Шаира Тураповна Баширова
Роман С Продолжением
ГЛАВА 4
Сергей сидел на скамье, прислушиваясь к разговору и закрыв глаза, задремал. Он проснулся от лязга металла, вагон цепляли к основному составу, чтобы отправиться в путь…
За несколько минут глубокого сна, Сергею привиделся дом, он вспомнил лица родителей, бледную, всю в слезах мать, с каменным, хмурым лицом отца. Свою комнату, где над кроватью висели небольшие плакаты его любимых певцов и музыкантов. Даже гитара была, шестиструнная. Правда, играть Сергей учился на семиструнной, научился быстро, Вадим, его одноклассник, часто приходил к ним, он и научил Сергея играть на гитаре, пообещав, что и на ударных играть научит.
На Олега Сергей поначалу очень злился, потом удивлялся, почему? Но ответа не находил. Просто понял для себя, что верить никому нельзя и настоящие друзья могут однажды предать, ведь Олега он считал другом, они вместе ходили в спортивную секцию, занимались боксом и каратэ. Сидели за одной партой, в кино и на танцы ходили.
– Ходили… как давно это было… а было ли? Словно в другой жизни. А смог бы я так же, как Олег? Теперь уже и не знаю… – думал Сергей, вспомнив о драке, когда он за него заступился, тогда Олег клялся ему в дружбе и верности.
– Ну что, братишка? Жизнь нас райская ждёт? Первая ходка? – услышал Сергей голос Седого.
Открыв глаза, он с безразличием взглянул на него.
– Первая… – ответил Сергей.
– Это поначалу, трудно чалиться на нарах. Если правильный пацан, заслужишь уважение братков, иначе – перо в бок и в ящик сыграешь. А что ж помиловку не писал? – облокотившись о стенку вагона, спросил Седой, повернув голову и внимательно посмотрев на Сергея.
– Бесполезно было. Шрам сказал, что срок могут еще и добавить, – ответил Сергей.
При упоминании Шрама, Седой полностью повернулся к парню и криво усмехнулся.
– Так ты со Шрамом в камере чалился? Штаны протирал? А арапа не гонишь? Пургу не несёшь? – спросил Седой.
– Нет, правду говорю. Шрам сказал, что братки его уважают, если что, сказал, от меня кланяйся, – ответил Сергей.
– Что же ты молчал, братишка? На одной зоне топтать землю будем, не дрейфь, в обиду тебя не дам. А там, как карта ляжет. Может кайфануть хочешь? На вот, закури, легче станет, – протягивая оставшийся окурок Сергею, сказал Седой.
Что заставило Сергея взять окурок, он объяснить не мог, сунув его в рот, он прикурил от спички, что зажёг Седой. Но сделав вдох, закашлял, аж до слёз. Седой взял из его рук окурок и затянулся.
– А ты, я вижу, правильный пацан. Не сказал, что не куришь, не побрезговал гнилых зубов Седого. Уважуха! Хорошо начинаешь жизнь в неволе, сынок, – докуривая окурок, произнёс Седой, хитро прищурив белесые глаза.
– У меня срок большой… – зачем-то сказал Сергей.
– Мокруха что ли? Кого замочил? – спросил Седой.
– Я никого не мочил. Меня подставили, – устало ответил Сергей.
– Это они могут. Вот… почему-то я тебе верю. Петюня? Когда баланду принесут? – обернувшись к конвойному, спросил Седой.
Парень сидел на единственном стуле за пределами решётки и дремал, хотя ни сидеть, ни тем более спать, не полагалось. Петюня открыл глаза и вяло посмотрел на Седого. Потом лениво поднял руку и посмотрел на часы на запястье.
– Седой? Вечно тебе невтерпёж! Ещё целый час есть! – недовольно высказался Петюня.
– Так жрать охота! Ладно, обойдёмся… на вот, ешь. С этими архаровцами, скоро живот подпирать, – вытащив из брезентовой замызганной сумки, типа вещевого мешка, куски хлеба и колбасы, протянув Сергею, сказал Седой.
Сергей вспомнил, что Шершень и ему положил в сумку поесть, сказав, что он его ещё благодарить будет, когда Сергей попытался отказаться. Он и не знал, что родители ему принесли передачу, зная, что скоро его увезут из города. Полина и тёплые вещи зачем-то положила, не зная того, что на зоне своего носить нельзя. В общем, передача, о которой он так и не узнал, не дошла до Сергея. А Шершень положил ему сухари и печенье, палку колбасы и кусок буженины. Хлеб Шершень с ужина оставил и тоже сунул в сумку Сергея.
– Удачи тебе, Серый. Надеюсь, на зоне выдюжишь. Давай, будь здоров, не кашляй! – напоследок сказал Сергею Шершень.
Поблагодарив его, Сергей простился и с Дикарём, потом вышел из камеры, с тем, чтобы никогда с этими людьми больше не встречаться.
Сергей вытащил из своей сумки всё, что там было и положил перед Седым. Но с ними в клетке сидел ещё один арестованный.
– Наверное нужно угостить… – начал Сергей, отламывая кусочек от хлеба, но Седой резко положил огромную руку на его руку.
– Ты даже смотреть на него не смей! Видишь, особняком сидит? Опущенный он… не обращай на него внимание, он своё место знает, – с аппетитом начиная есть, сказал Седой.
Сергей вспоминал, где же он читал или слышал это слово, "опущенный", но никак не мог вспомнить.
– Простите… а что это значит? – осторожно, совсем тихо, склонившись к уху Седого, спросил Сергей.
– Хм… птенец ты ещё, необстрелянный. Но ты говоришь, срок у тебя большой? Что ж, научишься потихоньку. Петух он! Теперь понял? – громче ответил Седой.
Мужчина, лет сорока пяти, худощавый, жилистый, с бегающим, испуганным взглядом, съёжился и опустив голову, забился в угол клетки. Сергей никогда не видел таких… в смысле, опущенных, ему стало не по себе. Рука, с хлебом и колбасой, повисла в воздухе. Видимо, взгляд у него был тот ещё, Седой засмеялся.
– Таких гнид на зоне хватает. Пусть скажет спасибо, что на него платье женское не надели. Ладно, не обращай внимания, ешь. От голода уснуть не сможешь. А нам ещё ехать трое суток, – сказал Седой.
– Седой? Поделился бы шкерой, что ли! – услышал Сергей из соседней клетки, разделённой плотной стенкой.
– А сам не зашкерился, что ли? На вот, держи, Глухарь! – подойдя к стене и просунув руку с едой через решётку, ответил Седой.
Протянутая навстречу рука, быстро перехватила хлеб и колбасу.
– Видать, твой сосед, пассажир надолго, а? – спросил Глухарь, с полным ртом.
– А ты, значит, уши развесил, сучонок? Не твоего ума дело! Сядь и заглохни! – рявкнул Седой.
– А ну! Разговорчики! Чего раскудахтались? – войдя в вагон, спросил старший из конвойных.
– Ты бы за базаром следил, начальник… правильные слова говорил, сам знаешь, что бывает за такой расклад, – без страха, высказался Седой.
– А ты что? Авторитет тутошний, чтобы меня жаргону учить? – спросил конвойный.
– Чё время зря тратить? Если гниль сгнила, пользы нет, – ответил Седой.
Конвойный, кажется, не понял смысл сказанного, демонстративно сплюнув, он вышел из вагона. А на рассвете, его нашли убитым острой заточкой в горло. Никто не мог понять, кто это сделал. Клетки были закрыты, оттуда выйти никто бы не смог, если бы подумали на Седого, который накануне говорил со старшим конвойным. На станции, тело старшего конвойного накрыли и вынесли из вагона.
Через некоторое время, в вагон вошли четверо в форме и открыв клетку, в которой сидел Седой, стали бить его дубинками. Седой не издал ни звука, прикрыв руками голову, он лежал на полу вагона, подобрав под себя ноги. Били довольно долго, потом, так же молча ушли.
Вместо убитого старшего, пришёл другой, с яростью стуча по решётке, он орал, чтобы все сидели тихо, иначе… а что иначе, он так и не договорил. Седой поднялся, как ни в чём ни бывало, смачно сплюнул кровью на пол и сел на скамью. Но ничего говорить не стал, молча глядя в одну точку.
В вагоне стояла духота, дышать было тяжело. Сергей вспоминал ванную комнату, пляж на берегу Балтийского моря, как он с разбега нырял с обрыва и плавал… плавал долго и наслаждался водой. Сергей, сидя на скамье, подолом грязной уже футболки вытирал лицо и шею от постоянно выступающего пота. Баланду есть он не стал, Шрам как-то говорил ему, что в баланду подмешивают гормоны.
– Чтобы у тех, кто находится в заключении, не возникало желания иметь бабу. А тебе, тем более, срок намотали, мама не горюй. Ведь выйдешь импотентом в тридцать шесть лет. А на зоне, картошку вылавливай отдельно, её можно будет пожарить, повезёт, может и мясо найдёшь в баланде. Баланду выливай, не пей её. Ничего, братишка, там тебя научат жизни, – так Шрам ему тогда и сказал.
Сергей был молод, возраст, когда хочется постоянно есть, организм здоровый, с естественными потребностями. Сергей вдруг подумал, что никогда не был в близости с девушкой. Так, целовался пару раз… неумело, правда. Плакать Сергей не умел, отец говорил ему, что мужчины не плачут. Но от безысходности и обиды, у него пошли слёзы. И чтобы их не видел Седой, он отвернулся к стене, сделав вид, что спит.
Иногда, сквозь сон, Сергей слышал, как поезд останавливался, потом, пыхтя, набирал скорость и вновь двигался вперёд. Он не знал, куда он едет и что его ждёт. Конечно, где-то в глубине души, ему было страшно, но ещё он понимал, что должен выстоять и не сломаться, должен терпеть долгие восемнадцать лет. Хотя Шрам и говорил ему, что отсидит он, быть может, лет десять.
– Остальной срок скостить должны и быть может, повезёт выйти по УДО. Хотя с мокрухой могут и строгача дать, – сказал Шрам.
Время тянулось невыносимо долго и медленно. Душный вагон, вонь и темнота, лишь под потолком вагона было продольное отверстие с решётками, но воздух односторонне оттуда не поступал. Последний день пути разносили баланду, которую на станции подвозили к вагону. А когда позвали того, которого Седой назвал опущенным, тот не ответил.
– Кажись, у нас жмурик, начальник. Не отвечает он, а я к нему не подойду, – сказал Седой.
– Сержант? Посмотри, что с ним? – кивнув конвойному, приказал старший лейтенант.
Сержант открыл клетку и вошёл. Приложив руку к шее мужчины, он молча прощупывал пульс. Потом поднял голову и покачал головой.
– Товарищ старший лейтенант! Он мёртв. Что прикажете делать? – спросил сержант, обернувшись назад.
Шальная мысль мелькнула в голове Седого, он хотел было схватить сержанта, ударом отключить его, выхватить автомат и расстрелять всех конвойных. Он даже сделал было шаг, но старший лейтенант позвал ещё двоих и те тут же вошли. Они вынесли тело и вновь закрыли клетку. Сергей был в шоке, не понимая, как может человек просто так умереть.
На станции, труп вынесли и об этом никто больше не говорил, так…сло вно сдохла собака и её выбросили.
– Скорее бы уже до места доехать! – с отчаянием воскликнул Сергей.
– Завтра будем на месте, не торопись, успеешь на нарах чалиться. А с твоим сроком и соскочить можно. Не ждать, когда откинешься, – произнёс тихо Седой, с опаской поглядывая на сержанта.
– Не понял… – вытирая мокрые лицо и шею, грудь и накаченный живот футболкой, которую с себя снял, вяло ответил Сергей.
Он так устал с непривычки, что говорить не хотелось, сухими губами говорить было тяжело, но хотелось есть. Сергей вспомнил, как вкусно готовила мама, котлеты и борщ, тефтели с гарниром и жаренную рыбу с жаренной картошкой. Сергей очень старался не думать о еде, но не мог. В животе урчало, что было у Седого, уже не осталось. Но в сумке Сергея лежало съестное и он высыпал всё на скамью.
– Жрачка ещё осталась? Лады, значит от голода не подохнем. Я говорю… соскочить тебе надо, срок чалиться долгий. Ладно, на зоне решим. Шмон будет, у тебя ведь нет заначки? – спросил Седой, макая сухари в воду из бака, которую им наливали для питья в алюминиевую кружку.
– Деньги что ли? Нет, откуда? Нет у меня никого… – с хрустом откусывая крепкими, ровными зубами сухари, ответил Сергей.
– Это ничего. Греф от братанов с воли будет, смотрю, ты не куришь и то легче. Без курева, как без воздуха, голод легче перенести, – сказал Седой.
– Чем хрустишь, Седой? Делись! – послышался голос с соседней клетки и Сергей увидел протянутую через решётку руку, жилистую, с грязными, отросшими ногтями и длинными пальцами.
– Ты чё, Глухарь? Крыша совсем съехала от духоты? С моими зубами и грызть? – засмеялся Седой.
Но всё же, взяв несколько сухарей, он поднялся.
– Держи! Это брательника мого нового харчи, ему спасибо скажи, – вложив в руку Глухаря сухой хлеб, ответил Седой.
Баланду ели все, кроме Сергея, слова Шрама не давали ему покоя. А Седой, ему терять было нечего, самый молодой был Сергей. Ему не было и восемнадцати лет, естественная эрекция заставляла его волноваться, но об этом он старался не думать, редко вспоминая, как неумело поцеловал однажды девушку, возвращаясь с танцев или из кинотеатра, этого он уже и не помнил. Его мысли прервал толчок вагона, поезд прибыл по назначению и остановился. Но вагон ещё нужно было отцепить и маневровым тепловозом, отогнать на другой путь, где за "пассажирами" придёт специальная машина с фургоном, чтобы отвезти уже до места заключения.
– Ну что, Серый? Прибыли мы, наконец. Чувствуешь, воздух другой? Северный… Исправительная колония под номером семь. Это в Архангельской области. Зимы тут холодные, но нам должны выдать ватные штаны и бушлат. Не торопись, сейчас вагон отгонят на дальний путь, а там… всё лучше, чем в духоте париться, – говорил Седой.
Из спецвагона их вывели аж часа через четыре, Сергей надел грязную футболку, которую стирал ещё в камере, перед тем, как ушёл оттуда. Сергей любил чистоту, так был воспитан, купался каждый день, а тут, столько дней без душа и зубной пасты… его длинные, густые волосы, липли к шее, раздражая его. Арестованных вывели из вагона, где их встречали конвойные с натасканными псами, готовыми сорваться с поводка и броситься на людей. Парни в форме цвета хаки, едва сдерживали своих питомцев. У фургона стояли ещё двое, с дубинками и размахивая, проходились ими по спинам осуждённых.
– Уворачивайся! Голову береги, – бросил на ходу Серый.
На тренировках, в боксе, Сергею часто доставалось, но то был честный бой, а эти удары были унизительными ещё и потому, что ответить на них он не мог. В фургоне было два маленьких окошка с решётками, скамьи, прибитые к днищу кузова для осуждённых и напротив, для конвойных.
На территорию колонии их завели поздним вечером, когда "жители" этого заведения вышли из огромной столовой и прошли в свои бараки. Спать ложиться не торопились, они знали, к ним пожалуют новые пассажиры. Ну хоть такое развлечение в однообразной жизни зоны.
Только перед тем, как отправить вновь прибывших в бараки, их провели в отдельное помещение, там, как говорили сидельцы, начался шмон. Кажется, это было ещё унизительнее, чем побои дубинками. Всех раздели донага, бросая вещи в одну кучу, заставляли каждого в отдельности нагибаться, чтобы удостовериться, что в заднем проходе ничего не припрятано, затем нагишом усаживали на табуретку и стригли наголо. Сергей всегда гордился своими волосами, такими густыми, волнистыми, за которыми он тщательно ухаживал. Теперь они лежали под его ногами. Никакой гигиены не соблюдалось, одной машинкой, конвейером постригли всех шестерых прибывших, затем провели в душ. Сергей мылся с наслаждением, хотя дома он мылся туалетным мылом, а не как тут, маленьким куском хозяйственного мыла, но он и этому был рад, после многих дней в душной камере, а затем и вагона. Полотенец не было, кусок старой простыни и всё.
Последним этапом встречи новых жильцов колонии было то, что им всем раздали одежду, обувь и головной убор, похожий на кепку. Чёрные майку и трусы, робы и ботинки складывали на старый стол, перед каждым, кто подходил к столу, приказывая брать и одеваться, что они и делали.
ГЛАВА 5
Сергей очень устал от всего, что происходило с ним в последние месяцы с того дня, как он вернулся с выпускного вечера. Дальше начался кошмар и ему казалось, что всё, что происходит, происходит не с ним, это было, как в страшном сне и не было похоже на правду. Юным умом Сергей понимал, что его по-крупному подставили, что друзья предали и он остался совсем один, в этой мясорубке жестокой правды. Только, что он мог? Сопротивляться властям, где как он понял, справедливости добиться было невозможно и противостоять системе в одиночку он не мог? Чувство мести и отчаяния владело им, он мысленно мечтал, как он выйдет из тюрьмы и отомстит всем, кто так с ним поступил. Но от бессилия хотелось выть и он до боли кусал нижнюю губу, а когда становилось очень больно, кусал палец.
– Кого я вижу? Седой? Что ж на воле не гулялось? Что-то ты быстро вернулся. А это ещё кто? Такой молоденький… не чепушила, часом? – услышал Сергей голос из-за нар, рядами стоящих в огромном бараке, куда провели всех шестерых новеньких.
– Привет честнОй компании! Привет, братва! Бешеный? Ты? Ты же знаешь, мне неволя – дом родной! И попрошу тебя… фильтруй базар, ответ держать придётся. Правильный это пацан, он к братве от Шрама пришёл, а Шрам, ты знаешь, он авторитет и нести пургу не станет, – ответил Седой, вразвалку подходя к сидевшим за длинным, металлическим столом мужчинам. Кто-то сидел в майке, но в штанах от робы, все поголовно лысые. На столе лежали карты и шашки. Сергей смотрел на всех с недоумением, разглядывая серьёзные лица, ловя злобные взгляды. Кто-то, зажав спичку между зубов и посасывая её, смотрел на него, кажется, готовый встать и наброситься с кулаками. Другой дымил папиросой, или самокруткой, сигареты достать было трудно, но в колонии можно было достать всё, что пожелаешь. Иные выжидали развязки.
– С чем его повязали? – прищурив один глаз и сверля другим глазом Сергея, спросил Бешеный.
– На мокрухе повязали! Сынка главного мента замочил! – не смея всё же сесть без разрешения Бешеного, который в тюрьме был положенцем и которому беспрекословно все подчинялись, ответил Седой.
В колонии была своя иерархия, так сказать. Каждый из сидельцев знал своё место и знал, что за невзначай сказанное слово, могли и язык отрезать. Брать чужое, крысятничать, было недопустимо, это строго каралось. Даже спички должны были лежать там, где оставлены. Бешеный открыл глаз и ещё раз, внимательнее посмотрел на Сергея .
– Присаживайся, Седой. Заехал в хату, видать надолго. И этого пассажира зови, пусть присядет. Слон? Тащи шкеру, я угощаю! – говоря это, Бешеный сидел не двигаясь, ни один мускул на его лице не дрогнул, он испытующе смотрел на Сергея.
Четверо других, видимо, пришли в колонию не первой ходкой, они спокойно встали в стороне и ждали, когда и до них дойдёт очередь.
– Ты присядь, Серый, раз Бешеный угощает, уважуха. Он бывает с гостями щедрый, – подтолкнув Сергея к скамье, сказал Седой.
Сергей был напуган, но старался испуга не показывать. Он был очень молод, многого не знал, не понимал, но осторожно присел. Бешеный всю сознательную жизнь, с четырнадцати лет, провёл в тюрьмах. Сначала по малолетке, выходил и через пол года, вновь отправлялся в тюрьму. И так повторялось много лет, тюрьма была для него родным домом, его везде, во всех тюрьмах, признавали за авторитета, его слово было последним, его уважали. Почти все статьи, за которые его осуждали, были тяжёлыми, разбои и убийства, грабежи и ношение и хранение оружия.
– Кажется мне, Седой, что это ты гонишь шнягу. Завалить сынка мента? Думаешь, я тебе поверю? – едва кивнув одному из сидельцев, произнёс Бешеный.
Тот тут же схватил Сергея за шею и прижав голову к столу, второй рукой приложил к его горлу выточенный из ложки нож. Седой сидел рядом, но даже бровью не повёл.
– Нужно тему перетереть, Седой. Непонятки, однако. Что за пассажир, только арапа мне не гони, иначе здесь порешу, не посмотрю, что ты у братвы в авторитете. Ты меня знаешь, Седой… – спокойно произнёс Бешеный.
Сергей выжидал, не сопротивляясь.
– Знаю, Бешеный, у тебя права… ладно. Без вины он рога мочить должен много лет. Завалили сынка Мордвинова, ты знаешь его. Парень с наркотой повязан был, может должок был, может выпендривался, замочили его, повесили шнягу на Серого. Это всё, – ответил Седой, невозмутимо откусив кусок хлеба и тут же откусив и кусок колбасы.
– Падлы! Значит шнягу на этого птенца повесили? Ладно, расклад понял, котелок варит. А ты жрачку ешь, пацан, но знай… начнёшь секелиться не по понятиям, пощады не будет. Я всё сказал! – произнёс Бешеный, кивая головой тому, кто крепко держал Сергея за шею, прижав к столу. Тот тут же убрал руки.
Сергей был очень голоден, у него аппетит никогда не пропадал, ни при каких условиях. Не дожидаясь, когда его вновь пригласят есть, он с аппетитом кусал хлеб, колбасу, зелёный лук и картошку, запивая водой. Но тут ему налили очень густо заваренный чай, который называли чефир. Сергей поднял алюминиевую кружку и стал пить. Вкус был непривычный, но Сергей, пересилив себя, выпил весь напиток и снова принялся есть. Тот, кто налил Сергею чефир, довольно кивнул Бешеному.
– Отбой! – прозвучало по всему бараку, неизвестно откуда.
– Всё! Базар закончен! Падайте в тряпки! – громко сказал Бешеный, поднимаясь со скамьи и приказывая всем ложиться спать.
Место, с которого встал Бешеный, было неприкосновенным, на это место никто не имел права садиться. Его шконка стояла у стены барака, отделённая ситцевой занавеской. У него был отдельный стол, шкаф и все бытовые принадлежности. Все тут же прошли к своим шконкам, Седой посмотрел на Бешеного. Тот кивнул головой в сторону свободных нар.
– Ты вниз, Серый наверх, – сказал Бешеный, определив кличку Сергея, назвав его Серым.
Вскоре, огромный барак погрузился в темноту, но над шконкой Бешеного горела тусклая лампочка.
Ночью Сергей крепко уснул, но внезапно проснулся от толчка в плечо. Кто-то тряс его и когда он открыл глаза, спросонья не совсем понимая, где он и что происходит, увидел стоящего над ним мужчину, лет тридцати.
– Вставай и иди за нами. Базар есть, перетереть надо, – громким шепотом произнёс он над самым ухом Сергея, кивая головой к выходу.
В нос Сергею ударил неприятный, кисло-тухлый запах, вперемешку с запахом дешёвых сигарет, изо рта того, который тряс его и велел вставать и идти за ними. Пришлось подняться, хотя хотелось просто расслабиться и уснуть, настолько парень устал от всего, что происходило вокруг и с ним в последнее время. Пройдя между шконками, четверо мужчин провели Сергея к выходу из барака и вышли с ним во двор. Над бараком тускло горел фонарь, освещая выход, дальше вышка, но вышки находились со всех сторон колонии, на вышках днём и ночью дежурили солдаты, которые служили здесь по призыву. С автоматами в руках, они менялись каждые три часа.
– К стене прижмись и за барак топай, тише ты! – шёпотом прошипел один из сопровождавших Сергея, когда он споткнувшись в полутьме, едва не упал.
– Парни? Куда вы меня ведёте? – спросил Сергей, видя суровые лица мужчин.
– Пасть закрыл! – хмуро произнёс один из мужчин, схватив Сергея за плечо.
Видимо он хотел ударить его, Сергей приготовился, сжав кулаки.
– Ну уж нет! Я не дам себя бить! Не вам, во всяком случае… -промелькнуло в голове у Сергея, и тут он увидел кулак, весь в татуировке, перед своим лицом.
Сергей тут же отреагировал, привыкший на ринге уклоняться от ударов, он отклонил голову и удар мужчины пришёлся в стену. Тот взвыл от боли, так как размахнулся довольно сильно.
– Уууу… падла! Больно! – простонал мужчина.
Двое других, схватили было Сергея за руки, третий вновь хотел ударить, но сделав кувырок, Сергей перевернулся сам, перевернув и тех, что крепко его держали. Затем, поднял ногу и не опуская её, несколькими ударами из каратэ, по шее, в грудь и третьему – прямо в ухо, отбросил всех от себя.
– Ну всё, падла! Ты труп! – прошипел один из нападавших, быстро поднимаясь с земли.
– Это мы ещё посмотрим… – ответил Сергей, приняв стойку, как он это делал на ринге.
Кажется все, кто вывел Сергея, решили разом напасть на него, у одного из них в руке сверкнул нож. Это была остро заточенная ложка, но Сергей не испугался, он был готов к атаке. Ногой, одним движением, с силой ударив того по руке, он выбил нож.
Сергей вспомнил, как вот так же, защищал и Олега от хулиганов. Сам Олег тогда упал от удара и то ли не хотел вставать, то ли и правда удар был такой сильный, но до конца драки он так и просидел на земле. А когда хулиганы, получив от Сергея по полной, разбежались, Олег поднялся, как ни в чём ни бывало. Тогда Сергей отнёс это к тому, что Олега ударили, сейчас, в эту секунду вспомнив лицо своего одноклассника, Сергей побледнел, словно его осенило. Драка продолжалась недолго, Сергей жалеть никого не стал, подумав – будь что будет. И вскоре, трое, с разбитыми носами, губами и бровями в кровь, лежали на земле. Четвёртого, у которого Сергей выбил нож, он с силой, нажав ладонью на лысую голову, прижал к бетонной стене.
– Я Сергей Павленко! Мастер спорта по боксу и чемпион среди юниоров по каратэ! Если кто-нибудь, ещё раз, посмеет поднять на меня руку… удавлю! Поняли меня? – спокойно произнёс Сергей.
Он старался казаться спокойным, зная, как психологически это действует на противника, так говорил его тренер.
– Не слышу! – сильнее нажав на голову мужчины и пнув одного из лежавших на земле парней, повторил Сергей.
– Да поняли мы! Бля… отпусти, больно же! – боясь пошевелиться, попросил мужчина, с прижатым к бетонной стене лицом.
Сергей тут же убрал руку, на лице мужчины образовались вмятины от неровной стены.
– Чего разлеглись тут? Валим отсюда! Бешеный ждёт. Нам ответ перед ним держать, – пиная мужчин, лежавших на земле, сквозь зубы, с яростью говорил мужчина.
– Ни х–я себе! Косой? Что мы скажем Бешеному? Что один Шнырь нас всех уложил? – спросил мужчина лет под сорок, поднявшись с земли и отряхивая штаны от робы.
– Усохни Зверь! Пацан вовсе не Шнырь. Серый он! Понятно Вам? Идиоты… – недовольно произнёс Косой.
Сергей внимательно посмотрел на него, но косоглазия не увидел.
– Валим отсель, ща смена чепушил будет, – первым уходя назад, сказал Косой.
В дверях барака стоял Седой, он курил папиросу и с усмешкой смотрел на мужчин.
– Бешеный ждёт, тему хочет перетереть, – спокойно сказал он.
Мужчины, оставив Сергея позади себя, зашли в барак, не оглядываясь, прошли в конец барака, где их ждал Бешеный.
– Всё тип-топ, Серый? – спросил Седой Сергея.
– Нормально… только я так и не понял, что это было, – ответил Сергей.
– Проверка на вшивость. Тебе жить здесь и не год, и не два. А ты молодец! Уделал один четверых. Уважуха, пацан! Пошли, может Бешеный захочет поговорить с тобой, – бросив окурок на землю и придавив ботинком, сказал Седой, возвращаясь в барак.
Но в конец барака он не пошёл, зная, что не следует лезть, пока положенец сам не позовёт. Сергей тоже остановился, они подошли к своим шконкам и сели на нары Седого.
– Думал высплюсь, наконец… – зачем-то произнёс Сергей.
Седой с удивлением взглянул на него.
– На том свете успеешь выспаться. Пошли, Бешеный зовёт, странно… нас обоих зовёт… – поднимаясь с нар, сказал Седой.
Сергей не знал, что ещё ожидать от этих людей, совсем не похожих на него и на тех, что ранее его окружали. Парень не совсем осознавал, как он жить теперь будет и что его ждёт впереди.
Седой вместе с Сергеем подошли к столу, за которым сидел Бешеный. Но присесть он им не предложил.
– Откуда приёмы такие знаешь, а? Может казачок засланный к нам? Откуда такой пассажир к нам в хату заехал? Ответ держать надо, Седой? Ты за него впрягался, а он один четверых уложил, – положив руку на стол, вторую держа в кармане брюк, которые только Бешеному и разрешалось носить вместо робы, спокойно спрашивал Бешеный.
– Гниль в братишке не видел, не узрел я, Бешеный. Правильный пацан, прогон о нём слышал в хате. А ты знаешь, братаны верные прогоны дают на всех. Батя его и родительница, мать значится, не родные ему. Учёными родные были, зажмурились в один день. Самолёт крякнулся. Бабка с неродным дедом воспитали его, они врачи, это точняк, Бешеный, не казачок и не чепушила он, – говорил Седой, так и не присев.
– Я тебя услышал, Седой. Можете в тряпки упасть. Я всё сказал, – ответил Бешеный.
– Пошли, Серый. Только теперь будь осторожнее, надеюсь, Бешеный успокоится, а эти четверо, могут и замочить. Исподтишка могут. Утром на работу всех погонят, Бешеный не парится, он ни при делах. Спецы знают, он зону держит, иначе и бунт может случиться. Ладно, ложись, я рядом буду, – дойдя до своих шконок и присев на нары, говорил Седой.
– А что за работа? Куда нас погонят? – спросил Сергей.
– Пилорама… лес пилим на доски. Вот там может случиться всё. Не раз жмуриков оттуда выносили. Соскочить тебе надо, не твоё это место, братишка… – ложась на свою постель, произнёс Седой.
Сергей полез наверх, но уснуть до утра, так и не смог.
Утром его разбудил громкий возглас:
– Подъем!
Вскочив, Сергей едва не упал, совсем забыв, что находится на верхней шконке. Все, кто находился в заключении, привычно вышли во двор и построились в ряды по баракам, для переклички, которая длилась более часа. Затем все двинулись в отдельный барак, называемый столовой. Еда вызывала тошноту, но чувство голода было сильнее, приходилось есть то, что дают. Каша на воде, без грамма жира, кажется и без соли, была ещё и подгорелой.
– Кто готовил это г–о? Жрать невозможно! – закричал один из заключённых.
Его тут же поддержали и другие. Начался гвалт, повара падлой назвали, решили его кашей кормить, насильно. В столовую вбежали парни в спецодежде, с дубинками в руках. Они размахивали ими, но без приказа начальства, бить они всё же не решились, понимая, что может разразиться бунт. Тут зашёл Бешеный и все разом замолчали. Он подошёл к старшему, начальник лагеря старался не заходить в места скопления заключённых. Это делал его заместитель, к которому и подошёл Бешеный.
– Гражданин начальник… непорядок. Это ж и псина жрать не будет. Ещё один раз дадут такую кашу… я не смогу удержать их. Сейчас хлеб раздайте и всё будет тип-топ, – спокойно, не меняясь в лице, говорил Бешеный.
Несмотря на кличку, уж неизвестно откуда к нему прицепившуюся, Бешеный напротив, был спокойным по характеру человеком, но если его доводили, то удержать его было трудно. Кровью наливались глаза и тогда он не ведал, что творит. Так и попал в тюрьму, жестоко убив двоих.
– Учить меня вздумал? Здесь что, дом отдыха? Государство задарма всех этих отморозков кормит, а вместо спасибо, ты говоришь мне, что от бунта не сможешь удержать? Голод не тётка, начнёт подпирать, добавку просить начнут! – со злостью ответил заместитель начальника тюрьмы.
– Ну и лады. Я всё сказал… – ответил Бешеный и посмотрел на тех, кто словно выжидал его знака.
Но начальник предвидел, что может начаться, если Бешеный будет недоволен.
– Стой, Бешеный! Сержант? Раздайте всем хлеб и картошку… под мою ответственность, – обернувшись к парням в спецодежде, крикнул замначальника колонии.
Всё исполнялось молча, Бешеный сделал знак сидевшим за столами и те тут же присели на свои места, даже в лице изменились. Бунта в колонии допустить не могли, поэтому редко, но на уступки заключённым всё же шли. Замначальника колонии прошёл на кухню. Правда, перед этим понюхал кашу, которую захватил со стола.
