Сергей Николаевич Прокопьев
Афганский синодик
К одному из своих писем в «Одоклассниках» Горохов прикрепил фото командира взвода Жору Светличного – в парадном кителе с лейтенантскими погонами, под снимком информация о боевом пути танкиста и его гибели в боестолкновении с душманами. Снимок Горохов скачал с сайта военного училища, которое окончил Жора. Николай подумал и решил не писать Горохову о реальной истории гибели Светличного. Раз не в курсе, то и ни к чему знать. Николаю о гибели Жоры рассказал Саня Орлов. Через год после отъезда Николая в Союз в гарнизоне началась чехарда с командирами. Командир батальона уехал в академию, исполнял его обязанности начальник штаба, который чаще сидел в Кундузе, чем в гарнизоне. Без жёсткой руки комбата офицеры расслабились. Как чувствуя, что такое не исключено, комбат перед отъездом взорвал самогонный аппарат. Был такой нештатный агрегат в гарнизоне, которым пользовались не часто и строго по разрешению комбата. Однако с его отъездом офицеры и без самогонного аппарата находили возможность по вечерам устраивать в гарнизоне карточно-рюмочный дом. Авантюристичный Жора однажды на спор ночью пошёл по руслу реки из охранения моста (стоял по дороге в Тулукан) в гарнизон. Дескать, я такой агент 007, что пройду незамеченным через все посты. Подошел к охранению гарнизона со стороны реки и получил пулю от своих.
В эту печальную историю Николай не стал посвящать Горохова, зато написал ему о Сане Орлове… И послал фото, на котором Николай и Орлов сидели на броне Саниного Т-72. Саня называл свой танк «Тигром». На башне нарисовал тигриную морду. Командир батальона ворчал: «Какой-то цирк у нас!» – но ворчал не сильно! «Тигр» воевал достойно.
С Саней Орловым, лейтенантом-танкистом, они воевали полгода. И сдружились навсегда. После первого своего боя Саня честно признался Николаю:
– Когда началась заварушка и вспыхнул впереди бензовоз, ударил с горы пулемет, только тогда понял, насколько здесь серьёзно! Вроде не пацан-первогодок, столько лет в училище воевать учили, а тут мандраж в коленках!
Николай хотел было поинтересоваться: «Не пожалел, что в штабе не остался?» Но не спросил, сдержался. Орлов сам сказал:
– В голове промелькнуло: вот дурбень, окопался бы в штабе и никаких стрессов.
Саня попал в Афган после танкового училища. Сам напросился. Объяснил Николаю так:
– Думал: раз я воин и есть война, а Родина говорит «надо», буду последней сукой, если не возьму под козырёк!
Оставил дома беременную жену. В Кабуле, как прилетел в Афган, встретил однокашника по училищу, на два года раньше выпустился. Вместе играли за сборную училища по баскетболу. Однокашник стал зазывать Саню в штаб:
– Не дури, давай к нам, оставайся! Командиру представил тебя должным образом, он даёт «добро», как раз есть вакансия!
Кипучая Санина натура требовала реальных боевых действий. Быть на войне и просидеть в штабе – не его тема.
– Куда ты лезешь? – убеждал однокашник. – Кому это надо? Хочешь в цинке домой вернуться?
Ни с кем из друзей не было Николаю так хорошо, как с Саней. И когда начинал сыпать шутками, смеяться… Здорово он умел смеяться. По-доброму! И когда пел… Да и просто посидеть с ним, покурить, помолчать было хорошо… Солнечный человек! И по жизни, если надо помочь кому, не будет мелочно прикидывать-высчитывать – как бы самому боком не вышло. Нет, Саня бросался помогать, не раздумывая… И не бил себя потом в грудь: какой молодец. А уж балагур, заводила… Солдаты любили за оптимизм, за то, что не унижал… В бою случалось крыл матом – уши заворачивались… Но это в бою… И не подставлял воинов, спасая свою шкуру, берёг подчинённых…
Его ранило в плечо дней за пять до отъезда Николая в Союз. В Кундузе Николай зашёл в госпиталь. Саня был бы не Саня, кабы не стал и здесь своим человеком. Они сидели в теньке, мимо прошла медичка, по её взгляду, по тону, каким что-то на ходу бросила Сане, Николай понял: дело нечисто.
– Как тебе? – подмигнул Саня.
Через двадцать пять лет покажет фотографию:
– Чё скажешь?
На фото стоял молодой Саня на фоне египетских пирамид. В джинсах, белой футболке. Николай удивится:
– Когда это ты к фараонам ездил? И мне не рассказывал.
– Да это сын мой!
Вернувшись из госпиталя в гарнизон, Саня раза три-четыре вырывался в Кундуз. Однажды медичка призналась: беременна. Саня возьми и брякни:
– Да тут отцов-молодцов полный госпиталь.
На том расстались. Через много-много лет Саня получит по интернету письмо от двадцатипятилетнего сына. Сомневаться в отцовстве мог только слепой на все глаза.
– Сволочь я, конечно! – казнил себя Саня. – Всегда хотел сына! И с Галкой, и с Надюхой… А рождались дочери. Здесь сын. Но рос без меня. Как ни крути, чувствовал себя парень ущербным – нет отца! Казалось бы, не ребёнок уже, мужик, а искал меня… Ну, да ничё – главное нашёл, и теперь к двум дочерям сын прибавился…
Женился Саня после училища.
– На последнем курсе у меня был мопед, – рассказывал в Афгане. – Колёса, руль сниму, в каптёрке распихаю по углам… Как ехать к Галке – соберу и в самоход. Оденусь по гражданке… Домой заеду, матери лапши навешаю: за хорошую учёбу и отличную военно-политическую подготовку поощрён увольнением. У Галки до полуночи проторчу и опять на мотодране газую в училище… Был в заборе тайный ход…
Галка вытащит Саню из первого заключения. После Афгана офицеров, кто выжил, отправляли в цивильные места, Саня попал в Прибалтику и, прослужив четыре года, схлестнулся не на жизнь с командиром полка.
– Натуральная мразь! – рассказывал. – Я бы не ушёл из армии, если бы не эта падла… Редкая гнида! Его бы к нам в Афган, в гарнизон! Так и говорил ему: «Ты бы в штаны наложил в первом бою! Шкура!» Подлая, трусливая душонка…
Времена грянули перестроечные, подлые, из армии делали козла отпущения, Саня написал рапорт. Послужил, дескать, повоевал, а теперь идите вы подальше мелкими шагами… И надумал напоследок (тормоза после Афгана ослабли) изощрённо досадить командиру полка, чтоб запомнил надолго… Проник к нему в гараж и распилил кузов новенькой «Ауди» надвое. Иномарки в ту пору были редкостью. Полковник приложил титанические усилия, осуществляя мечту. Саня по ней безжалостно прошёлся «болгаркой». Была одна машина – стало в два раза больше. Окончив операцию размножения, прыгнул в свои «Жигули» и рванул домой, в Новосибирск.
На Санину беду, полковник быстро обнаружил располовиненную «Ауди» и пустился в погоню. Детективное кино. Со смертельным исходом. Саня, уходя от преследования, сбил человека. Жена Галка сделала всё, чтобы мужу дали как можно меньше. Судил его военный трибунал, рапорт-то Саня подал, но из армии ещё не уволили к моменту происшествия. Галка женщина умная и деловая, врач санэпидстанции, она в Прибалтике быстро сделалась уважаемым специалистом, обзавелась нужными знакомствами. Сначала приложила максимум усилий, чтобы Саня получил по минимуму, а потом добилась его перевода в колонию под Новосибирск.
Знавшие Саню верили безоговорочно, когда он рассказывал о годах, а было их четыре, проведённых в колонии:
– Как в пионерском лагере. Играл на аккордеоне, резался в волейбол и большой теннис. Пошустрил, чтоб корт заделали классный!
Его неуёмная натура и за колючей проволокой была нарасхват. Возродил работу зековской самодеятельности, проводил спортивные соревнования. Через четыре года Саня вышел из заключения полностью свободным в полностью свободную Россию. Где царили свобода предпринимательства и бандитизма, тесно сплетаясь друг с другом.
Галка с Саней жить больше не захотела. «Он из Афгана, – объяснила своё решение, – вернулся другим, ещё больше после колонии изменился…» Она познакомилась с американцем и отбыла с дочерью за океан в страну со статуей Свободы.
Саня не стал делать трагедии из поступка жены, к которой гонял когда-то на тайном мопеде, женился во второй раз. Женщина попалась хваткая, как раз под новое время. Саня тоже парень энергичный, занялись на пару эстетичным бизнесом – мехами. До полной картины следует добавить – энергия Санина энергией, но никто иной как Галка хорошо помогла деньгами на открытие дела. Хоть жизнь врозь пошла, а мужа-Саню в отставку подчистую отправила, всё одно не записала в чёрный список. Отдадим ей должное – помнила всё хорошее…
У второй Саниной супруги за прелестными плечиками, точёной фигуркой имелось высшее торговое образование. На этом поприще собаку съела ещё в бытность СССР. И женщина со вкусом. Ну и Саня тоже не из тех, кто слаще морковки ничего не видел. Кроме всего прочего и ростом вышел, и лицом. Что немаловажно в таком бизнесе. Бывало, и сам снимался в роликах, рекламирующих меховые изделия собственного салона. «Тряхну-ка стариной!» – говорил, делая проход перед камерой. Стильно получалось. На таком брутальном мужчине любая вещь выигрышно смотрелась, тем более настоящий товар…
Надежда не одиночкой жила, повстречав Саню. Он увёл её от живого мужа. Впрочем, такая женщина сама кого хочешь, от кого пожелает умыкнёт. Мужа оставила, дочь забрала. Вскоре вторую на радость папы-Сани родила. Серьёзную семейную жизнь повели. С Саниной головой, контактностью, обаянием и пробивной силой меховой салон быстро пошёл в гору. Надежда наладила контакты с итальянскими модельерами, закупили европейское оборудование… Салон не тулупы армейские и полушубки для извозчиков выпускал. Всё по высшему разряду. Саня попал в обойму предпринимателей, за которыми охотятся журналисты, которых зазывают на телевидение. У Николая хранится журнал с очерком на целый разворот об успешном бизнесмене Орлове. На одном фото Саня в элегантном костюме с ярким галстуком, второй снимок чёрно-белый. На фоне Т-72 три воина: Саня, на голову выше всех, обнял за плечи Николая и командира роты – Влада Рощина.
Саня четыре раза собирал однополчан. Выглядело это обычно следующим образом, Саня звонил и категорично рубил:
– Хорош диван окороками давить, надо встретиться.
По тону было понятно – не мечтательный настрой у друга. Не минутный порыв: надо бы когда-нибудь, где-нибудь, повидаться. Тут хватай сумку и вперёд, не раздумывая. Отговариваться бесполезно. Всё равно вырвет согласие… Рощин приезжал из Красноярска, Николай – из Омска, были ребята из Тюмени, Екатеринбурга… Человек по десять собиралось. Саня вывозил за город, один раз в уютный пансионат, два раза на турбазу, один раз дачу арендовал… Парились в баньке, выпивали, вспоминали, поминали… Саня, с его неукротимой энергией, готов был для друзей вывернуться наизнанку…
– Мы такой кусок жизни прожили бок о бок, – говорил, – жаль теперь вразброд… Но надо собираться! Обязательно надо! Детей бы ещё перезнакомить, им дальше жить, как бы хорошо, чтобы помогали друг другу…
Саня баллотировался в Законодательное собрание области. И прошел бы… Всё у него складывалось на пять с плюсом… И вдруг минус… Бывший супруг Надежды задался целью забрать дочь себе. Действовал по классической формуле: лучше пусть мне будет хуже, но не допущу, чтоб жена в своё удовольствие жила! Не мог смириться с фактом – его предпочли другому. Нанял хорошего адвоката, тот со своей стороны напел обиженному женой, дескать, таких, как Орлов, надо наказывать.
Саня пытался полюбовно уладить конфликт, дескать, замнём для ясности без всяких судов, некогда нам сутяжничать. Брошенный муж упёрся: нет, нет и нет. Ошивался около их дома, подкарауливал дочь, пытался забирать её из садика. Скандалил. Сане надоело дипломатию разводить – жена нервничает, дочь дёргается. Формируя охрану фирмы, он далеко ходить не стал, набрал с кем сидел. Николаю объяснял:
– Не мог их бросить, вышли мужики после отсидки, работать негде, жить не на что, люди ведь… Двое наших – афганцев. Ну и взял к себе.
Афганцев и попросил припугнуть упрямца. Дать понять, что будет несладко, если продолжит тупить на своём. Афганцы объект воспитания подкараулили, впихнули в машину, увезли километров за сто. И переборщили, увещевая. Так стукнули по голове, что бедняга испустил дух. Ничего не оставалось горе-воспитателям, как засунуть труп в стог сена и поджечь… Крематория бесследного не получилось…
Саня за организацию преступления получил десять лет колонии строгого режима. Николай ничего не знал, вдруг получает фото с подписью: «Монастырь “Отдых”». Сразу не понял, что за юмор? Покрутил фото, начал читать письмо… Оказывается, «монастырь» за колючкой. Выглядел на фотографии Саня вполне, даже чересчур: загоревший, как с приморского санатория… Однако вскоре до Николая дошла информация: друг заболел, онкология. На этот раз Сане помогла двоюродная сестра первой жены – Наталья. В лучшие времена дружили семьями: Саня с Галкой, Наталья с мужем на машинах ездили по Алтаю, Горной Шории. Наталья как заведующая терапевтическим отделением городской больницы подняла медицинские знакомства, добилась серьёзного обследования. Спасти Саню могла только дорогостоящая операция. Вторая жена Надежда к тому времени на нём поставила крест, весь меховой бизнес прибрала к рукам. Саня, как жареным запахло, быстренько всё на её родственников переписал. Надежда денег не дала на операцию. Выручили знакомые афганцы-москвичи с условием: «Потом отработаешь!»
Саня пошёл на поправку. Дело было настолько серьёзным, что заново пришлось учиться говорить. После операции Николай с трудом разбирал его речь в телефонной трубке. Грешным делом думал: всё. Плохо верилось в правдоподобность Саниного «прорвёмся», которое он произносил с большим трудом. Но друг выкарабкался. Ему скостили срок, по выходу из колонии сразу перебрался в Москву – надо было отрабатывать операционные деньги. В столице быстро освоился. По праздникам перезванивались с Николаем. Как-то звонит в своей манере:
– Слушай, мы полтора года не виделись! Срам и позор! Хватай ноги в руки, проезд оплачиваю, приезжай! Найди на самолёт в одну сторону! Здесь всё верну! Помнишь, как в песне поётся: «А жизнь короткая такая!»
Отказать другу было невозможно. Николай прилетел на три дня. Саня был таким же весёлым, кипучим… Через полгода встретились в Новосибирске, вот тогда Саня не понравился Николаю. Худой, усталый.
– Выматываюсь что-то, – пожаловался в один момент. – Но прорвёмся, дружище!
А потом загремел в больницу…
На похоронах жён не было. Галя прочно обосновалась в США у нового мужа. Надежда тоже вышла замуж… Убивалась по Сане какая-то женщина. Убивалась без показухи. Вдруг рухнула в плаче на могилу… Мать так не рыдала… На поминальном обеде Николай выяснил, с этой женщиной Саня познакомился в больнице ещё до операции. Хирургическая медсестра, бросив всё, она приехала к нему в Москву, да Саня отправил обратно. Нормального жилья не было, и, видимо, не питал Саня чувств. А она любила…
В Димитриевскую родительскую субботу Николай терпеливо отстоял литургию и, поразмыслив, остался на панихиду. Её заказал по родителям, бабушке, недавно умершему дяде. Хотел продиктовать, насколько хватит денег, погибших однополчан, женщина, вписывающая имена, спросила:
– Все отпеты?
Откуда он мог знать? Скорее всего, нет – советское время… Саню не отпевали, это Николай знал точно… Сестра Мария позже просветит: погибшим в Афгане можно заказывать панихиду – убитых на войне отпевают на небесах. Но тогда он этого не знал…
Николай отошёл от свечной лавки. В храме было торжественно, солнечные потоки, вливаясь в высокие окна, наполняли устремлённый к куполу объём золотистым светом, омывали пятиярусный иконостас…
– Извините, – раздался за спиной тихий голос, обращалась к нему женщина в белом берете, – извините, я слышала, как вы заказывали панихиду. Я вам посоветую, когда священник будет на панихиде читать имена ваших близких, повторяйте про себя неотпетых, это ведь келейно получится, а келейно можно…
Николай поблагодарил женщину кивком головы.
На панихиду у кануна собралось человек двадцать, священник (крупный, подвижный) низким голосом творил молитвы, кадил, Николай стоял с горящей свечой в руке сразу за клирошанами и после того как священник, читавший скороговоркой имена, дошёл до его родителей, бабушки, дяди: «Андрей, Зинаида, Евдокия, Пётр…», – Николай произнёс про себя: «Александр»… И непроизвольно дёрнул голову влево, оттуда вдруг его накрыла волна, которую не мог ни с чем спутать. Только от Сани исходил такой напор радости, любви, уверенности… Николай почти физически ощутил присутствие друга, его притягательную силу, его оптимизм, ураганную энергию, будто Саня – большой, красивый, с солнечной улыбкой – стоял рядом…
Закончилась панихида, свечу, что Николай держал в руке, он поставил на канун, перекрестился… В голове звучало: «Вечная память, вечная память…» На душе было светло и покойно…
