Наконец, дошла очередь и до ребят. Они отмылись в душе и переоделись. Кира погладил себе рубашку стареньким утюгом, который отдала ему Вера Александровна, и надел джинсы. Школьные брюки и пиджак остались на острове.
Заглянув в холодильник, Кира посмотрел на пустые полки и предложил сварить овсянку. Глаша кивнула. Есть хотелось, тем более что из кухни доносился аппетитный запах блинов. И тут дверь в комнату снова распахнулась. Вошла Вера Александровна с подносом в руках. На подносе возвышалась стопка блинов, вазочка со сгущенкой и две чашки чая.
– Нате вам, – хрипло сказала соседка, с грохотом ставя поднос на стол. – Посуду вымоете, на кухне оставите.
Кира благодарно посмотрел на Веру Александровну. Она всегда его подкармливала, научила гладить, готовить, стирать, мыть полы. И пусть она ругается и ворчит. Если бы не она, Кира даже представить боялся, что было бы тогда.
– Спасибо, Вера Санна, – хором сказали Кира и Глаша и накинулись на блины.
Ребята легко шагали по свежему осеннему городу, наполненному людьми и машинами. Настроение стало приподнятым, потому что темная квартира с запахами сырости и моющих средств осталась позади, а впереди светило солнце и начинался новый неизведанный день.
Кира думал о том, что Глаша единственная из его друзей побывала у него дома. И, пожалуй, ей одной он смог признаться в том, как он живет. А Глаша думала о том, что Кира не должен так жить, как он живет.
Задумавшись, они не заметили, как им перегородила дорогу классная руководительница.
– Инна Марковна! – едва успел притормозить Кира, чтоб не врезаться. Инна Марковна даже не посмотрела в его сторону, она буквально набросилась на Глашу:
– Полина, девочка моя, где ты пропадала? – заголосила учительница в сердцах. – Мамочка плачет, больницы обзвонила, полиция на уши поднята. Что ж ты мамочку не жалеешь?! Зачем связалась с этим оболтусом? – голос Инны Марковны с лебезения перестроился на грозное рычание. – А ты, Колбасников, опять школу прогуливаешь? Я до матери так и не дозвонилась. Завтра домой к тебе приду. Так матери и передай. Ты в джинсах в школу собрался? От рук отбился. Матери твоей все выскажу. Сегодня педсовет, а завтра, Колбасников, выскажу матери твоей.
Кира улыбнулся Инне Марковне, с отчаянием понимая, что в конце концов учительница действительно придет к нему домой:
– Приходите, Инна Марковна, я для вас пирог испеку.
– Не паясничай, Колбасников!
Под бдительным присмотром классной руководительницы Кира и Глаша были сопровождены к школе. Мама Полины со слов учительницы, взволнованная и неразборчивая, уже неслась по утренним пробкам то ли в машине скорой помощи, то ли верхом на машине скорой помощи.
– Как удачно разрешился мой план – шепнула довольная Глаша Кире по дороге. – Теперь я легче легкого верну в Лисофанже солнце, когда попаду к Полине в комнату. А потом сбегу.
– А ты не думаешь, что если Полина не найдется, то твое Лисофанже вынесут на помойку. Поверь мне, так бывает.
– Дельное замечание, – закивала Глаша и продолжила рассуждения Киры. – А если Полина вернется, и ее снова заставят держать Лисофанже под кроватью? – Глаша нахмурилась, но ей быстро пришла в голову идея:
– Придется захватить Лисофанже с собой. Одолжишь рюкзак?
– Я лучше коробки раздобуду. Знаю места.
Занятые этим разговором, они подходили к школе. Глаша заметила, как навстречу ей несется растрепанная женщина с красными глазами. Девочка слегка попятилась, но почувствовала, как ее мягко подтолкнула в спину Инна Марковна.
– А вот и мамочка! Не расстраивай ее, девочка.
– Понимаю, почему Полина сбежала, – мысленно ужаснулась Глаша и шепнула на прощание Кире:
– После уроков жду тебя с коробками!
Кира несся по лестничным пролетам к квартире Полины изо всех сил. Он запыхался, в боку кололо. На его беспорядочный трезвон и стук Глаша резко распахнула дверь и грозно шикнула:
– Ты чего шумишь? Мама, наконец, заснула! Где коробки?
Кира согнулся пополам и пытался отдышаться.
– Где коробки, Кира?
– Дом, – с шумом ответил Кира. – Дом разрушили. На моих глазах.
– Что? – переспросила Глаша и, остолбенев, уставилась на Киру.
– Осталась стена по фасаду и через окна видно небо. И куча пыли. И битые кирпичи, – рассказывал Кира и, наконец, озвучил то, во что Глаша не могла поверить. – Ты не сможешь вернуться в Лисофанже.
На клетчатой скатерти валялись, наверное, все продукты, которые нашла Глаша в шкафах и холодильнике. Порубленные ножом большие куски хлеба, разломанный сыр, помидоры, огурцы, яблоки, груши, варенье, орехи, сухофрукты были разбросаны по столу. Центром натюрморта являлась пустая банка из-под шоколадной пасты, тщательно вычищенная ложкой.
– Угощайся, – широко обвела рукой стол Глаша. – Правда шоколада не осталось.
Она хмуро уставилась в окно в невеселой, несвойственной ей, задумчивости. «Ты больше не сможешь вернуться в Лисофанже» – вертелось в голове.
– Зато тебе есть, где жить, – будто подслушал ее мысли Кира. – Ну и Полину можно не искать.
– Полину надо искать, – твердо ответила Глаша, – потому что ее надо искать. Ее любит мама. А я не Полина. Я не смогу долго притворяться. И, в конце концов, может она попала в беду!
Кира удивился перемене в Глаше. И Глаша принялась рассказывать, какая была суматоха, и скорая, и полиция, и слезы, и расспросы, и успокоительные капли, от которых до сих пор пахло травами по всей квартире.
Кира слушал, отрезал ножом тонкие ломтики от поломанных кусков и сооружал бутерброд. На хлеб он уложил тонкие полоски сыра, на сыр – сочные кружочки помидора, а сверху легла хрустящая веточка укропа.
– Хорошо бы отыскать Полину, – повторила Глаша.
Кира, не отвлекаясь от бутерброда, согласно покивал.
– Когда я признаюсь, что я не она и сбегу от заботы, мне будет жаль ее маму.
«Куда же ты сбежишь? – подумал Кира, но не стал перебивать Глашу. – Только в детский дом».
– Знаешь, она бывает доброй, – Глаша вспомнила, как мама Полины долго расчесывала ее волосы, и как ей удалось распутать Глашины колтуны, как мама обнимала ее, как никто и никогда не обнимал. И как мама тихо почти беззвучно вздыхала, вздрагивала, засыпая, когда выпускала руку Глаши. А Глаша сидела рядом, и ей было грустно от мысли, что когда мама проснется, ей придется снова искать Полину, потому что Глаша уйдет.
И в тот момент Глаша приняла решение повременить с возвращением в Лисофанже и самой найти Полину.
– Но для начала сделай мне такой же бутерброд, – попросила Глаша, не сводя глаз с бутерброда Киры.
– Надо думать. Надо думать, – Глаша ходила взад-вперед по комнате Полины и периодически обращалась к стеллажу, на котором были расставлены Софлигор, больница, летающая квартира и недоделанные острова. Книги и учебники, стоявшие раньше на полках, были свалены Глашей на пол.
– Хорошо вам там? – спрашивала стеллаж Глаша. – Греетесь под солнышком? И не знаете кого благодарить. А это я вам солнышко вернула. Безвозмездно. Радуйтесь-радуйтесь – меня вы тоже больше никогда не увидите.
За стенкой шумели соседи, чему-то бурно радуясь, и не давали Глаше сосредоточиться. Видно, новому пылесосу, который шумел, как трактор.
– Замолчите! – Глаша стучала кулаком в стену.
Кира, наевшись, устало развалился на кровати и подбрасывал мячик:
– Сидя в комнате, мы ее вряд ли найдем.
– Да что ты! – съязвила Глаша, уже порядком раздраженная тем, что ей не приходили толковые мысли. – Думаешь, я собираюсь искать Полину в комнате? Может, ты думаешь, что я размышляю, где лучше поискать Полину – под столом или под кроватью?
И Глаша в подтверждении своих слов немедленно заглянула под стол. И замолчала.
Кира поймал мячик и приподнялся на локтях, посмотреть, почему затихла Глаша. А Глаша уже стояла на четвереньках и завороженно глядела под стол.
– Вот, кто мне мешал думать, – догадалась Глаша, слушая восторженные возгласы, доносившиеся из дыры под столом, и сообщила Кире. – Похоже мы нашли Полину!
Ребята вылезли из подвала дома на набережной и тут же очутились на горячем песке пляжа. На синем безоблачном небе, как знамя победы, светило солнце. С шумом, который ребята приняли за шум пылесоса, взмывали волны и обрушивались на берег. Лисофанжеанцы ликовали, возвращаясь в свои покинутые дома.
Залитый солнцем Софлигор преобразился. Развалившиеся и покосившиеся дома словно воспряли духом и радостно пускали солнечных зайчиков битыми оконными стеклами.
Глаша как выползла из-под стола на четвереньках, так и села на горячий песок, не веря своему счастью.
– Глаша, – окликнул заметивший ее лисофанжеанец, – спасибо, что вернула солнышко! Слышал, тебе досталось от Аркадио!
– Досталось от Аркадио!? – переспросила Глаша, чувствуя подступающий гнев. Она моментально догадалась, кому досталось от Аркадио и ужасно разозлилась.
– Где этот рыжий болван?!
Лисофанжеанец махнул рукой в строну площади Софлигора. И Глаша решительно направилась по узкой улочке в центр города. Кира еле поспевал следом, потому что с любопытством озирался по сторонам.
Дома вскоре расступились и образовали городскую площадь. Брусчатка под ногами скрипела песком и шуршала пожухлыми листьями.
На спинке скамейки восседал Аркадио и громко и обстоятельно давал распоряжения по насущным вопросам благоустройства и восстановления Софлигора. Крыжовников и несколько лисофанжеанцев, примостившись рядом, аккуратно записывали.
– Ты зачем обидел Полину? – в ярости закричала Глаша на Аркадио Террибле. Аркадио и его окружение с удивлением уставились на нее.
– Кого обидел? – спросил Аркадио, слезая со спинки скамейки от наступающей Глаши.
– Как ты посмел обидеть Полину, рыжая башка? – грозно вопрошала Глаша, но Аркадио лишь пятился.
– Попрошу без оскорблений, – приосанился Аркадио.
Крыжовников тоже поднялся с места и вполголоса обратился к Аркадио:
– Смею предположить, что у девочки из-за долгого пребывания в одиночестве и прыжка из Летающей квартиры раздвоение личности. Припоминаю, что вчера она уверяла, что она никакая не Глаша, а Полина. Думаю, она имеет в виду себя.
– Что ты за дурь ты несешь, Крыжовников? Я – Глаша, а девочка, которую вы пытали, – Полина.
– Пытали? Сколько можно меня оскорблять?! – возмутился Аркадио. – Я проводил воспитательную работу. Требовал вернуть солнце, а ты твердила, что я пластилиновый, хихикала надо мной и заверяла, что за солнцем тебе нужно залезть под кровать. Ты помнишь это? А помнишь, как ты заснула прямо на скамейке? А я принес тебе пледик и укрыл, чтоб ты не замерзла? И после этого я должен выслушивать подобные обвинения!
– Ты принес мне пледик? – опешила Глаша.
– Да, я принес пледик. Надеялся, что сон на свежем воздухе окажет на тебя благоприятное воздействие. Как же я ошибался. Но обязан выразить тебе благодарность за возвращение солнца, если ты, конечно, имеешь к этому отношение.
– Имею. Благодарю за пледик, – процедила Глаша. – Но где Полина?!
– Твои безосновательные нападки на меня переходят все границы! – разозлился Аркадио.
– Глаша, – подбежал запыхавшийся Кира. Он отстал, потому что засмотрелся на толпу лисофанжеанцев, ведущих бурную беседу и передающих друг другу подзорную трубу. – Глаша, Полина на берегу!
Издали они увидели играющих в волнах ребят. Они с визгом бросались на наступающую волну и та валила их с ног, покрывая с головой пеной. Дети выскакивали и снова бросались вперед. Кто смог побороть силу волн и пробраться дальше, качались плавно, словно в медленном вальсе, на морских валах.
Полина в мокрой пижаме прыгала по пояс в воде, визжа от восторга, подставляя ладошки наступающей стихии, жмурясь от соленых брызг и солнца, падая в пену, захлебывалась и тут же подскакивала.
– Большая волна! – предупреждающе закричал кто-то с берега. И лисофанжеанские ребята, играющие в прибое, быстро выскочили на берег. А те, что были на глубине, начали грести от берега, чтобы не попасть на гребень. Полина не знала опасности волн, Полина не слышала крики и самозабвенно бултыхалась в воде, которая стала уходила у нее из под ног и щекотать пятки песком.
И только когда огромная глыба будто завернула ее в себя, обступив со всех сторон, Полина даже не успела испугаться, а только зажмурилась и почувствовала, как ее засасывает, закручивает, переворачивает, словно в стиральной машине, а потом вышвыривает на песок и снова пытается утянуть.
Но тут кто-то схватил ее под руки и быстро потащил на сушу. Запыхавшаяся, она упала на горячий песок.
– Как здорово! Как же здорово! – восторженно твердила она, задыхаясь от счастья. Полина разве что не смеялась, но она так устала, что сил хватало на улыбку до ушей. – Мне так здорово еще ни разу в жизни не было!
– Ты чуть не утонула, – строго сказала Глаша.
– Как же я рада вас видеть! – Полина растянулась на песке, раскинув руки в стороны, и блаженно закрыла глаза от светящего солнца.
– Полина, – снова сказала Глаша, – твоя мама сильно переживает. Тебе пора домой.
– Нет, – ответила Полина, водя руками по песку, и мотая головой из стороны в сторону.
– Полина. Твоя мама переживает. Тебе пора домой!
– Нет! – замотала головой сильнее. – Я не вернусь домой.
– Ты же знаешь, как твоя мама будет переживать, если ты не вернешься?! – недоумевала Глаша.
– Что я есть, что меня нет, она все равно будет переживать, – безмятежно потянулась Полина, нежась в солнечных лучах. – Как же здесь здорово…
– Глаша, – подбежал Кира, он снова ходил к толпе лисофанжеанцев с подзорной трубой, – говорят, на Лисофанже надвигается Кент-разрушитель!
Кира, не знавший о Кенте-разрушителе, вопросительно смотрел на Глашу. Глаша отвлеклась от Полины и напряженно вгляделась в бескрайний синий океан. На лазурной границе неба и океана зияла черная точка.
– Кто такой Кент? – спросил Кира.
– Разбойник, – отвечала Глаша. – Бороздит моря и океаны на гигантском жуке-плавунце и громит бешеными огурцами острова, пока они не уходят под воду. Говорят, ищет что-то, но никак не может найти. И с каждым днем становится свирепее и беспощаднее. К нам, в Лисофанже, прибило однажды плот с выжившими людьми.
– Спасайтесь! Спасайтесь, лисофанжеанцы! – раздался хриплый голос Аркадио Террибле из громкоговорителя. Его уже предупредили о Кенте, и он шел по улицам, оповещая людей об опасности. – Попрошу всех сохранять спокойствие и организованно пройти в Летающую квартиру!
Лисофанжеанцы уже сами поспешно бежали на другую сторону Софлигора, где парила в воздухе Летающая квартира с перекинутыми сходнями.
– Правильно, Аркадио, – поддакивал бегущий толстяк Крыжовников с биноклем в руках. – Сдадим самодуру Кенту Софлигор, а на Летающей квартире мы от него уйдем. Я предупредил доктора Бо. Больница движется в безопасном направлении.
– Мы не сдадим Софлигор! – вдруг громогласно закричала Глаша, подбегая к Аркадио и выхватывая у него громкоговоритель. – Мы примем бой. Мы остановим Кента. Кто со мной, лисофанжеанцы? На защиту Софлигора!
– Не слушайте бестолковую девчонку! – возмутился Аркадио, пытаясь выхватить обратно громкоговоритель. – Спасайте свои жизни. Софлигор и так разрушен. Его уже не спасти. Спасайте себя!
Лисофанжеанцы бежали мимо. Одни на бегу приветствовали Глашу, другие справлялись о ее здоровье, третьи уговаривали спасаться, четвертые, сломя голову, пробегали, не глядя.
– Глаша, не совершай подвиг ради подвига, – поучительно сказал Аркадио. – Это глупый и бессмысленный поступок. Подумай хорошенько, стоит ли погибать за и без того разрушенный город. Мыслить следует рационально.
Глаша молча смотрела в одну точку на горизонте, на приближающегося гигантского жука.
Аркадио вздохнул, понимая, что ее не переубедить.
– Если отстоишь Софлигор, – сказал он на прощание, – я больше не буду называть тебя бестолковой. И, пожалуйста, береги себя.
– Я отстою Софлигор, – уверенно заявила она.
У Киры, стоявшего рядом с Глашей, бешено заколотилось сердце.
– Я с тобой, – сказал Кира, не раздумывая. Это был первый порыв, как тогда, когда он напросился к Глаше в гости. Да, было страшно решиться перед тем, как на чердаке взобраться на Чушку, было страшно прыгать в океан, страшно не нащупать дно и не вернуться никогда домой. Но теперь Кира был уверен – это того стоило! И помочь Глаше отстоять Софлигор – такой же бессознательный первый порыв. И Кира доверился ему.
И вдруг раздался голос Полины:
– И я буду защищать Софлигор.
На мокрой пижаме налип песок. На лице – решительный настрой.
Ей не было страшно. Полина чувствовала: отступить она не может, потому что Лисофанже – это ее свобода.
Аркадио Терриибле, уже собравшийся уходить в Летающую квартиру, переводил взгляд с одной девочки на другую.
– Ты все-таки раздвоилась, Глаша. Очень предусмотрительно!
– Обещаю участникам обороны – мы здорово повеселимся! – подмигнула ребятам Глаша, испытывая чувство благодарности к обоим.