Соня Ергенова
Дневник Человека-Сарая
Пятница, 29 июня. Сарай-читальня
Как я вчера спонтанно написала рассказ. Даже без помарок. Тяп-ляп и готов!
Так бы каждый день и писать по рассказу! Даже редактировать не буду.
Вчера я так ясно видела Невский, каждый дом, каждый поворот, даже лужи в определенных местах на асфальте! И Суворовский, свою остановку… А ведь скоро осень, и мне придется простаивать на ней под дождем, а потом и под снегом. Как же хорошо, что еще лето, и я сижу в тени, которую заботливо создает для меня Сарай.
Сегодня я уже не напишу рассказ. Я чувствую, когда я могу написать. Сегодня мне лучше самой почитать. Это удивительно приятное времяпрепровождение. И Сараи на самом деле для того и созданы – Сараи-Читальни.
Суббота, 30 июня. Новые друзья, старые друзья
Я скучаю с самого утра. В Сарае по-прежнему замечательно, но ни читать, ни писать мне не хочется. Я слоняюсь по Сараю, и даже внутри как-то зудит оттого, что заняться совершенно нечем.
Я совершенно не против оказаться сейчас среди здешних моих товарищей. Ради разнообразия. Понаблюдать за ними, позапоминать – было бы тогда, что написать…
Какое-никакое, а местное развлечение. Но сама я к ним ни за что не пойду, не известно, что они между собой обо мне думают, тем более этот сон… Вот если бы ко мне пришел кто.
Наконец, я поняла, почему Саша перестал ко мне приходить. Оказывается, он гуляет с Кариной или с Олей. Дурацкое слово – «гуляет». Я сама видела подтверждение этому со своего наблюдательного поста – Сарая. Меня это обстоятельство сильно задевает и обижает. Меня тревожит, что у Саши сложилось обо мне неправильное впечатление.
Мне не хватает здесь друга, каким за два три дня стал для меня Саша. Мне хочется с кем-нибудь побеседовать.
Вот, о чем я хотела написать. Мне приснился забавный сон. Он такой насущный, что предопределил настроение мне на этот день.
Деревня, олешник, костер, я подхожу к ребятам. По-дружески. Вперед ко мне выходит Оля и говорит, поставив руки на пояс:
– А ты чего приперлась? Ты нам здесь не нужна!
И кидается на меня с кулаками. Я делаю блок, которым отбивают прямой удар цки, идущий от уха, как меня недавно обучили на карате. Не давая опомниться, ударяю ей под коленку ногой и со всего размаха ее падающего тела врезаю ей кулаком. Она падает на землю. Все подбегают к ней. А я ухожу прочь, потрясенная сама собой. Вдруг оборачиваюсь, а за мной идет Саша.
К счастью, это только иллюзия, мое подсознательное.
Лучше мне сидеть в Сарае и не выходить из образа Человека-Сарая.
Еще вот, что вчера случилось, помимо того, что я углубилась в чтение. Саша приходил в мой Сарай. Лучше бы он вообще не приходил, потому что я уже настроилась на состояние "без слушателя и почитателя", то есть в режим внутреннего диалога.
Я заметила его, когда он шел по берегу, у меня, конечно, промелькнула надежда, что он зайдет, но я так и сидела с книгой, повернувшись вся во внутренности Сарая.
Без привета и вступительной речи, хотя какая от Саши вступительная речь, он спросил:
– Ты будешь тут сидеть?
Во-первых, я испугалась, потому что он неожиданно и резко подошел (как понос), во-вторых, я не поняла, к чему вопрос, а, в-третьих, мой говорильный аппарат уже атрофировался, был наглухо закрыт и не подготовлен к произношению звуков. Поэтому, когда я разлепила губы и пробормотала: "Да, а что?", я даже не узнала свой голос.
– Я тебе сейчас книгу принесу.
Я только и успела, что сделать так: "Э-э а-а…", выразить на лице недоумение, потому что я напрочь не поняла, о какой книге идет речь, а Саша уже шел от меня. Я так и просидела, ничего не понимая и не соображая, что бы мне сказать, пока он не появился с "Божественной комедией".
– Отличная вещь. Почитай!
Он положил ее рядом со мной, потому что я не догадалась ее взять, когда он мне протянул книгу. Нужно было срочно как-то отреагировать, и я спросила:
– А ты что всю прочитал?
– Нет, но я завтра в город уезжаю. Через два дня вернусь. Потом опять возьму.
– А…а....а… – протянула я. Кажется, я в упор на него глядела, и глаза у меня были безумные, безумные (от долгого чтения). Потом он сказал:
– Пойдем с нами купаться.
– Я боюсь акул, – первое, что пришло мне в голову, я, естественно, только подумала, а изобразила что-то вроде: "Ну я … это… не хочу чего-то…". Ну понятно, вчера мне не хотелось, зато сегодня хочется – неужели до меня так долго доходит, если я поглощена чтением.
– А пойдешь сегодня к нам на костер?
Я снова скривилась при мысли об этом костре, который меня уже сбил с настроя. Тем более я читала о жизни Шри Ауробиндо, и костер перед сном помешал бы мне и Шри Ауробиндо.
И Саша ушел, даже не спросив, чем обусловлено мое желание. Я бы ему рассказала…
В общем, ерунда какая-то получилась. Снова недосказанность. Наверняка, после такого приема Саша больше никогда ко мне не придет. Он тоже виноват – пришел в неподходящий момент. Лучше бы он, действительно, не приходил. Он сбил мне весь сегодняшний день! Я сегодня только и думаю о том, как было бы здорово сходить к ним развеяться.
Прочь-прочь! Никуда я не пойду. Ко мне уже пришли. Силой моей мысли появились новые друзья.
Таня, работница Изы. Ей где-то десять лет. Она меня развлекает, пока Иза не орет на нее, чтобы Таня что-то делала в огороде. Она строит презабавные ужимочки, когда болтает о какой-то ерунде.
Еще Олежек, младший брат Гали, приезжает к Сараю на большом ржавом велосипеде с рамой, я бы на такой не села, а Олежек ездит, хотя учится всего во втором классе. Мы подружились. Он поверил в духа Сарая и проникся любовью к Обществу шмелей-холостяков и сеньоре Козе.
С ним приезжает Димка. Ему пять лет. Он верит каждому моему слову, что мне льстит. На самом деле, они единственные воспринимают меня всерьез.
Сегодня приехали Виталик со Славой. С Виталиком мы вроде дружим. Мы с ним в прошлые сезоны так разговаривали, так разговаривали. Часами… Но обо что не помню.
Оба прошли мимо Сарая, с разницей в десять минут. Слава поздоровался, а Виталик либо не заметил, либо не узнал.
Одним словом, либо сегодня магнитная буря, либо еще чего, но я вся в расстройствах, ощущение, что я вся покинута, вся такая отшельник. Прямо настоящий Человек-Сарай.
И ко всему еще, Таня рассказала мне, что спрашивала у Лешки из многодетных, почему они со мной не дружат, а Лешка ответил: "А на фига она нам?!"
Я так удивилась. Я и не думала, что за несколько дней моего пребывания в Сарае ко мне сложилось такое неадекватное отношение.
Воскресенье, 31 июня или все же 1 июля? Блять
Я смирилась со своим статусом отшельника, сходив-таки в общество деревенское, расположившееся на пляже за разговором о вчерашней дискотеке.
Ну, блять, охуеть можно от услышанного. Меня чуть, блять, не стошнило, блять. В рот им ноги!
Я наведалась туда с Виталиком и ушла с ним же, не то, что с тогда с Сашей. Снова не взяла диктофон. Хотя на хуя он мне, я и так все помню. Все слова знакомые, доступные и распространенные.
Но признаюсь, слушать это невыносимо. Смешно, естественно, но невыносимо!
Наслушавшись их разговора, я заметила за собой, что, если слово "блять" мне даже в мыслях трудно было произнести, то теперь я свободно думаю, выражаясь им. Только оно у меня в голове и вертится, когда я о чем-то вспоминаю, блять!
Еще у меня порвался блокнот.
Понедельник, 1 или 2 июля. Сарайство
Абсолютно утратив желание снова идти к ним, я вновь ощутила вкус к Сараю. Посещение его меня радует. Может, потому, что я немного отдохнула от него и пришла только под вечер.
Произошло сегодня совсем не знаменательное событие, не из ряду вон выходящее, но меня взбодрившее. Я впервые за лето искупалась. Пребывание в реке удивительно благоприятно подействовало на меня.
Вечереет, в Сарае уютно от проникших сюда лучей закатного солнца. Как хорошо здесь находиться. Одной. Блаженное состояние. Редкое спокойствие и в Сарае, и во мне. Затишье…
В такие моменты, главное, чтобы никто не пришел, не нарушил это состояние. И как хорошо, что ко мне действительно никто не придет, и я не должна никуда идти, чтобы выслушивать эту белиберду.
В деревне очень, очень хорошо. Размеренно. Бывает и скучно. Но какая это приятная скука! Как ее иногда не хватает в городе, где, вспоминая эти часы лени, понимаешь, как много можно было сделать полезного. А в состоянии этой лености, даже думать не хочется.
Я ежедневно посещаю Сарай – и это моя единственная обязанность передо мной. У меня много книг. Я читаю о судьбе Раскольникова. Отчасти его депрессивные настроения передаются и мне. Но одиночество Раскольникова – трагическое, безысходное и мрачное, а мое, если это и можно назвать одиночеством, светлое, уютное и насыщенное. Да, Достоевский тянет, расписывает… Но как сказал Пушкин: "Поэзия, прости господи, должна быть немного глупой", а проза, по словам Бунина: "… прости господи, немного скучной".
Я воспринимаю сарайство, как паузу на обдумывание былого.
Виталик не будет ко мне приходить в Сарай, потому что он боится шмелей-холостяков и сеньору Козу с компанией. Это особенность Виталика – пугливость. От этого и ходит он нервно, немного странно.
Когда Виталик возвращается с реки с ведром намытой посуды, а Рекс гуляет и, иногда, гавкнет на Виталика, то Виталик при виде Рекса бросает ведро с посудой и бежит наутек. Смешное зрелище. Виталик уже столько посуды разбил.
Виталика в деревне называют самым умным. Он много всего помнит и знает, и всем рассказывает, объясняет, кого-то цитирует, но его никто не слушает, даже затыкают, но он не обижается.
С Виталиком мне бывает интересно поболтать, но он, когда увлекается, может так долго говорить, что потом голова болит.
Дядя Жора на днях рассказал байку. У его друга умер папаша. Это случилось зимой, когда стояли дубовые морозы. И за то, чтобы рыть могилу в промерзшей земле, потребовали огромную плату. Друг долго возмущался, но могильщики не уступали и предложили ему подождать до весны. Экономный друг так и поступил: посадил папашу на стул на балконе. Тогда на улице холоднее было, чем в морге. И папаша так и сидел на балконе, как живой, пока соседям не надоело на него смотреть. Им уже начинал запах чувствоваться. Они вызвали милицию. С милицией приехали журналисты. Тут же ознаменители жильца, живущего после смерти на своем балконе. Естественно, после такого его похоронили бесплатно.
Вспомнила еще одну. Рассказала Добржинская:
"Поехали мы как-то с подругой в Финляндию на автобусе. Пассажиров было мало: бабка с тазом квашеной капусты, женщина с ребенком в коляске, старик с рассадой в деревянном ящике и еще пара человек. Автобус двинулся. На полу со звоном перекатывались от стенке к стенке пустые бутылки.
Граница, таможенники проверили документы, никого подозрительного не выявили.
Автобус миновал оба погранпоста. Пассажиры зашевелились. Бабка тут же разрыла капусту и вытащила приличного объема пакет со спиртом. Женщина извлекла подобный из коляски. Дед тоже раскопал рассаду и помимо спирта достал этикетки. Все пассажиры были подключены к работе: кто бутылки заполнял, кто этикетки клеил.
Мы же с подругой сидели как белые вороны и по тому, как глянул на нас один пассажир, поняли, что лучше сидеть тихо.
Новоразлитые бутылки стали неотличимы от настоящих. Автобус остановился на неуказанной в маршруте остановке, где уже ждали финны. В момент все было сбыто.
Обратно мы возвращались поездом".
Вторник, 2 или 3 июля. Меня называют Сараем
Приходил Саша со своим длинным сопровождающим – Григорашей-Парашей – и застал меня в компании Олежека и Димки. Мы как раз играли с велосипедом. Я их смешила. Это было совсем несложно. Димка так хохотал, что мне тоже стало смешно.
Мне вдруг стало совсем смешно, потому что я смеялась не совсем над тем, над чем Димка с Олежкой – это была демонстрация перед Сашей того, что мне и без него весело.
Саша с Григорашей, оказывается, пришли за "Божественной комедией". А у меня уже к Саше неприязнь сложилась, обида закрепилась. И мне не хотелось отдавать мою новую, еще поскрипывающую при открывании Комедию, чтобы какой-то Саша читал ее вперед меня. Поэтому я так и сказала, даже без смеха:
– Прости, Саша, но я ее сейчас читаю.
Саша помолчал, потом они повернулись и ушли. Молча и с неизменившимися лицами. От такого поворота мое отношение к Саше еще более усугубилось. Вот так легко у меня портится настроение.
Я полистала свой дневник: Саша, Саша, сплошной Саша!
А как же Человек-Сарай? Ведь по замыслу должно быть: Сарай, Человек, Сарай и Человек, Человек-Сарай…
Кстати, меня уже называют Сараем. По дошедшим слухам.
Надо взять с собой в город немного сена из Сарая, чтобы был у меня кусок Сарая. В следующем году Сарая может и не быть, но быть с Сараем дух обязан.
В свое оправдание, я обязана сделать следующую запись. Вот прямо в данный момент на моих глазах Саша, побывавший у меня какой-то там час назад, уже на берегу тискает Олю. Фу, какая гадость! А потом он намеревался тискать мою "Божественную комедию"? Фу, какая мерзость! Ну, знаешь ли Саша – если собрался тискать, то что-то одно.
Уже пятница 6 июля. Второй кризис Человека-Сарая
Я не притрагивалась к блокноту все это время, потому что мне было хреново. "Грусть-тоска меня съедает". Я наведывалась в Сарай изредка, чтобы почитать.
И совсем и не хотелось мне в Сарай, даже наоборот: в Сарае я чувствовала себя как на корабле в океане – меня укачивало.
Надо думать, что это второй кризис Человека-Сарая, когда противен Сарай.
Зато я с головой ушла в иные миры к Достоевскому, Данте, Шри Ауробиндо, Маркизу де Саду и прочим. Невероятно странная компания. Но они слились для меня в один гигантский вакуум, в котором я очутилась.
Но вот я вернулась в Сарай. Значит, переборола второй кризис. А вот первый по-прежнему давит на меня. Я одна.
С тех пор как я увидела Сашу и Олю в собачьей позе, я больше никого не видела.
А между тем обо мне складываются слухи в деревне. Удивляются тому, что я хожу с рюкзаком (в нем я ношу диктофон и блокнот) и безвылазно сижу в Сарае, не дружу с "робятишками". Одним словом, все мне удивляются.
Только что подсел Коля Тараканов, местный пьяница, с седыми кудрями – красивый. Говорил много. Говорил, что я "молодец девка" и что он впервые такую, как я "умную девку" встречает, которая еще и книги читает. Я разомлела, как кошка на солнце. Как он разглядел во мне ум?
Рассказал, что читать любит, с детства читает.
– Много мыслей приходит, когда читаешь.
Я покивала. Вдруг он спросил, почему я не дружу с ребятишками. Кажется, на эту тему я исписала пол дневника и уже запуталась. Я замялась и попыталась объяснить:
– Я не не дружу… Я очень дружу, но я… Понимаете…
– Не интересно?! – подхватил Тараканов. Хотя я не совсем это имела в виду, но кивнула. Он сразу так обрадовался, принялся меня хвалить, уверять меня в правильности моих действий:
– Молодец, нечего в пустое время тратить!
И тут я подумала, что я все равно трачу время в пустое. Я страдаю от безделья.
Под влиянием Шри Ауробиндо, я последовала его совету – освободиться от всех мыслей. Я села по-турецки, сжала безымянный и большой палец, положила руки на колени, прикрыла глаза и попыталась освободиться от всех мыслей. Оказалось не так легко. Постоянно крутится мысль: "Я ни о чем не думаю" и еще одна: "А все-таки, почему ко мне никто не приходит?"
Например, тот же Саша. Вон он идет сейчас с речки, я вся переполняюсь радостным предвкушением встречи…
Нет. Не пришел. Досадно-то как.
Продолжаю. Я ни о чем не думаю, кроме того, что я ни о чем не думаю. Это уже раздражает: я все равно думаю.
Да много времени прошло. Должно быть, точно не придет. А я надеюсь.
Не думать у меня вовсе не получается. Просто моя голова набита таким количеством чуши, что там уже и места пустого не найти.
Мне срочно нужно заняться каким-нибудь делом, чтобы не томиться, иначе потом буду жалеть о потерянном времени.
Ну, пришел бы кто, в конце концов, для поболтать…
Суббота, 7 июля. Мне скоро пятнадцать, и я сижу в Сарае
Это глупо, но я и сегодня пытаюсь освободиться от мыслей. Я бью себя по голове книгой.
Шри Ауробиндо начал путь в двадцать лет. До этого он изучил культуру Европы, выучил запредельное количество языков, перечитал немыслимое количество книг… И вдруг решил освободиться от всех мыслей.
Неожиданный поворот событий.
Но лучше себя не сравнивать со Шри Ауробиндо. Он в двенадцать лет латынь знал и французский в совершенстве. А мне скоро пятнадцать, и я сижу в Сарае.
