Сергей Юрьевич Катканов
По ту сторону Псоу
***
С Илорским храмом связано великое чудо, весть о котором в своё время облетела всю Абхазию. В ночь накануне дня святого Георгия Победоносца в храме появился жертвенный бык с золочеными рогами. Это чудо повторялось неоднократно. Вечером двери храма надёжно запечатывали, чтобы никто не мог туда проникнуть, а утром перед богослужением в храме обнаруживали быка. Абхазы считают, что быка в храм приводит сам Георгий Победоносец, как дар народу православному. Быка с благодарственными молитвами закалывают во дворе храма, а мясо раздают верующим.
Не зная об Илорском чуде св.Георгия невозможно понять абхазское православие. Если бы путешественник, не знающий абхазских обычаев, увидел, как абхазы режут быка на паперти, он без сомнения подумал бы, что здесь совершается языческое жертвоприношение, и абхазы лишь именуют себя христианами. Но это решительно не так! Нам трудно будет найти другой народ, национальное лицо которого было бы настолько христианским, как у абхазов. А бык… Это же дар великого святого! Абхазы вообще очень редко едят мясо. Шашлыки в каждой забегаловке – это для приезжих. А св. Георгий знает, чем порадовать абхазов. Он любит этот народ, и абхазы отвечают ему взаимностью.
Потом много раз вспоминал об илорском чуде и понял только одно – бык с золочеными рогами прекрасен.
***
И вот мы все собрались во дворе Илорского храма. Аслан опять ведёт нас туда, куда обычно экскурсантов не водят. Перед нами – липа, которой уже 700 лет. Наверное, проще всего назвать эту липу священным деревом, но не получится ли то же самое, что и с илорским чудом – понимание с точностью до наоборот?
Без сомнения, абхазы придают этой липе некое сакральное, мистическое значение. Рядом с ней и поныне совершают обряд благословения рода. Глава рода благословляет новую семью, держа в руках православный крест и деревянный прут, на который насажено свежее окровавленное сердце телёнка. Не правда ли, от этого ритуала слегка веет древней языческой жутью? Но это не более, чем восприятие современного европейца, к несчастью полагающего своё восприятие эталонным.
В сознании абхазов сохранилось столько древнего, реликтового, что на них вполне можно смотреть, как на учителей, способных открыть нам тайны нашего прошлого. А кто нам сказал такую глупость, что наше прошлое – сплошь языческое? Обряд благословения рода – это древний национальный ритуал. Подчёркиваем – национальный, а не религиозный. Разумеется, во всех национальных традициях есть свой религиозный компонент, но в данном случае этот компонент – христианский, ведь не случайно же в руках у главы рода есть так же и крест. И к древнему стволу липы так же прислонен каменный крест.
Кажется, мы можем вздохнуть с облегчением, успешно разобравшись в таких тонких хитросплетениях? Вот уж было бы наивно. У этой липы совершается не только обряд благословение рода. Некоторые абхазы приходят сюда для того, чтобы совершить ритуал проклятия своих недругов. Тут уж всё просто – это самая настоящая чёрная магия, иного толкования это действие иметь не может. Значит, всё-таки эта липа – место проявления тёмной, нехристианской религиозности? Опять же не торопитесь.
Есть такие деятели, которые приходят в наши православные храмы с тем, чтобы втихаря, незаметно совершать там магические ритуалы, в том числе и проклятия. Но это же не повод называть наши храмы языческими капищами. Колдуны для православных – чужие, мы их в свои храмы не зовём, и если узнаем, чем они у нас занимаются, так выгоним всенепременно. Так же и липа эта не виновата в том, что к ней иногда приходят с нечистыми помыслами.
И всё-таки отношение к древнему дереву, как к священному откровенно отдаёт язычеством. Похоже на обожествление природных объектов. Опять же, так ли?
Позже мы побывали на источнике св.Василиска под Команами. Там даже целых 12 источников. Чудесное, благодатное место, прославленное многими исцелениями. Отчего же там мы даже не задумались о поклонении природному объекту, которое есть язычество? Да оттого, что почитание святых источников – вполне в традициях русского православия. И мы не поклоняемся источникам, а чтим те уголки земли, где просияла благодать Божия.
Почему же мы думаем, что понятие «святой источник» – в рамках православия, а «священное дерево» – это уже язычество? Потому что последнее для нас крайне непривычно и совершенно не в наших традициях? Но нельзя же всё непонятное и не своё объявлять язычеством.
В чём же разгадка этой липы? В душах абхазов. Мы можем точно описать действия, совершаемые у этого дерева, но мы не можем ничего сказать о том, что в момент совершения этих действий происходит в душах абхазов. А от этого всё и зависит. Можно само православное богослужение воспринимать, как магический ритуал, ещё легче почитание святых источников превратить в чистейшее язычество, а можно древние национальные обычаи исполнять с исключительно христианским смыслом.
Мы смотрим на семивековую липу, как на неразгаданную загадку. Пусть она пока таковой и останется.
***
Программа нашей поездки исчерпана, остался только пикник, которому Гурам и Аслан придают немалое значение. В запасе у нас самая обычная абхазская еда: хлеб, сыр, помидоры, домашнее вино, да ещё арбуз прихватили. Однако, выехав на берег реки, наши абхазы остались очень недовольны: река разлилась, и место стало уже не таким удобным. Мы говорим: «Да нормально и так». Они не соглашаются. Хотели напоследок порадовать нас живописным уголком своей родины и никак не хотят от этой мысли отказаться.
Гурам и Аслан отошли в сторону, о чём-то озабоченно говорят по-абхазски. Вдруг Гурам начинает повышать голос, говорит резко и возмущённо. Аслан подходит к нам: «Всё нормально, друзья, мы едем в гости к сестре Гурама, она живёт с семьёй километрах в пяти отсюда». «Удобно ли?» – недоумеваем мы. Аслан говорит: «Вот и я ему сказал, что неудобно, так он меня чуть не убил. Нерусский, что с него возьмёшь. Говорит, я к своей сестре могу приехать в любое время дня и ночи, с какой угодно оравой».
Мы едем к сестре Гурама, Аслан по дороге говорит: «Мы в Абхазии, друзья мои, так что не удивляйтесь. Гость для абхаза – дар Божий. Есть такая легенда. Когда Бог делил земли между народами, абхаз не пришёл. Когда Бог разделил уже все земли, приходит абхаз. Бог спросил его: «Почему ты не пришёл? Разве тебе не нужна земля?». Абхаз сокрушенно ответил: «Мне очень нужна земля, но у меня в это время были гости, я не мог их оставить». Богу это понравилось, Он сказал, что у него в запасе осталась небольшая, но очень хорошая земля, и подарил её абхазам».
И мы, действительно, чувствуем, что в доме у сестры Гурама – праздник. Она, немолодая уже женщина, встречает нас солнечной улыбкой, приглашает за стол. Нас сдержанно, но очень дружелюбно приветствует солидный, почтенный хозяин.
У нас с собой достаточно еды, но хозяева всё-таки стараются принести к столу что-нибудь ещё и ещё. Меня сначала очень удивило, что они ставят на стол водку и открывают бутылку шампанского. У нас с собой – домашнее вино, коего мы уже опрокинули по паре стаканчиков, то есть ни к водке, ни к шампанскому никто не прикоснётся, а открытое шампанское пропадёт. Потом вспомнил старую абхазскую поговорку и всё понял: «То, что спрятано от гостя – принадлежит дьяволу». Не важно, захотим ли мы отведать того, что они выставят на стол, они должны предложить всё, что имеют.
Это сельская Абхазия, мы – в крестьянском доме, наши хозяева – владельцы стада буйволов, с этого и кормятся. Земные люди. Традиции абхазов здесь особенно сильны. Позднее, когда мне довелось общаться с одним абхазом, он сказал: «Наша сила – в деревнях». И я понял, что это значит.
На побережье вблизи от пляжей, абхазское национальное сознание уже не всегда сохраняется в чистом виде. Люди не заняты тяжёлым сельхозтрудом, работают преимущественно в сфере обслуживания, им очень трудно оставаться настоящими абхазами, и то ведь в большом количестве случаев удаётся. Эту удивительную солнечную улыбку абхазской женщины, которая ставит перед вами на стол угощение, мы не раз видели в самых простеньких забегаловках Нового Афона и Сухума. Уверяю вас, эту искреннюю доброжелательность невозможно перепутать с протокольной вежливостью европейского обслуживания. Пластиковые улыбки наших официанток никогда не радуют, просто жалко этих бедолаг, которым хозяин велел улыбаться клиентам. Но здесь, даже в кафе, мы не клиенты, а гости, и радость, связанная с нашим появлением, вызвана не только тем, что на нас удастся заработать, но и просто тем, что человек пришёл к человеку, а это событие.
Не всегда, конечно, всё бывает так замечательно. Абхазы совершенно не умеют притворятся. Если вам по каким-то причинам не рады, вы это сразу поймёте. Но если улыбаются, значит всё хорошо. Абхазской улыбке можно верить.
Но это я отвлёкся, а пока мы сидим к крестьянском доме, в деревне под Очемчирой, и так нам всем хорошо, как, наверное, никому из нас уже давно не бывало. Все мы в той или иной степени измучены фальшью нашего какого-то ненастоящего, искусственного мира, а сейчас нам кажется, что мы оказались на пятачке чудом уцелевшего мира подлинных ценностей, где даже чужие люди дороги друг другу просто потому что они – люди. Мы, русские из Москвы, Подмосковья, Дальнего Востока, Ставрополья и Вологодчины, здесь, в гостеприимном абхазском доме, испытываем радость открытого, искреннего общения. Кажется, только абхазское гостеприимство способно создать такую удивительную психологическую атмосферу. Каждый рассказывает о своём, и для всех это важно и интересно, и никто никого не перебивает, а наша абхазская хозяйка всех нас очень внимательно слушает, улыбаясь своей солнечной улыбкой.
***
Мы едем через город Очамчиру, один из самых восточных городов Абхазии. Отсюда до грузинской границы всего 40 километров, а на границе этой, что проходит по реке Ингур, даже мосты взорваны.
Аслан говорит: «В Очамчире сейчас идёт строительство военно-морской базы российского флота. Вместо Севастополя». Последние слова: «Вместо Севастополя» он добавляет с очевидной гордостью, дескать, вот какую важную роль мы играем. Ну что ж, думаю, скоро будем петь: «Очамчира, Очамчира, гордость русских моряков». И нам хорошо, и абхазы, судя по всему, довольны.
***
Русские – имперский народ. Уровень наших амбиций здесь ни при чём, просто такова русская судьба. Достаточно горькая судьба, как и у любого имперского народа. Сначала всем всё даёшь, порою от себя отрывая, помогаешь народам империи, чем можешь, а потом пожинаешь плоды всеобщей ненависти, потому что, помогая малым народам встать на ноги, имперский народ поневоле ограничивает их свободу, и порою достаточно жёстко, а этого не прощают.
Где на просторах бывшей Российской Империи (в последнее время известной, как Советский Союз) к русским относятся хорошо? А нигде! Кто-нибудь поблагодарил русских за военную защиту, за помощь в развитии местной инфраструктуры, за созданную с нуля экономику? Едва ли не со всех окраин русские услышали только одно: «Оккупанты, убирайтесь прочь». К сожалению, это естественно и закономерно. А потому величайшей загадкой абхазской души продолжает оставаться искренняя доброжелательность большинства абхазов к русским. Мы что им больше других дали, или меньше других обижали? О, нет. В истории отношений русских и абхазов есть настолько чёрные страницы, что не приведи Господи. И абхазы не забыли об этом. Они всё очень хорошо помнят. И тем не менее говорят: «Мы любим вас искренне и по-настоящему». Абхазы, я вас уверяю, ничего не говорят неискренне.
А может ли когда-нибудь такое случится, что русские и в Абхазии услышат в свой адрес: «Оккупанты, убирайтесь прочь»? Это очень даже возможно, и если мы этого хотим, то в следующий раз ваш покорный слуга готов рассказать, что для этого надо сделать.
***
Через некоторое время я опять еду в Абхазию. Сажусь в маршрутку, рядом со мной – элегантная дама кавказской внешности. Спрашиваю:
– Вы до куда?
– До Сухуми.
– Только когда будете там, не говорите «Сухуми».
– Я родилась в этом городе, и тогда он назывался «Сухими», а теперь, когда они пришли… – дама осеклась.
Я понимаю, она имеет ввиду: «Они пришли к власти». Абхазы пришли к власти в Абхазии. Воистину, небо упало на землю. Это «Они пришли» меня, русского человека, так больно резануло по душе… Спокойно, только очень холодно, отвечаю:
– А они никуда и не уходили. Они там уже не первую тысячу лет.
Кажется, у меня нашлось для абхазов своё слово.
Море ноября
На исходе осени это уже не наше море – не позагораешь, не покупаешься. Смотришь на холодные хмурые волны и такая тоска за душу берёт. Как бы и есть море, а как бы его и нет. Для местных жителей это всего лишь время года, они с детства привыкли к разному морю, и к летнему, и к зимнему. Для нас это мёртвый сезон, время, когда становится невозможным то единственное, ради чего мы сюда приезжаем. В ноябре как-то особенно обострённо чувствуешь, что мы здесь – чужие. Для нас здесь теперь ничего нет: все летние кафушки закрыты, комнаты никто не сдаёт. Праздник кончился. А жизнь продолжается. И это не наша жизнь. Человек с русского севера на море в ноябре – недоразумение и бессмыслица. Меня здесь просто не должно быть. Но я здесь.
***
Хочу разобраться в истоках церковного конфликта, который произошёл здесь ещё в мае. Хожу по Новому Афону, разговариваю с людьми. И чем больше узнаю, тем меньше понимаю.
В Новоафонский монастырь из России прислали нового настоятеля. Он начал наводить свои порядки. Братии это не понравилось. И всего-то навсего – обычнейшая ситуация. Новая метла всегда по новому метёт, а «старой гвардии» это никогда не нравится. Обычно такие конфликты заканчиваются тем, что половина «стариков» смиряется, половина уходит, а их место занимают люди нового руководителя. И всё. А что ещё?
И здесь всё должно было быть именно так, к тому же ситуация развивалась за высоченными монастырскими стенами. Представьте себе, что это произошло где-нибудь в одном из русских монастырей, пусть даже в значительном монастыре, так сказать «градообразующем». Ну сменили там настоятеля. Ну братия ропщет. Ну бьются в истерике наиболее активные прихожанки, оставшиеся без «отца родного». Всколыхнётся ли город, посреди которого стоит монастырь? Да ни в жизнь. Обыватели, конечно, посудачат: «Что-то там неладно, в нашем монастыре», но это будет лишь пережёвывание последних сплетен. Никто на митинг не пойдёт, будьте спокойны. И то правда – монастырские дела, они ведь и есть монастырские, нам-то до них какое дело?
Что же произошло на Новом Афоне? Массовое, воистину народное возмущение. В монастыре и вокруг него собралось под тысячу человек – чуть ли не весь Новый Афон. Абхазские власти даже милицию на всякий случай подтянули, впрочем у стражей порядка работы не появилось, никаких особых беспорядков не было. И всё-таки это был маленький бунт, народ сказал своё решительное «нет» новому настоятелю и пригласил из Греции отца Дорофея (Дбар), который учился в Салоникском университете. Все, кто писал об этом конфликте, в первую очередь разбирали действия отца Дорофея, не очень задумываясь о том, что всё по-настоящему началось, ещё когда он был в Греции.
Так как же это случилось, что незначительный внутрицерковный вопрос стал поводом для воистину всенародного возмущения? Первое, что приходит на ум: кто-то искусственно раздул эту ситуацию. Но кто? Отец Андрей (Ампар), смещённый настоятель, принял происходящее совершенно спокойно, как факт. Это не тот человек, который будет цепляться за власть. К тому же за ним оставили должность эконома, и с новым настоятелем отец Андрей был в хороших отношениях. Он никого ни к чему не призывал и отнюдь не нагнетал этот конфликт.
Ни один абхаз ни одного другого абхаза не назвал лидером этого конфликта, а говорил я со многими, и большинство моих собеседников были вполне откровенны. Так и вспомнишь Высоцкого: «Мы не сделали скандала, нам вождя не доставало». А здесь не было вождя, скандал, однако, получился на славу.
Всё это чем-то напоминает сценарии «бархатных», «оранжевых» и прочих цветных революций, которые порою весьма успешно осуществляют западные спецслужбы на территории других стран. Но, уверяю вас, это не тот случай. Абхазское общество не то чтобы замкнутое и закрытое, оно скорее очень плотное, хорошо структурированное. Абхазское общество – не фикция, а реальность, поэтому на него очень трудно влиять извне. Никакие посторонние возмутители спокойствия на него вообще никакого воздействия не окажут. Здесь может иметь вес только слово уважаемых представителей этого общества, а такие люди никогда не будут озвучивать импортные лозунги, потому что эти лозунги никогда не дойдут до сердец абхазов и никакого влияния на них не окажут. Всё, что происходит в Абхазии, объясняется внутренними причинами, а не внешним влиянием. Да и не научились ещё западные спецслужбы отстаивать монастырскую демократию и бороться за права монахов, сложновато это для них.
Мне говорили, что этот конфликт – искусственный, выдуманный, просто группа смутьянов на Новом Афоне народ взбаламутила, но оставалось непонятным, что двигало этими смутьянами, чего они добивались и чего хотели избежать? На этот вопрос ответила мне редактор сухумской «Нужной газеты» Изида Чаниа: «Приезд нового настоятеля был понят так, что РПЦ прибирает к рукам Новый Афон. Люди не за монастырь испугались, а за весь город, потому что город – это территория, прилегающая к монастырю. Кто завладеет монастырём, тому и будет принадлежать Новый Афон. Это вопрос земли».
Отчасти, видимо, да, такие опасения возникли, но скорее на эмоциональном уровне, тут нет никакой прагматики. Поставим себя на место жителя Нового Афона. Что он потеряет, если «русские захватят город»? У него отберут гостиницу, которой он владеет? Или уволят из кафе, где он работает? Или вырубят фруктовые деревья у него в саду? Понятно, что всё это ерунда. Или абхазы так ненавидят русских, что ни под каким видом не желают видеть их здесь? Тем более ерунда.
А надо ещё вспомнить о том, что о.Дорофей несколько лет назад предлагал Русской Православной Церкви взять монастырь себе. Ни у кого ведь не вызывает сомнений то, что отец Дорофей – патриот Абхазии, и никто его за эту инициативу предателем не объявил. И позднее о.Дорофей говорил: «Этот монастырь построили русские, и он будет русским». Опять же, это ни у кого не вызвало возмущения. Отчего же то, что ещё вчера выглядело желательным, сегодня вдруг показалось смертельной опасностью?
Легче всего, конечно, решить, что абхазы так темпераментны, так вспыльчивы, что всегда готовы отреагировать бурей гнева на любой пустяк. Вот уж нет. За последнее время абхазы проявили столько выдержки и самообладания в ситуациях, когда возмущение выглядело бы вполне естественным, что просто диву даёшься.
Взять хотя бы тот факт, что абхазской железной дорогой теперь распоряжается РЖД, и ничего хорошего это абхазам не принесло. Электрички идут из Сочи11, и расписание, разумеется, удобно для тех, кто едет оттуда. Даже меня это возмутило до крайности. Раньше я ездил с Афона в Сухум только на электричках, а теперь на электричке я попаду туда к обеду. Да какой же дурак едет в Сухум по делам к обеду? И остаётся только прыгать на шоссе, тормозя маршрутки.
К тому же на прежней абхазской электричке цены были очень низкие, можно сказать, социальные, что было большой поддержкой для нищих абхазов, ну а теперь дерут по полной программе. Откровенно говоря, нисколько бы не удивился, если бы это вызвало бурю возмущения и акции протеста. А не было ничего. Всё спокойно.
Или то, как наши время от времени перекрывают границу на Псоу, оказывая давление на правительство Абхазии, но бьёт-то это по простым абхазам, которые везут через границу на Казачий рынок продукты продавать. Это же им просто кислород перекрывает. Да из-за таких вещей революции случаются. А что же наши горячие кавказцы? Зубом скрипнули, глазами сверкнули и молча вытерпели. Это такой уровень самообладания, который никогда не понять европейским флегматикам.
В этой связи есть поразительный исторический пример. Абхазы совершенно не поддержали революцию 1905 года, хотя многие ждали от них, что они станут едва ли одной из главных движущих сил революции на Кавказе, ведь раны, нанесённые русскими карательными экспедициями были ещё слишком свежи, и клеймо «виновного народа» всё ещё тяготело над абхазами. Князь Георгий Чачба (Шервашидзе) писал в 1910 году: «Тут вышел неожиданный казус. Каким образом абхазы, известные бунтари, вдруг сидели спокойно, когда вся Россия волновалась? Не поймёшь ведь этих подлецов, всегда проделывают то, чего никак не ждёшь».
Уж если сам князь Чачба назвал поведение своего народа неожиданным, то можно не сомневаться: абхазы – мастера неожиданностей. Они сохраняют спокойствие в ситуациях, когда любой другой народ взорвался бы, но они могут взорваться, когда к этому, казалось бы, нет никакой реальной причины.
Разговариваю с простыми абхазами, людьми верующими, хотя и не особо церковными. Мне объясняют: «Когда к нам в монастырь прислали настоятелем русского игумена, не только Новый Афон, но и вся Абхазия возмутилась. Из Москвы даже абхазы приезжали». «Зачем надо было присылать нового настоятеля, когда у нас свой настоятель был – отец Андрей». «Отец Андрей в монастыре уже 12 лет, за него обидно было».
Да нового настоятеля ещё угораздило потребовать убрать из богослужения фрагменты на абхазском языке. Вообще-то его можно понять, он сам, этого языка не зная, при всём желании не мог такую службу служить. «А зачем тогда приехал?» – подумали абхазы.
Как искренне и заинтересованно говорят абхазы обо всём этом! Кажется, я начинаю понимать, в чём дело. Дело в религиозной психологии абхазов. Если вы придёте в монастырский храм на богослужение, то не увидите там слишком много местных жителей, которые в подавляющем своём большинстве – народ нецерковный. В России на службе в храме, который стоит посреди города, было бы гораздо больше людей. Но сильно ошибутся те, кто из этого сделает вывод о слабой религиозности абхазов. Абхазы религиозны до чрезвычайности, но эту религиозность веками загоняли вглубь души, лишая возможности внешних проявлений. Сколько веков грузинское духовенство отвращало абхазов от храма? Сколько веков попытки насильственной исламизации препятствовали христианским богослужениям? Вся Абхазия покрыта руинами древних храмов. Заметьте – не храмами, а руинами. А потом пришли большевики, и ситуация в религиозной сфере, мягко говоря, не улучшилась. Абхазы, похоже, и выжили во время всех этих гонений только за счёт веры, но они слишком привыкли хранить Бога в душе, без храма. При этом храм для абхаза – величайшая святыня.
Иной абхаз может никогда в жизни не ходить на богослужения, даже если теперь у него появилась такая возможность, но для него чрезвычайно важно, что вот там у них на горе – монастырь, а в этом монастыре служит батюшка. Этот батюшка – хороший человек, его все уважают. Почтение даже нецерковных абхазов к духовным лицам намного превосходит уважение, которое испытывают к своим священникам даже церковные русские люди. Мы, русские, очень влюбчивы, нам свойственно влюбляться в своих батюшек, но уж если разлюбим – так не обессудьте. Абхазы своих священников чтут. Это гораздо более стабильное чувство. И вы попробуйте к одному из их священников хоть мизинцем прикоснуться. Увидите такое, что мало не покажется никому.
Беседуя с отцом Андреем (Ампар) я простодушно спросил: «Здания монастыря вам вообще-то не принадлежат. Не может так случится, что вас отсюда просто выведут?». Отец Андрей тихо улыбнулся и спокойно сказал: «Ели кто-то попытается меня вывести, вскоре выведут того, кто попытается вывести меня». В этих словах не было даже намёка на самооценку. Отец Андрей просто предложил понять абхазов.
***
И вот приехал из Греции отец Дорофей (Дбар), собрал церковно-народное собрание, где было заявлено о создании Священной Митрополии Абхазии. Собрание, действительно, было не только церковным, но и народным, там присутствовали представители народа независимо от вероисповедания, хотя голосовали только крещённые. Каких только гневных воплей не раздавалось потом в этой связи. Рупором вселенского возмущения стал протодиакон Андрей Кураев, назвавший это собрание «суперэкуменическим».
Поражаюсь на Кураева. Не понимаю, как этот блестяще образованный и тонко мыслящий человек мог проявить такую нечувствительность к абхазской специфике ситуации. Бодаться с экуменистами хорошо в России. У нас эти баталии давно уже стали неотъемлемой частью церковной жизни, о чём в Абхазии вряд ли даже слышали. Здесь не принято ходить стенка на стенку, здесь не любят спорить о вере и заезжим гастролерам лучше бы придерживать свой полемический пыл. А вот святыни здесь принято отстаивать всем миром. Да, независимо от вероисповедания, как это не парадоксально.
На том собрании был, например, мой старый абхазский друг Алексей. Он некрещёный, что меня, конечно, не радует, но с каким почтением он говорит о Боге, о Церкви, о священиках. Я чувствую, что в его душе живёт благоговейное отношение ко всему, что связано с православием. Спрашиваю его, почему он не крещён и понимаю, что у него слишком серьёзное к этому отношение. Крещение для него такая планка, которой он, по его мнению, не соответствует. Вспоминаю, что у некоторых первых христиан был обычай принимать крещение в конце жизни. Тут есть что-то общее с позицией Алексея.
Потом мой новый абхазский друг Нодар сказал про Алексея: «У него душа православная, он живёт, как православный человек». Значит, я не ошибся.
И вот такие люди встали на защиту монастыря. И защищали они его, когда о.Дорофей был ещё в Греции. Это движение имело черты не чисто церковные, но в значительной мере просто народные. А о.Дорофей, приехав на Новый Афон, что же должен был сказать всем некрещёным защитникам монастыря: «Прочь отсюда, нехристи окаянные»? Не только церковный, но и народный характер собрания стал лишь адекватным отражением объективной реальности. Говорить в этой связи про «суперэкуменизм» может только заучившийся до полного отупения студент, но уж никак не доктор богословия, каковым является Кураев.
Но дальше-то отец Кураев повёл себя и вовсе неописуемо. Он начал употреблять богословские термины в качестве площадных ругательств. Настойчиво и неоднократно он называл происходящее расколом. А ведь он, конечно, понимает, что с точки зрения канонического права определение «раскол» здесь совершенно неприменимо.
Давайте вспомним предысторию конфликта. Абхазия – каноническая территория Грузинской Православной Церкви, это никто не подвергает сомнению. Реальность, однако, такова, что Грузинская Церковь, имея право служить на территории Абхазии, не имеет такой возможности, а Русская Церковь имеет возможность, но не имеет права, при этом Абхазской Церкви не существует, потому что у абхазов нет епископа. Значит, если строго следовать церковным канонам, православие в Абхазии должно полностью исчезнуть. Но для чего существуют каноны? Для того, чтобы поддерживать церковную жизнь или для того, чтобы её разрушать?
Если в иной ситуации иной закон не несёт людям ничего, кроме зла, то не безнравственно ли соблюдать этот закон из одной только тупой верности мёртвой букве? Представьте, что множество человеческих жизней можно спасти только ценой преступления. Не должен ли каждый честный человек совершить преступление? Вы думаете это такие простые вопросы? Чем больше думаешь, тем лучше понимаешь, что спасение людей ценою преступления должно быть объявлено преступлением, иначе начнётся всеобщий распад.
Когда в 2009 году было объявлено о создании Абхазской Православной Церкви, это как раз и был тот непростой случай. С одной стороны понятно, что абхазское духовенство действовало во благо своей паствы, а не этим ли и должен руководствоваться любой священник в своих действиях? С другой стороны, согласно святым канонам, АПЦ – самочинное сборище, неканоническая группировка, и никто в православном мире не имеет права называть это сборище так, как они сами себя назвали. Это не Абхазская Православная Церковь. Строго говоря, это раскольники, не желающие признавать над собой власть грузинского патриарха. Мы можем считать абхазских священников героями, спасающими души своих прихожан. Но это не меняет квалификации их действий. Они раскольники.
Конечно, каноны – не догматы, это не истины веры, это правила церковной дисциплины, то есть нечто служебное по отношению к главному. И нарушитель канонов – отнюдь не вероотступник. Но пренебрежение канонами неизбежно приведёт к тому, что Церковь распадется на множество сект, и тогда саму нашу веру мы уже никак не сможем защитить. Таково и есть назначение канонов – охрана веры, а потому создание самочинных неканонических сборищ – прецедент для православия опасный.
Как же отреагировала Московская Патриархия на создание самочинной АПЦ? С тихой молчаливой благосклонностью. Большинство участвовавших в создании АПЦ священников – клирики РПЦ, их можно было и в запрет отправить за учинённый раскол. Но никаких дисциплинарных мер не последовало. Это можно понять. Если из абхазского церковного тупика законного выхода нет вообще, так не греметь же анафемами по поводу незаконности избранного выхода.
Это всё понятно, непонятное начинается дальше. Когда отец Дорофей (Дбар) и отец Андрей (Ампар) заявили о своём выходе из АПЦ и создании параллельной церковной структуры – Священной Митрополии Абхазии, Московская Патриархия мгновенно отправила их в запрет за эти «неканонические действия». Протодиакон Андрей Кураев громогласно провозгласил: «В Абхазию пришёл раскол», и это была отнюдь не его личная позиция. По-ра-зи-тель-но… В голове не укладывается, как это наши зоркие ревнители канонов не усмотрели раскола в создании АПЦ? А когда два священника вышли из АПЦ, тут же говорят – раскол.
Спросите у специалистов по уголовному праву является ли преступлением выход из преступной группировки? Неловко и задавать такие вопросы? Любому человеку понятно, что преступлением было там находиться. Так почему же чиновники Московской Патриархии дали молчаливое согласие на создание неканонической группировки, а выход из этой группировки объявили расколом? Да потому что АПЦ они полностью контролируют, а тех, кто вышел из АПЦ контролировать уже не смогут. Хотя с точки зрения канонов, МП не имеет ни малейшего права контролировать церковные структуры в Абхазии – не наша каноническая территория.
