Наивная сказочница
Дом за васильковым полем
– Без колпака и формы на мою кухню чтоб ни ногой! Раздевалка прямо по коридору и налево! – скомандовала повариха строгим, недовольным голосом, и Надя, лишь согласно кивнув головой, попятилась к выходу.
Уже в коридоре её окликнул Григорий Иванович
Когда они оказались друг напротив друга в этом широком коридоре, в котором живёт эхо, Григорий Иванович произнес, посмотрев в зелёные, лучистые глаза этой совсем еще молоденькой девушки :
– Напомни мне своё имя, пожалуйста.
– Надя. Надежда Одинцова.
– Очень приятно, Надя. А я Григорий Иванович, директор этого Дома. Прежде чем приступить к практике на кухне, я прошу тебя сейчас пройти со мной в мой кабинет. Мне необходимо провести вводный инструктаж и озвучить наши внутренние правила. Сама понимаешь, Наденька, у нас здесь не совсем обычное место. Ну что? Идём?
– Идём – ответила Надя Григорию Ивановичу, и зашагала рядом с ним по коридору.
Глава 3
Кабинет директора встретил Надю хаосом. Повсюду: на полу, на столе и на стульях, возвышались какие-то папки с документами, стопки со старыми газетами, свёрнутые в трубочки плакаты разных размеров. Прислонённой к стене стояла здесь же и выкрашенная в красный цвет «Доска почета», с пожелтевшими от времени старыми фотографиями. Все дверки шкафов в мебельной стенке были распахнуты, без стеснения демонстрируя Наде еще какие-то кубки, папки и кипы бумаг.
Сдвинув по полированной столешнице в сторону «План зданий» на листе ватмана и несколько тусклых рамочек с почетными грамотами, Григорий Иванович указал Наде на пустой стул, а сам обошёл стол и сел на место руководителя.
Сложив руки на столешнице и сцепив пальцы в замок он, посмотрев на Надю своим внимательным и одновременно мягким взглядом карих глаз, произнёс:
– В общем так, Надя. Твой график и твои обязанности тебе расскажут наши повара, а я вот о чем хочу с тобой побеседовать…
Во-первых, это самое важное – у нас в Доме нельзя грубить пожилым людям – нашим жителям, даже если тебе этого очень захочется. А такое вполне может случиться. Дело в том, что среди наших подопечных есть личности с очень тяжелыми характерами.
Так один из самых сложных в общении – это Павел Игнатьевич Ромов. Этот мужчина имеет нехорошую привычку переворачивать тарелку с поданной ему едой вверх дном на стол. Раньше он вообще мог смахнуть со стола на пол всё, включая и тарелки других людей, сидящих с ним рядом за одним столом. Однажды это закончилось ожогами и травмами. С тех пор мы нашего Павла Игнатьевича усаживаем за отдельный стол ради безопасности окружающих.
И в выражениях наш Павел Игнатьевич совершенно не стесняется. Так что если ты, вдруг, попадешь под его гнев и услышишь очень неприятные слова в свой адрес, постарайся не обижаться, и не вступай с ним в конфликт. Лучше сразу зови меня. Договорились?
Надя согласно кивнула головой, продолжая внимательно слушать мужчину и, пользуясь случаем, рассматривать его.
У директора «Дома престарелых» мужественное лицо. Его карие глаза и уверенный, спокойный голос располагают к себе. Особенно взгляд Нади притягивали к себе его по-мужски крепкая шея и широкая грудь и плечи, как художник, она видела в этом особенную красоту.
Григорий Иванович среднего роста и носит стрижку «короткий ёжик». На вид ему лет тридцать пять. Если кратко о его внешности, то можно сказать так: он мужчина, которого хочется слушать, и на которого приятно смотреть.
Пока Надя разглядывала директора и делала свои выводы, он продолжал говорить с ней:
– Во-вторых, не держи за это на него обиду. Всегда помни – здесь, в основном, живут люди, которых уже обидела сама жизнь. Наше дело не воспитывать их, а просто помочь им жить в этих условиях, по возможности, комфортно и спокойно.
И, в-третьих, ты, видимо, успела немного поприсутствовать при нашем разговоре с Варварой Семеновной, и у тебя уже могло сложиться какое-то представление об этом человеке. Так вот. Варвара Семеновна, действительно, остра на язык. Ты, пожалуйста, постарайся не вступать с ней в споры. Просто делай свою работу, помогай, перенимай опыт. Ведь ты именно за этим к нам и пришла.
Мужчина, глядя Наде в глаза, сделал лёгкий кивок головой, как бы спрашивая:
«Ты поняла, что я хотел тебе сказать всеми этими словами?»
И Надя согласно кивнула в ответ:
«Поняла»
– Ну и последнее. Я тебя вот еще о чем попрошу, Надя. И это ни в коем случае не приказ, а только просьба: пока ты будешь эти две недели с нами, помогай, пожалуйста, тёте Глаше разносить завтраки и обеды нашим лежачим старикам по комнатам. Из-за возраста ей уже сложно это делать и она точно не откажется от помощи и будет очень тебе благодарна.
– Конечно, Григорий Иванович! Я буду помогать тете Глаше. – Поспешила пообещать Надя.
Услышав такой ответ от юной студентки, Григорий Иванович улыбнулся и произнёс:
– Спасибо, Надя. А теперь иди, переодевайся и приступай к работе. С дневником по практике для заполнения подходи к Лидии Семеновне. Она у нас главный повар.
– Спасибо, Григорий Иванович! До свидания.
Надя встала со своего места и вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собою тяжелые двери.
Теперь её путь лежал к раздевалке для сотрудников.
Григорий, оставшись в кабинете один, вздохнул и осмотрелся. В этом кабинете десятилетиями хранилось то, что и рука выкинуть не поднимается, но при этом это всё это уже совершенно ненужные вещи.
Сделаю музей
Приняв решение, мужчина подошёл к открытому окну с рацией и произнёс, нажав кнопку для связи:
– Николай, зайди ко мне в кабинет и захвати картонные коробки, если есть у тебя такие в хозяйстве. Если нет – спроси на кухне. Может у Варвары Семеновны от макарон остались?
– Сей момент! – услышал он в ответ голос работника Николая, который показался ему не совсем трезвым.
Григорий отключил связь и остался стоять у окна, наблюдая за маленькой каморкой дворника под сенью деревьев.
Прошло несколько минут в ожидании и вот, пошатываясь, из помещения вышел лысоватый и худенький мужчина лет сорока пяти. Под мышкой у него уже был зажат картон (видимо, разобранные коробки). Сделав несколько шагов и подойдя к кусту сирени, растущему у аллеи, горе-работник сорвал с него лист и засунул его себе в рот. Пожевав листик, старательно шевеля челюстями, мужчина скривился и выплюнул остатки, а затем бодрым, но не очень уверенным шагом направился к главному корпусу.
Григорий вздохнул. Прошло только две недели с того дня как он заступил на должность директора этого Дома престарелых. До этого он работал в молодёжной организации, затем в благотворительном фонде, и вот сейчас, по просьбе районных властей, принял на свои плечи этот груз личной ответственности.
С первых дней было ясно – этот Дом такой же ветхий и дряхлый, как и его жители. Все здания на территории пятидесятых годов прошлого века. Здесь только и гордости – это почти метровые в ширину стены, а вот отопление, крыша, водопровод – это всё действует на последнем издыхании, грозясь в любой момент или затопить или спалить всю эту «богадельню». И штат сотрудников здесь настолько урезан, что ему и спросить не с кого толком. Две технички, один дворник Коля, он же сантехник, электрик и разнорабочий в одном лице, две поварихи, посудомойка тётя Глаша, приходящий с поликлиники терапевт и две дежурных медсестры на всех пятьдесят старичков. Вот и всё «войско», что оказалось под его командованием.
– Драсьте! – прежде постучав, Николай зашёл в кабинет и посмотрел на Григория преувеличенно серьёзным взглядом, сдвинув брови к переносице.
– Здравствуй. Николай.
Поприветствовав работника, Григорий отошёл от окна и встал возле стола, расставив ноги на ширину плеч для упора. Уже через секунду он уловил своим обонянием стойкий запах перегара, распространяющийся от этого человека по всему кабинету, и произнёс:
– Вот это всё добро нужно упаковать в коробки, затем перенести в библиотеку и сложить аккуратно на столы. Не на пол! На читальные столы. Ты меня понял?
– Конечно, понял. Что ж тут непонятного- заверил его работник, и сразу же принялся за дело, а Григорий, взглянув на циферблат своих часов, добавил:
– Хорошо, что понял. Я тогда пока пойду, прослежу, как проходит завтрак, а ты работай. Как всё перенесёшь, найдешь меня и доложишь. Я буду или еще в столовой, или пойду на обход территории. Как всё перенесешь и мне отчитаешься, так можешь сразу считать себя совершенно свободным.
Григорий, взяв со своего стола чистый лист и ручку, демонстративно положил их на стол, на то место, где недавно сидела студентка, и продолжил разговор с работником:
– И можешь писать заявление об уходе без отработки с завтрашнего дня. Я подпишу.
Увидев, как округлились пьяненькие глаза Николая после его слов, Григорий всем своим видом дал понять, что он не шутит:
– Но если тебе всё же НУЖНА эта работа, то я тебе даю на завтра отгул, и в среду жду совершенно трезвым на работу. Только так и только один раз. Пьянство я не потерплю, Коля. В следующий раз уволю по статье.
И Григорий вышел из кабинета, не дожидаясь ответа от Николая.
А работник, проводив нового директора взглядом долгим и обиженным, произнес философски, успокаивая сам себя:
– Ой, напугал! Видали мы таких грозных! Чё ты без меня делать потом будешь, Григорий Иванович? Сам лампочки начнешь вкручивать и краны чинить? Нет! Не примет твоих революционных идей наш пролетариат. Хочешь заявление – будет тебе заявление!
Прошло два дня
Наде нравилось чувствовать себя нужной в Доме престарелых. Так получилось, что она легко нашла язык и с Лидией Семеновной, и с Варварой Семеновной, а уж с тётей Глашей они вообще сдружились. Пожилая женщина искренне была ей благодарна за помощь, и не уставала хвалить и благодарить.
Теперь каждый день Надя, пройдя через поле, приходила в этот Дом и растворялась в его жизни.
Она чистила овощи, мыла посуду и полы. Слишком серьёзных поручений ей не доверяли, но мелкие дела на кухне она выполняла ответственно. А еще Надя разносила завтраки и обеды старичкам в комнаты. Несколько раз девушка даже кормила самых слабых с ложки и поила через трубочку. Таких старичков в Доме престарелых было двое: Мария Ивановна – в прошлом учительница химии и биологии, сейчас страдающая от сильного тремора во всем теле, и Мирон Гаврилович – бывший столяр и плотник, а ныне практически слепой и беспомощный старик.
И Надя, помогая им завтракать и обедать, сама задавала вопросы, интересовалась их жизнью, и старики, найдя в ней благодарного слушателя, с удовольствием делились своими воспоминаниями о тех временах, когда они еще были полны сил и надежд и приносили пользу обществу.
А сегодня на завтраке Надя увидела «в деле» и того самого Павла Игнатьевича, старичка с характером, которого очень не любили все работницы кухни, и особенно тётя Глаша. Ведь именно ей приходится постоянно убирать за этим мужчиной разлитую еду и осколки разбитой посуды.
Увидев, во время завтрака, как перевернул тарелку с гречневой кашей и мясной подливой этот худой старик с красивой седой бородой, Надя остановила рассерженную тётю Глашу, и сама пошла в обеденный зал с тряпками и ведром.
Попросив дедушку пересесть за другой стол, Надя сначала вымыла столешницу, а затем, сходив за ведром с половой тряпкой и веником с совком, принялась за уборку пола.
И в какой-то момент, заметая очередной осколок на совок, она заметила большую выщерблину на нём, и даже приподняла брови от того, что её, вдруг, осенила догадка!
Дело в том, что вот таких старых тарелок, с большими выщерблинами и сколами, на кухне довольно много. Надя обратила на это внимание, так как точно знает, что такой посудой пользоваться в местах общественного питания нельзя. Но здесь, в этом Доме, и чайные кружки, и тарелки в большинстве своем именно такие.
Никому ничего не сказав, Надя всё убрала, одновременно со стороны наблюдая, как старику тетя Глаша принесла новую порцию еды и поставила перед ним, с явным недовольством, написанном на её лице.
Надя видела, как старик, взяв ложку узловатыми пальцами, сначала легонько стукнул её о край тарелки. Наде даже показалось, что он прислушался к звуку, а затем Павел Игнатьевич начал мешать кашу ложкой. И только через минуту этого монотонного помешивания он поднёс ложку к своим губам и начал есть медленно и неторопливо, с таким видом, как будто ничего и не случилось до этого.
И Надя, проследив за действиями этого мужчины, уже в обед сама подала ему еду в новых тарелках, которых к слову, на кухне было «раз, два и обчёлся».
Расставив перед мужчиной борщ и второе, девушка вернулась за раздаточную стойку. И когда дедушка, так же как и за завтраком, сначала легонько стукнул о тарелку ребром ложки и только потом начал помешивать еду и есть, победно улыбнулась и продолжила наблюдать, не забывая подавать еду другим старичкам.
С того дня Надя взяла под контроль все завтраки и обеды Павла Игнатьевича подавая ему еду только с хорошей посуды, без сколов и трещин, и его переворачивания тарелок прекратились.
Единственное, что было интересно для неё, так это то:
Почему мужчина просто не высказал своих претензий вслух?
Зачем он столько времени вредничал и заставлял бедную тётю Глашу убирать за ним?
Вывод напрашивался сам собой – это просто вредность и больше ничего.
И почему иногда в старости люди становятся вот такими вредными и безжалостными к окружающим?
Последний день практики
Надя, прощаясь со всеми на кухне, и благодаря за помощь и получение нового опыта, подарила поварихам и тете Глаше, нарисованные ею простым карандашом, портреты на альбомных листах. И ей было очень приятно видеть радость на лицах женщин, получивших от неё такие памятные подарки.
За две недели Надя успела нарисовать почти три десятка портретов стариков, делая зарисовки и в комнатах, и в столовой, и заставая пенсионеров, прогуливающимися по аллее. Каждый из своих рисунков она внизу подписывала «Надя Одинцова» и складывала в папку с белыми завязками.
И вот сегодня, прежде постучавшись и зайдя в кабинет к директору чтобы получить его подпись в Дневнике практики и поблагодарить за саму возможность пройти эту практику, Надя положила перед Григорием Ивановичем эту папку с завязками на стол.
– Что это, Надя?
– А это на память от меня вам. Посмотрите когда я уйду. Спасибо вам за всё, Григорий Иванович. До свидания.
– До свидания, Надя. И тебе спасибо от всех нас за помощь! Доучивайся и приходи к нам работать. Место помощника повара на кухне тебя будет ждать, а как отработаешь год, так я тебя и поваром назначу.
Еще раз поблагодарив и попрощавшись с директором, Надя покинула этот кабинет, теперь ставший таким светлым и просторным без лишних в нём вещей, а затем в последний раз прошла по аллее и вышла через железные ворота.
Уже идя неспешным шагом через поле, девушка улыбалась, чувствуя какое-то тихое счастье внутри. В свои семнадцать лет она не почувствовала в этом Доме ни близости смерти, так как никто из постояльцев не умер за эти две недели, ни уныния. Наоборот, это место оставило в её душе приятный след, так как там она встретила много добрых людей, которые к ней отнеслись также очень доброжелательно, как и она к ним.
Надя навсегда запомнит и двух поварих, и посудомойку тётю Глашу, и того вредного старика, переворачивающего тарелки, и учительницу, и слепого столяра. И, конечно же, она запомнит директора этого Дома, мужчину с теплым взглядом карих глаз, Григория Ивановича.
Именно таким и должен быть директор! Понимающим, строгим, сдержанным, всегда готовым лично урегулировать любой конфликт и помочь в любой ситуации.
Прощай, «Дом стариков»! Прощай директор этого дома. Прощайте все. Спасибо вам.
Сдав на следующий день свой дневник практики с отличными оценками, Надя вновь окунулась в свою студенческую жизнь, и вскоре совсем перестала вспоминать тот Дом за полем и его обитателей.
Прошёл ещё год
– Зачем тебе этот город, Надя? И в посёлке можно найти работу! Не хочешь в теплицы идти, так иди в стардом! Тебя ведь сам директор звал на работу поваром как закончишь училище! Ты же сама мне рассказывала!– возмущалась Валентина, глядя на то, как дочь складывает свои вещи в две дорожные сумки.
– Мама, я же тебе говорила, что не хочу быть поваром. – Отвечала маме Надя, пряча глаза.
Девушке, конечно, было жалко оставлять маму без своей помощи, но собственные желания манили её, нашептывали о новой, интересной жизни и новых возможностях там, в большом городе!
– А кем ты хочешь быть? Художником, да? Так художники, чтоб ты знала, всегда нищие и голодные! Почитай историю, доченька! А повара все всегда сытые и работают в тепле и довольствии! И зарабатывают хорошо!
Но Надя никак не реагировала на слова мамы, и она продолжала говорить уже на повышенных тонах:
– Имей в виду дочь, если уедешь, я тебе денег высылать не буду! Как хочешь, так и вертись там, в своём городе! Ни копейки не дам! Поняла меня?
– Поняла. Только я и не прошу ничего у тебя, мама.
Надя застегнула молнию уже на второй сумке, так и не поднимая глаз, и не глядя на маму.
– Куда денешься! Еще попросишь! По чужим углам мыкаться радости-то мало! Это ты сейчас геройствуешь с мамиными пирожками и жареной курочкой в сумке! А вот когда одна останешься еще вспомнишь меня! Но запомни вот еще что, Надя:
Если сейчас вылетишь из моего гнезда обратно не приму! Хочешь быть взрослой и самостоятельной – будь! С этого дня ко мне только в гости! Ясно тебе?
– Ясно. – Ответила Надя, и только теперь посмотрела в глаза родной матери, увидев в них лишь злость и обиду.
Через несколько минут Надя выйдет из дома и пойдёт по дороге к автобусной остановке, так и не получив материнского благословения в свою новую жизнь. Девушку будут душить слёзы, но она не позволит себе слабости расплакаться.
За неё расплачется слезами небо, пролившись на землю холодным, мелким дождём, намочив девушке волосы и одежду.
У Нади есть зонт, но нет третьей руки, а в двух её руках тяжелые сумки с вещами.
Казалось, даже небеса в эти минуты уговаривают Надю остаться в поселке и вернуться домой, к маме, но девушка продолжила свой путь, шепча тихонько слова себе под нос:
– Ничего. Не сахарная. Не растаю.
А в это время Валентина, оставшись одна в доме, не сдерживая эмоций, горько плакала, сетуя на судьбу за то, что вырастила такую неблагодарную дочь.
Через какое-то время женщина встанет с дивана и пойдёт на кухню.
А там, на столе, она увидит сумку с пирожками и жареной курицей, которую дочь собиралась взять с собой в дорогу.
Глава 4
Вечер этого же дня
Нажав на пульт, Оля выключила бетономешалку. Установив возле неё тачку с двумя пустыми вёдрами, девушка взяла в руки совковую лопату и начала наполнять емкости раствором.
Выполнив эту работу, она взялась за ручки тачки и, подтолкнув её с места усилием своих мышц, покатила к строящемуся дому.
Сегодня с утра шел дождь. Он был мелкий и затяжной, но ближе к четырем часам вечера тучки всё же разбежались, небо посветлело, и солнце с неистовой силою принялось выпаривать всю влагу со ставшей вязкой земли. Ощущая себя так, как будто она находится в натопленной бане, душной и влажной, Оля докатила тачку до того места, где на широких и длинных козлах стоял Илья.
– Я готова. – Объявила она мужу.
– Подавай.
Илья согнулся в спине и опустил руку вниз, чтобы перехватить ведро с раствором, а Оля тем временем, это ведро подняла на согнутых в локтях руках до уровня своих плеч.
– Следующее давай! – Уже через мгновение скомандовал Илья, и жена рывком рук вверх подала ему и второе ведро.
Так как Оля ведра наполняла только на три четверти, раствор у Ильи заканчивался быстро.
Приняв два пустых ведра взамен полным, она вновь водрузила их на тачку и покатила к бетономешалке. Хоть и прокатить тачку её надо всего несколько метров, эта работа, каждодневная и очень тяжелая, уже вымотала её физически. Оля, конечно, девушка не из слабых, но просеивание песка для раствора, заправка бетономешалки и подвоз готового раствора мужу – это очень тяжело даже для её физически выносливого организма.
Так получилось, что в это лето как-то неожиданно и очень не вовремя, до небес взлетели цены на стройматериалы и все сопутствующие траты для строительства дома. В связи с этим Илья решил, что стены дома он выложит сам, а вот крышу крыть они с Олей уже будут нанимать специалистов.
Оля решение мужа поддержала. У них на участке уже стоит новый лицевой забор, который Илья поставил вместе с отцом. Есть душ и небольшой навес со столом и лавками. И теперь каждый вечер, до самых поздних сумерек, освещая стройку большими и яркими фонарями, Илья и Оля работают, возводя стены своего будущего дома, так как днём муж вместе с отцом ставит людям заборы. Это его основная работа.
И пока молодые родители заняты стройкой их дочь маленькая София все вечера находится на попечении бабушки и дедушки – родителей Ильи.
Решив сегодня закончить немного раньше, так как из-за прошедшего дождя просто тучи комаров не давали им спокойно работать, Илья и Оля вернулись в дом родителей.
Оля не сказала ни мужу, ни тем более свекрови или свекру, что вот уже второй день у неё очень сильно болит спина и низ живота. И поэтому сейчас, незаметно прижав ладонь к самому наболевшему месту, она с улыбкой на губах зашла на кухню, уже радуясь встрече с дочкой. Её голосок слышно от самой прихожей.
Но когда девушка зашла на кухню первое, с чем она встретилась – это был недовольный взгляд свекрови.
– Добрый вечер. – Поздоровалась Оля, радуясь тому, что она приняла душ и переоделась в чистые вещи еще на участке, и сейчас может прижать к себе свою малышку. Сонечка, увидев свою маму, сразу устремилась к ней, лавируя между стульями и передвигаясь маленькими, торопливыми шажочками.
– Мама!
Малышка обняла Олю за коленки и прижалась к ногам своим маленьким тельцем. А Оля вдруг внутренне вся сжалась и испугалась, понимая, что у неё сейчас просто нет сил поднять ребёнка от земли и взять на руки. Продолжая гладить дочку по головке и плечикам, Оля стояла в растерянности, но потом решила присесть на стул и тогда уже попробовать усадить Соню к себе на колени.
Вскоре малышка оказалась уже у неё на руках, сразу же поцелованная в родную макушечку.
– Здравствуй, Оля. А что это такое, скажи мне, пожалуйста? – свекровь произнесла свой вопрос очень недовольным голосом.
– Что случилось, мама?
Оля пока даже не могла представить: о чём именно её спрашивает свекровь?
И мать мужа, наливая в термос кипяток, не замедлила со своим ответом:
– Почему Я должна успевать ВСЁ: и свою работу делать, и с внучкой сидеть вечерами, и мужа в дорогу собрать в дальнюю дорогу, как положено, а ты целый день находясь дома, не в состоянии заранее даже ужин приготовить? Мм? Почему так?
Оля ничего не успела ответить, так как свекровь продолжила ей высказывать еще более горячо и возмущенно:
– Почему мой муж должен есть перед дальней дорогой яичницу, когда у нас полный холодильник мяса?
И Оля поспешила ответить:
– Простите, мама. У меня сегодня очень сильно болел живот. Я подумала, что, может быть, мы все поужинаем пельменями? Там в морозилке…
– Что? Пельменями? Пельмени, моя дорогая, на ужин есть вредно! У отца и так желудок больной, а ты ему еще и теста желаешь покушать на ужин! В дорогу тем более!
Оля растерялась, не зная, что еще ответить в свое оправдание. И в этот момент на кухню зашёл Илья.
У Оли после слов свекрови бок и низ живота разболелись еще сильнее, и она, стараясь чтобы это было не сильно заметно, чуть наклонилась вперед, продолжая держать Сонечку на руках.
– Что за шум, а драки нет? – спросив, Илья подошел и чмокнул в щеку дочку, а затем и свою мать, одновременно переводя взгляд с Оли на свою родительницу. – Что у вас уже случилось?
– Что случилось? А ничего не случилось, сынок! У меня руки вашим ребенком заняты, отец уезжает сегодня в ночь – ему сумки надо собрать, а ужина в доме нет! Четыре взрослых человека и ребенок должны есть на ужин пельмени из-за того, что у твоей жены сегодня что-то там где-то болело! Кто бы меня спросил: «Мама, а у тебя что-нибудь болит?» А я бы ответила: «Всё болит! Но я свои обязанности выполняю в любом состоянии! Плохо мне ли, хорошо – дело должно быть сделано!»
Оля сидела, слушала свекровь, и чувствовала, как у неё горит от стыда и обиды лицо. Она ведь и минуты за день не сидит, старается для всей семьи. Ребенок весь день на ней, малышке ведь тоже нужно её внимание! А вечером она помогает мужу на стройке. И ничего бы не случилось страшного, по её мнению, если бы сегодня все они обошлись пельменями. Каша для Сонечки стоит в холодильнике и Оля не понимает: зачем свекровь устроила ей такой разнос?
– Оля, почему ты ужин не приготовила? Чем ты была занята с утра и до четырёх часов вечера?
Услышав вопрос мужа, и увидев его нахмуренные недовольно брови, Оля ответила:
– С утра я дома убиралась, потом на прогулку с Сонечкой ходила. Ужин я просто не успела! У меня…
– Так успевай! Ты же дома. Распределяй свое время. – строгим голосом произнёс Илья.
– Да! И я о чем! Можно же раньше встать, а не спать до семи часов утра!– тут же поддержала свекровь сына – Сейчас горячая пора. Стройка у вас! Надо пошустрее быть, Оля.
– Мама, всё. Давай не будем ругаться. Иди, приляг, отдохни, а Оля сейчас что-нибудь приготовит на ужин. Да, Оля?
Илья отвёл свой взгляд от лица матери и посмотрел на жену. Еще секунду назад на этом лице была ласковая улыбка любящего сына, а на неё он сейчас посмотрел тяжелым, пристальным взглядом, без слов приказывая согласиться с его словами.
У Оли в этот момент всё тело онемело, а от обиды на глаза навернулись слёзы.
Это было не сиюминутное желание.
Это копилось давно и по капельке, и со временем выросло до огромного кома. Никто в этом доме её не любит, не сочувствует ей. Она только всем должна и обязана, и ни слова благодарности в ответ ни от кого!
Из самых потаенных уголков её тела у неё сейчас, вдруг, стеклись в один поток энергии все оставшиеся силы, и Оля, встав со стула, усадила дочь на своих руках и ответила всем и сразу:
– Я ухожу от вас о всех. Возвращаюсь к маме. На развод подам сама. Прощайте.
И, так и держа дочь на руках, и не взяв больше ни единой вещи с собой, Оля вышла из дома, а затем и со двора.
Совсем не сразу, а только уже на углу улицы ее догнал Илья и встал на пути, загородив собою дорогу.
– Оля, ты хорошо подумала?
Муж вновь, как и несколько минут назад на кухне, сверлил её своим тяжелым взглядом, в котором Оля не чувствовала ни капли любви. В этом взгляде были только сдерживаемая злость и маленькая доля растерянности. Видимо Илья совсем не ожидал такого поступка от неё после почти трех лет совместной жизни.
– Да, хорошо подумала. – Уверенно ответила Оля, а затем добавила – Я терпела многое – и недовольство твоей мамы, и твои ночные гуляния с друзьями, и твое вечное недовольство мною. Знаешь, мне надоела такая жизнь. И дом мне твой не нужен, и ты не нужен, и родители твои мне тоже не нужны. Я ухожу. Хватит с меня.
И Оля, обойдя мужа, пошла по дороге в сторону дома мамы.
– Смотри: захочешь всё вернуть обратно – может не получиться! – крикнул ей вслед Илья.
– Не переживай! Не захочу! – не поворачивая головы, ответила Оля, и пошла дальше.
Через минуту она всё же не выдержала и оглянулась, но Ильи уже не было на том месте, где они только что разговаривали.
Ушёл. Уговаривать не стал. И правильно сделал. Я всё равно не вернусь.
И Оля, стиснув зубы, еще увереннее зашагала вперед.
– Мама! Мам! – крикнула Оля из последних сил. Она почти повисла на калитке, так как боли больше и шагу не могла ступить.
Вскоре маленький двор осветился лампочкой над крыльцом, и она увидела маму, спешащую к ним с Сонечкой со словами:
– Доченька! Оля? Сонечка? Что случилось?
И Оля, легонько подтолкну к маме дочь навстречу, ответила:
– Мама, возьми Соню и вызови мне скорую, пожалуйста.
Зинаида ахнула встревожено:
– Оля, не пугай меня! Что случилось?!
– Мам, у меня кровь.
И Оля показала взглядом на свои ноги в темных потёках.
– О, господи! Сейчас! Сейчас! Пойдем Сонечка! Пойдём, внученька, я тебя домой заведу, куколку тебе дам, печенье… Подожди меня, Олечка.
И, подхватив дочь на руки, Зинаида поспешила в дом, чтобы вызвать по телефону бригаду скорой помощи.
Уже через минуту она вернулась к калитке и, подхватив дочь под руки, повела ее к дому.
– Как же так? Что случилось, Оленька? А Илья где? – Задавала мать своей дочери всё новые и новые вопросы, но она ей не отвечала.
Оля в этот момент боялась потерять сознание, и поэтому кусала свои пухлые губы, терпя ужасную, разрывающую внутренности боль.
Через час Олю прооперируют в районной больнице.
Девушка будет очень удивлена, узнав от врачей, что у неё только что случился выкидыш.
Уставшая и измученная, она будет плакать и повторять, как заклинание:
«Этого не может быть! У меня же были женские дни даже в этом месяце! И в прошлом! Это я просто надорвалась ведрами с раствором! Я не могла потерять ребенка! Я не была беременной!»
Делая успокоительный укол, пожилая женщина-медсестра объяснит убитой горем Оле:
– Бывает такое, милая. И женские дни, и беременность одновременно. Через плод у тебя было, детка. Хватит убиваться. Всё уже позади. Еще родишь, какие твои годы!
Дом родителей Ильи
Елена вздохнула и села на кровать.
Ужасный вечер. До тошноты!
Невестка убежала в дом родителей. Такого еще не было! Теперь по посёлку слухи поползут, что издеваемся мы над девчонкой. И муж уехал в рейс за железом, и сын ушёл на гульки к друзьям печаль свою вином заливать! А я одна в таком домине должна ночевать!
Намазав руки кремом, женщина откинула покрывало и легла на широкую кровать, кинув взгляд на пустующую сегодня вторую половину, а затем вновь погрузилась в свои тревожные мысли…
Её маленький бизнес иногда бывает очень беспокойным.
Люди с лёгкостью берут деньги в долг, а возвращать не спешат. Вот и буквально вчера произошёл неприятный инцидент с матерью одного взрослого мужчины.
Да! И такое бывает! Заемщику сорок лет, а за ним все мама присматривает!
Пришла эта женщина и стала кричать, что сын её проигрывает в карты все деньги в городе. Требовала, чтобы она (Елена) больше не давала ему в долг. Еще и требовала со старых его долгов убрать проценты, так как сын нигде не работает официально, а она сама пенсионерка. Елена ей быстро все объяснила всё очень популярно, и не стала выслушивать угроз.
И вот сейчас, достав из тумбочки тетрадь, в которой у неё записаны все злостные неплательщики, Елена вздохнула и произнесла вслух:
– Уже двенадцать человек за этот год! А вот эти двое, Сковорода и Мельников, вообще, наверное, никогда не отдадут… В последний раз у них такие странные глаза были: зрачки бегают, как будто они напуганы чем-то. Сами мужчины беспокойные, на месте не стоят. Всё в каком-то постоянном движении у них: и руки, и ноги. Может, какие таблетки пьют или курят что? …Кошмар… А ведь нормальные, платежеспособные были оба парня…
