Симона де Бовуар
Второй пол
Женщине ведомо более глубокое отчуждение, когда оплодотворенное яйцо опускается в матку и развивается в ней; конечно, беременность – это нормальное явление, и, протекая в нормальных с точки зрения здоровья и питания условиях, она не вредит матери; между нею и плодом даже устанавливается некоторое взаимодействие, благотворное для нее; тем не менее беременность, вопреки оптимистической теории с ее более чем явной общественнополезной направленностью, – это изнурительный труд, который не приносит женщине никакой личной выгоды[18] и, напротив, требует тяжких жертв. В первые месяцы она часто сопровождается отсутствием аппетита и рвотой – чего не наблюдается ни у одной другой самки домашних животных и в чем выражается бунт организма против завладевающего им вида; в организме снижается содержание фосфора, кальция и железа, недостаток которого впоследствии трудно восполнить; гиперактивный метаболизм раздражает эндокринную систему; нервная система находится в состоянии повышенной возбудимости; что касается крови, ее удельный вес уменьшается, понижается гемоглобин – она подобна «крови голодающих, людей, страдающих геморроем, подвергнутых неоднократным кровопусканиям или перенесших болезнь»[19]. Здоровая, хорошо питающаяся женщина может хотя бы надеяться без особого труда восстановить силы после родов; но во время беременности нередко возникают серьезные осложнения или, по крайней мере, опасные расстройства; и если женщина не слишком крепкая и ее гигиена не на высоте, материнство ее преждевременно изуродует и состарит: все знают, насколько часто это случается в деревнях. Сами роды болезненны и опасны. Этот кризис самым наглядным образом показывает, что тело не всегда способно удовлетворить и вид и индивида вместе; бывает, что ребенок умирает, бывает, что при появлении на свет он убивает мать или у нее после родов развивается хроническое заболевание. Грудное вскармливание – тоже изнурительное бремя; под влиянием целого ряда факторов – главный из них, по-видимому, состоит в выработке гормона прогестерона – молочные железы начинают выделять молоко; прилив молока болезнен и часто сопровождается жаром: женщина кормит новорожденного в ущерб собственным силам. Конфликт вида и индивида, иногда принимающий при родах драматические формы, делает тело женщины тревожно-уязвимым. Есть такая поговорка, что у женщин «все болезни от живота»; и они в самом деле несут в себе враждебное им начало: вид подтачивает их изнутри. Многие женские болезни – результат не внешней инфекции, а внутренних нарушений; так, причиной метритов является реакция слизистой оболочки матки на чрезмерное возбуждение яичника; если желтое тело сохраняется, а не рассасывается после менструации, оно вызывает сальпингит, эндометрит и т. д.
Избавление от власти вида для женщины также тяжелый кризис; между сорока пятью и пятьюдесятью годами у нее наблюдаются явления климакса, обратные половому созреванию. Активность яичников снижается и даже прекращается совсем – и это прекращение влечет за собой оскудение жизненных сил индивида. Предполагается, что железы внутренней секреции – щитовидная железа и гипофиз – стараются восполнить немощь яичников; поэтому наряду с возрастным упадком наблюдается резкий всплеск: приливы, повышенное давление, нервозность; иногда обостряется половой инстинкт. У некоторых женщин отмечаются жировые отложения, у других – вирилизм. У большинства эндокринное равновесие восстанавливается. Тогда женщина наконец избавляется от бремени самки; она ничем не похожа на евнуха, ибо ее жизненная сила осталась прежней, но она перестала быть добычей превосходящих ее сил – и совпадает с самой собой. Иногда говорят, что пожилые женщины суть «третий пол»; и действительно, они не самцы, но уже и не самки; и нередко их физиологическая автономия находит выражение в здоровье, равновесии и бодрости, которых им прежде не хватало.
На собственно половые отличия у женщины накладываются более или менее прямо вытекающие из них особенности; это гормональные влияния, обусловливающие ее сому. В среднем она ниже и легче мужчины, у нее более хрупкий скелет, более широкий таз, приспособленный к функциям беременности и родов; в ее соединительных тканях есть жировые отложения, поэтому ее формы более округлы, чем у мужчины; общий облик обоих полов – телосложение, кожа, волосяной покров и т. д. – четко дифференцирован. Мускульная сила женщины значительно уступает мужской, примерно на треть; у нее слабее развиты дыхательные пути: меньше объем легких, трахеи и гортани; различие в размерах гортани влечет за собой и различие мужского и женского голоса. Удельный вес крови у женщин ниже: ниже содержание гемоглобина; значит физически они менее крепки, больше предрасположены к анемии. Частота пульса у них выше, сосудистая система менее стабильна – они легко краснеют. Нестабильность – самая яркая черта их организма в целом; у мужчины, среди прочего, метаболизм кальция стабилен, в то время как у женщины содержание известковых солей гораздо ниже: у нее они выводятся из организма во время месячных и расходуются во время беременности; судя по всему, яйцеклетки действуют на кальций как катаболики; эта нестабильность приводит к нарушению функций яичников и щитовидной железы, которая у женщины развита сильнее, чем у мужчины, а нерегулярная работа эндокринных желез влияет на вегетативную нервную систему; нервный и мышечный контроль ослаблен. Этим недостатком устойчивости и контроля объясняется их эмоциональность, непосредственно связанная с сосудистыми изменениями: сердцебиением, покраснением кожи и др.; а потому они подвержены судорожным реакциям: слезам, истерическому смеху, нервным срывам.
Как мы видим, многие из этих черт опять-таки проистекают из подчинения женщины виду. Самый поразительный вывод из нашего обзора состоит в том, что из всех самок млекопитающих она наиболее отчуждена и самым решительным образом отвергает это отчуждение; ни у одной самки организм не подчинен так властно репродуктивной функции и не принимает ее с таким трудом: кризис пубертата и менопаузы, ежемесячное «проклятие», долгая и часто трудная беременность, болезненные и порой опасные роды, болезни, осложнения отличают именно самку человека, можно сказать, что ее удел тем тяжелее, чем сильнее она ему противится, утверждая себя как индивида. В сравнении с ней положение мужчины бесконечно предпочтительнее: его половая жизнь не вступает в противоречие с личным существованием; она протекает ровно, без кризисов и, как правило, без осложнений. В среднем женщины живут столько же, сколько и мужчины, но они гораздо чаще болеют и во многие периоды жизни не принадлежат себе.
Эти биологические данные чрезвычайно важны: они играют в истории женщины первостепенную роль, они – основа, сущность ее положения; нам придется к ним обращаться во всех дальнейших рассуждениях. Ведь если тело есть орудие нашего воздействия на мир, то мир предстает совершенно по-разному в зависимости от способа его восприятия. Вот почему мы так долго изучали эти данные; они – один из ключей, позволяющих понять женщину. Однако мысль о том, что они раз и навсегда предрешают ее удел, мы решительно отвергаем. Их недостаточно для определения иерархии полов; они не объясняют, почему женщина – Другой; они не обрекают ее на вечное подчинение.
* * *
Нередко утверждалось, что только физиология позволяет дать ответ на следующие вопросы: одинаковы ли у обоих полов шансы на личный успех, который из полов играет главную роль в жизни вида? Однако первая проблема применительно к женщине и всем остальным самкам ставится по-разному, поскольку животные образуют устойчивые виды, которым можно дать статичные описания: чтобы установить, уступает кобыла в скорости жеребцу или нет, лучше или хуже справляются шимпанзе-самцы с тестами на умственные способности, чем их подруги, достаточно свести воедино данные наблюдений; человечество же пребывает в состоянии непрерывного становления. Некоторые ученые-материалисты сочли, что проблема ставится чисто статически; проникшись теорией психофизиологического параллелизма, они попытались сравнить женские и мужские организмы с помощью математики, воображая, что их функциональные способности непосредственно определяются результатами этих измерений. Для примера приведу одну из праздных дискуссий, которые породил этот метод. Предполагалось, что мозг каким-то загадочным способом вырабатывает мысль, а потому казалось крайне важным выяснить, весит ли женский мозг в среднем меньше мужского или столько же. Обнаружилось, что средний вес первого – 1220 г, а второго – 1360 г, причем вес женского мозга колеблется от 1000 до 1500 г, а вес мужского – от 1150 до 1700 г. Но абсолютный вес – не показатель; было решено учитывать вес относительный. Высчитали, что он составляет 1/48,4 у мужчины и 1/44,2 у женщины. Казалось бы, превосходство за ней. Нет, нужно уточнить еще: при подобных сравнениях преимущество всегда на стороне меньшего по размерам организма; чтобы при сравнении двух групп индивидов, принадлежащих к одному виду, по всем правилам абстрагироваться от тела, следует разделить вес мозга на 0,56 веса тела. Мужчина и женщина при этом рассматриваются как два разных типа. Получаются следующие результаты:
Мужчина: Р0,56 = 498
Женщина: Р0,56 = 446
Мы приходим к равенству. Но эти обстоятельные дебаты во многом лишены интереса по той причине, что никакой связи между весом мозга и умственным развитием установить не удалось. Точно так же невозможно дать психическое толкование химических формул, определяющих мужские и женские гормоны. Мы со своей стороны категорически отвергаем идею психофизиологического параллелизма; основы этого учения давно и бесповоротно подорваны. Я остановилась на нем лишь потому, что оно хоть и опровергнуто с философской и научной точки зрения, но продолжает смущать многие умы; впрочем, в иных умах сохраняются и более древние пережитки. Мы отвергаем также любую систему координат, которая подразумевает существование естественной иерархии ценностей, например эволюционной иерархии; бессмысленно задаваться вопросом, является ли женское тело более инфантильным, чем мужское, ближе ли оно к телу высших приматов, и т. д. Все эти рассуждения, смесь невнятного натурализма с еще более невнятной этикой и эстетикой, – одна болтовня. Сравнивать самку и самца человеческого вида можно лишь в человеческом плане. Но определение человека – это существо, не данное раз и навсегда, а делающее себя тем, что оно есть. Как очень верно выразился Мерло-Понти, человек есть не естественный вид, но историческая идея. Женщина – это не застывшая реальность, но становление, и только в становлении ее следует сопоставлять с мужчиной; иначе говоря, нужно определить ее возможности; многие споры теряют смысл из-за стремления свести женщину к тому, чем она была, к тому, что она есть сегодня, но вопрос ставится о ее способностях; верно, что способности наглядно проявляются, только когда они реализованы, но верно и то, что, рассматривая существо, которое есть трансценденция и преодоление, никогда нельзя подвести черту.
Однако, скажут мне, при моем подходе – подходе Хайдеггера, Сартра, Мерло-Понти – тело является не вещью, но положением: оно – наше воздействие на мир, набросок наших проектов. Женщина слабее мужчины; ее мускульная сила меньше, у нее меньше красных кровяных телец, ниже дыхательные способности; она медленнее бегает, поднимает меньший вес и почти ни в одном виде спорта не может состязаться с мужчиной; побороть его она тоже не может. К этой слабости добавляется неустойчивость, недостаток контроля и уязвимость, о которых мы говорили; таковы факты. Значит, ее воздействие на мир более ограниченно; в ее проектах меньше твердости и настойчивости, и она менее способна их осуществить. Иначе говоря, ее индивидуальная жизнь менее богата, чем у мужчины.
Да, отрицать эти факты невозможно – но их смысл нельзя почерпнуть только в них самих. Если мы встаем на человеческую точку зрения и определяем тело, исходя из существования, биология становится наукой абстрактной. Как только тот или иной физиологический факт (меньшая мускульная сила) обретает некое значение, это значение сразу оказывается обусловлено контекстом в целом; «слабость» предстает таковой лишь в свете целей, которые ставит перед собой мужчина, орудий, которые имеются в его распоряжении, и законов, которые он себе устанавливает. Если бы он не хотел постигать мир, сама идея воздействия на него не имела бы смысла; когда для этого постижения не требуется применять телесную силу во всей полноте, выше необходимого минимума, различия стираются; там, где нравами запрещено насилие, мускульная энергия не может быть основой господства: для конкретного определения понятия «слабость» нужна система экзистенциальных, экономических и моральных координат. Кто-то сказал, что род человеческий – это антифизис; слово не совсем точное, ибо человек не может оспорить данность; но он превращает данность в истину тем, как принимает ее; природа для него реальна лишь постольку, поскольку включена в его действие, и его собственная природа – не исключение. Как невозможно абстрактно измерить его воздействие на мир, так невозможно и абстрактно определить, насколько тяжело для женщины бремя детородной функции: у животных отношение материнства и индивидуальной жизни регулируется природой, брачным циклом и сменой времен года; у женщины оно неопределенно и устанавливается только обществом; порабощение женщины видом сильнее или слабее в зависимости от того, требует общество большей или меньшей рождаемости, в зависимости от гигиенических условий, в которых протекают беременность и роды. То есть можно сказать, что если у высших животных индивидуальное существование более властно утверждает себя у самца, чем у самки, то у человека индивидуальные «возможности» зависят от экономического и социального положения.
К тому же индивидуальные преимущества самца отнюдь не всегда обеспечивают ему внутривидовое превосходство; самка обретает в материнстве автономию иного рода. Иногда самец навязывает свое господство – как, например, у обезьян, которых изучал Цукерман; но зачастую оба члена пары ведут раздельную жизнь; а лев на равных делит с львицей заботы о семье. И в этом плане человеческий вид также несводим ни к какому другому; во-первых, мужчины определяются не как индивиды; мужчины и женщины никогда не боролись друг с другом в каких-то особых состязаниях; пара есть изначальное mitsein; причем она всегда предстает как устойчивый или преходящий элемент более широкого сообщества; кто же более необходим виду в этих обществах, мужчина или женщина? На уровне гамет, на уровне биологических функций соития и беременности мужское начало создает для поддержания, женское – поддерживает для созидания: во что превращается это разделение в общественной жизни? У видов, живущих на чужих организмах или на субстрате, у видов, в изобилии и без труда получающих корм от природы, роль самца ограничивается оплодотворением; когда для того, чтобы обеспечить детенышей пищей, нужно ее искать, охотиться, бороться, самец часто помогает в уходе за ними; его помощь становится совершенно необходимой у вида, где дети, после того как мать перестает кормить их молоком, еще долго не способны обеспечивать свои потребности: тогда труд самца чрезвычайно важен; без него порожденные им жизни не смогут себя поддержать. Для того чтобы оплодотворять каждый год некоторое количество самок, достаточно одного самца, но, чтобы детеныши после рождения выжили, чтобы защищать их от врагов и отвоевывать у природы все, в чем они нуждаются, необходимы именно самцы. На разных экономических этапах человеческой истории равновесие продуктивных и репродуктивных сил реализуется по-разному; и эти же силы определяют отношение мужчины и женщины к детям и, как следствие, их отношения между собой. Но здесь мы уже выходим за рамки биологии: опираясь только на нее, невозможно постулировать главенство того или иного пола с точки зрения продолжения вида.
Наконец, общество – это не естественный вид: вид реализует себя в нем как существование; вид трансцендирует к миру и к будущему; его нравы нельзя вывести из биологии; индивиды никогда не пребывают целиком во власти природы, они повинуются обычаю – вторичной природе, отражающей желания и страхи, в которых выражается их онтологическая установка. Субъект осознает и осуществляет себя не как тело, но как тело, подчиненное различным табу и законам: он обретает цену лишь во имя определенных ценностей. И ценности эти, повторим еще раз, основаны не на физиологии – скорее биологические данные несут те ценности, какими наделяет их существующее. Если женщина внушает уважение или страх и к ней запрещено применять насилие, превосходство мужчины в мускульной силе не является источником власти. Если нравы, как у некоторых индейских племен, требуют, чтобы девушки сами выбирали себе мужей или чтобы вопросы брака решал отец, половая агрессивность мужчины не дает ему никакой инициативы и никакого преимущества. Тесная связь матери с ребенком будет для нее источником достоинства или унижения, в зависимости от того, насколько высока ценность ребенка, – а она может сильно разниться; и сама эта связь, как мы уже говорили, будет признаваться или нет в зависимости от общественных предрассудков.
Тем самым нам предстоит прояснить биологические данные в свете онтологического, экономического, социального и психологического контекста. Подчинение женщины виду, границы ее индивидуальных способностей – факты чрезвычайно важные; тело женщины – один из главных элементов того положения, какое она занимает в этом мире. Но для ее определения одного тела недостаточно; оно обладает жизненной реальностью лишь постольку, поскольку принято сознанием через действия и в рамках определенного общества; биология не позволяет дать ответ на занимающий нас вопрос: почему женщина – это Другой? Следует выяснить, как ее природа приспосабливалась к новым условиям в ходе истории; выяснить, что сделало человечество с человеческой самкой.
Глава II. Точка зрения психоанализа
Психоанализ, по сравнению с психофизиологией, сделал огромный шаг вперед: он показал, что любой фактор, воздействующий на психическую жизнь, предварительно облекается человеческим смыслом; конкретным существованием обладает не тело-объект, описанное учеными, а тело, переживаемое субъектом. Самка является женщиной в той мере, в какой она ощущает себя таковой. Некоторые важные с точки зрения биологии данные не являются частью проживаемой ситуации: так, строение яйцеклетки никак на ней не отражается; напротив, не самый биологически значимый орган вроде клитора играет в ней первостепенную роль. Женщина не определяется природой – женщина определяет себя сама, принимая для себя природу эмоционально.
На таком подходе сложилась целая система; в наши задачи не входит ее критика в целом, мы лишь рассмотрим ее вклад в изучение женщины. Разговор о психоанализе вообще – дело нелегкое. Как и все религии, будь то христианство или марксизм, он строится на точных понятиях, но оказывается удручающе расплывчатым. Слова берутся то в самом узком смысле – например, термин «фаллос» четко обозначает отросток плоти, мужской половой орган, – то в бесконечно расширительном, придающем им символическое значение: фаллос якобы воплощает всю совокупность характера и положения мужчины. Если нападают на букву учения, психоаналитик утверждает, что ее дух остался непонятым; если соглашаются с духом, он немедленно призывает следовать букве. Учение не важно, говорит он, психоанализ – это метод; но успех метода укрепляет его сторонника в своей вере. К тому же где искать истинное лицо психоанализа, если не у самих психоаналитиков? Но среди них, как и среди христиан и марксистов, есть еретики; и психоаналитики не раз заявляли, что «у психоанализа нет хуже врагов, чем психоаналитики». Несмотря на схоластическую, доходящую до педантизма точность, многие недоразумения так и не удалось прояснить. Как отмечали Сартр и Мерло-Понти, положение «сексуальность равновелика существованию» можно понимать в двух совершенно разных смыслах: либо что всякое проявление существующего имеет сексуальное значение, либо что любой феномен сексуальности имеет экзистенциальный смысл; примирить два эти утверждения вполне возможно, но зачастую их просто смешивают. Кроме того, как только мы проводим различие между «сексуальным» и «генитальным», понятие «сексуальность» становится неопределенным. «Сексуальное у Фрейда есть внутренняя способность приводить в действие генитальное», – пишет Дальбьез. Но нет ничего более туманного, чем идеи «способности», то есть возможного: неопровержимое доказательство возможности дает только реальность. Фрейд не был философом и отказался давать философское обоснование своей системе; его ученики заявляют, что тем самым он избавил себя от любых нападок метафизического характера. Однако за всеми этими утверждениями стоят метафизические постулаты: использовать его язык – значит принимать определенную философию. Этого требуют те самые недоразумения, которые затрудняют критический анализ.
Фрейд не слишком интересовался уделом женщины; его описание он явно скопировал с описания удела мужского, изменив лишь некоторые черты. До него сексолог Мараньон заявил: «Либидо как дифференцированная энергия есть, так сказать, сила мужской направленности. То же можно сказать и об оргазме». По его мнению, женщины, достигающие оргазма, суть «мужеподобные» (viriloïdes) женщины; сексуальный порыв «односторонен» и женщина просто находится на полпути[20]. Фрейд до такого не доходит; он признает, что сексуальность у женщины так же развита, как и у мужчины, но не изучает ее как таковую. Он пишет: «Либидо всегда и закономерно по природе своей – мужское, независимо от того, встречается ли оно у мужчины или женщины». Женское либидо как нечто особое он полагать отказывается: для него оно – сложная девиация человеческого либидо вообще. Последнее, по его мысли, вначале развивается одинаково у обоих полов: все дети проходят оральную стадию, фиксацию на материнской груди, затем стадию анальную и, наконец, достигают стадии генитальной; в этот момент происходит их дифференциация. Фрейд выявил один факт, значение которого ранее недооценивалось: мужской эротизм окончательно локализуется в пенисе, тогда как у женщины имеются две отдельные эротические системы – клиторальная, развивающаяся на этапе детства, и вагинальная, достигающая расцвета лишь после пубертата; когда мальчик достигает генитальной стадии, его развитие заканчивается; ему предстоит перейти от аутоэротизма, при котором удовольствие направлено на него самого как субъекта, к гетероэротизму, при котором удовольствие будет связано с неким объектом, обычно с женщиной; этот переход совершится в момент полового созревания, пройдя через стадию нарциссизма, – но пенис, как и в детстве, останется главным эротическим органом. Женщине также предстоит, пройдя через нарциссизм, перенести свое либидо на мужчину как объект; но этот процесс будет намного сложнее, потому что ей придется перейти от клиторального удовольствия к вагинальному. У мужчины есть только одна генитальная стадия, тогда как у женщины их две; и для нее гораздо выше риск не завершить свое сексуальное развитие, остаться на инфантильной стадии, а следовательно, приобрести неврозы.
Ребенок уже на стадии аутоэротизма более или менее сильно привязан к объекту; мальчик испытывает влечение к матери и хочет идентифицировать себя с отцом; он страшится своих притязаний, боится, что отец в наказание может нанести ему увечье; из эдипова комплекса рождается комплекс кастрации; тогда он испытывает по отношению к отцу агрессивные чувства, но одновременно интериоризирует его авторитет: так формируется сверх-я, цензурирующее инцестуальные наклонности; эти наклонности вытесняются, комплекс ликвидируется, и сын освобождается от отца, которого он на самом деле вобрал в себя в виде моральных правил. Сверх-я тем сильнее, чем определеннее был эдипов комплекс и чем энергичнее он был преодолен. Историю девочки Фрейд поначалу описал как совершенно симметричную; затем назвал женскую форму детского комплекса комплексом Электры; но вполне очевидно, что определение он ему дал не исходя из него самого, а отталкиваясь от его мужского аналога; тем не менее он признает, что между ними существует очень важное различие: девочка вначале фиксируется на матери, тогда как мальчик никогда не испытывает сексуального влечения к отцу; эта сосредоточенность – пережиток оральной стадии; ребенок отождествляет себя с отцом; но примерно к пяти годам она обнаруживает анатомическое различие между полами и реагирует на отсутствие пениса комплексом кастрации: воображает, что она калека и страдает от этого; тогда ей приходится отказаться от своих мужских притязаний, она отождествляет себя с матерью и пытается соблазнить отца. Комплекс кастрации и комплекс Электры усиливают друг друга; девочка испытывает тем более мучительное чувство фрустрации, что, любя отца, она хочет быть похожей на него; и наоборот, это сожаление укрепляет ее любовь – компенсировать свою неполноценность она может нежностью, которую внушает отцу. В матери девочка видит соперницу и относится к ней враждебно. Затем у нее тоже формируется сверх-я, инцестуальные тенденции вытесняются; но ее сверх-я менее устойчиво: комплекс Электры не так четко выражен, как эдипов комплекс, потому что первой была фиксация на матери; а поскольку отец сам был объектом любви, которую он осуждает, его запреты слабее, чем в случае с сыном-соперником. Как мы видим, у девочки не только генитальное развитие, но и вся сексуальная драма протекает сложнее, чем у ее братьев: у нее может возникнуть искушение в качестве реакции на комплекс кастрации отказаться от своей женственности, упорно жаждать иметь пенис и отождествлять себя с отцом; подобная установка приведет к тому, что она остановится на клиторальной стадии, станет фригидной или обратится к однополой любви.
В этом описании можно найти два основных недостатка, связанные с тем, что Фрейд скопировал его с мужского образца. Он считает, что женщина чувствует себя увечным мужчиной, – но идея увечья предполагает сравнение и оценку; сегодня многие психоаналитики допускают, что девочка сожалеет об отсутствии пениса, но вовсе не думает, что ее этого органа лишили; да и сожаление это возникает далеко не всегда; оно не может зародиться из простого анатомического сопоставления; многие девочки узнают о мужском телосложении значительно позже, и то лишь визуально; для мальчика пенис – это живой опыт, он может давать ему пищу для гордости, но эта гордость не имеет в качестве непосредственного коррелята унижение его сестер, ибо те знакомы с мужским органом только внешне: этот отросток, этот хрупкий стебелек плоти может быть им безразличен или даже внушать отвращение; если у девочки появляется желание иметь пенис, то это результат предварительной валоризации мужественности; Фрейд считает ее данностью, тогда как она требует обоснования[21]. С другой стороны, понятие комплекса Электры весьма расплывчато, поскольку не опирается на описание женского либидо в его своеобразии. Уже у мальчиков эдипов комплекс чисто генитального характера встречается далеко не всегда; но, за очень редкими исключениями, нельзя согласиться, что отец служит для дочери источником генитального возбуждения; одна из главных проблем женского эротизма состоит в том, что клиторальное удовольствие существует само по себе: многие эрогенные зоны развиваются в женском теле лишь к моменту полового созревания, в связи с вагинальным эротизмом; говорить, что поцелуи и ласки отца «внутренне способны» вызывать у десятилетней девочки клиторальное удовольствие, в большинстве случаев бессмысленно. Если же признать, что комплекс Электры носит лишь весьма смутный аффективный характер, то перед нами встанет проблема эмоций вообще, а решить ее в отрыве от сексуальности средствами фрейдизма невозможно. Во всяком случае, отца обожествляет не женское либидо: ведь желание, которое мать внушает сыну, не ведет к ее обожествлению; своеобразие женского желания в том, что оно направлено на высшее существо; но девочка не конституирует свой объект, она его претерпевает. Верховная власть отца – факт социального порядка, и Фрейд не сумел это учесть: он сам признает, что невозможно выяснить, какая высшая сила в какой-то момент истории решила, что отец главнее матери; по его мнению, это решение было шагом вперед, но причины его неведомы. «В данном случае это не может быть отец, так как увеличение интеллектуальности возвышает его до уровня авторитета», – пишет он в своем последнем труде[22].
Адлер отмежевался от Фрейда именно потому, что понял: система, где развитие человеческой жизни основано на одной лишь сексуальности, неубедительна; он предполагал вновь включить сексуальность в целостную личность; если у Фрейда любое поведение предстает продуктом желания, то есть поиска удовольствия, то человек у Адлера ставит перед собой определенные цели; движущую силу сменяют у него мотивы, целеполагание, планы; он отводит интеллекту такое место, что сексуальное у него зачастую имеет лишь символическую ценность. Согласно его теории, человеческая драма распадается на три момента: каждый индивид наделен волей к власти, но ей сопутствует комплекс неполноценности; этот конфликт заставляет его прибегать к тысяче уловок, чтобы избежать испытания реальностью, которую он боится не одолеть; субъект устанавливает дистанцию между собой и обществом, которого он страшится: отсюда проистекают неврозы, то есть расстройство общественного чувства. Что касается женщины, то у нее комплекс неполноценности принимает форму стыдливого отказа от своей женственности: комплекс этот вызван не отсутствием пениса, но ее положением в целом; девочка завидует фаллосу лишь как символу преимуществ, которыми пользуются мальчики; место отца в семье, повсеместное верховенство людей мужского пола, воспитание – все утверждает ее в мысли о превосходстве мужчин. Позже, с началом половых отношений, новым унижением для нее становится сама поза коитуса: женщина лежит под мужчиной. Ее реакцию можно обозначить как «мужской протест»; она либо стремится уподобиться мужчине, либо начинает бороться с ним женским оружием. Материнство дает ей возможность обрести в ребенке эквивалент пениса. Но это предполагает, что для начала она целиком примет себя как женщину, а значит, смирится со своей неполноценностью. Ее разлад с самой собой гораздо глубже, чем у мужчины.
