Светлана Журавская
Тень, ведомая Богом
Дверь за спиной Лазаря захлопнулась. Когда он обернулся на звук, перед ним стоял Арджан с пистолетом в вытянутой руке.
– Какой ты любопытный, – улыбнулся албанец. – Знаешь, что это такое? – Он кивнул на письмо в руке полицейского. – Это приговор вам, сербам. А знаешь, кто подписал? Правильно, Штаты подписали. Вот сегодня и ваш последний день.
– Скорее твой, – ответил Милош.
– Я выстрелю раньше, чем ты, – сказал Арджан. – Хотя, признаюсь, мне крайне неприятно, что какие-то американцы вмешиваются в наши дела. Неправильно это. Лучше бы мы сами все решали, да, Милош? – Полицейский молчал. – А ты наверняка уже знаешь, что вся эта ваша бойня напрасна. Все уже спланировано наперед, и не дадут вам до конца все завершить. А знаешь почему? Потому что и среди твоих братьев-сербов есть предатели, кто продался Западу с потрохами.
– Не сомневаюсь, но их меньшинство.
– Ты еще удивишься. Но вы всегда проигрывали из-за предателей. Так будет и в этот раз, – взвел курок Арджан.
– …Давно хотел тебя убить, – выдохнул Лазарь. – Все никак шанса не выпадало. А письмо я заберу. Пригодится.
– Хороший сегодня день. Убью тебя, потом и до твоей банды доберусь, и до девки твоей… как ты там ее зовешь?.. Ах да, – ухмыльнулся Арджан, – цветочек.
– Не в этой жизни, – спокойно ответил Милош, убирая письмо в карман.
Затем полицейский резко отпрыгнул в сторону, албанец тут же начал стрелять, Лазарь выпустил очередь из автомата в ответ. Арджана отбросило к стене, он сполз на пол, заливая его кровью. Все это время глаза его были открыты. Спустя несколько секунд в кабинет вбежали другие полицейские. Лейтенант Лазарь лежал на полу без сознания, под ним медленно расползалась лужа крови.
– Милош! – подбежал к нему Радко и перевернул друга на спину. Арджан явно метил в сердце, но промахнулся.
Перестрелки и локальные бои с боевиками продолжались до обеда. После пятнадцати огонь стих. Неожиданно для полицейских пришел приказ возвращаться на базу, оставить лишь две группы для охраны Рачака. Ближе к вечеру со стороны Езерска-Планины к боевикам подошло подкрепление. Они стали оттеснять полицейских от села. К вечеру сербам из-за малочисленности пришлось отступить к Урошевацу.
Радко с группой из семи человек вернулись в Рачак для разведки. Когда стемнело, им удалось подойти вплотную к поселению. Под покровом ночи боевики ходили по полю недавнего боя и стаскивали убитых в один дом. Через несколько часов трупов не осталось. Полицейским удалось прокрасться в селение. Они разделились для сбора оперативных данных. Радко же, вопреки приказу, направился в дом, куда снесли всех убитых. Через окна он увидел, как албанцы снимали со своих товарищей изрешеченную одежду и одевали их в гражданскую. Тела аккуратно сложили рядами, будто готовя их к чему-то.
– Какого черта они делают?.. – Про себя он выругался. – Зачем это вам, твари?.. Чего же вы их не хороните-то по своим обычаям?..
Выполнив разведывательные задачи, группа вернулась на базу. Радко доложил об увиденном полковнику Миловичу, но тот не заинтересовался докладом. Симич отправился в больницу Приштины навестить Милоша. Тот был уже в сознании.
Рачак, Косово, 16 января 1999 года
Уильям Уокер вместе с двумя своими помощниками ехал в село Рачак. Его джип возглавлял колонну машин. За ним следом ехали телевизионщики всех мастей с разных каналов. Уокер достал из внутреннего кармана синей куртки блокнот. Посмотрев в окно, он вычеркнул предпоследний пункт из дел на сегодня.
Когда машины прибыли на место, их встречали переодетые в гражданскую одежду боевики ОАК. Некоторых из них Уокер узнал, но было много и новых лиц. Все они изображали горе и страх. Как только камеры были включены, начался главный спектакль 1999 года. Сначала журналистов провели по окопам с десятком трупов, у одного даже отрубили голову. Уокер шел впереди, засунув руки в карманы, и делал скорбное лицо. Затем албанцы привели журналистов в ветхую мечеть, где лежали трупы боевиков в гражданской одежде. Члены ОАК картинно плакали и гладили своих друзей по голове. Нашлась и парочка женщин, рыдающих в уголке. Все для хорошей картинки. Осматривая зал с убитыми, Уокер недовольно поморщился – одежда убитых была целой и чистой. Что ж, эту неприятность придется как-то объяснять, но не сейчас.
Журналисты наперебой спрашивали у «выживших», кто мог это сделать. Те хором отвечали, что поганые кровожадные сербы напали на них ночью и перебили их, мирных крестьян. Все они устремляли свои взоры на Уокера, будто моля США вмешаться.
– Что вы можете сказать о произошедшем здесь? – спросила одна журналистка Уильяма.
– Это кошмарное массовое убийство доказывает, что с сербами невозможно договориться политическими методами. Похоже, что время разговоров прошло и Милошевичу придется ответить за смерти невинных албанцев как минимум своим президентским креслом. Это преступление против человечества!
– Пусть Америка убьет его! – взвыла одна из женщин. – Не дайте сербам перебить нас всех!
Тут же фотографы делали свои лучшие снимки, а репортеры писали свои яркие заметки, которые навсегда изменят жизни миллионов людей в скором времени.
Закончив общение со СМИ, Уокер вернулся в Приштину. Он сразу же уединился в своем гостиничном номере и связался с командующим НАТО в Европе Уэсли Кларком.
– Это резня, друг мой, – начал он, тщательно подбирая слова, зная, что и этот разговор станет достоянием гласности. – Нахожусь в Косово, сегодня был в Рачаке. Я своими глазами видел горы тел гражданского населения. Почти всех расстреляли в упор…
– Я понял тебя, Уильям.
Вашингтон, 16 января 1999 года
В старом доме мадам Олбрайт практически всегда работало радио. Истинная примета жителя Вашингтона. Последние дни она редко выключала его, порой просто делала тише. Но не сегодня. Сегодня она ждала хороших новостей. Ночью, лежа в кровати, она слушала репортажи в ожидании одного-единственного. Наконец был репортаж из далекой Сербии. Она услышала знакомый голос Уокера.
– Да, я был в Рачаке. Там много трупов, этих людей расстреляли разными способами, но большинство практически в упор, – рассказывал он корреспондентам, а на лице Мадлен была довольная ухмылка.
– Мистер Уокер, – спросила репортер, – кто виноват в этом преступлении?
– Кто? – Олбрайт отметила его актерскую игру. – Сербская полиция.
Мадлен встала с кровати, холодный ветер гулял по полу, опять забыли закрыть окно. Босиком она подошла к радио и понизила громкость до минимума.
– Шоу начинается, – сказала она тишине.
В шесть утра субботы Олбрайт была уже на ногах, приведя себя в порядок, она закрылась в своем кабинете. Сев в высокое красное кожаное кресло, она подвинула телефонный аппарат поближе и набрала номер советника президента по национальной безопасности Сэмюеля Бергера. Он долго не отвечал, наконец в трубке она услышала его сонный голос.
– Доброе утро, Сэнди! – поприветствовала его Олбрайт. – Ты уже слышал новости?
– Только проснулся, Мадлен. Что случилось?
– Похоже, что в Косово в этом году, – она довольно хмыкнула, – ранняя весна.
– Я свяжусь с Кларком, – сразу проснувшись, ответил Сэнди и повесил трубку.
– Конечно, свяжись, друг мой, обязательно…
Потом она позвонила своему помощнику и попросила организовать экстренное собрание, на котором должны были присутствовать лишь она, ее заместитель Строуб Тэлботт, дипломат Джейми Рубин и директор госдепартамента по политическому планированию Мортон Гальперин.
Когда Олбрайт в девять утра вошла в зал совещаний, ее уже ждали.
– Вот видите, джентльмены, я же вам говорила, что это моя партия и выигрываю здесь я.
– Никто и не сомневался в ваших способностях, – поддержал ее Тэлботт.
– Что ж, – она села во главе стола, – теперь нам нужно расписать чинушам план, где мы свяжем Милошевича по рукам и ногам. Он никогда не согласится на переговоры с албанцами, да нам это и не нужно. И вот пока он не согласится, согласно нашему плану НАТО будет бомбить Сербию.
– Как я понимаю, бомбить мы будем при любом раскладе? – поинтересовался Мортон.
– Правильно понимаешь, – кивнула Мадлен.
– А что ты скажешь миру? – спросил Гальперин. – Мир потребует объяснений.
– …Правду. – Она ухмыльнулась. – Я скажу, что погибшие в Рачаке албанцы заслуживают, чтобы международные инспекторы рассказали об их смерти всему миру. И если сербы откажутся добросовестно участвовать в переговорах, то НАТО принудит их к этому с помощью воздушных ударов. Вот она, справедливость.
Еще два часа контактная группа потратила на придание плану правильной политически выверенной формы.
После обеда Олбрайт сидела одна в своем кабинете, когда зазвонил телефон. Она давно ждала этого звонка.
– Здравствуй, Уильям! Ты, как всегда, был на высоте, удивительные актерские данные, я тебе скажу.
– Спасибо, – сдержанно ответил Уокер. – У меня есть некоторая информация, что министр обороны Коуэн и генерал Шелтон сомневаются в ваших целях. Уэсли также считает, что местное население не поддержит интервенции в виде миротворцев. Навязываемая цель в виде автономии Косова людям непонятна.
– Этих двоих не это заботит, Уилл, они беспокоятся лишь о выделении бюджета на новую войну и о своих жалких жизнях. С Пентагоном я разберусь.
– Тогда приступаю к следующему шагу?
– Да, пусть Милошевич оправдывается, называет убитых террористами и прочими словами, а ты тверди нашу историю.
– Хорошо.
– Все равно мир уже заглотил наживку, теперь дело за малым – заболтать их.
– Что ж, большинство уже на вашей стороне, считают Милошевича главной проблемой.
– Да, пройдет совсем немного времени, Уилл, и сами сербы будут так считать. Правда, будет уже слишком поздно.
Уокер не видел довольного выражения лица Олбрайт.
– Да и ОАК станет легальнее всех, убивая сербов на их же земле…
– Теперь время разного рода переговоров. – Мадлен посмотрела в окно. – Я знаю, что Милошевич ни за что не подпишет ни одну бумагу с нами, но сделай так, чтобы все подписали албанцы.
– Я понял вас, мадам. В ОАК сплошные споры и несогласие по всем пунктам, но и это поправимо. Я все устрою, – успокоил Олбрайт Уокер. – К марту они согласятся со всем.
– Вот и славно.
Вашингтон, 21 марта 1999 года
День был в самом разгаре, в Госдепе США кипела работа. Телефоны не умолкали ни на секунду, в каждой комнате шло какое-то совещание. Мадлен Олбрайт была в своем кабинете одна, помощник был отправлен по очередному поручению. Она подвинула красное кресло к окну и, устроившись поудобней в нем, попивала крепкий черный кофе с одной едва размешанной ложкой сахара. В голове она прокручивала события последних месяцев и не могла собой не гордиться.
– Еще одна победа, Мадлен, – сказала она, сделав глоток кофе. – Еще чуть-чуть, и сровняем эту чертову страну с землей. Какой же все-таки был хороший план. – Она улыбнулась.
Вдруг, постучавшись, в кабинет вошел ее помощник Тэлботт. Войдя в кабинет, он снова невольно посмотрел на большой фотопортрет, где Олбрайт и Хилари Клинтон стоят в туалетной комнате и о чем-то непринужденно беседуют. Под фотографией было подписано самой Клинтон: «Мадлен, которая бесстрашно ведет нас туда, куда другие побоялись бы ступить. С огромной гордостью и нежностью от твоей подружки по комнате для девочек».
– Милошевич дал ответ совету НАТО, – доложил он наконец, оторвавшись от портрета, который никогда ему не нравился.
– Неужели? – улыбнулась она. – И что же он там пишет?
– Если вкратце, то он пишет, что нам должно быть стыдно за то, что мы вмешиваемся во внутренние дела суверенного государства.
– Ха! В этом мире есть только одно государство, которое имеет право делать все, что считает нужным, и это США.
– Да, даже если он согласился бы, мы все равно разбомбили бы его к чертовой матери, – пожал Тэлботт узкими плечиками.
– И то верно. – Они улыбнулись друг другу. – Осталось дождаться, пока Холбрук покинет Белград, и тогда начнется удивительное и зрелищное представление. Ты когда-нибудь видел ковровые бомбардировки в прямом эфире? – Помощник мотнул головой. – Весь мир прилипнет к экранам телевизоров, все будут наблюдать за нашим триумфом. А репортеры будут кричать изо всех сил, что вот она, демократия, творит справедливость и освобождает страну от тирана… – сказала Мадлен мечтательно.
Вашингтон, 23 марта 1999 года
Госсекретарь Олбрайт вернулась домой глубокой ночью. Несмотря на усталость, желания спать не было. Такого перевозбуждения она давно не испытывала, чувствовала себя ребенком в рождественскую ночь. Войдя в гостиную, Мадлен тут же включила телевизор, ее интересовали только новости с другой стороны света и их правильное освещение в СМИ. Переодевшись в домашнюю одежду, взобравшись с ногами на диван и укрывшись пледом, она жадно вслушивалась в каждый репортаж.
После полуночи зазвонил телефон.
– Доброй ночи, Мадлен, – тихим и немного взволнованным голосом сказал Билл Клинтон.
– И тебе, Билл, доброй.
– Скажи мне, ты уверена, что мы делаем все правильно?
– Уверена, – твердо ответила Олбрайт.
– Это все не скоро закончится, и наверняка будут последствия…
– Что бы там ни притаилось впереди, Билл, мы с этим справимся. Кроме того, это еще и отличная возможность устранить Россию с Балкан, ослабить и без того почти дохлого медведя.
– И то верно.
– Мы просто избавляем мир от еще одного тирана и показываем ему, кто здесь главный.
– Да… думаю, мы все правильно делаем, – помолчав немного, согласился президент Клинтон. – Я уже связался с Хавьером, тот отдаст приказ Кларку начать операцию сразу, как только самолет Холбрука будет в безопасности.
– Отлично, – кивнула Мадлен, выключая телевизор: все самое интересное покажут завтра. – Спокойной ночи, Билл. – Она повесила трубку. В тишине и темноте она еще долго сидела неподвижно, будто боясь спугнуть удачу, которую она поймала за хвост. И только холодный свет уличных фонарей струился через окна ее дома, пытаясь лучами дотянуться до ее холодного и безжалостного сердца…
Приштина, 23 марта 1999 года
Милош не собирался задерживаться в больнице, хотя на этом и настаивали врачи. После того как Радко рассказал ему об увиденном в Рачаке, сидеть сложа руки было нельзя. Друг встретил его на машине на выходе из больницы.
– Плохи дела, да? – спросил Радко у друга.
– Опять война, – сказал Милош, сев в машину. – И уже ничего не изменить.
– Что будем делать?
– Я вернусь в Обилич, нужно увести семью оттуда.
– Куда?
– Подальше отсюда, туда, где нечего бомбить.
– А потом что делать? – не унимался Радко.
– Потом, брат, придется снова умирать за Косово, которое будут выдирать из наших тел. – Лазарь молча сосредоточенно смотрел вперед. Одному Богу было известно, что за мысли носились сейчас в его голове. – Поехали домой.
Ночью следующего дня Югославия погрузилась во тьму, и в огне уже не было видно синего неба, которое всегда дарило надежду на спасение.
А для сербов давно не тайна, что война эта началась именно с приездом Уильяма Уокера в Косово. И каждый, кто помнит, хотел бы плюнуть на его могилу…
Глава IV
Мария Лазарь не спеша подошла к расположившемуся на кожаной кушетке Кристоферу Мерфи и села в кресло у изголовья. В руках она сжимала часы на цепочке, выполненные под старину. Отчего-то доктору Зеву нравилось использовать именно такие атрибуты в своей работе. Он полагал, что они придают ему больше таинственности.
– Знаете, Мария, никогда раньше не находился под гипнозом, – улыбнулся Мерфи, явно нервничая перед чем-то неизвестным. – Это ведь не больно?
– Конечно, нет, – успокоила его Мария. – Вы же это делаете для себя, для облегчения ваших же мучений.
– Расскажите мне про процедуру, Мария. Как она будет проходить?
Лазарь не спеша начала рассказывать. Крис заметил, что голос помощницы Зева немного изменился, стал тише и поменял тональность. Чем больше он вслушивался, тем больше ему казалось, что ее голос заполняет его голову.
Она замолчала, будто собираясь с духом, сжала часы в кулак и поднялась с кресла.
– Начнем, пожалуй. – Лазарь небрежно бросила часы на кресло и села на кушетку. Мерфи удивленно посмотрел на нее. – Не бойтесь, мистер Кристофер Мерфи, вы все равно ничего не вспомните. – Она сидела боком, он мог видеть только ее профиль.
– Я вас не понимаю, – мотнул он головой, напрягаясь всем телом, будто почуяв что-то неладное.
– Боишься? – Она хмыкнула и передернула плечами, затем повернулась к нему лицом, поднося руки к его голове. Мерфи впился глазами в ее глаза, смотрел в них как завороженный.
– Но как такое возможно? – только и успел он спросить, прежде чем Мария взяла его голову руками и заставила его смотреть ей в глаза.
– …Тебя больше нет, Кристофер Мерфи, есть только мой голос… – сделав небольшую паузу, прошептала Мария, пристально, не моргая глядя ему в глаза.
Гэбриэл Зев вышел из полицейского участка со своим племянником. Зев был в крайне плохом настроении, разговаривать с парнем не было никакого желания. Вместе они дошли до машины.
– Домой я тебя, Питер, не повезу. Добирайся сам. Отцу я, конечно, ничего не скажу, у него и так сердце слабое, но ты бы уже взялся за ум и перестал бы свои комплексы всей семье демонстрировать.
– Может, дядя, это не комплексы, а я, который просто вас всех не устраивает? – буркнул двадцатилетний племянничек.
– О! Я тоже был бунтарем в твоем возрасте, но это не стоило моим родным ни копейки. Знаешь, что я тебе скажу, Питер, хочешь нарушать закон – пожалуйста, только никогда не забывай о последствиях. Более того, знание закона позволит тебе обходить его. Понял? – подмигнул парню доктор Зев. – А для этого нужно сначала хорошо учиться в своем дорогущем университете.
– Ладно… подумаю, – махнул рукой Питер.
– Подумай, подумай, если есть чем. – Гэбриэл посмотрел на часы: прошло уже сорок минут с момента, как он покинул офис. – Так, все. Мне пора ехать! – Он махнул рукой и сел в машину.
Еще через пятнадцать минут он был в офисе. Когда он вошел в свой кабинет, Мария была на кухне и заваривала чай.
– А вот и я! – снимая пальто, сказал Зев, посмотрев на кушетку. Мерфи сидел на ней и попивал кофе.
– Удивительная пунктуальность, доктор! – улыбнулся ему Кристофер. – А мы вот только закончили.
– Как все прошло? – Зев сел в кресло рядом с гостем. – Как колено?
– Вы не поверите, но пока ощущения, что как новое. Спасибо Марии.
Лазарь вернулась в комнату и подала чашку чая Гэбриэлу.
– Спасибо, дорогая. – Он придвинулся чуть ближе к Крису. – Что ж, для закрепления эффекта, думаю, тебе стоит посетить нас еще раз.
– Разумеется! – охотно согласился Мерфи, глядя на Марию. – К сожалению, мне пора идти, встреча с Уильямом.
– Да-да, – закивал Зев, – Уокер не любит, когда опаздывают. Да, и советую начистить ботинки перед визитом.
– И где только я умудрился?! – черные туфли Мерфи были все в пыли. – Да, конечно, все сделаю. Мой секретарь свяжется с вами по поводу оплаты и следующего сеанса. – Лазарь забрала чашку у пациента, с немного натянутой улыбкой глядя на него.
– Будем ждать. – Гэбриэл поднялся с кресла и пожал руку гостю. – Передавай привет Уильяму!
– Обязательно!
– Хорошего тебе дня, Крис, – улыбнулась Мария.
Спустя пять минут машина Мерфи отъехала от офиса доктора Зева. Гэбриэл проводил машину взглядом.
– Отличная работа, Мария, – похвалил он свою помощницу. – В чем там была проблема, что за глубинные переживания откопала?
– В пятилетнем возрасте он должен был играть в спектакле, но перед выходом на сцену так перенервничал, что едва ли смотрел под ноги. В итоге споткнулся и упал. С тех самых пор любое публичное выступление ассоциировалось с той болью.
– Скучно, – резюмировал Зев. – Что сделали?
– Пережили ситуацию еще раз без падения, с хорошим выступлением, – отрапортовала Лазарь.
– Эх, и где же они, интересные случаи?.. Сплошная банальщина, – выдохнув, резюмировал он. – Так, на сегодня у нас больше записей нет, так что можно отправляться по домам. Как ты на это смотришь?
– Положительно, – улыбнулась Лазарь.
– Вот и отличненько. Завтра в девять увидимся.
Гэбриэл собрался быстрей всех и, попрощавшись, сбежал из душного офиса. Ему хотелось поскорей добраться до дома, потому что сегодня была очередная игра в шахматы с соседкой Магдой. Он уже целую неделю не мог обыграть эту дерзкую женщину.
Мария покинула офис последней, идти домой так рано не было никакого желания. Она решила купить что-нибудь перекусить и отдохнуть в Центральном парке. Погода, конечно, не радовала теплом, но и не отпугивала холодом. Купив в парке, в первом попавшемся киоске, парочку сэндвичей и воды, она направилась к статуе Алисы в Стране Чудес. Благо идти было недалеко, да и в такое время народу практически не было – все скамейки были свободны. Мария села напротив памятника. Причудливая бронзовая композиция – Алиса сидит на большом грибе в окружении других персонажей. Развернув первый сэндвич, Лазарь приступила к своему скромному обеду. Только сейчас она обратила внимание, что у нее дрожат руки, дрожат от нервного перевозбуждения. Она тряхнула левой рукой, будто пытаясь скинуть с нее дрожь.
– Еще ничего неизвестно, я вполне себе могла и потерять такую дивную способность… – Она снова откусила кусок от теплой булки с ветчиной и листьями салата. – Завтра покажет. – Лазарь окинула взглядом площадку и посмотрела в серое небо. Пахло дождем. – А что еще я могу сделать?.. – спросила она неизвестно кого.
Сенатор Мерфи довольно быстро добрался до Нижнего Манхэттена. Наконец он подъехал к нужному дому. Машина Кристофера Мерфи остановилась у старого красного здания 1900 года постройки. Улица Нассау была крайне узкой, да еще на ней велись строительные работы. К большому удивлению Мерфи, он смог припарковаться прямо у входа в дом. Он все сидел и никак не решался выйти из машины. Снова посмотрел на свои ботинки и вспомнил, что так и не протер их. Из бардачка достал губку и начал начищать обувь. Руки его дрожали так сильно, что он выронил губку.
– Да что со мной?.. – вслух спросил он, подбирая губку. – Всего лишь встреча, просто разговор. Я же у него не денег просить буду, а делиться своим опытом, – будто оправдывался он.
Закончив с обувью, он посмотрел в зеркало заднего вида. Ему вдруг почудилось, что он не отражается в зеркале, глаза казались ему чужими.
– Так, все, достаточно. Пора идти.
Он взял портфель с заднего сиденья и вышел из машины. Посмотрел вверх. Кузина Уилла Уокера жила на шестом этаже. Несмотря на всевозможные рекомендации врачей перебраться в более чистый и экологичный район, она предпочла остаться здесь, в доме, где родилась и где собиралась умереть. Кристофер подошел к домофону и набрал цифры «73». Спустя несколько секунд ему ответил женский голос.
– Кто там? – спросила женщина.
– Миссис Уокер, это Кристофер Мерфи, мистер Уильям назначил мне встречу… – не успел он договорить, как входная дверь открылась.
– Шестой этаж, мистер Мерфи.
Сенатор зашел в холл, к его удивлению, консьержа не было на месте. Быстрым шагом Мерфи дошел до лифта и нажал на кнопку вызова. Еще через пару минут он был на шестом этаже. Дверь в семьдесят третью квартиру была открыта – миссис Уокер собиралась уходить.
– Уильям, я вернусь часа через два, не раньше.
– Хорошо! – ответил ей кузен.
– Не забудь поесть! Ох, вы уже здесь, сенатор, – улыбнулась она Мерфи. – Проходите, Уильям вас как раз ждет. Хорошего вам разговора. – Она решила не ехать на лифте, а предпочла спуститься по лестнице.
Кристофер вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Уильям Уокер вышел из своего кабинета.
– Здравствуй, Кристофер! – Они пожали друг другу руки. – А ты такой же, как и на своих плакатах, не спутаешь, – хмыкнул старик (в этом году ему исполнялось восемьдесят лет). – Проходи, не стесняйся. Не желаешь чего-нибудь выпить? Ты какой-то встревоженный.
– Я давно мечтал о встрече с вами, сэр, – заискивающе ответил Крис. – Не отказался бы от крепкого кофе, если можно.
– Кофе? Оставим кофе на другой случай. Как насчет виски, хорошего и старого, как я? – Он улыбнулся. – Сейчас организую, а ты присаживайся, чувствуй себя как дома.
Сенатор сел в глубокое кресло и продолжал с восторгом рассматривать кабинет старого цээрушника. На полках стояли собрания сочинений разных авторов в шикарных коллекционных переплетах. Еще больше Криса заинтересовали фотографии, стоявшие на широком деревянном комоде у окна в несколько рядов. На них был запечатлен Уокер с разными видными деятелями. На широком письменном столе лежала разная оберточная бумага и ленточки. Уильям упаковывал для кого-то подарки ко дню рождения.
– Итак, чем я могу быть полезен молодому поколению? – Уокер поставил поднос с открытой бутылкой шотландского виски и двумя стаканами на письменный стол. Стаканы были наполнены практически до краев. Мерфи еще отметил про себя, что даже из уважения столько не выпьет – станет плохо.
– Мистер Уокер… – начал он, беря стакан с виски в руку.
– Оставим формальности, пусть будет просто Уилл и просто Крис, – принял деловой вид Уокер.
– Не так давно я возглавил экспертную комиссию по Балканам, объездил их. Я считаю, что США должны снова вернуться в регион, потому что там опять нарастает влияние России. Мы не можем этого допустить.
– Балканы сыграли свою роль в мировой политике, сынок. Их время прошло. Война 1999 года сделала то, что было выгодно США, – ослабила ОБСЕ и, следовательно, влияние России, – ответил Уокер, делая глоток и причмокивая от удовольствия. – Но это так, официальная версия, – хмыкнул старик. – В наших интересах поддерживать там накаляющуюся обстановку, что мы и делаем.
– А не думаете ли вы, что пора перейти к более прямым действиям?
– О чем ты, Крис? – глаза Уокера хитро сверкнули.
– Я был там, эти люди – они хотят независимости, которую мы им обещали.
– В Косово? – спросил Уокер, улыбаясь. Он обратил внимание на то, как изменился в лице Мерфи. Ему показалось, что его взгляд остекленел. – Мы много чего обещали, но цель была отнять его у Сербии и оставить регион на растерзание бандитам и преступникам. Как оно и получилось. Ты себя хорошо чувствуешь, сынок? Плохо выглядишь. – Он понюхал виски. – Испортился, что ли?..
– Вы когда-нибудь задумывались о том, что рано или поздно за свои поступки придется платить? – не своим, а каким-то ледяным голосом спросил сенатор, закинув ногу на ногу.
– Хм, мои поступки отражают мою суть. Таким меня создал Бог, – развел он руками, – значит, ему было угодно, что я делал то, что считал правильным.
– Тебя не Бог создал, а дьявол. Он по тебе соскучился и ждет тебя в аду, – прошипел сквозь зубы Кристофер, чувствуя, как руки наливаются кровью.
Дальше все произошло слишком быстро, чтобы старик Уокер успел среагировать. Сенатор Мерфи резко вскочил с кресла и схватил ножницы для бумаги, лежавшие перед Уильямом. Затем он со всей силы воткнул ножницы в горло старика, выдернул и снова воткнул. И так шесть раз. Уильям был крепким орешком, он не умер сразу, еще с минуту он хрипел и хватал себя за шею, пытаясь остановить кровь. Мерфи сделал шаг назад, брезгливо бросил ножницы на стол. Серый костюм сенатора был весь в крови, кровь старика была на его лице, на волосах, но его это не волновало. С чувством выполненного долга он спокойно выдохнул и только сейчас заметил, что руки его больше не дрожат. Одернув окровавленный пиджак, Кристофер вышел из квартиры. Прикрыл за собой дверь и пошел вниз по лестнице. Он видел все как в тумане, ноги едва его слушались, но он продолжал идти. Окровавленной рукой он открыл входную дверь и вышел на улицу. В эту же секунду начался сильный дождь. Мерфи не стал садиться в машину, а просто пошел вперед по узкому тротуару. Он держался за стену, и от входной двери теперь тянулся длинный кровавый след. Кристофер дошел до перекрестка и вышел на середину. Рядом не было ни души, лишь холодный дождь обжигал лицо, смывая с него кровь. Сигнал приближавшейся на высокой скорости машины казался нереальным и идущим откуда-то издалека. В следующую секунду, когда сенатор посмотрел налево, он увидел приближающийся мусоровоз. Он видел, как водитель пытается затормозить, как отчаянно жмет педаль тормоза, а машина его не слушается.
– О боже! – вдруг очнулся из своего дурмана Мерфи, но было уже слишком поздно. От удара о бампер тяжелой машины его отбросило на тротуар. Он буквально врезался в стену здания, а дальше изувеченное тело сенатора Мерфи упало на мокрый грязный асфальт. Ручейки его крови и крови Уокера стекались в один и устремлялись вниз по дороге.
Дождь застал Марию прогуливающейся по узким улочкам старого Гарлема, где старые дома соседствовали с дорогими тематическими ресторанами. Отчего-то на улице было немноголюдно, видимо, дождь и серое небо всех распугали. Лазарь смотрела по сторонам на старые, повидавшие многое дома и ловила себя на том, что они так похожи на здания после бомбежек. На некоторых улицах складывалось впечатление, что война и не заканчивалась вовсе. В некоторых пустых домах, где окна были еще целы, виднелись огоньки ламп. Мария вслушивалась в музыку дождя, когда до ее обостренного слуха донеслись гулкие отзвуки ударов и противный сдавленный смех нескольких людей. Она смело пошла на звук. С каждым шагом к переулку, из которого доносился шум, она все лучше понимала, что она там увидит. Лазарь свернула за угол и увидела, как группа из четверых чернокожих ребят избивает мужчину, одетого в рабочую одежду. Он лежал на земле и, кажется, не подавал признаков жизни. Мария подобрала валявшийся на мокрой земле кусок окровавленной арматуры. Молодые и незаконопослушные не слышали ее приближения и продолжали издеваться над мужчиной. Подойдя достаточно близко, она свистнула им.
– Эй! – крикнула она, все четверо обернулись. – Проваливайтека подобру-поздорову, – спокойно сказала она, крепче сжимая арматуру.
– Иди своей дорогой, цыпочка! – заулыбались чернокожие.
– А то и тебе достанется, – сказал самый высокий из них, чуть приподняв куртку, показывая, что у него под ней припрятан пистолет.
– Убирайтесь отсюда, обезьяны, – прошипела Лазарь.
– Какого черта ты сказала, Белоснежка? – трое направились к ней, характерно для африканцев размахивая руками. – Проблем захотела? Так они у тебя сейчас будут!
Только чернокожий полез за пистолетом, как кусок арматуры прилетел ему прямо в голову. Ударив по ней, окропленное новой кровью оружие отлетело в сторону. Он сразу же осел на дорогу с широко открытыми глазами.
– Бен! – присели рядом с ним его друзья. – Бен, ты нас слышишь?!
– Нет, идиоты, он, наверное, умер, – ответила женщина с накинутым на голову капюшоном, они не могли разглядеть ее лица. – Но, может быть, у него еще есть шанс. Зависит от того, как быстро вы донесете его до больницы.
