Сергей Владимирович Еримия
Отголоски тишины
Глава тридцать четвертая
Утро выдалось неимоверно шумным. Началось оно (для меня лично) с топанья множества ног, обутых в тяжелые сапоги. Казалось, солдаты (воинское подразделение, да полк, никак не меньше!) не нашли себе лучшего развлечения, кроме как под моими стенами тренировать строевой шаг. Спасибо хоть не строевую песню! Кому понравится такая побудка!
Я нехотя сполз с лежака. Энергично потянулся, побрел в другую комнату, ту, что поменьше, подтянулся на проверенном подоконнике, схватился обеими руками за прутья, устроился как мог удобно, выглянул в окно, осмотрелся. Любопытная картина. Сколько лет живу на свете, ни разу не видел, чтобы такое количество людей одновременно суетились. Да еще и так… слаженно…
Уже знакомый мне двор, ту его часть, которая вчера была заполнена гружеными телегами, одновременно мели, чистили и поливали водой. Несколько десятков бородатых мужиков энергично махали лопатами, выгребали ними землю, которая с момента последней уборки толстым слоем покрыла мастерски выложенную мостовую. Следом двигалась шеренга молодых парней, вооруженных большущими метлами, они размеренно ними взмахивали, мели, поднимая густые клубы пыли. Меж ними суетились женщины, внося свой вклад в живописную суматоху, попутно орошая землю водой из дырявых ведер. Ветра не было, потому вся пыль, которой несмотря на обильный полив было предостаточно, неподвижно висела в воздухе, окрашивала в серые оттенки окрестности, скрывала и без того невеселый пейзаж.
Из всего этого беспорядка просто под мое окно материализовался граф Варшавский. Он что-то кричал, слова ко мне не долетели (да и слава Богу!), энергично размахивал руками, тыкал пальцами во все стороны. За ним еле поспевал приказчик, на ходу записывающий что-то в книжечку.
Продолжая криками и жестами стимулировать суету, граф на десяток метров отошел от меня, но вдруг остановился, обернулся и уставился просто на мое окно, хорошо хоть сквозь грязное стекло ничего не разглядеть! Резко поднял руку и ткнул пальцем в мою сторону, чем вызвал бурю далеко не самых приятных эмоций. Во мне, конечно же.
Приказчик покорно кивнул, не иначе как в ответ на слова графа, и скрылся в облаке пыли, я же от греха подальше спрыгнул на пол. Вчерашний урок был усвоен – лучше лишний раз не попадаться барину на глаза. Так оно спокойнее.
Я только и успел подумать о том, что мне также полагается что-то делать, может даже участвовать в общей суете, как в мою каморку просочился отвратительный звук. Топот. Кто-то спешил ко мне. Впечатления от последних слышимых мною шагов еще были очень свежи, потому и не удивительно, что я заметался в поисках чего-то, что поможет мне создать видимость работы. Схватил первую же попавшуюся под руки книгу и с озабоченным видом принялся переворачивать страницы.
Дверь распахнулась, я мысленно сжался. Преодолевая страх, поднял глаза, взглянул в сторону входа и облегченно выдохнул. На пороге стоял приказчик:
– Здрав будь, висельник!
Странное у него приветствие. До сих пор не могу понять, то ли он так со всеми здоровался, то ли он один из непризнанных провидцев своего времени. Кто знает, может он уже тогда знал, чем все для меня все закончится? Даже и не догадываюсь…
Тогда же я, не задумываясь, выпалил:
– Я не висельник, я весельник! С добрым утром!
Да, а у меня приветствие ничуть не хуже. Во всяком случае, не менее вразумительное. Что я хотел этим сказать, не представляю. Хотя, как вариант, может я греблей занимался? Веслом загребал… куда-то… откуда-то…
– Вижу, Карпуша не так сильно тебя зашиб, как рассказывает! Вчера вечером приходил, каялся. Говорил, памяти твоей конец пришел! Забыл, говорил, ты все на белом свете. Хотел было еще вчера к тебе забежать, проверить, да все никак не мог собраться. Сам понимаешь – дел по горло. Вот-вот дочку хозяина нашего встречать, а до сих пор даже двор толком не вычистили.
– Разве она грязи не видела, чего так стараться?
– Надо стараться потому как впервые она в имении. Она с матерью живет там далеко, – он махнул рукой на запад. – Вот барин и хочет, чтобы все как должно было! Ты, между прочим, сам-то справился? Граф говорил, ты какие-то книги подготовить должен?
– Да вон они все, до единой. Стол захламляют, пылятся, пусть читает, сколько вздумается.
– Это хорошо. Сегодня барина лучше не злить, да и некуда больше. Так что ты сиди здесь, не высовывайся, пусть тебя меньше кто видит. Кстати, окно твое ему очень не понравилось. Вот пока будешь здесь отсиживаться, протри его чем-нибудь. И еще здесь приберись, да выложи наконец-то книги куда-нибудь. Хотя нет, не надо, еще ведь полки до сих пор не привезли. Не выкладывай. Но ящики расставить не помешает. Ровненько так, под стеночку. И переодеться не забудь!
Он скрылся за дверью, а я со вздохом погрузился в бурлящую вокруг меня суету.
***
Софья, дочь нашего барина, оказалась приятной очаровательной девушкой с прелестным личиком, несколько бледным (особенно в контрасте с длинными каштановыми волосами) и большими синими глазами. Вот если бы она мне встретилась где-нибудь, когда-нибудь, да просто в другом месте, у меня бы и мысли не возникло, что она может быть дочерью графа, ну совершенно ничего общего! Вообще ничего ни во внешности, ни в характере. Как-то все в ней не от графа, нет спеси его, нет плещущей через верх злобы. Лишь искренность в ней, доброта да женственность, настоящая, подлинная…
Правда, это я увидел после. Сразу рассмотреть ее, мне не удалось.
Уже на следующий день ранним утром она в сопровождении отца спустилась в мою каморку. Я непроизвольно задрожал, опустил глаза, изо всех сил стараясь на нее не смотреть. Кто знает, что у графа в голове? С его замашками вполне вероятно для меня все закончится еще до того, как я пойму, зачем я здесь. Так что я отводил глаза, рассеянно кивал, а в ответ на ее вопросы лишь невнятно бормотал. Она все это видела и, похоже, такое положение вещей очень ее забавляло. Оно и понятно, ей все шуточки, а мне они могут и боком выйти.
Сам граф, как я сразу понял, был полностью равнодушен к книгам. Я бы ничуть не удивился, если бы оказалось что он и читать не умеет. Да и зачем ему это надо? На то приказчик имеется, я, на худой конец…
На протяжении всего времени пока я сквозь зубы и частенько невпопад отвечал на вопросы его дочери, втайне надеясь, что такие ответы не подпадают под запрет разговаривать с ней, он откровенно скучал. Я все сильнее терялся, слова давались мне с каждой минутой труднее, а когда граф заприметил на стеллаже мятую шляпу, которую я забыл-таки спрятать, остатки моего красноречия исчезли окончательно.
Как ни странно, мучения скоро закончились. Граф, несколько секунд повертев в руках шляпу, забросил ее обратно. Потом, то ли действительно вспомнил о чем-то важном и неотложном, то ли ему просто надоело стоять столбом в окружении творений мастеров слова, он прошептал что-то на ухо дочери и скрылся за дверью. Послышались его шаги, затихающие, удаляющиеся…
– Ну, хватит уже. Отец ушел. Показывай где мои книги?
Будто только в тот момент я услышал этот голос. Ее голос! Тот самый бархатный, грудной, нежный, зовущий, певучий и ласковый, такой близкий и такой знакомый… Я замер, но лишь на мгновение, медленно поднял на нее глаза. Я еще не видел ее, но воображение уже набросало портрет. Она! Ее лицо, прекрасное лицо! Я знал его всегда, ее глаза я помнил вечность. До боли знакомые черты, волосы, прикосновение к которым верх наслаждения, высочайшее блаженство, о котором только можно мечтать. Эти синие-синие, словно лепестки полевых цветов глаза, которые не дают уснуть. Этот взгляд, в котором все: и нежность, и искорки смеха, и легкая тень грусти, и пламя бесшабашного веселья. И смотрят они так пронзительно, с усмешкой, с вызовом. Свежий румянец проступает на щеках…
– Но в тот миг эти милые глаза смотрели на меня с удивлением. Казалось, в их бездонной синеве читалось одно слово, одно, короткое, но такое емкое – ты?
– Понятно, это та самая Пелагея, или как там, Даша? Что же получается, если это (с твоих слов) генетическая память, память, передаваемая по наследству, через ДНК, наверное, или еще как-то – твои предки любили похожих женщин?
– Ты так ничего и не понял! Никакая это не память. И никакие это не предки. То был я. Вернее мы. Пойми же, мы созданы друг для друга и любили друг друга во все времена, во все эпохи, вот только быть вместе нам не судилось… Касаемо памяти и прочего, так то идеи Ирины. Мне же совершенно неважно во что она верит, вернее, верила… Лично я поверю во что угодно, лишь бы ее еще раз увидеть!
– Но ведь это всего-навсего плод воображения, фантазия! Да, а что же еще? Разве можно утверждать, что все это тебе не приснилось, или не было навеяно каким-нибудь гипнозом?
– Пусть даже так. Но послушай, допустим, я вижу ее один раз в сто лет. И пусть даже не по-настоящему, но один раз, пусть день, пусть даже час, а то и того меньше. Но в этот день, час, мгновение, я счастлив, по-настоящему счастлив. Ты много знаешь людей, которые могут похвастаться тем, что хоть одно мгновение в своей жизни были по-настоящему счастливы?
– Не буду спорить, да и время для дебатов уже слишком позднее. Что было дальше?
– Дальше? Дальше был целый час счастья, несколько минут безрассудности, ночь страха и утро казни. Последнее утро…
Признаюсь, я немного соврал. Даже не час, целых два часа с того момента, когда граф оставил нас наедине. Целых два часа мы разговаривали. Я доподлинно не помню о чем конкретно, кажется, обо всем сразу. Мы беседовали словно люди, которые на протяжении веков знакомы друг с другом (но ведь так оно и было!). Словно старые знакомые, которых судьба разлучила, но вот неожиданно смилостивилась и даровала такую долгожданную встречу. Мы говорили обо всем одновременно, стоило мне начать разговор, как она тут же подхватывала тему, речь плавно перетекала в новое, порой в совсем уж неожиданное русло. Мы вспоминали и о нашей прошлой встрече (ну ты понял, тогда в подвале монастыря), как и я, она помнила каждое мгновение тех далеких событий. Она рассказала, что в тот миг сразу же узнала меня, но вдруг чего-то испугалась, спряталась от самой себя, от своих чувств и вынуждена была ждать второй встречи, но обрушение монастыря не позволило ей исправить нелепую оплошность. Она рассказывала о еще одной своей на удивление короткой жизни. О том, как искала меня, и как трагически все закончилось. Она…
Но все хорошее скоро заканчивается. Наш разговор не стал исключением. За ней пришли. На прощание она с грустью посмотрела на меня, кивнула, печально так, будто прощаясь на века, чуть заметно махнула рукой и словно обреченная медленно побрела прочь.
Почти уверен, у нее была возможность вернуться, могла она, но, думаю, она боялась. И боялась не за себя, боялась за меня. Боялась навлечь на меня гнев своего отца. Хотела прийти, но не хотела навредить мне. Знаю, это была жертва с ее стороны, потому в ответ я должен был тоже чем-то пожертвовать. Вот только тогда я и не догадывался, что пожертвовать придется всем и очень даже скоро. Тогда же я просто верил, я знал, я должен был что-то сделать. Сразу, незамедлительно! Вот только что?
Я погрузился в размышления, погряз в раздумьях. Думал долго, напряженно, но, как и следовало того ожидать, ничего сколько-нибудь умного не придумал. Тогда решил ничего не изобретать, а просто продолжить нашу беседу, вечером у нее в комнате! Всего-то…
Разве это сложно? Ни капельки! Более того, у меня уже в этой жизни был скромный опыт лазания в окна. Правда, тот случай ничего общего с романтикой рыцарских поступков не имел. Было это во времена бурной студенческой юности. Молодой я был, горячий, а зима выдалась, ой какая холодная! Жил я тогда в общежитии и вот однажды возвращался с дежурной гулянки, конечно же, за полночь. И, конечно же, двери на замке. Вахтер, пожилой мужчина, человек понимающий, он бы меня пустил, но проблема заключалась в том, что он спал, вдобавок со слухом у него было туговато. Так что я стучал, стучал, пока не почувствовал, что начинаю примерзать к крыльцу. Вот и пришлось, по решеткам на первом этаже, да по водосточной трубе на втором, далее по карнизу. Словом постучался я в свое окно на третьем этаже, меня и впустили. Не романтика конечно, к тому же и выпившим я был крепко…
Да, в тот раз все закончилось хорошо, а вот в этот… Что тут можно сказать, скажу как было – я окна перепутал. И к тому же крайне неудачно. Попал не куда-нибудь, а прямиком в спальню графа! Вот ты, вижу, улыбаешься, пожалуй, я сейчас тоже посмеюсь, особенно когда представлю его перепуганную физиономию! Тогда же было не до смеха.
Ума не приложу, как я мог так промахнуться?! Ведь я ее видел, вечером, в окне, она мне рукой махала, видел, был уверен, что помню которое из окон ее, а тут такое дело. Раз и мимо. Еще и длительное безделье не пошло мне на пользу. Карабкался я, лез, хватаясь за все, за что только можно было, и уже из последних сил вцепился в подоконник. Чуть было не свалился на землю, но чудом исхитрился упасть в комнату. Не успел дыхание перевести, так тут вопль такой, дикий, громкий, оглушающий! Просто пожарная сирена! Я до того растерялся, что даже испугаться забыл. Он же с кровати свалился, заорал что-то по-своему. Рванулся бежать, споткнулся, упал, на него доспехи со звоном свалились (удачно так рядом с кроватью стояли), грохота было! Исключительно дабы лучше видеть, я встал на ноги, а чтоб не упасть, схватился за древко секиры, тогда он и вовсе взвыл…
После прибежали охранники и меня как почетного гостя под белые ручки препроводили в подвал. Вернее, почти как почетного гостя, потому как тумаки и подзатыльники, которыми меня потчевали, никак не вязались с этим высоким званием.
Да, так все и случилось, охранники, добрые мои знакомые, подгоняя в меру своих сил и фантазии, привели меня к большой оббитой металлом двери. Лязгнул замок, меня швырнули в густую темноту подвала. В полете я наткнулся на какой-то ящик, может даже проломил его (голове моей не привыкать!), падая, содрал кожу с колена. Для полноты букета ощущений напомнила о себе рука, которую всю дорогу выкручивал охранник. Безумно захотелось закричать.
Вспыхнул свет, коптящий фонарь подвесили у входа. Я, насколько смог, приподнялся и попытался возмутиться:
– Но я ведь ничего плохого не хотел! – конечно, пока меня вели, можно было придумать что-нибудь оригинальнее, вот только за пинками, да затрещинами некогда было.
Охранник, великан с каменным лицом, смерил меня презрительным взглядом, проводил завистливым взором напарника, возвращавшегося охранять графа, вышел сам. Несколько минут спустя, я даже не успел заскучать, он вернулся в сопровождении кузнеца. Тот держал в одной руке кусок цепи, в другой большущий молот. Споткнувшись о порог, кузнец смачно выругался в адрес тех, кто мешает людям ночью спать, но здоровяк только взглянул на него и тот умолк. Вернее не умолк, продолжил бормотать, но уже тихонько, себе под нос, лишь губы медленно шевелились.
– Хватит бубнить! Раньше закончишь, быстрее спать пойдешь. Все что от тебя требуется – заковать этого бездельника. После ты свободен. Но смотри, будешь еще что-нибудь в адрес графа говорить, самого в клетку посажу, собственными руками! – охранник сплюнул и вышел.
Кузнец протянул цепь сквозь вмурованное в пол кольцо и принялся надевать кандалы мне на руки. Он оглянулся, убедился, что охранник удалился и зашептал:
– Похоже, не лучшие для тебя часы настали! Вчера шишку получил, а назавтра по тебе виселица плачет!
– Как так виселица?
– А то ты виселицы не видел! Обычная, деревянная. Помнишь, на прошлой неделе Федора повесили? Хотя где там! У тебя же с памятью проблемы. Или все-таки с головой! Какого черта ты к графу среди ночи полез?
– Но откуда…
– Так уже почти все «оттуда». Крику было! Но давай о деле. Я тебе сейчас руки закую, только заклепаю сильно, слишком сильно! Понимаешь? Металл тонкий будет, потом, когда все успокоится, хорошенько потянешь, клепка распадется. Соображаешь? Пока становись на колени.
Что-то со звоном упало на каменный пол, кузнец оглянулся и подвинул ко мне большой ключ.
– Это ключ от подвала. Как только все стихнет – беги! Я бы тоже с тобой подался, но сам понимаешь, семья! Только прошу тебя, туда беги, в степи. Не то опять полезешь в окна…
Продолжая бормотать что-то неразборчивое, кузнец вышел. Охранник еще минуту постоял на пороге, видимо оценивая толщину двери и мои шансы на побег. Похоже, ему не давали распоряжений стеречь меня лично, во всяком случае, делать это ему не хотелось. Он закончил осмотр двери, перевел взгляд на меня, закованного в позе низкого старта, еще раз сплюнул на пол и вышел. Хлопнула дверь, лязгнул механизм замка. Все стихло, я же остался в тишине, темноте и одиночестве. Хоть бы свет оставили!
Там, снаружи, за толстыми стенами разыгралась гроза. Оно и не удивительно, весь день безжалостно пекло. Воздух, насыщенный электричеством, просто не мог не взорваться гигантскими искрами молний. К слову, самих молний я не видел, да и не мог видеть, в подвале не было окон, а дверь плотно закрыта. Только изредка, сквозь толщу преград до меня долетали отголоски грома. Но мне не надо было, ни слышать их, ни видеть, я чувствовал. Стоило только вспыхнуть небесной искре, она отбивалась во мне и пламенем разгоралась в мозгу. Сознаюсь, я уже начал ждать ту «мою» молнию, которая подобно каменным плитам монастырского свода, поразит меня и, словно распластанное насекомое, пришпилит к полу. А если так должно случиться, что я смогу противопоставить судьбе? Какую найду лазейку, чтобы улизнуть, как избежать неизбежного? Никак. Я смирился, почти смирился.
Вспышки прекратились. Перестало ощущаться электричество, да и раскаты грома стали реже, звучали глуше. Гроза уходила…
С одной стороны хорошо знать как, а главное, когда, для тебя все закончится, но ведь не хочется покоряться судьбе! Нет желания сдаваться, особенно понимая, что у тебя есть возможность что-то исправить, что-то изменить. Пусть лишь попытаться!
Быстро пришло понимание – если я собирался что-то менять, то лучшего времени нечего и желать. Я ощупал железки, украшающие мои запястья – кузнец сказал правду. Он действительно использовал слишком короткие заклепки, кроме того, слишком сильно их расклепал. Мне оставалось лишь слегка вывернуть предплечье, чуточку напрячься и левая рука была свободна. Немного пришлось повозиться с правой, но несколькими минутами позже я уже был практически вольным человеком. Подошел к двери, единственное, что отделяло меня от свободы это два оборота тяжелого ключа. Один, второй. Вот и все – передо мной открыты все пути. Я высунул голову наружу, меня тут же окатило водой. Гроза ушла, оставив по себе проливной дождь.
– Лучше быть мокрым и живым чем сухим и мертвым, – вслух изрек я и шагнул под струи небесной воды.
Дверь так и осталась открытой. Я даже ключ вставил снаружи. Пусть думают, что охранник забыл меня запереть! А то и вовсе выпустил! Достанется же ему утром! Но это его проблемы, пусть сам и разбирается, у меня своих забот достаточно. Первая из них – определиться куда бежать, в каком направлении и как, ведь вокруг имения высокая стена.
Как хорошо, что ноги знали больше, чем помнила голова! Они принесли меня к восточной части ограды, к тому месту, где та была не особо высокой, а в самой кладке за многие годы чьи-то руки и ноги вытерли известку, соорудив некое подобие лесенки.
С той стороны у самых стен плескалась река, но, как оказалось, я знал брод! Любопытно, как часто я таким маршрутом путешествовал и еще, куда? Ноги привели меня к тому месту, где вода не поднималась выше пояса. Я быстро форсировал преграду и, не разбирая дороги, побежал напрямик. Очень хотелось верить в то, что я выйду хоть куда-то и тлела надежда, что непременно туда, куда мне надо. Правда, сам я доподлинно не знал, где оно, то, нужное мне место. Но была надежда и вера присутствовала, потому я, не обращая внимания на потоки дождя, бежал вперед, только вперед, куда угодно, лишь бы подальше от графского имения.
Бежал долго, казалось, часа два, никак не меньше. Время шло, каждый шаг давался все труднее, похоже, я, тот я, также как и я нынешний, не очень-то привычный к физическим нагрузкам. Очень скоро ноги, густо облепленные грязью, начали заплетаться и в тот самый момент, когда я уже готов был упасть просто в болотно-земляное месиво, я налетел на какого-то человека. Прозвучал испуганный окрик, меня с силой оттолкнули, затем послышался свистящий звук, с ним что-то острое полоснуло меня по плечу. Тихий шепот дождя заглушил топот множества ног. Несколько людей обступили меня, кто-то приближался, размахивая горящим факелом.
«Разбойники с Петровского тракта!» – испуганно прошептала странная мысль. «Но ведь не может этого быть, те жили сотню лет назад, тогда кто?» – вопросом ответила ей другая…
