправиться через речку и двинуть на хутор, но глупо было рваться в бой, никого из басмачей они, это девяносто девять процентов из ста, не застанут. Те спокойно уйдут в горы, окружающие кишлак, и растворятся под их защитой.
Хадиев не бросился со всеми к БТР, схватил автомат, упал за камень и очередь за очередью начал отправлять за арык.
– Ваня, в машину! – кричал Николай. – Быстро! Уходим!
Хадиев с ведром рыбы прыгнул в люк.
– Ты чё?
– А вдруг гранатомётчик.
Это Николай должен был предусмотреть сам. Инсор старался сбить басмачей с прицельного огня, помешать гранатомётчику, если он был среди них, занять позицию, подождать пока шурави сядут в БТР и выстрелить.
Хадиев так и погиб на операции под Кунудузом. Гранатомётчик подбил танк, сгорели трое. Николай узнал об этом, вернувшись из отпуска. Останки танкистов, как сказал ему знакомый старшина в Кундузе, опознать перед отправкой «груза 200» не удалось. Неизвестно, кого хоронили родители Инсора на кладбище под Казанью: его или Пашу Савельева, а может, Игоря Васильева…
Николай долго думал, как писать? Сестра Мария сказала, что в записках, все должны быть крещёные. И вдруг «Инсор»…
На ту рыбалку они фотоаппарат не брали. Зато осталось фото, сделанное сразу после неё, уже в гарнизоне. Фотографировал Игорь Васильев, командир экипажа. Инсор на снимке по пояс голый, руки широко разведены, и в каждой по рыбине.
– Война всех нас окрестила, – разглядывая фото, сказал вслух Николай, и пальцы его коротко пробежали по клавиатуре компьютера: «Иоанн», следом набрал в синодике: «Павел, Игорь».
Недавно в интернете в «Одноклассниках» Николая нашёл Андрюха Горохов, весёлый парень из Рыбинска. Он переписывался со многими боевыми товарищами. Сообщил о тех, кто умер или погиб на гражданке. Ещё в конце восьмидесятых убили в драке Лёшку Запольского. Толика Репина нашли задушенным. Он в девяностые годы спился. Застрелился ещё один Толик – Завьялов. «Или помогли», – написал Горохов. Толика, надёжного, рассудительного парня, в армию призвали сразу после техникума. В середине девяностых, как написал Горохов, Толик занялся строительным бизнесом, два года назад застрелился…
