Сергей Зверев
Разборка по-кремлевски
Глава 2
Зыбкий утренний туман размывал линии, словно на детской переводной картинке. Медленно проступали цвета и силуэты: буро-зеленая камышовая кромка у берега Ладожского озера, черно-графитовые ветви полуоблетевших деревьев и тусклый дюраль моторки, покачивавшейся на волнах.
В моторке сидели двое. Немолодой мужчина в серой брезентовой штормовке то и дело забрасывал спиннинг, направляя блесну в сторону камышовых зарослей. Субтильного вида старичок сжимал в руках старомодную бамбуковую удочку.
Ладога все еще богата рыбой. Осенью хищники обычно жируют, набираясь сил перед зимней бескормицей. Блесна, просвистев в воздухе, со снайперской точностью плюхнулась у самой кромки камыша. Треск катушки – и спиннинг выгнулся дугой.
– Есть! – азартно прошептал мужчина в штормовке и, приподняв спиннинг, ощутил приятное, ни с чем не сравнимое напряжение.
Борьба с хищником заняла минут пять. На этот раз спиннингист поймал жереха – рыбу сильную и очень изворотливую. Впрочем, старичок тоже не остался без добычи: за это время он снял с жерлицы довольно приличную щуку.
– Василий Прокофьевич, вы бы себе приличную снасть купили! – с улыбкой укорил спиннингист.
– Зачем? – хмыкнул тот. – Мне же много не надо. На обед для меня и моего кота хватит. А все эти новомодные воблеры, силиконовые насадки и катушки – баловство одно. Вот, помню, до войны на Васильевском мы корюшку тягали только самодельными удилищами. Орешник, конский волос, самодельный поплавок из гусиного пера и свинцовый грузок из автомобильного аккумулятора. Только крючок был покупной. Тогда и бамбуковые удочки считались редкостью...
– Ну что – на сегодня хватит? – сложив спиннинг, мужчина в штормовке уселся на корме.
– Да, Клим, надо бы и позавтракать. Да и погода что-то портится, – Василий Прокофьевич смотал снасти и, достав из воды тяжелый садок с трепещущей серебристой рыбой, кивнул: – К берегу!
Спустя полчаса рыбаки сидели во дворе небольшого скромного домика. Василий Прокофьевич разводил костер, Клим чистил рыбу.
– Ты смотри! – хмыкнул он, извлекая из нутра щуки несколько мелких щурят. – Своих ест.
– Это потому, что в детстве не нарвалась на более крупного хищника. Ей бы объяснили, что так делать нельзя, – пошутил старик.
Клим взял пятнистую зеленую щуку под жабры, взвешивая на вытянутой руке.
– Килограммов на пять. А то и на пять с половиной. Настоящий пахан местных вод!
– У нас на Васильевском в конце тридцатых тоже был местный пахан, на Менделеевской линии жил. Уголовник прожженный, карманы в трамваях резал, из «Крестов» не вылазил. Так его свои же шавки в блокаду и съели, когда этот урка ослаб окончательно, – морщины на лбу старика сложились в изломанные линии. – Так оно всегда бывает. Пока пахан силен и помнит о всех возможных угрозах – его уважают. Когда он забывает о собственной безопасности и всецело доверяет окружению – обязательно жди беды.
Уху готовили тройную – как и положено по классическим рыбацким канонам. Сперва в кипяток загрузили мелких потрошеных окуньков и ершей, завернутых в марлю, чтобы костистая рыба не разварилась. Затем в котелок бросили плотвичек и подлещиков. И лишь после того, как в как кипящую воду опустили картофель, морковь и все положенные специи и коренья, наступал черед крупной рыбы – рубленых на куски судака, щуки и жереха. Вскоре уха вовсю распространяла волшебные ароматы.
Клим извлек карманные часы на длинной цепочке и отщелкнул крышку с выгравированной надписью.
– Ровно через сорок минут надо обязательно добавить пятьдесят граммов водки. Меня этому на Дону местные рыбаки еще в семьдесят девятом научили.
– Дай-ка еще раз на часы взглянуть, – попросил Василий Прокофьевич. – Когда это он тебе их подарил?
– Три года назад.
– А за что?
– Да по дружбе, – ответил спиннингист равнодушно. – Там написано.
И действительно – на серебряной крышке было выведено ровным каллиграфическим рондо: «Другу детства Климу Бондареву от президента Российской Федерации на добрую память о Васильевском и не только о нем».
– Хотел было мне свои наручные подарить, по спецзаказу сделанные. Да я отказался, – прокомментировал Клим Бондарев. – Не могу на правой руке носить, как это он любит. А в его часах заводная головка с левой стороны.
– У каждого свои странности, – взяв деревянную ложку, Василий Прокофьевич помешал варево в казанке. – Кто-то часы на правой руке носит... Кто-то от всех этих воблеров-шмоблеров без ума... Вместо того, чтобы, как все люди, нормальной бамбуковой удочкой ловить!..
– ...кто-то почтовых голубей разводит!.. – беззлобно подначил Бондарев.
Увлечение почтовыми голубями Василий Прокофьевич пронес через всю жизнь – разве что рыбалка могла сравниться с этой страстью. Наверное, не было в Василеостровском районе Санкт-Петербурга большего голубятника, чем он. Голубятня, стоявшая в одном из дворов Большого Проспекта, была такой же достопримечательностью района, как Кунсткамера, Университет, Биржа или часовня Ксении Петербургской на Смоленке. Клим Бондарев, знавший голубятника с детства, не раз помогал ему в редком и благородном увлечении...
– Ну, почтовые голуби – это святое! – посерьезнел старик, пробуя горячую уху. – Ты же сам знаешь! Я и друзьям депеши посылаю, когда на рыбалке зависаю, и родственникам... Даже с этой дачи!
– Ну какие голуби могут быть в наше время? Интернет, мобильная и спутниковая связь – все это куда быстрее!
– Быстрее – не значит надежней! – серьезно опроверг Василий Прокофьевич. – Да и мобильного роуминга в этом районе почти нет... Наверное, ты знаешь историю про барона Ротшильда... Именно почтовому голубю он и обязан всеми своими богатствами. Благодаря голубиной связи он первым в Париже узнал о поражении Наполеона при Ватерлоо, что и позволило ему рискнуть на бирже... И сказочно озолотиться! – добавив в уху щепоть соли, старик напомнил: – Кстати, а те почтовые, которых я тебе весной подарил... Как они у тебя в Коломне? Живы?
– Коломна – это у нас в Питере. А московский район, где я иногда живу, называется Коломенское, – улыбнулся Бондарев.
– Да что там ваша Москва? Огромная хаотичная деревня! – как и все коренные петербуржцы, старик не очень-то жаловал столицу.
Клим пропустил едкое замечание мимо ушей.
– Все нормально, живы-здоровы ваши питомцы. Занимаюсь ими по науке. Как вы меня в детстве учили!
– Занимайся, занимайся... – улыбнулся Василий Прокофьевич. – Авось когда-нибудь и пригодятся! Кстати, а когда ты в отъезде... Кто голубями занимается?
– Пацанов из соседнего дома прошу.
– Не угробят?
– Уже и сами увлеклись. Просили – мол, дядя Клим, если будет возможность – подарите нам парочку на развод! Ну что – уха вроде бы готова? – скрутив с бутыли латунную пробку, Бондарев нацедил в мензурку пятьдесят граммов водки и аккуратно влил в кипящую уху. – Ровно через пять минут снимаем с огня.
– Выпивать под ушицу будем? – поинтересовался старик, глядя искоса.
Выпить перед едой он любил. Любил и в перерывах между едой, и после нее тоже.
– Я с утра не пью.
– Ты и по вечерам не так часто выпиваешь... как некоторые, – кивнул Василий Прокофьевич.
– Работа, – отстраненно прокомментировал Бондарев. – Можно выпивать до работы, после работы, даже на работе... Но только не вместо работы!
– Ты же типа как на пенсии! – напомнил голубятник. – Как там у вас выслуга шла... Год за три, кажется? Или ты... опять в свои «органы» поступил?
Клим не успел ответить – совсем рядом послышался звук автомобильного двигателя, и из-за кустарника медленно выплыл черный мерседосовский джип «гелендваген» с российским триколором на номере и двухцветной проблесковой мигалкой на крыше.
Джип, неуловимо напоминающий люксовый катафалк, ехал по берегу медленно и вальяжно, покачиваясь на ухабах.
– Не по твою душу? – спросил Василий Прокофьевич, глядя, как «гелендваген» останавливается у калитки.
– Вроде бы...
Водитель, как и положено по инструкции, остался в салоне, не выключая двигатель. А вот единственный пассажир – молодой мужчина с подчеркнуто неприметной физиономией – сразу направился к Бондареву.
– Клим Владимирович, – уважительно обратился он, протягивая пакет с грифом администрации президента, запечатанный пятью сургучными гербовыми печатями. – Это вам. Распишитесь вот тут... на конверте. Конверт, пожалуйста, верните, а письмо уничтожьте.
Сломав хрупкий сургуч, Бондарев зашелестел бумагой. При этом лицо его оставалось совершенно безучастным.
Убедившись, что адресат прочитал письмо, посыльной из «гелендвагена» протянул золотой «ронсон»:
– По инструкции, письмо должно быть сожжено сразу по прочтении.
– Я знаю.
Смяв бумагу, Клим бросил ее в огонь под закопченным котелком.
– Мне приказано доставить вас как можно быстрее. Вертолет уже ждет вас в Приозерске.
– Может, вы дадите мне позавртакать? – вежливо осведомился Бондарев.
– И ты, сынок, с нами позавтракай. И водителя своего позови! – улыбнулся Василий Прокофьевич с радушием деревенского дедушки, угощающего приехавшего из города внука.
– Спасибо, – офицер ФСО улыбнулся с казенной вежливостью, насколько это позволяла ситуация. – Но и я, и мой водитель на службе. А вы, Клим Владимирович, позавтракаете в вертолете. Извините, но кроме сухпайка ничего предложить не можем.
Сборы, если складывание рыбацких снастей можно назвать сборами, заняли не более пяти минут. Бондарев направился к джипу.
– Обожди! – Василий Прокофьевич зашел в домик, но уже спустя минуту вернулся со старомодным китайским термосом в руках. – Дай-ка я ушицы тебе на дорожку отолью.
Клим отмахнулся.
– Пусть вам останется!
– Да тут казанок на десять литров! Куда мне столько? – сняв пробку с горлышка термоса, старик принялся вливать внутрь уху, старательно выуживая самые аппетитные куски рыбы. – А то обидно даже – столько рыбы наловил, и не попробуешь!
– Да зачем так много?
– Ну, если сам все не съешь – его угостишь... – мягко улыбнулся старик. – Если он, конечно, меня еще помнит.
– Он про всех и про все помнит и никому ничего не забывает, – многозначительно сообщил офицер охраны президента, предупредительно открывая дверь джипа перед Бондаревым. – Ни хорошего, ни плохого...
* * *
Небольшой вертолетик подобно гигантской стрекозе скользил над Среднерусской возвышенностью. Внизу проплывали темные хвойные леса, и тронутые осенью лиственные перелески выглядели с высоты, словно беличий воротник на зеленом пальто. Озера блестели, как новые монетки. Солнце дробилось во вращающихся винтах. Пилот сосредоточенно сжимал штурвал. Штурман то и дело поглядывал в летный планшет.
– Кстати, а как там полковник Сигов? – поинтересовался Клим у посыльного офицера ФСО.
Тот отвернулся к иллюминатору.
– Три дня назад погиб при исполнении.
– Да-а? Что-то серьезное?
– Не знаю подробностей, – вздохнул офицер, однако по его интонациям Бондарев безошибочно определил, что все ему отлично известно, и лишь служебные инструкции запрещают распространяться на эту тему.
Несомненно, смерть заместителя начальника президентской охраны и стала причиной, чтобы выдернуть Клима с Ладожского озера. Впрочем, могли быть и иные причины...
В свой частный домик на юге Москвы, в Коломенском, Бондарев прибыл только к обеду. Оставив термос в прихожей, чтобы не забыть, он споро переоделся – появляться в Кремле в перемазанной рыбьей чешуей брезентовой штормовке и высоких рыбацких бахилах не представлялось возможным.
Уже выходя из кабинета, он по привычке взглянул на одну из многочисленных фотографий на стене.
Двое мальчишек с простенькими самодельными удочками сидели на парапете Невы. Первый, в котором безошибочно угадывался Бондарев в детстве, сосредоточенно смотрел на трехлитровую банку с живыми рыбками. Второй, выглядевший не по годам серьезно, и был тем самым человеком, к которому хозяин дома теперь отправлялся в Кремль. Постояв перед снимком с минуту, Бондарев направился к машине с российским триколором на номере.
– Клим Владимирович, неужели вы с этим термосом в кабинет к самому президенту пойдете? – недоуменно спросил сопровождающий офицер. – Извините... Но это нельзя!
– Мне – можно, – успокоил Бондарев.
* * *
Профессиональная пьянка телевизионщиков так называемого «кремлевского пула» проходит не столь помпезно, как можно это представить. Никто не возглашает здравниц за главу государства, никто не толкает пафосных речей... Да и о работе вспоминать за бутылкой также не принято.
Пили в небольшом ресторанчике неподалеку от Останкинcкого телецентра. Уютный зальчик тонул во влажном полумраке, и матовый свет свисающих с потолка абажуров выхватывал из полутьмы столики с сидящими вокруг них посетителями. На низкой столешнице, в зыбком овале электрического света, завлекающе блестел хрусталь рюмок, громоздились разнокалиберные блюда с закусками, и огромная водочная бутылка навевала ассоциации с останкинской телебашней – как силуэтом, так и размерами.
Повод для пьянки был серьезный: сегодня утром съемочной группе аналитической программы «Резонанс» было объявлено, что она отправляется в долговременную служебную командировку. Телевизионщики должны были несколько недель сопровождать президента в железнодорожной поездке по стране, фиксируя важные и не очень важные встречи главы государства.
– Никогда еще не был в президентском поезде, – признался бородатый, как Фидель Кастро, оператор Виталик. – Интересно, а какой у них там вагон-ресторан?
Как и многие люди его профессии, Виталик любил выпить.
– Это же почти три недели в вагоне! И одни и те же рожи вокруг! – засокрушалась Тамара Белкина, бессменная ведущая «Резонанса». – Тут в студии волком воешь оттого, что постоянно в четырех стенах. Так и клаустрофобию недолго заработать!
– Ладно, – телевизионный режиссер бережно разлил водку по рюмкам. – У нас на телевидении и других фобий хватает. И не только на телевидении... Так что выпьем за то, чтобы их было поменьше. Ну, и за удачную поездку, само собой.
Хотя Тамара и любила выпивать не меньше оператора Виталика, особого удовольствия от спиртного на этот раз она не ощущала. То ли устала за последние дни, то ли нехорошие предчувствия ее одолевали...
– Не нравится мне эта поездка, – процедила она. – Я вообще не понимаю – а зачем нашему презику она понадобилась? На третий срок он баллотироваться не будет, пиар особо не нужен... Что тогда?
– Может, именно во время поездки он и объявит, кто станет наследником? – прикинул Виталик. – Так сказать – во время непринужденного общения с широкими народными массами...
– Но-но, – пресек крамолу режиссер. – Согласно Конституции, выборы главы государства у нас открытые, тайные и прямые. И о престолонаследии в главном документе вообще ничего не сказано!
В углу, над барной стойкой, бубнил телевизор. Бармен лениво щелкал пультом и, пробежавшись по каналам, остановился на новостийной программе конкурирующей «кнопки».
На экране появилась вполне официозная картинка: Северный Кавказ, армейские учения. Несколько десятков танков в противокумулятивной броне с угрюмым урчанием ползли на позиции условного противника. Снаряды неукоснительно поражали цели с первых же выстрелов. Крупный план зафиксировал картинно мужественного генерала, припавшего к стереотрубам. Оторвавшись от оптики, он взглянул в камеру и, выпятив грудь на манер маршала Жукова, выдохнул длинную фразу про высочайшую боеготовность вверенного ему округа.
– Генерал-лейтенант Николай Муравьев, – прокомментировал оператор. – Два года назад хотел у меня камеру разбить. Пьяный был.
– Он или ты? – осведомился режиссер.
– Я на работе не пью! – обиделся Виталик.
– ...многие века великая Россия сплачивала вокруг себя соседские народности, – вещал Муравьев. – И теперь, в трудные времена, единство армии и народа...
– ...что-то по-умняку зарядил, – скривилась Белкина.
– Да, – вздохнул режиссер. – Непонятно только, кто и зачем его раскручивает в СМИ...
– Может, просто так? – Виталик подозвал официантку, чтобы заказать еще бутыль спиртного.
– У нас в Останкино никогда ничего просто так не делается! – справедливо напомнила Тамара.
Следующий сюжет и вовсе поверг съемочную группу «Резонанса» в уныние. На этот раз героем новостийного репортажа стал скандально известный Артур Карташов. Стоя у ворот Генеральной Прокуратуры на Большой Дмитровке, он комментировал амнистию своих боевиков, объявленную совершенно неожиданно сегодня утром.
– Таким образом, диктатура закона в России действительно существует, – резюмировал Карташов. – А это все потому, что преступный правящий режим боится народного гнева!
– Каковы ваши ближайшие политические планы? – вежливо поинтересовалась корреспондентка.
– Вернуться к политической деятельности. И притом – к самой активной, – Карташов кивнул в сторону пикета сторонников, стоявших на тротуаре с портретами Сталина, Мао, Берии и Че Гевары. – Преступный режим сам толкает нас к этому. К сожалению, инородцы и иноверцы медленно и неотвратимо захватывают в России власть. Это – ползучий переворот. Россия – для русских!
– Д-да... – снова вздохнул режиссер. – «Россия для русских» – это гражданская война и кровавый распад Федерации... Интересно, а почему это его боевиков так неожиданно амнистировали? Не просто же так!
И лишь Виталик не принимал участия в общем диспуте. Сидя за столом, он то и дело крутил головой в поисках официантки – предыдущая бутыль водки закончилась, а выпить хотелось. Острое состояние недопитости окончательно овладело оператором. Он зажмурился, чтобы не видеть опостылевшую телевизионную картинку, а когда открыл глаза, перед ним стоял мужчина с подчеркнуто невыразительной внешностью. И хотя оператор видел его лишь несколько раз, он все-таки признал в нем офицера Центра общественных связей ФСО.
– А я вас в Останкино ищу, – улыбнулся офицер. – Вы что – телефоны поотключали?
– Что-то случилась? – Тамара действительно отключила мобильник, потому как очень не любила, когда официальные лица тревожили ее в неофициальное время.
– Случилось, – с доброй чекистской усмешкой подтвердил гость. – С вещами на выход!
– То есть? – режиссер тревожно приподнялся из-за стола.
– Мне приказано срочно доставить вас в спецгостиницу. Президентский поезд отправляется завтра в восемь утра. Ожидать вас никто не будет. Утренние московские пробки, всякие форс-мажоры... да и состояние может быть не располагающим к раннему подъему.
– А аппаратура? – напомнил Виталик. – Там же на два микроавтобуса!
– Уже все доставлено, – корректно молвил офицер. – Так что расплачивайтесь и идите на улицу. Брать с собой спиртное категорически запрещено.
– А пиво наутро можно взять? Без пива я умру!.. – нашелся оператор, однако сотрудник Федеральной Службы Охраны показательно проигнорировал его вопрос.
– Машина ждет вас у входа. После долговременной служебной командировки вас всех обязательно доставят по домам, – добавил офицер и улыбнулся старой чекистской шутке.
В спецгостинице Тамара Белкина спала плохо. То ли потому, что всегда не могла сразу заснуть новом месте, то ли потому, что недопила свою норму. Заснула она лишь к утру. Ей снились сюрреалистические попугаи, порхающие с ветки на ветку у кремлевской стены в районе Александровского сада. Во сне телеведущая ласково убеждала их, что Че Гевара – это иноверец и инородец, а ей самой совершенно нечего делать в железнодорожной поездке по стране, на что самый наглый попугай клюнул ее в голову и прокричал голосом генерала Муравьева: «Продали Россию!..»
* * *
Каждый местечковый фюрер мнит себя спасителем человечества или, как минимум, своей многострадальной родины. Артур Карташов также считал себя спасителем, однако мысли этой старался не озвучивать – даже среди ближнего окружения. Тем более, что слова о его мессианской и богоносной роли то и дело проскальзывали в лексиконе этого самого окружения.
Огромный бетонный бункер в цоколе жилого дома невольно воскрешал в памяти военную кинохронику «Падение Берлина». Правда, вместо свастик и рунических эмблем «SS» стены украшали обтрепанные плакаты эпохи культа личности, хоругви с Георгием Победоносцем и кумачовые растяжки с надписями, клеймящими позором американский империализм. Особое внимание обращала на себя карта «Нового Третьего Рима», в которой территория РФ простиралась от Гибралтара до Сингапура. Несомненно, таковой Артур Карташов видел подданное ему государство в обозримом будущем.
Сидя за столом, устланным бордовым плюшем, он шелестел клавишами ноутбука – просматривал электронную почту, каковой, как всегда, было немало. За этим занятием и застала его Нина Чайка – мужеподобная женщина неопределенного возраста, с немытой коротко стриженной головой и нервным взглядом. Короткая скрипучая кожанка сглаживала и без того плоскую грудь, навевая подсознательные мысли о бронепоездах и комиссарах в пыльных шлемах.
– Товарищ Артур, – дождавшись, когда Карташов закончит чтение, Чайка по-мужски откашлялась в кулак и, подойдя к столу по алой ковровой дорожке, продолжила с дружелюбной укоризной: – Вы слишком много работаете и совершенно не заботитесь о своем здоровье. Западные компьютеры очень вредны для глаз. Если не вы – кто будет спасать нашу многострадальную родину?
– Раньше думай о Родине, а потом – о себе, – цитатой из комсомольской песни 70-х ответил Карташов. – Ты откуда приехала?
– Из Подольска.
– Что там?
– Наша первичная ячейка совершила налет на пункт сдачи стеклотары.
– Зачем? Это же не гастроном...
– Пустые бутыли незаменимы для приготовления «коктейля Молотова». Который, в свою очередь, пригодится нам для борьбы с империалистами.
– А что в Наро-Фоминске?
– Амнистированные преступным режимом соратники приступили к агитации населения. Пока – мирными средствами.
– Что у серпуховских ребят?
– Готовятся к нападению на «МакДональдс». Хватит кормить русский народ американской жвачкой!
Карташов устало взглянул на Чайку. Несмотря на показательную преданность, эта соратница всегда вызывала у него смутную тревогу. То ли слишком трескучими фразами, напоминающими передовицы «Правды» конца тридцатых, то ли безумным взглядом темных глаз.
Ситуация, тем не менее, требовала адекватного ответа. Возвысившись над столом, Карташов продемонстрировал полувоенный френч наподобие тех, которые так любили советские вожди в тридцатые годы. После чего произнес несколько фраз о будущем России и собственной мессианской роли в ее истории.
Глаза Чайки увлажнились. Карташов на всякий случай отодвинулся от нее подальше.
– Кстати, товарищ Артур, а что вы думаете по поводу амнистии наших ребят? – осторожно спросила соратница. – Не кажется ли вам, что это – какая-то хорошо продуманная провокация? Нельзя недооценивать врагов...
– Преступный режим на своей шкуре почувствовал нашу силу, вот и решил предложить мировую, – привычно отмахнулся «товарищ Артур», понимая, впрочем, что здесь действительно что-то не так.
– Может, нашим соратникам, особенно молодым и горячим, стоит перейти на нелегальное положение?
– Не думаю. Пока – нет, – механически ответил Карташов, продолжая просматривать на ноутбуке полученную почту.
И тут внимание его привлекло одно из писем. Это был не рекламный спам и не послание соратников, по своей однотипности мало чем отличающееся от спама. Отправитель, не пожелавший назваться своим настоящим именем, прислал сканированную копию его агентурного досье из советского еще КГБ. Конечно, это было не все досье на Карташова, а лишь обязательство о добровольном сотрудничестве с «органами» под агентурным псевдонимом «Троцкий».
– Поддержка народных масс ширится с каждым днем! – счастливо выкрикнула Чайка и скосила глаз на монитор, силясь рассмотреть картинку.
Карташов захлопнул ноутбук.
– У меня действительно болят глаза от компьютера. Извини, Нина, мне надо побыть одному.
Закрыв за соратницей бронированную дверь бункера, Карташов прошел в комнату отдыха, оборудованную за неприметной панелью. Улегшись на кушетку, он долго соображал, какого черта спецслужбам вновь понадобились его услуги. Ведь ге-бе не напоминали о себе аж с начала девяностых.
Мелодичный зуммер мобильника прервал размышления. Карташов взглянул на табло – номер не определился.
– Алло...
– Здравствуйте, Артур Николаевич, – с безукоризненной вежливостью молвила трубка. – Как поживаете? Как здоровье?
– Кто вы такой?
– Я представляю людей, от которых зависит ваша дальнейшая карьера. А, может быть, и нечто большее, – невозмутимо ответствовал неизвестный.
У обитателя бункера парализовало речевой аппарат: отвечать хамски означало признать свое поражение уже в дебюте беседы, отвечать вежливо – признать унизительную зависимость от неизвестного наглеца.
– Что вам надо? – сдавленно спросил Карташов после недолгой паузы.
– Не хотели бы с нами встретиться?
– Зачем?
– Переговорить.
– О чем?
– О вашем будущем, например. Кстати, вы получили наше письмо по электронной почте?
– Я каждый день получаю сотни писем! – Карташов сделал вид, что не понимает, о чем идет речь.
– Но на наше письмо вы не могли не обратить внимания... Или вы действительно считаете, что у нас нет обоюдоинтересных тем для беседы?
– А если я откажусь?
– То очень скоро об этом пожалеете, – ответил звонивший со скрытой угрозой.
– Эт-то еще почему?
– Потому что теперь у нас достаточно возможностей решить вашу дальнейшую судьбу, – с ледяной учтивостью гангстера отрезал говоривший. – Так вы согласны на встречу?
– Согласен.
– Через полчаса ждите во дворе за гастрономом, напротив вашего бункера. За вами подъедут. И никому не рассказывайте о нашем звонке – это в ваших же интересах! – Короткие гудки известили об окончании разговора.
Полчаса, прошедшие в ожидании встречи, показались Карташову сутками. Хотелось сосредоточиться, прикинуть возможные варианты предстоящего разговора и отыскать собственные контраргументы, однако текущие партийные дела не позволили собраться с мыслями. Телефоны звонили с особой настырностью, факс гнал бесчисленные сообщения, как телеграф на картине «Ленин в Смольном», а соратники – бледные юноши со взорами горящими – одолевали бестолковыми расспросами о текущем моменте.
– У меня конспиративная встреча с моими соратниками! – объявил Карташов, нисколько при этом не соврав и, ни с кем не прощаясь, скользнул за бронированную дверь бункера.
Черная «Волга» уже стояла у условленного места. Рядом с открытой дверью переминался с ноги на ногу румяный седоватый дедок – бывший лубянский следователь Карташова, крутивший его в середине семидесятых. Судя по слишком вольным манерам, теперь он наверняка был на пенсии.
– Ну, здравствуйте, Артур Николаевич! – душевно улыбнувшись, следователь сделал приглашающий жест. – Садитесь.
– Один раз вы меня уже посадили, – хмуро напомнил Карташов.
– И тем самым способствовал появлению вашего политического капитала, – прозвучало вполне справедливое напоминание.
Всю дорогу Карташов молчал – хмуро поглядывал в окно, прикидывая, куда его везут – на Лубянку или в одну из конспиративных квартир ФСБ, разбросанных по всему городу. Когда «Волга» выехала за МКАД, он приуныл; везли за город, и это означало, что разговор будет долгим и важным.
Конечным пунктом путешествия стал какой-то огромный хозяйственный комплекс, судя по глухому трехметровому забору, многочисленным камерам наружного наблюдения и неулыбчивым охранникам с протокольными физиономиями – то ли кремлевский, то ли гебешный.
– Ведите себя хорошо, – ласково попросил бывший следователь и добавил совсем доверительно: – Знаете, это я вам послал сегодня то самое электронное письмо.
– Чтобы меня шантажировать?
– Если бы я действительно хотел вас шантажировать, я бы потребовал с вас денег. А то, мол, занесу в редакцию какой-нибудь бульварной газетенки из числа тех, что у метро продаются.
– Зачем же было посылать?
– Просто так. О таких вещах иногда стоит напоминать, – улыбнулся дедок, выходя из машины.
«Волга» неторопливо вкатила за ворота. Карташов сосредоточенно смотрел в затылок водителю, стараясь понять, чего ждать впереди. Безукоризненно выбритый затылок не выражал никаких эмоций. Когда машина подъехала к небольшому нарядному домику под черепичной крышей, водитель сказал негромко:
– Мобильник отдайте, – и протянул ладонь.
Розовощекий здоровяк, встретивший Карташова на пороге, отрекомендовался эфэсбешным генералом Юрием Подобедовым. Впрочем, он не нуждался в представлении – гость несколько раз видел его в официальной кремлевской хронике. А вот невзрачный тип с бегающими глазками, сидевший в каминной зале, оказался птицей куда более высокого полета. Это был Алексей Кечинов – высокопоставленный функционер администрации Президента.
– Присаживайтесь, – нервно бросил Кечинов. – Надеюсь, вы догадываетесь, для чего мы вас сюда вызвали?
– Вызывают обычно повесткой, – напомнил Карташов агрессивно.
– За этим не заржавеет... если потребуется, – улыбнулся гебешник. – Но мы решили пойти вам навстречу и побеседовать по-дружески. Доверительная человеческая беседа – она надежней. Зачем создавать всю эту шумиху, ненужную рекламу...
– ...и способствовать росту моей популярности? Создавать политический капитал? – ядовито напомнил Карташов.
– Послушайте, вы, – резко оборвал функционер администрации президента. – У меня мало времени, чтобы устраивать никому не нужные диспуты. Как вы думаете – почему мы вас с вашей шпаной еще терпим? Почему мы вообще не замочили вас на этапе становления? Почему позволили вам отсидеть срок в относительно комфортных условиях?
– Потому что на нашей стороне правда!
– Да ладно, не на митинге... – скривился Подобедов. – Вы нужны, чтобы вашим именем Запад пугать. Мол, не нравятся теперешние порядки? Не выдаете бонусов теперешней власти? Тогда придут подобные вам фюреры... и тогда уж точно поплачете.
– Каждый разгромленный вами «МакДональдс», каждый всплеск антизападной и антиамериканской истерии – это причина для поддержки Западом и Соединенными Штатами того самого «преступного режима», о котором вы ежедневно распинаетесь в своем бункере перед всеми этими... экзальтированными недоумками! – объяснил очевидное Кечинов.
– Вы же Франкенштейн... Крошка Цахес, в нашей чекистской лаборатории выведенный! – добавил Подобедов не менее очевидное.
– Вы вызвали меня сюда, чтобы это сообщить?
– Чтобы предложить вам и дальше сотрудничать, – сказал, как отрезал, чекист.
– А если я откажусь?
– Не откажетесь, – уверенно закивал функционер администрации президента. – В противном случае ваш бывший следователь сольет вас во все места, куда только сумеет. И про платное сотрудничество со спецслужбами, и про все остальное.
– Подам в суд за клевету.
– Правильно. На него и подадите. А он к силовым структурам никакого отношения не имеет, – напомнил Подобедов. – Ваш бывший следак восемь лет как уже на пенсии. Вот и судитесь с ним как частное лицо с частным лицом. Теперь все понятно?
