Симона де Бовуар
Второй пол
Однако аргументы феминисток тоже заслуживают не большего доверия: полемическая направленность нередко полностью их обесценивает. «Женский вопрос» оттого оказался столь беспредметным, что мужское высокомерие превратило его в перебранку, а когда люди бранятся, им уже не до строгих рассуждений. Все без устали старались доказать, что женщина выше, ниже или равна мужчине; она сотворена после Адама, ясно, что она – существо вторичное, говорили одни; наоборот, говорили другие, Адам был лишь черновиком, человек удался Богу в совершенстве, лишь когда Он создал Еву; ее мозг меньше – но относительно он больше; Христос воплотился в мужчине – может, это из смирения. Каждый аргумент немедленно вызывает к жизни контраргумент, и зачастую оба ложны. Чтобы во всем этом разобраться, нужно вырваться из проторенной колеи, отказаться от расплывчатых понятий высшего, низшего, равного, извративших смысл всех дискуссий, и все начать сначала.
Но как в таком случае поставить вопрос? И прежде всего, кто мы такие, чтобы его ставить? Мужчины – судьи и одна из сторон в процессе, женщины тоже. Где найти ангела? По правде говоря, ангел здесь вряд ли бы подошел, он ничего не смыслит в этом вопросе; что касается гермафродита, то это совсем особый случай: он не мужчина и женщина одновременно, а скорее ни мужчина, ни женщина. Думаю, для прояснения положения женщины лучше всего подходят некоторые женщины. Утверждать, что Эпименид сводится к понятию «критянин», а «критянин» – к понятию «лжец», – софизм; добросовестность или самообман мужчин и женщин продиктованы не какой-то таинственной сущностью: к поиску истины их в большей или меньшей степени располагает их положение. Многие современные женщины, по счастью, восстановленные во всех человеческих правах, могут позволить себе роскошь быть беспристрастными; мы даже чувствуем в этом потребность. Мы не похожи на тех, кто боролся раньше нас; в общем и целом мы победили; в ходе последних дискуссий о статусе женщины ООН неустанно и властно требовала окончательного и полного равенства полов, и многим из нас уже никогда не приходилось переживать свою принадлежность к женскому полу как неудобство или препятствие; многие проблемы кажутся нам более существенными, чем те, что касаются только нас, и сама эта отстраненность позволяет надеяться, что наша оценка будет объективной. Тем не менее мы теснее, чем мужчины, знакомы с женским миром, потому что укоренены в нем; мы более непосредственно понимаем, что значит для человека быть женщиной, и больше стремимся знать это. Я сказала, что есть более существенные проблемы, но это все равно сохранять некоторую значимость в наших глазах: как принадлежность к женскому полу повлияла на нашу жизнь? Какие именно шансы нам даны, а в каких отказано? Какой удел уготован нашим младшим сестрам и в какую сторону их следует направлять? Бросается в глаза, что вся нынешняя женская литература проникнута не столько жаждой чего-то требовать, сколько стремлением внести ясность; эта книга, появившаяся на исходе целой эпохи беспорядочных споров, представляет собой еще одну попытку разобраться в ситуации.
Но наверное, ни одну человеческую проблему нельзя рассматривать совершенно непредвзято: сама постановка вопросов, принятый нами угол зрения предполагают иерархию интересов; любое качество заключает в себе некие ценности; нет пресловутого объективного описания, которое бы не предполагало этического фона. Вместо того чтобы пытаться скрыть более или менее эксплицитно подразумеваемые принципы, лучше для начала их сформулировать; тогда не придется на каждой странице уточнять, какой смысл мы вкладываем в слова «высший», «низший», «лучший», «худший», «прогресс», «регресс» и т. д. Если взглянуть на некоторые труды, посвященные женщине, мы увидим, что чаще всего вопрос рассматривается с точки зрения общественного блага и общего интереса; на самом деле каждый понимает под этим интерес того общества, какое ему хотелось бы сохранить или создать. Мы, со своей стороны, считаем, что нет иного общественного блага, кроме обеспечения частного блага граждан; любые институции мы оцениваем с точки зрения конкретных возможностей, которые они дают индивидам. Однако мы не смешиваем понятие частного интереса с понятием счастья: такая точка зрения также встречается нередко; разве женщины из гарема не счастливее избирательницы? Разве домохозяйка не счастливее работницы? Значение слова «счастье» не вполне понятно, и тем более непонятно, какие истинные ценности оно в себе заключает; измерить чужое счастье нет никакой возможности, и легче всего объявить счастливым положение, которое хочешь навязать другому: в частности, обрекая кого-то на застой, его объявляют счастливым под тем предлогом, что счастье – это неподвижность. Следовательно, к этому понятию мы прибегать не будем. Мы стоим на точке зрения экзистенциалистской морали. Любой субъект конкретно полагает себя как трансценденцию через проекты; он осуществляет свою свободу лишь в постоянном преодолении своих границ, на пути к другим свободам; единственное оправдание его существования в настоящем – устремленность в бесконечно открытое будущее. Каждый раз, когда трансценденция впадает обратно в имманентность, существование деградирует, превращаясь в «существование в себе», а свобода – в фактичность; если это падение происходит с согласия субъекта, оно становится моральной виной; если оно ему навязано, то принимает форму фрустрации или угнетения; в обоих случаях оно есть абсолютное зло. Всякий индивид, стремящийся обосновать свое существование, переживает его как бесконечную потребность в трансценденции. При этом определяющая особенность положения женщины состоит в том, что, являясь, как и всякий человек, автономной свободой, она познает и выбирает себя в мире, где мужчины заставляют ее принять себя как Другого: ее намеренно замыкают в рамках объекта, обрекают на имманентность, ибо ее трансценденция будет постоянно преодолеваться другим, сущностным и верховным сознанием. Драма женщины – в конфликте между основополагающим притязанием всякого субъекта, всегда полагающего себя как сущностное, и требованиями такой ситуации, когда ей отводят роль несущностного. Как может осуществить себя человек в положении женщины? Какие пути для него открыты? Какие ведут в тупик? Как обрести независимость в зависимости? Какие обстоятельства ограничивают свободу женщины и может ли она их преодолеть? Таковы основные вопросы, которые нам хотелось бы прояснить. Иными словами, нас интересуют возможности индивида, но мы будем определять их не с точки зрения счастья, а с точки зрения свободы.
Очевидно, что эта проблема была бы бессмысленна, если предполагать, что над женщиной тяготеет удел – физиологический, психологический или экономический. Поэтому вначале мы обсудим те подходы к женщине, какие выдвинуты биологией, психоанализом и историческим материализмом. Затем мы попытаемся показать, как на самом деле сложилась «женская реальность», почему женщина была определена как Другой и каковы были последствия этого с точки зрения мужчин. И тогда уже опишем с точки зрения женщин мир – таким, каким он им предложен[11]; и мы сможем понять, с какими трудностями они сталкиваются, когда, пытаясь вырваться из отведенной им доселе сферы, претендуют на участие в человеческом mitsein.
Часть первая. Удел
Глава I. Данные биологии
Женщина? Это же так просто, говорят любители простых решений, – матка и яичники; она самка: вот и все определение. В устах мужчины слово «самка» звучит как оскорбление; при этом собственного животного начала он не стыдится, наоборот, горд, если про него скажут: «Каков самец!» Термин «самка» уничижителен не потому, что укореняет женщину в природе, а потому, что ограничивает ее полом; и если этот пол кажется мужчине презренным и враждебным даже у ни в чем не повинных животных, то причина тому, безусловно, тревожная неприязнь, которую внушает ему женщина; но он хочет найти в биологии оправдание для этого чувства. При слове «самка» в нем всплывает целый калейдоскоп образов: громадная круглая яйцеклетка хватает и кастрирует проворный сперматозоид; чудовищно раскормленная царица термитов повелевает покорными самцами; самка богомола и паучиха, пресытившись любовью, пожирают партнера; течная сука рыщет по закоулкам, оставляя за собой шлейф непотребных запахов; обезьяна бесстыдно выставляет себя напоказ и прячется, как лицемерная кокетка; самые великолепные хищницы – тигрица, львица, пантера – раболепно стелются в царственных объятиях самца. Мужчина проецирует на женщину – инертную, нетерпеливую, хитрую, глупую, бесчувственную, похотливую, свирепую, униженную – всех самок разом. И она на самом деле самка. Но если мы перестанем мыслить шаблонами, перед нами сразу же встанут два вопроса: что представляет собой самка в животном мире и какой особый вид самки воплощается в женщине?
* * *
Самцы и самки – два типа особей внутри одного вида, обладающие различиями в целях размножения; их можно определить лишь коррелятивно. Но прежде следует отметить, что сам смысл деления видов на два пола неясен.
В природе это деление не является универсальным. Известно (если говорить только о животных), что у одноклеточных – инфузорий, амеб, бактерий и пр. – сам принцип размножения никак не связан с полом, клетки делятся сами по себе. У некоторых многоклеточных размножение происходит посредством деления, то есть дробления особи, рожденной неполовым путем, или бластогенеза, то есть дробления особи, рожденной половым путем; всем известные примеры тому – феномены почкования и фрагментации, наблюдаемые у пресноводной гидры, кишечнополостных, губок, червей, оболочников. При явлениях партеногенеза неоплодотворенное яйцо развивается в зародыш без вмешательства самца, последний или вообще не участвует в процессе, или играет второстепенную роль: неоплодотворенные пчелиные яйца делятся, и из них выводятся трутни; у тли самцы отсутствуют на протяжении нескольких поколений, а из неоплодотворенных яиц выводятся самки. Были опыты искусственного воспроизведения партеногенеза у морских ежей, морских звезд, лягушек. Однако иногда у простейших две клетки сливаются, образуя так называемую зиготу; оплодотворение необходимо, чтобы из пчелиных яиц вывелись самки, а из яиц тли – самцы. Некоторые биологи делали из этого вывод, что даже у видов, способных к однополому размножению, обновление зародышевой плазмы через примесь чужих хромосом полезно для освежения и жизнеспособности потомства; тем самым становится понятно, что для более сложных форм жизни пол будет функцией необходимой; что только простейшие организмы могут размножаться неполовым путем, к тому же истощая свою жизнеспособность. Но сегодня эта гипотеза признана чистой выдумкой: наблюдения показали, что неполовое размножение может продолжаться бесконечно долго и никакого вырождения при этом не отмечается. Этот факт особенно нагляден у бактерий; опыты по партеногенезу ставились все чаще, все более смело, и оказалось, что у многих видов самец совершенно бесполезен. Впрочем, даже если бы польза межклеточного обмена была доказана, сама по себе она бы выглядела фактом, ничем не оправданным. Биология констатирует деление на два пола, но, будь она даже проникнута финализмом, ей бы не удалось вывести это деление ни из строения клетки, ни из законов ее деления, ни из какого-либо иного простейшего явления.
Существования гетерогенных гамет[12] недостаточно для определения двух особых полов; на самом деле дифференциация генеративных клеток далеко не всегда влечет за собой членение вида на два типа особей: обе разновидности клеток могут принадлежать одной особи. Так обстоит дело у гермафродитных видов, весьма частых среди растений и встречающихся у некоторых низших животных, в частности у кольчатых червей и моллюсков. Размножение в таком случае происходит или через самооплодотворение, или через перекрестное оплодотворение. Некоторые биологи пытались узаконить сложившийся порядок, опираясь и на этот факт. Они рассматривали гонохоризм, то есть систему, в которой разные гонады[13] принадлежат разным особям, как улучшенный гермафродитизм, возникший эволюционным путем; однако другие, напротив, считали, что гонохоризм первичен, а гермафродитизм – результат вырождения. Так или иначе, эти представления о превосходстве одной системы над другой предполагают с точки зрения эволюции более чем спорные теории. Единственное, что можно утверждать с уверенностью, – это что оба способа размножения сосуществуют в природе, что оба они обеспечивают непрерывное продолжение видов и что гетерогенность организмов – носителей гамет, как и гетерогенность самих гамет, представляет собой случайность. Следовательно, разделение особей на самцов и самок есть ни к чему не сводимый и беспричинный факт.
Большинство философских учений приняли его как данность, не пытаясь объяснить. Все знают платоновский миф: вначале были мужчины, женщины и андрогины; каждый индивид имел два лица, четыре руки, четыре ноги и два сросшихся тела; однажды они были разрезаны пополам, «как разрезают яйцо волоском», и с тех пор каждая половина стремится воссоединиться со своей второй половиной: кроме того, боги решили, что от совокупления двух несхожих половин появятся новые люди. Но эта история ставит себе целью объяснить только любовь: разделение полов изначально принимается как данность. Не дает ему обоснования и Аристотель, ибо, хотя любое действие требует взаимодействия материи и формы, активное и пассивное начало необязательно должны распределяться по двум гетерогенным категориям индивидов. Так что святой Фома Аквинский объявляет женщину существом «случайным», то есть по-своему полагает – с мужской точки зрения – акцидентный характер половой принадлежности. Однако Гегель изменил бы своему исступленному рационализму, если бы не попытался логически ее обосновать. Для него пол представляет собой опосредствование, через которое субъект в своей единичности достигает себя как род. «Род в нем как напряжение, вызванное несоразмерностью его единичной действительности, становится стремлением достигнуть сочувствия в другом представителе того же рода, восполниться через соединение с ним и через это опосредствование сомкнуть род с собой и дать ему существование – это есть процесс совокупления» («Философия природы», раздел III, § 368). И немного ниже: «Процесс состоит в том, что, будучи в себе единым родом, одной и той же субъективной жизненностью, они и полагают это единство как таковое». И затем Гегель объявляет, что процесс соединения полов требует их предварительной дифференциации. Но его рассуждение неубедительно: в нем слишком чувствуется предвзятость, стремление выявить в любой операции все три члена силлогизма. Преодоление особью себя к роду, через которое особь и род осуществляются в своей истине, могло бы совершаться и без третьего члена, в простом отношении родителя и детеныша: размножение могло бы быть неполовым. Либо же отношение двух особей могло быть отношением двоих подобных, а дифференциация – заключаться в особости представителей одного и того же типа, как это бывает в гермафродитных видах. Описание Гегеля выявляет одно очень важное значение половой принадлежности – но, как всегда, его ошибка в том, что значение он превращает в причину. Мужчины определяют пол и отношения полов в ходе половой активности, подобно тому как они придают смысл и ценность всех исполняемых ими функций, но половая активность не есть обязательная принадлежность человеческой природы. Мерло-Понти в «Феноменологии восприятия» отмечает, что человеческое существование заставляет нас пересмотреть понятия необходимости и случайности. «У существования, – пишет он, – нет случайных атрибутов, нет содержания, которое не способствовало бы проявлению его формы, оно не допускает само по себе чистого факта, так как является движением, которое берет факты на себя». Это верно. Но верно и то, что в отсутствие некоторых условий сам факт существования представляется невозможным. Присутствие в мире обязательно предполагает определенную позицию тела, которое есть одновременно вещь в мире и точка зрения на мир, однако это тело не обязательно должно обладать тем или иным особым строением. Сартр в «Бытии и ничто» оспаривает утверждение Хайдеггера, согласно которому человеческая реальность обречена на смерть в силу самой своей конечности; он доказывает, что можно помыслить существование конечное и неограниченное во времени; тем не менее, если бы человеческая жизнь не была проникнута смертью, отношения человека с миром и с самим собой претерпели бы глубочайшие изменения – настолько, что определение «человек смертен» оказывается не просто эмпирической истиной, а чем-то совсем иным; некто, обладающий существованием и бессмертный, не был бы тем, кого мы именуем человеком. Одна из главных характеристик его удела заключается в том, что ход его жизни во времени создает позади и впереди него бесконечное прошлое и будущее, следовательно продолжение рода оказывается коррелятом его индивидуальной ограниченности; тем самым явление размножения можно считать онтологически обоснованным. Но не более; продолжение рода не влечет за собой половой дифференциации. Да, она принята всеми существующими настолько, что включается ими в определение конкретного существования. Тем не менее сознание без тела или бессмертный человек воистину немыслимы, в то время как общество, размножающееся путем партеногенеза или состоящее из гермафродитов, вполне можно себе вообразить.
Что касается распределения ролей между полами, то мнения на сей счет много раз менялись; вначале они были лишены всякой научной основы и отражали лишь социальные мифы. Долгое время считалось, и до сих пор считается в некоторых первобытных обществах с родством по материнской линии, что отец не принимает никакого участия в зачатии ребенка: в материнское чрево проникают в форме живых зародышей прародительские личинки. С наступлением патриархата мужчина начинает жестко отстаивать право на свое потомство; некоторая роль матери в деторождении по необходимости признается, но все согласны в том, что ее функции сводятся к вынашиванию и откорму живого семени: творцом является только отец. В представлении Аристотеля зародыш возникает из слияния спермы и менструаций: в этом симбиозе женщина поставляет только пассивную материю, а мужское начало несет силу, активность, движение, жизнь. Таково же учение Гиппократа, который выделяет два вида семени – слабое, или женское, и сильное, мужское. Аристотелевская теория просуществовала все Средние века, вплоть до Нового времени. В конце XVII века Гарвей нашел в роге матки оленух, заколотых вскоре после совокупления, везикулы, которые принял за яйца и которые на самом деле были эмбрионами. Датчанин Стенон назвал женские детородные железы, которые до тех пор именовались «женскими семенниками», яичниками и обнаружил на их поверхности пузырьки, которые Грааф в 1677 году ошибочно отождествил с яйцом и которые носят его имя. Яичники по-прежнему считали аналогом мужской железы. Однако в том же году были открыты «сперматические анималькулы», и выяснилось, что они проникают в женскую матку; полагали, правда, что они там лишь питаются и что в них уже заложен человек; в 1694 году голландец Гартсекер рисовал гомункула, спрятанного в сперматозоиде, а в 1699-м другой ученый заявил, что видел, как сперматозоид сбросил нечто вроде оболочки, под которой оказался человечек, и тоже его зарисовал. Таким образом, согласно всем этим гипотезам, женщина всего лишь питала активное и уже полностью сложившееся живое начало. Теории эти были приняты не всеми, и споры продолжались до XIX века; изучение животного яйца стало возможным с изобретением микроскопа; в 1827 году Бэр идентифицировал яйцеклетку млекопитающих: это элемент, содержащийся внутри граафова пузырька; вскоре было изучено его дробление; в 1835 году были открыты «саркорн», то есть протоплазма, а затем клетка; а в 1877 году впервые можно было наблюдать, как сперматозоид проникает в яйцо морской звезды; с тех пор было установлено сходство ядер обеих гамет; процесс их слияния впервые подробно проанализировал один бельгийский зоолог в 1883 году.
Тем не менее идеи Аристотеля не утратили полностью своего значения. Гегель полагает, что два пола должны быть различны: один будет активным, другой пассивным, и пассивность, разумеется, достается на долю самки. «Благодаря этой различенности мужчина является действенным, а женщина есть воспринимающее, ибо она остается в своем неразвернутом единстве»[14]. И даже после того, как яйцеклетку признали активным началом, мужчины все равно пытались противопоставить ее инертность подвижности сперматозоида. Сегодня намечается обратная тенденция: благодаря открытиям в области партеногенеза ученые сводят роль самца к простому физико-химическому агенту. Оказалось, что у некоторых видов дробление яйца и развитие зародыша могут начаться под действием кислоты или механического раздражителя; на этом основании была выдвинута смелая гипотеза, что мужская гамета не является необходимой для зачатия и служит самое большее катализатором; возможно, однажды участие мужчины в зачатии окажется ненужным, – похоже, об этом мечтают многие женщины. Но ничто не дает права столь смело опережать события, ибо ничто не дает нам права придавать специфическим жизненным процессам универсальный характер. Явления бесполого размножения и партеногенеза являются не более и не менее базовыми, нежели размножение половым путем. Мы сказали, что у последнего нет никаких априорных преимуществ, но ничто не указывает на то, что его можно свести к более простому механизму.
Итак, отвергнув всякое априорное учение, всякую бездоказательную теорию, мы оказываемся перед фактом, под который нельзя подвести ни онтологического обоснования, ни эмпирического оправдания и чья важность априори непонятна. Лишь рассматривая этот факт в его конкретной реальности, мы можем надеяться определить его значение – и тогда, быть может, прояснится и смысл слова «самка».
Мы не имеем в виду выстраивать здесь некую философию жизни и не хотим поспешно принимать чью-либо сторону в споре между финализмом и механицизмом. Примечательно, однако, что все физиологи и биологи прибегают к более или менее финалистскому языку уже потому, что они наделяют смыслом жизненные явления; мы будем пользоваться их лексикой. Не претендуя на какое-либо решение вопроса о соотношении жизни и сознания, можно утверждать, что все живое указывает на трансценденцию, что в любой функции вызревает проект; ничего большего наши описания не подразумевают.
* * *
У подавляющего большинства видов женские и мужские организмы взаимодействуют в репродуктивных целях. В основе своей они обусловлены теми гаметами, которые они вырабатывают. У некоторых водорослей и грибов клетки, от слияния которых получается яйцо, идентичны; эти случаи изогамии значимы в том смысле, что демонстрируют базовую равноценность гамет; обычно они дифференцированы, но их подобие бросается в глаза. Сперматозоиды и яйцеклетки развиваются из первоначально тождественных клеток: образование ооцитов из первичных женских клеток отличается от образования сперматоцитов на уровне протоплазмы, но процессы, происходящие в ядре, практически одинаковы. Мысль, высказанная в 1903 году биологом Анселем, считается верной до сих пор: «Недифференцированная половая клетка-предшественник станет мужской или женской в зависимости от условий, в которые она попадает в половой железе в момент своего возникновения; эти условия обусловлены превращением некоторого числа клеток эпителия в питательные элементы, вырабатывающие особое вещество». Изначальное родство обеих гамет выражается в их структуре: внутри каждого вида они имеют одинаковое число хромосом; в момент оплодотворения субстанции обоих ядер сливаются и число хромосом в каждом из них сокращается вполовину от первоначального, причем сокращение в обоих случаях происходит аналогичным образом; два последних деления яйцеклетки, в результате которых образуются полярные тельца, соответствуют последним делениям сперматозоида. Сегодня считается, что в зависимости от вида пол определяет либо мужская, либо женская гамета; у млекопитающих носителем отличной от других хромосомы, обладающей мужским или женским потенциалом, является сперматозоид. Что касается передачи наследственных признаков, то, согласно статистическим законам Менделя, она осуществляется в равной степени как отцом, так и матерью. Важно отметить, что в этом слиянии гамет ни одна не имеет преимущества перед другой: обе жертвуют своей особостью, яйцо поглощает их субстанцию целиком. Таким образом, два весьма распространенных предрассудка оказываются ложными, по крайней мере на этом основном биологическом уровне. Первый – это пассивная роль самки; искра жизни не заключена ни в одной из гамет, она вспыхивает при их слиянии; ядро яйцеклетки есть жизненное начало, полностью симметричное ядру сперматозоида. Второй предрассудок противоречит первому, хотя они нередко сосуществуют: считается, что постоянство вида обеспечивает самка, а существование мужского начала носит взрывной и мимолетный характер. В действительности зародыш сохраняет наследственное вещество как отца, так и матери и, в свою очередь, передает их вместе своему потомству, либо в мужской, либо в женской форме. Иными словами, зародышевая плазма двупола и остается таковой из поколения в поколение, несмотря на телесные отличия каждой отдельной особи.
Тем не менее между яйцеклеткой и сперматозоидом наблюдаются интереснейшие второстепенные различия; главная особенность яйцеклетки – в том, что она наполнена веществами, предназначенными для питания и защиты эмбриона; она накапливает запасы, за счет которых будут формироваться ткани плода, то есть запасы не живой субстанции, а инертной материи; поэтому она представляет собой массивное и относительно объемное сферическое или эллипсоидальное образование; мы знаем, каких размеров достигает птичье яйцо; женская яйцеклетка имеет в диаметре 0,13 мм, тогда как сперматозоидов в человеческой сперме насчитывается 60 000 на кубический миллиметр: масса сперматозоида ничтожно мала, он состоит из нитевидного хвоста, маленькой продолговатой головки и не отягощен никакой инородной субстанцией; он – сама жизнь; его строение предполагает подвижность, тогда как яйцеклетка, где складировано будущее плода, – элемент неподвижный: она пассивно ждет оплодотворения либо внутри организма самки, либо подвешенной во внешней среде; мужская гамета сама движется ей навстречу; сперматозоид – это всегда голая клетка, а яйцеклетка, в зависимости от вида, может иметь или не иметь защитную мембрану; но в любом случае сперматозоид, вступив с ней в контакт, толкает, шатает ее и проникает внутрь: мужская гамета отбрасывает хвост, ее головка раздувается и ввинчивается в ядро; тем временем у яйца сразу же образуется мембрана, отгораживающая его от других сперматозоидов. У иглокожих, с их наружным оплодотворением, легко наблюдать, как сперматозоиды устремляются к инертно плавающей яйцеклетке и образуют вокруг нее ореол. Такое соперничество тоже важное явление, встречающееся у большинства видов; сперматозоиды гораздо меньше яйцеклетки и обычно выделяются в гораздо большем количестве, поэтому на каждую яйцеклетку находится множество претендентов.
Итак, яйцеклетка, активная как сущностное начало, то есть как ядро, внешне пассивна; ее замкнутая в себе, вскормленная сама в себе масса похожа на густую ночную мглу и покой существования в себе: древние воображали замкнутый мир, непрозрачный атом именно в виде сферы; яйцеклетка неподвижна и ждет; напротив, открытый, крохотный, проворный сперматозоид воплощает нетерпение и беспокойство существования. Не стоит увлекаться аллегориями – яйцеклетку порой уподобляли имманентности, а сперматозоид – трансценденции; он проникает в женское начало ценой отказа от своей трансценденции, от своей подвижности: инертная масса захватывает его, поглощает и кастрирует, лишая хвоста; перед нами магическое действие, тревожное, как всякое пассивное действие; активность же мужской гаметы рациональна, это движение, измеримое в категориях времени и пространства. На самом деле все это – чистый вымысел. Мужские и женские гаметы сливаются воедино в яйце и вместе полностью самоуничтожаются. Ошибка – утверждать, что яйцеклетка хищно пожирает мужскую гамету, и неменьшая ошибка – говорить, что мужская гамета победно завладевает резервами женской клетки: в акте слияния особость обеих утрачивается. Наверное, для механистической мысли движение представляется явлением рациональным par excellence, но для современной физики эта идея не яснее дистанционного действия; к тому же подробности физико-химических процессов, приводящих к слиянию гамет и оплодотворению, нам неизвестны. Однако в их столкновении заключено одно ценное указание. В жизни есть два сопряженных друг с другом вида движения; жизнь сохраняется, лишь преодолевая себя, и преодолевает себя лишь при условии своего сохранения; оба эти момента всегда совершаются вместе, и пытаться их разделить – чистая абстракция; тем не менее на разных этапах доминирует то один, то другой. Сливаясь, обе гаметы одновременно и преодолевают, и продолжают себя, но яйцеклетка в своем строении предвосхищает будущие потребности, она устроена так, чтобы питать зародившуюся в ней жизнь; сперматозоид же, напротив, никак не приспособлен к тому, чтобы обеспечивать развитие вызванного им к жизни зародыша. Зато яйцеклетка не способна сама произвести изменение, которое пробудит вспышку новой жизни, – тогда как сперматозоид подвижен. Без предусмотрительности яйцеклетки его действие было бы напрасным, но без его инициативы яйцеклетка не реализовала бы свои возможности растить жизнь. Тем самым мы приходим к выводу, что роль обеих гамет в основе своей идентична; они вместе создают живое существо, в котором утрачивают и преодолевают себя. Однако во второстепенных, поверхностных процессах, приводящих к оплодотворению, мужское начало производит изменение ситуации, необходимое для зарождения новой жизни, а женское начало позволяет закрепить эту жизнь и превратить в стабильный организм.
Было бы весьма смело выводить из этой констатации, что место женщины – у домашнего очага, но есть на свете смелые люди. Недавно Альфред Фуйе в своей книге «Темперамент и характер» утверждал, что женщина целиком определяется через яйцеклетку, а мужчина – через сперматозоид; на подобных сомнительных аналогиях строятся многие якобы глубокие теории. Не вполне понятно, на какую философию природы опираются эти псевдоидеи. С точки зрения законов наследственности и мужчины и женщины в равной мере происходят от одного сперматозоида и одной яйцеклетки. Думаю, что в этих сумеречных умах скорее болтаются пережитки старинной средневековой философии, согласно которой космос есть точное отражение микрокосма: они воображают, будто яйцеклетка – это женский гомункул, а женщина – гигантская яйцеклетка. Все эти бредни, позабытые еще со времен алхимии, странно контрастируют с точными, научными описаниями, на которые одновременно опираются наши ученые: современная биология плохо вяжется со средневековой символикой, но они предпочитают этого не замечать. Однако простая добросовестность не позволит отрицать, что путь от яйцеклетки до женщины весьма долог. К яйцеклетке еще неприменимо само понятие женского. Гегель справедливо отмечает, что половые отношения нельзя свести к отношениям двух гамет. Следовательно, мы должны изучить женский организм в целом.
