Сергей Зверев
Разборка по-кремлевски
Только теперь Карташов понял, для чего в дебюте понадобилось и электронное письмо, и телефонный звонок, и отставной следователь.
– Короче, вы человек неглупый, – неожиданно похвалил гебешник. – Будете нас слушаться – все будет хорошо. И вам, и нам.
– Скажите, агент Троцкий, вы действительно любите Россию? – внезапно спросил Кечинов.
– Ну да. То есть люблю. Жить без нее не могу...
– Именно потому вы в семидесятые годы сбежали сперва в Штаты, а потом во Францию?
– Ненавижу Америку! – скрипнул зубами Карташов.
– Это к нашей беседе не относится, – отрезал Кечинов. – Итак, рисую картинку. Предположим, через несколько месяцев в России начинается революция...
– Конечно, инспирированная из-за границы?
– Нами, – обрезал Подобедов. – Нами и инспирированная. Так называемые революционеры устраивают в больших городах образцово-показательные погромы, сжигают машины, бьют всех, у кого рожа нерусская. После чего один генерал... эдакий слуга царю, отец солдатам, эту заразу изничтожает на корню.
– Вам и отводится роль лидера революции. Ваши молодчики и к погромам привычные, а главное – штат боевиков уже готовый. И учить особо не надо, – Кечинов говорил о будущем путче как о почти свершившемся факте, нимало не интересуясь мнением предполагаемого вождя.
– А ваши придворные журналисты объявят населению, что революцию нам экспортируют империалисты США? – уныло вздохнул Карташов; он уже понял если не все, то многое.
– Именно так. Найдем каких-нибудь заокеанских антиглобалистов, лесбиянок и педерастов, которые и организуют вам интернациональную помощь, каковую наше телевидение и засветит перед электоратом крупным планом, – приязненно улыбнулся Подобедов. – Так что придется вам Америку полюбить. Хотя бы на какое-то время.
– А что будет потом?
– Когда?
– Ну, когда этот ваш герой-генерал разгромит наше движение?
– Вас интересует, что ожидает именно вас?
– Вот именно. Показательный процесс, репрессии и Колыма?
– Ни в коем случае.
– А что тогда? Звание Героя России?
– Для всех своих соратников вы геройски погибнете. Предлагаю погибнуть под красным знаменем на баррикадах... Где-нибудь на Пресне, – улыбнулся Кечинов. – Так будет пафосно и трагично, с историческими параллелями и аллюзиями.
– Но на самом-то деле вы останетесь живы. Небольшая пластическая операция, хороший счет в «Американ бэнкс»... И выбор любого места жительства по вашему усмотрению. Подальше от России, – добавил Подобедов.
– А что будет с моими соратниками?
– Большинством придется пожертвовать. Врагам народа, хулиганам, погромщикам и предателям Родины, финансируемым из-за океана, никакой пощады не будет, – пояснил функционер президентской администрации. – Вы же сами говорили, что ваши боевики – пешки в политической борьбе?
– Так вы согласны? – для проформы спросил Подобедов, подводя черту; впрочем, этот вопрос был излишним.
– А как же ваш генерал... будет со мной бороться?
– Как, как... подавлять, усмирять, наводить конституционный строй в стране... поганой метлой вычищать скверну, железной рукой наводить порядок... – пояснил Кечинов очень серьезно.
– Но... действующий президент? Он что... тоже в курсе?
– А вот это вас не касается, – Подобедов нехорошо сощурился на гостя. – Ваше дело маленькое. Во-первых, регулярно получать деньги из одного американского фонда, который наши люди по ту сторону океана уже организовали. Черные рубашки, хоругви, повязки со свастиками...
– Не говоря уже о пиве и оружии, – заверил Кечинов.
– И никакой самодеятельности, никакой самостоятельности, – серьезно добавил чекист. – Все свои действия вы обязаны координировать с нами.
– Впрочем, я не исключаю, что некоторые моменты будем координировать и с генералом.
С минуту Карташов молчал. Ситуация была безвыходной. Эти упыри просчитали абсолютно все. А это, в свою очередь, означало: их придется слушаться.
– Какие гарантии? – мрачно спросил он.
– О том, что мы действительно дадим вам возможность свалить из России? – догадался Кечинов.
– Вот именно.
– Естественно, никаких, – подхватил Подобедов. – Гарантии, как писали классики, дает только Госстрах.
– Вы и есть наш российский Госужас, – сказал Карташов.
– Ладно, Троцкий, не бзди, – с неожиданной фамильярностью прервал Кечинов и, достав из стоявшего в кресле портфеля папку, зашелестел бумагами. – Мы все предусмотрели. Вот это, – он протянул гостю пачку фотографий, – твоя будущая вилла в Мексике, на море. Вот это, – на стол легла пластиковая карточка «Американ экспресс», – деньги на личные расходы. До конца жизни хватит. Легендирован ты будешь, как «новый русский», отошедший от дел и решивший посвятить остаток жизни исключительно отдыху под южными звездами, в ритмах румбы и самбы. Документы также за нами. Мы ребята честные, могли бы с тебя и расписочку потребовать. Держи!
Фотоснимки виллы на берегу Мексиканского залива могли бы впечатлить даже удачливого олигарха – обладателя роскошного особняка на Рублевке. Вилла эта напоминала скорей дворец какого-нибудь латиноамериканского диктатора – как колониальной архитектурой, так и размерами. В одних только флигелях можно было разместить как минимум батальон.
– Ну как – нравится? – подмигнул Кечинов.
– А своего агента с ледорубом потом не пришлете? – скривился «агент Троцкий».
– Не пришлем, – успокоил Подобедов. – Если будешь послушным и языком мести понапрасну не станешь.
Глава 3
– Многие считают меня святым с нимбом и крылышками, многие – дьяволом с рогами и копытами, но почти никто – человеком, – доверительно сообщил Бондареву президент и, открыв термос, с удовольствием понюхал уху, переданную старым василеостровским соседом Василием Прокофьевичем. – Все-таки приятно, что есть еще люди, которые воспринимают меня не только как главу государства, а как знакомого по двору, друга детства или...
– ...любителя рыбалки, – подхватил Бондарев. – Ничего – закончится твой второй президентский срок – уйдешь на пенсию, будем опять вместе рыбу ловить.
Кремлевский кабинет главы государства, хорошо известный российскому электорату по телевизионному официозу, выглядел куда более уютным, чем на экранах. Мягкий свет плафонов поглощался дубовыми панелями. Российский триколор в углу ниспадал приятными складками. Роскошный рабочий стол со стоящим на нем термосом выглядел не начальственно, но домашне.
Налив уху в глубокую отвинчивающуюся крышку, президент сделал несколько глотков.
– Узнаю руку мастера. Тройная. Ты варил?
– Как обычно, – кивнул Клим. – Не слишком ли острая?
– Ты всегда не жалел перца. Кстати, а как там Василий Прокофьевич? По-прежнему своими почтовыми голубями занимается?
– И некоторых бывших соседей по Васильевскому также агитирует этим заняться. У меня в Коломенском уже с полдюжины этих птиц живет, – дождавшись, когда собеседник насладится ухой, Бондарев прищурился: – Зачем я тебе на этот раз потребовался?
– О том, что я планирую большую поездку по стране, ты, наверное, слышал.
– По телевизору анонсировали. Предлагаешь тебя сопровождать?
– Ты ведь Россию знаешь получше меня, – польстил президент. – Как рыбак, почти всю изъездил. Ладно, Клим, это шутка... А если серьезно – у меня тут какие-то странные вещи начинаются.
Рассказ главы государства о загадочной гибели полковника Сигова на провинциальной сортировочной станции был краток, но предельно информативен.
– А вот официальное заключение, – достав из ящика палисандрового стола объемистую папку, президент протянул ее собеседнику.
– Хм. «Фатальное стечение обстоятельств». «Несчастный случай»... – Бондарев зашелестел страницами. – Так-так-так... А кто руководил расследованием? Генерал Подобедов. Ясно.
– Я знаю, что ты его не любишь.
– Меня тоже многие не любят. Половина твоей администрации, например. Ревнуют, наверное, – равнодушно сообщил Клим. – А Подобедов, как я понял, вместе с руководством ФСО подбирал тебе штат новых охранников взамен погибших. Кстати, я хотел бы посмотреть их личные дела.
– Я распоряжусь, чтобы тебя сегодня же ознакомили, – кивнул президент. – Хотя люди там проверенные-перепроверенные. Да и профи... Скажи честно: что ты обо всем этом думаешь? Неужели действительно «стечение обстоятельств»?
Бондарев аккуратно захлопнул папку.
– Пока ничего не думаю. Но, учитывая, что твое предполагаемое отсутствие в Москве растянется почти на три недели, могу напомнить: государственные перевороты в Советском еще Союзе совершались именно в момент отсутствия в столице главы государства. Хрущев и Горбачев, как ты помнишь, во время своего смещения отдыхали на море. А перед этим у обоих поменяли охрану. Может быть дворцовый переворот, может быть уличный... да какой угодно! Недовольные всегда найдутся. Люди, потерявшие власть и деньги. Люди, не имевшие власти и денег, но страстно желающие их получить. Люди, боящиеся потерять и то, и другое. – Бондарев говорил, будто гвозди в доску вбивал. – Любому перевороту предшествует заговор, ты это и сам знаешь. А ведь заговор – это не свеча на столе, шифровка, зашитая в подкладку пальто и театральная клятва на шпаге... Заговор – это взаимное доверие людей, которые стремятся к одной и той же цели.
– И ты видишь какие-нибудь симптомы заговора?
– Нет. Но я всегда помню о старой истине: предают только свои, близкие. Кто организовал заговор против Цезаря? Его любимец Брут. Кто заказал убийство русского царя Павла? Родной сын Александр... Ладно. Значит, отправляемся завтра?
– В восемь утра. За тобой пришлют машину в Коломенское. Или тут переночуешь...
– Лучше дома. Мне еще кое-какие вещи надо собрать и кое-куда съездить. Кстати, а в каком качестве я буду тебя сопровождать?
– А в каком бы ты сам хотел?
– Лучше всего – коменданта президентского спецпоезда, – прикинул Клим. – Во-первых, это дает мне вполне официальный статус, во-вторых – как пассажир, ты формально обязан будешь меня слушаться. Не говоря уже о многих других...
– А в-третьих, ты хочешь, чтобы я об этом срочно и во всеуслышание объявил тем, кого ты так не любишь? Например – Подобедову? – догадался президент.
– Вот именно. Только вот во всеуслышание не стоит. Так, между прочим. Мол, коменданта поезда, которого тебе ФСО так тщательно подобрало, ты отстраняешь от функциональных обязанностей без объяснения причин. И назначаешь на его место меня. При этом я получаю полномочия достаточные, чтобы в поезде меня слушались. Возражения о том, что мне, якобы, необходимо время, чтобы ознакомиться с текущими делами и вообще войти в курс, не принимаются. У меня ведь и заместители будут из этих, новых... Я прав?
– Конечно.
– Посмотрим, как он... и не только он на это отреагирует.
– У него мало времени, чтобы реагировать, – президенту явно не нравилась подозрительность собеседника.
– На это я и рассчитываю.
* * *
Резкий взмах теннисной ракетки – и резиновый мячик, описав правильный полукруг, опустился в так называемой «мертвой зоне», недосягаемой для соперника.
– Коварный ты, однако... – генерал Подобедов недовольно утер лоб и, шагнув к сетке, протянул руку Кечинову. – Партия. Вынужден признать свой проигрыш.
– Ничего, ты еще свое выиграешь.
– Поле непривычное, – эфэсбешник во вздохом отложил ракетку. – Мне больше нравятся гудроновые поля – отскок мяча другой.
– Настоящий чекист должен уметь играть на любом поле, – незлобно подначил Кечинов.
– Это ты тут день-деньской торчишь... Еще со времен Бориса Николаевича. Небось, скоро Андре Агасси на обе лопатки положишь.
– Я бы предпочел разложить на корте Анну... Ладно, давай о наших делах...
Очередная встреча заговорщиков состоялась в закрытом спортивном клубе. И не только любовь к теннису стала тому причиной. Как узнал Подобедов, территория теннисных кортов не контролировалась микрофонами и видеокамерами, что, в свою очередь, настраивало на откровенный разговор.
А поговорить было о чем.
Полтора часа назад влиятельному лубянскому деятелю сообщили, что комендант президентского поезда без объяснения отстранен от своих обязанностей, а на его место назначен некий офицер запаса ФСБ Клим Владимирович Бондарев. Кандидатура была предложена самим президентом. Как то ни странно, но Подобедов при всех его фантастических информационных возможностях располагал об этом человеке лишь минимумом информации. Ему было известно, что он – друг детства нынешнего главы государства, пользующийся неограниченным его доверием. Он знал, что президент не раз обращался к Бондареву в самые критические моменты и что этот загадочный Клим всегда оправдывал возлагаемые на него надежды. Однако личное дело этого офицера каким-то загадочным образом исчезло из 16-го Главупра Лубянки, да и коллег, служивших с ним, почему-то не нашлось...
Судя по всему, главе государства гибель полковника Сигова показалась весьма подозрительной. Видимо, потому он и решил пригласить в поездку одного из самых проверенных людей.
Обо всем этом Подобедов и сообщил Кечинову во время теннисного поединка. И теперь, когда партия была сыграна, ожидал окончательного решения.
– Думаешь, он что-то заподозрил?
– Не тот он человек, чтобы вот так вот, без особых причин, менять людей из своей охраны.
– Так ведь комендант поезда – это твоя креатура! – напомнил Кечинов.
– Вот и я о том же...
– А кто этот Бондарев? Что он из себя представляет? Почему такое безграничное доверие?
– Ничего не знаю. Его личное дело уничтожено. В архивах – совершенно никаких следов, сам проверял. Даже я – и то не могу понять, кто и за что ему пенсию платит. Кстати, президент затребовал у начальника ФСО личные дела вновь принятых... Ну, на место Сигова и его людей. Как я понял – для этого самого Клима. Леша, надо думать, надо шевелиться, – с напором произнес Подобедов, скосив взгляд на теннисную сетку – теперь она напоминала ему рыбацкий невод, в котором по неосторожности можно и запутаться.
– Думаешь, этот Бондарев сможет нам помешать?
– То, что он нам не помощник, – очевидно.
Кечинов молчал минут пять – размышлял, прикидывая возможные варианты развития событий. Наконец молвил:
– Неплохо бы этого Бондарева в глазах президента скомпрометировать.
– Уже думал. Не успеем. Поезд завтра в восемь утра.
– Тогда... А может, ему тоже какой-нибудь несчастный случай организовать? Ну, как твои люди на железной дороге. Успеешь?
– Об этом я тоже думал. Боюсь, что будет очень подозрительно. Еще Сигов остыть не успел – и тут новый жмур.
– А если организовать ему несчастный случай на глазах множества незаинтересованных очевидцев? И чтобы все в один голос сказали, что это действительно несчастный случай? Мало ли чего... Превышение скорости в автомобильной поездке, переход улицы на запрещающий сигнал светофора, несоблюдение мер безопасности... Главное – чтобы он ничего не заподозрил. Несчастный случай должен быть стопроцентным! Окончательным! Реальным!
– А это – мысль, – почти согласился чекист. – Правда, исполнители должны быть экстра-класса.
– У тебя на Лубянке такие, конечно же, есть.
– Есть. После ликвидации Бондарева этих спецов надо будет представить к высокой правительственной награде. В закрытом списке, как и положено. После чего организовать какую-нибудь автомобильную катастрофу им самим.
* * *
Клим вернулся в Коломенское только после обеда и сразу же приступил к сборам. Бондарев не любил обременять себя ненужными вещами – небольшая дорожная сумка вместила все необходимое для путешествия. Поразмыслив, он решил прихватить с собой парочку почтовых голубей – подарок Василия Прокофьевича. Голуби всегда возвращаются в свою голубятню. Как знать – может, это их качество пригодится и в спецпоезде, нашпигованным электроникой?
Телефонный звонок застал хозяина дома как раз в тот момент, когда он запасался кормом для птиц. Звонившая – судя по голосу, молоденькая девушка, – представилась работницей регистратуры районной поликлиники и сообщила, что Бондареву Климу Владимировичу необходимо срочно пройти флюрографию.
– Или сегодня до восемнадцати нуль-нуль, или завтра с девяти нуль-нуль до четырнадцати тридцати.
Звонок совершенно не вызывал подозрений – как человек, следящий за своим здоровьем, Бондарев каждый год проходил углубленный медосмотр. А на флюрографии он действительно был лишь в прошлом году. Естественно, поход в поликлинику завтра ему не подходил. Пришлось собираться.
Спустя минут двадцать Клим, получив в регистратуре талончик, поднимался на лифте на последний этаж. В рентген-кабинет, как это обычно бывает по вечерам, змеилась очередь. Впрочем, спустя минут пять из-за двери появилась медсестра, объявившая, что желающие пройти флюрографию «на коммерческой основе» могут спуститься в цокольный этаж.
Естественно, Бондарев не преминул воспользоваться предложением. Попасть в цокольный этаж можно было и по лестнице в восемь маршей, однако грузовой лифт значительно сокращал время и расстояние.
Длинный коридор, ведущий к лифту, был почти пуст – лишь на скамейках у дверей скучало несколько старушек, ждущих очереди на прием. Выйдя на площадку лифта, Клим нажал кнопку вызова, и тут же боковым зрением засек молодого санитара, толкающего перед собой операционные носилки на колесиках. Новенький белый халат на его плечах топорщился от избытка крахмала.
– Вот кто мне поможет! – обрадовался санитар и, как показалось Климу – с неискренним энтузиазмом. – Мужик, помоги-ка носилки в лифт затащить!
Взявшись за передние ручки, Бондарев встал спиной к лифту. Сдвоенные створки лифтовой двери с мягким чавком разошлись, и тут Клим почувствовал, ощутил позади себя странный холодок... Тем временем санитар чуть подал каталку на себя и с силой толкнул ее вперед, на Клима. Повинуясь скорее инстинкту самосохранения, чем логике, Бондарев успел отскочить, вильнуть в сторону, и санитар с носилками по инерции влетел в кабину грузового лифта...
Впрочем, никакой кабины и не было. Открывшиеся створки двери обнажили жерло лифтовой шахты с тросами, тяжелыми противовесами и шершавыми бетонными стенами. Мгновение – и со дна шахты донесся жуткий звук падающего тела, перекрываемый металлическим скрежетом разлетающихся носилок.
Все произошло практически мгновенно, однако Бондарев не потерял присутствия духа. Подойдя к открытой двери лифта, он подергал створки и сразу определил, что они надежно заблокированы. Затем скосил глаза на дно шахты. В неясном полумраке смутно различался изломанный силуэт санитара, лежащий на свернувшихся носилках. Несомненно, он был мертв. Затем взглянул вверх. Кабина лифта застряла на пятом этаже.
Все произошедшее выглядело слишком подозрительно и наводило на мысль о неудачном покушении.
Площадка лифта мгновенно набухла толпой любопытствующих и сочувствующих. Остроносая тетка с желтым лицом урологической больной осторожно выглянула в шахту и заголосила:
– Убили, касатика! Убили, родненького!
– Пешком-то в его возрасте надо ходить, – возразил пожилой интеллигент в очках. – Вот я в его время...
– Врача вызовите, врача! – надрывалась беременная молодица. – У кого телефон есть? В «скорую» позвоните!..
Милиция, прибывшая в поликлинику спустя полчаса, констатировала несчастный случай. Техническая экспертиза довольно быстро установила, что в лифте не сработало какое-то реле и что дверь на четвертом этаже открылась по чистой случайности. Никакого злого умысла в этом не просматривалось – разве что халатность техников «Мослифта», не проводивших профилактический осмотр вовремя.
Личность погибшего была установлена сразу же. Как и предполагал Бондарев, это был не местный санитар, а медбрат с подстанции «скорой помощи», которого никто в поликлике никогда прежде не видел. Никаких документов, объясняющих его присутствие тут, обнаружено не было. Каким образом он попал в здание с операционными носилками – также оставалось загадкой. Да и менты почему-то не очень спешили связываться с подстанцией, где работал погибший...
Как бы то ни было, но в восемь вечера Клим вернулся домой. Клетка с почтовыми голубями стояла на каминной полке, как раз под чучелом огромного волжского сома, свисающим с потолка. Собранная дорожная сумка висела на спинке кресла.
– Кажется, ничего не забыл, – вполголоса прикинул Бондарев, вспоминая, что еще может понадобиться в дальнем путешествии. – Жаль только, что флюрографию не прошел. Ничего – придет время, и я вас всех просвечу!..
* * *
Президентский поезд, извиваясь на рельсах гигантской гусеницей, неторопливо катил по равнине. За окнами проплывали низкие шиферные крыши поселков, изумрудные поля и спокойные озерца, в которых поблескивало утреннее солнце.
Бондарев на правах нового коменданта неторопливо обходил вагоны, знакомясь с обстановкой и вникая в суть. Конечно, непростой статус поезда предполагал многочисленные излишества, но увиденное просто поражало воображение. Вагон-холодильник, вагон-кухня, вагон-ресторан, вагон спецсвязи, два вагона охраны, способной на любые подвиги, – и это было далеко не все. Спецпоезд был способен отразить налет штурмовой авиации, передвигаться по любой зараженной местности и, наверное, несколько месяцев автономно просуществовать в условиях глобальной ядерной войны.
В вагоне для прессы расположилась съемочная группа одного из федеральных каналов, способная организовать ежедневные репортажи.
– Здравствуй, Клим, – Тамара Белкина не без кокетства поздоровалась с Бондаревым; несмотря на сложные чувства, которые эти люди испытывали друг к другу благодаря прошлому, они искренне обрадовались встрече.
– Приветствую трубадуров официоза, – кивнул Клим. – Вас вновь позвали для съемок «Хроники дня»?
– Мы просто исполняем свою работу, – ведущая «Резонанса» пригласила Бондарева в свое СВ. – Также, как и ты – свою... Кстати, а в каком качестве ты на этот раз? Шпионить за нами?
– Скорее, не позволять это делать другим, – усевшись на полку, комендант спецпоезда удивленно взглянул на огромные чемоданы, занимавшие едва ли не половину пространства. – Аппаратура, наверное?
– Да нет. Косметика, колготки... Где я в поезде колготки куплю, если порвутся?
– Мне бы твои заботы...
Проводница в идеально отутюженной форме осторожно постучала в дверь.
– Чай? Кофе? Завтрак?
– Кофе, – попросила телевизионщица.
– Я, пожалуй, тоже выпью, – Бондарев взглянул на часы; до обеда у него еще оставалось свободное время.
Утреннее кофепитие с человеком, с детства называющим президента на «ты», – прекрасный повод выяснить последние новости в кулуарах власти. По крайней мере, для профессионального журналиста. Тамара была профессионалкой и потому не преминула использовать этот повод.
– Ты, случайно, не в курсе – почему это в наших СМИ генерала Муравьева так внезапно раскручивают? – спросила она, глядя, как за окнами проплывают нищие среднерусские деревни, обрамленные нарядными березовыми ситцами. – У них там что – других тем нет?
– У них или у вас? – с улыбкой подначил Бондарев.
– К сожалению, журналисты не определяют политику телеканалов, – пояснила Тамара. – Для этого есть руководство «кнопки». Скажут взять интервью у черта – возьмем. Скажут ангелу Господню информационный вакуум устроить – сделаем.
– Уважаю профессионалов, – с едва заметной иронией похвалил Клим. – Насчет Муравьева я ничего не знаю. Честно. В последнее время в городе-герое Москве вообще-то очень загадочные вещи происходят. Боевиков Карташова почему-то амнистировали...
– А почему – тоже не знаешь? – осторожно вставила Белкина.
– Даже не догадываюсь. Я ведь не политолог, не политтехнолог и не эксперт по внутриполитическим проблемам России. Я просто рыбак. Впрочем, если хочешь – спрошу у президента насчет Карташова. Надеюсь, он даст мне исчерпывающий ответ.
– Ловлю на слове, – улыбнулась журналистка.
– Только на меня не ссылайся. Я в этом поезде хотя и лицо официальное, но далеко не публичное.
В дверь постучали. Не успела Тамара сказать «войдите», как дверь отъехала, и на пороге возник оператор Виталик. Его опухшее лицо и утренний перегар подсознательно навевали мысли о рассоле, холодном компрессе на лоб и ударной дозе «алкозельцера».
– Тамарка, у тебя пиво есть? – оператор, даже не взглянув на Бондарева, умоляюще впился глазами в телеведущую. – Или хотя бы граммов сто семьдесят водки?
– Я ведь по утрам такие напитки не употребляю.
– Черт, и в вагон-ресторан не пускают. И у проводницы ни хрена. То есть водка-то у нее есть, но тут до вечера сухой закон. Говорят, какой-то новый комендант придумал. Знал бы, что в такую бодягу попаду, никогда бы в этот забацанный поезд не сел! – оператор мученически протер виски, и тут его осенило: – Может, у тебя туалетная вода есть? Или... одеколон?
– Свои любимые духи «Паола Пикассо» я тебе ни за что не дам. Семьдесят баксов флакончик, – отрезала Белкина.
– И это журналистская солидарность! – горестно засокрушался оператор. – Может, у тебя хоть какая-нибудь жидкость для смывания лака с ногтей найдется? Только без пульверизатора...
Ответить Тамара не успела – в нагрудном кармане Клима зазуммерила рация.
– Слушаю.
– Товарищ комендант президентского поезда, президент просил передать, что хочет вас видеть, – донеслось из мембраны.
– Иду, – Клим спрятал рацию и засобирался.
– Так ты тут – комендант? – искренне удивилась Белкина. – Звучит-то как... Комендант президентского поезда. Почти что «комендант Смольного» или «комендант Кремля». Эдакий Бонч-Бруевич...
– Да, комендант. И все пассажиры, согласно инструкции, обязаны меня слушаться, – Бондарев вышел в коридор, устланный ковровой дорожкой.
– Товарищ Бонч-Бруе... то есть комендант, – казалось, оператор Виталик сейчас опустится на колени, чтобы вызвать к себе как можно больше жалости. – Не могли бы вы...
– Поинтересоваться у президента насчет жидкости для смывания лака с ногтей? – улыбнулся Клим. – Как я знаю наверняка, наш президент по утрам такое не пьет. Он и по вечерам этого не пьет, я точно знаю.
– Пи-и-ива... – протянул оператор. – Я же работать не смогу! Рука нужную кнопку не отыщет!
– Никакого пива, – строго пресек Бондарев. – Вы находитесь на режимом правительственном объекте... и вообще – нельзя поощрять чужие пороки. Тем более, по вашему виду я уже вижу, что глоток пива – это лишь первый шаг к запою. Лучше примите душ, попейте чай с лимоном, отоспитесь – и все будет хорошо.
– Тогда я на первой же станции отсюда сбегу! – в сердцах бросил Виталик. – Ищите себе другого оператора!
Кабинет президента занимал ровно половину вагона – в другой половине располагались спальня, блок спецсвязи, душевая и прочие жизненно необходимые для президентов, и не только для них, заведения.
Рабочий стол у бронированного окна был точь-в-точь такой же, как и кремлевский – начальственный и державный. Стул с высокой спинкой, инкрустированный позолоченными двухголовыми орлами, неуловимо напоминал трон. И лишь роскошные гладиолусы оживляли официозный интерьер.
– Я только что получил оперативную информацию об этом санитаре из твоей поликлиники, – молвил глава государства, едва поздоровавшись. – Работает на шестнадцатой подстанции «Скорой помощи» меньше двух месяцев. Все чисто. То есть никакого отношения к ФСО, ФСБ и так далее.
– Он хотел меня убить, – упрямо сказал Бондарев. – Он толкал меня в шахту лифта.
– Насчет лифта есть заключение наших экспертов, и я им доверяю, – попытался успокоить президент. – Действительно – неисправность реле. Такое иногда случается.
– И когда на твоих охранников неизвестно откуда выкатывается цистерна жидкого азота – тоже случайность?
– Будем считать – две случайности.
– Кто занимался расследованием происшествия в поликлинике? Небось, Подобедов?
– Ты угадал.
– Ну, это, конечно, надежный источник, – хмыкнул Бондарев.
– Клим, не надо драматизировать и искать врагов там, где их нет... В последнее время тебе исключительно заговоры да перевороты мерещатся.
– Постараюсь сохранять хладнокровие, – усевшись у окна, Клим взглянул в сторону блока спецсвязи, скрытого за дубовой панелью. – Кстати, спецсвязь во время поездки тебе все тот же Подобедов обеспечивает?
– ФСО и ФАПСИ, как и положено по штату. А с чего это ты вдруг заинтересовался?
– Да так... – после недолгих колебаний Бондарев все-таки решил развить тему вглубь. – Знаешь, какой самый простой и эффективный способ лишить тебя власти? Перерезать связь. Или снабжать заведомо ложной информацией.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Каналы поступления информации имеют тройной и даже четверной дубляж, ты об этом и сам прекрасно знаешь.
– ...который осуществляют люди наподобие Подобедова. Или его прямые ставленники. Ладно. Тут останкинская общественность встревожена – с чего это вдруг минюст амнистировал боевиков Карташова?
– А-а-а, ты про этих недоумков... – президент неожиданно улыбнулся. – Ну, во-первых, горстка экзальтированных юношей для общества никакой опасности не представляет. К тому же среди них работает наша агентура – медленно и верно разлагает изнутри... Во-вторых – у нас амнистия по случаю очередного государственного праздника, и эти боевики как раз под амнистию подпадают, так что все законно.
– Законно, – согласился Клим. – Только Карташов и его молодчики – обыкновенные фашисты и вполне состоявшиеся уроды-ксенофобы. В Германии за нарисованную свастику автоматически три года тюрьмы дают – и никто не кричит о нарушении прав и свобод. А тут – призывы к физическому уничтожению всех с нерусскими фамилиями. В Татарии, Осетии или в Туве про это расскажи, и я с секундомером в руке засеку, через сколько они захотят выйти из состава Федерации.
– Да я и сам понимаю, что карташовцы – уроды, – вздохнул глава государства. – Если бы все от меня зависело. Понимаешь – я твердо убежден, что каждый человек должен заниматься тем, к чему его Господь Бог сподобил. Ты вот блестяще выполняешь некоторые мои... м-м-м... щекотливые поручения. Люди, проектировавшие и строившие этот поезд, замечательно справились со своей задачей. А насчет карташовцев мне Глеб Чернявский посоветовал. И, по-моему, он прав. Что ни говори – а политтехнолог он от Бога.
– Политтехнолог, по-моему, – чисто дьявольская профессия, – серьезно опроверг Бондарев.
Поезд постепенно замедлял ход. За вагонными окнами медленно надвигались городские окраины: приземистые пакгаузы, одноэтажные жилые домики и безразмерные бетонные заборы, за которыми станция прятала свою хаотичную изнанку. Ряды милиционеров в новенькой форме, двойной цепью окружавшие станцию, свидетельствовали о серьезных мерах безопасности, а свежепобеленные деревья и выкрашенные заборы говорили в пользу оперативности городского начальства.
– А насчет карташовцев попомни мое слово. Ты с ними еще натерпишься, – сказал Клим. – Джина легко выпустить из бутылки. А вот загнать его обратно гораздо трудней.
