Светлана Журавская
Тень, ведомая Богом
Глава VI
Нью-Йорк, наше время
Пятница утром мало отличалась от четверга вечером – все так же шел снег, а небо было серым, как и жители «большого яблока». Марию разбудил телефонный звонок без десяти семь утра. На экране высветилось лицо доктора Зева.
– Да, Гэбриэл?
– Доброе утро, Мария! – бодрился психоаналитик. – На работу сегодня не выходим, я отменил все встречи. Вечером в 19.00 заеду за тобой. Скажи мне свой адрес.
Лазарь зашла в ванную и стала расчесывать волосы.
– Не стоит, доктор Зев. Давайте я просто подъеду куда нужно.
– Глупости какие! Ты моя спутница на этом вечере, мы должны приехать вместе, а не врозь, – недоумевал Гэбриэл.
Мария посмотрела на себя в зеркало, взгляд был крайне недобрым.
– Слушай меня…. – Зев вдруг перестал причитать и замолк. – Ты не приедешь за мной, а будешь ждать у офиса в шесть тридцать вечера…
– …В шесть тридцать, у офиса… – неуверенно повторил Гэбриэл.
– Хорошая погода сегодня, вы не находите? – сменила тему Мария.
– А? О! Да уж… – Зев снова стал прежним. – Сама природа оплакивает моего друга.
– Угу, а вместе с ним и еще пару десятков тысяч умерших с ним в один день, – прошептала девушка. – До встречи вечером, Гэбриэл.
– Да-да, пока, дорогая моя. – Он отчего-то поспешил повесить трубку.
Вечер наступил быстро. Зев встретил Марию у офиса, и вместе они отправились на Амстердам-авеню. Они ехали молча, каждый был погружен в свои мысли. Мария смотрела на проносящиеся за окном огоньки и вслушивалась в странную песню, доносившуюся из динамиков. Она не понимала ни слова из нее, но отчего-то каждое слово находило отклик в сердце, будто мужчина пел о чем-то родном для нее. Из раздумий и ее, и доктора вырвала внезапно лопнувшая шина. Зев поспешил затормозить. Они проехали лишь полпути.
– Как я понимаю, мы приехали, – хмыкнула Мария, посмотрев на водителя.
– Не смотри на меня, – развел он руками, – я чинить машины не умею.
– Запаска-то хоть есть?
– Если мне не изменяет память, – почесал он в затылке, – это она и была.
– Класс. Дальше поедем на такси. – Мария вышла из машины.
– А куда мою красавицу денем?
– Ее эвакуируют… тут парковать нельзя. – Лазарь кивнула на запрещающий парковку знак.
– Черт! – выругался Зев. – Мы опаздываем уже… – Он глянул на часы и всплеснул руками.
– Не думаю, что кто-то заметит наше отсутствие, – пожала плечами девушка. – Не такие уж знатные птицы.
Вдалеке замаячила заветная желтая машина.
– Все равно опаздывать неприлично.
– Вот увидишь, Гэбриэл, все самое интересное начнется, когда мы приедем.
Такси остановилось напротив главного входа в общинный еврейский центр в 19.23. Двое вышли из машины.
– Пойдем же скорее! – поспешил внутрь Зев, беря под руку Марию. – И так уже опоздали, как школьники…
Пройдя через стеклянные двери, они оказались в просторном холле. Званых гостей внизу уже не было. Кроме администратора на стойке информации и человек двадцати охраны, на первом этаже никого не было видно.
– Добрый вечер! – подскочил к администратору Гэбриэл. – Меня зовут доктор Гэбриэл Зев, я…
– Да-да, господин Зев, – улыбаясь, закивала девушка, – вы и ваша спутница немного опоздали, но еще не пропустили ничего важного. Проходите к лифту и поднимайтесь на седьмой этаж. Вас там встретят.
– Спасибо, милая.
Мария и Гэбриэл зашли в лифт.
– Готова познакомиться с лучшими людьми этого мира? – улыбнулся Зев. – Все они собрались тут сегодня, и мы среди них. – На миг Марии показалось, что от тщеславия доктор забыл причину, по которой они все тут собрались.
– Лучшие уже давно на небесах, Гэбриэл, – заметила Мария.
– …И то верно, – кивнул доктор. – Познакомим тебя с кем-нибудь достойным, негоже тебе жить одной в твоем-то возрасте.
– Не стоит, Гэбриэл, мне это неинтересно.
Лифт остановился, и двери медленно открылись, представляя на обозрение огромный зал с высокими окнами и отличным видом на вечерний Манхэттен. В зале было шумно, и голоса людей, будто жужжание пчел, заполняли все пространство. Между группами гостей ловко лавировали официанты, предлагая закуски и напитки. Слева от лифта была галерея фотографий Уокера – стена памяти. Горели поминальные свечи, но никто не вспоминал на самом деле. Справа от лифта вдоль стены был смонтирован муляж крепостной стены, а за ним на экране висела панорама поля… усеянного телами убитых солдат. В конце поля стояли турецкие шатры. Марии даже показалось, что она слышит, как ветер гуляет по этому полю.
Лазарь была права – на их прибытие никто не обратил внимания. Зев стал искать глазами среди гостей своих знакомых и не заметил, как Мария ушла и затерялась в толпе. Обходя группы пьющих и жующих людей, она шла к крепостной стене. В самом центре инсталляции на широком мраморном пьедестале, под стеклом, на красном бархате лежала нетленная голова царя Лазаря. На бархате золотом было вышито на иврите: «Гой, чьей мечте не суждено сбыться». Слева от головы лежал сияющий золотом шлем с вырезанным на нем драконом, а справа – корона царя.
Мария смотрела не отрываясь, не моргая на святые мощи и не могла поверить своим глазам. Из доносящихся сзади разговоров она то и дело улавливала отдельные слова, фразы. Потом среди всех прочих она выделила уже знакомый голос барона Ротшильда. Он смеялся над чьими-то словами, словами какой-то женщины. С трудом оторвав взгляд от экспонатов, Мария через плечо посмотрела на барона и его собеседницу. Ее лицо было ей знакомо. Вокруг них были еще люди, все их лица порой мелькали в новостных сводках. В этот момент к ним как раз подошел Зев.
– Госпожа Олбрайт! – воскликнул Гэбриэл, по спине Лазарь пробежал холодок. – Боже! Как давно мы с вами не виделись! А вы все так же прекрасны!
– Что вы, доктор Зев! – махнула она рукой, широко улыбаясь. – Вы всегда были льстецом.
– Не-ет, – протянул он, – это вы всегда неотразимы! Потрясающая инсталляция… – он указал пустым бокалом из-под шампанского на крепостные стены. – Какого города это стены?
Мадлен и Натаниэль переглянулись.
– Это крепость Калемегдан в Белграде, – поморщившись, ответила Олбрайт. – Слышали о таком, Гэбриэл?
– Приходилось, – кивнул он, рассматривая нетленную голову. – Все равно не вижу в этом никакой ценности.
– Ну, знаете, суеверия иногда спасают жизнь, – улыбнулся Ротшильд. – Да и посмотри новости, Гэб, и ты увидишь, что голова работает. Слышал о Македонии? Пламя разгорается вновь.
– Не без нашей помощи, барон, – улыбнулась Олбрайт.
– Думаете, будь у сербов эта голова, они бы удержались от войн? – не унимался Зев.
– Ты себе не представляешь силу веры, Гэбриэл, она творит чудеса. А такое оружие я предпочитаю хранить у себя дома. – Ротшильд отпил красного вина из бокала.
– Кому она принадлежала до тебя? – поинтересовался Зев.
– Ты удивишься, но последние десять лет – никому. Уокер спрятал ее в своем хранилище до лучших времен. Увы, для него они уже не настанут. Его родственники пришли к выводу, что у меня она будет сохраннее.
– Смешно с этой Сербией, – задумавшись, тихо сказала Олбрайт, – ее судьба всегда решается не на ее территории.
– В смысле? – повернулся к ней барон.
– Занимательно и то, что судьба Югославии была решена не где-нибудь, а в мужском туалете. – Она ухмыльнулась, а Мария сильней сжала кулаки. Лазарь смотрела в высохшие глазницы князя Лазаря, и ей казалось, что она видит его серо-зеленые глаза, смотрящие на нее то ли с надеждой, то ли с укором. – Вы не знаете этой занимательной истории? – удивилась бывшая госпожа госсекретарь. Барон и доктор мотнули головами. – За пару дней до бомбардировок в Вашингтон к нам наведывался Тони Блэр. Этот озорник хотел последних согласований об участии Англии в операции. На встрече были Билл, я, двое моих помощников и Блэр с парой своих коллег. Я быстро смекнула, что он все еще сомневается в правильности решения. Он хотел это обсудить лично с Биллом. Но по формату встречи не было места разговорам с глазу на глаз.
Вашингтон, 1999 год, Белый дом
Тони Блэр поймал на себе взгляд Клинтона и тут же подал ему глазами знак.
– Билл, нужно поговорить, – мысленно произнес он, вставая с места, на него устремились удивленные взгляды. – Прошу прощения за нескромный вопрос, но я давно не бывал в Белом доме. – Он улыбнулся. – Пойду поищу уборную…
– Я покажу вам, Тони, – гостеприимно улыбнулся Клинтон. – У нас тут самый настоящий лабиринт!
Вдвоем они покинули комнату совещаний. Олбрайт довольно улыбнулась и поправила брошку в виде ангела на своем пиджаке.
Клинтон и Блэр не спеша курили в мужском туалете, предварительно закрыв его на защелку изнутри. Клинтон стоял у зеркала и внимательно себя разглядывал. Блэр же по школьной привычке сидел на подоконнике и выпускал клубы дыма под потолок.
– Что думаешь делать, Тони? Вы с нами? – спросил президент США.
– С вами, конечно. Только что-то мне все это не по нраву. Мы уничтожим целую страну… просто потому что, – он посмотрел на Билла, – просто потому что ее гибель приблизит гибель России?
– Мы уничтожим диктатора в центре Европы и покажем им подобным, к чему приводит дружба с Россией. Мы подложим бомбу замедленного действия под весь регион и, когда нужно будет, – взорвем ее. Побеседуй с Мадлен, она расскажет тебе о сути.
– …Мы ведь убьем сотни гражданских, – мотнул он головой. – Потом годами будем разгребать.
– Не относись к ним как к людям, себе равным, или как к людям вовсе, Тони. Они скот, который пришло время отправить на убой. Сам посуди, даже судьба существования этой паршивой Югославии решается в туалете, под шум нечистот в трубах. Символично, на мой взгляд. – Клинтон обвел руками помещение. – Да и разгребать не ты будешь, найдутся люди.
– Что ж, если все наши договоренности в силе, то я согласен. Югославии быть не должно. – Блэр посмотрел на почти докуренную сигарету, а затем бросил ее в унитаз.
Вдвоем они вернулись в комнату совещаний, где их уже заждались. Олбрайт знала, что ответ будет положительным.
– Мадлен, – Клинтон коснулся ее плеча, – как назовем нашу операцию против Милошевича?
Госсекретарь улыбнулась одними губами и, коснувшись своей брошки, задумалась на мгновение.
– Милосердный ангел… из милости к этим варварам мы убьем их, чтобы не мучились…
Наше время
Барон, доктор Зев и Мадлен звонко рассмеялись. Марии, все это время стоявшей к Олбрайт спиной и слушавшей ее рассказ, было не по себе. Она с трудом могла дышать, редко делая тихий глубокий вдох. Девушка медленно осматривалась по сторонам и разглядывала лица приглашенных. В этом зале она была одна среди врагов. От осознания этого голова шла кругом. Мария снова посмотрела на видеоинсталляцию Косова поля, на турецкие шатры вдалеке. На один краткий миг она почувствовала себя Милошем Обиличем в стане врагов. И где-то совсем рядом был он – султан, которого нужно было убить…
27 июня 1389 года, Косово поле
Страна меда и крови давно сотрясалась от распрей и войн. И никто не знал, с чего они начались и где им конец.
Весь день над полем гулял ветер, не было слышно ни птиц, ни людей. С одной стороны турки раскинули свои шикарные походные шатры, и невиданные для этих краев верблюды с опаской выглядывали из-за наспех сооруженных укреплений. На другой стороне раскинулся лагерь царя сербского Лазаря. Уже несколько дней в него все прибывают новые силы, но единства мнений среди них нет. Лазарь с горечью в сердце смотрит на то, как его подданные плетут интриги, замышляют измены, как сговариваются одни против других. Однако, несмотря ни на что, они явились на Косово поле – защищать Сербию от унизительного владычества турок.
В эту ночь Лазарю не спалось, сотни мыслей не давали сомкнуть глаз. Ближе к полуночи к нему в шатер пришел князь Милош – молодой воин, князь, герой Београдского удела и муж его дочери Оливеры. Царь всегда относился к нему как к сыну и выделял его среди остальных своих подданных. Да и не мог быть плохим человек, которого любит его дочь. Войдя в шатер, Обилич снял свой диковинный шлем с драконом и поклонился царю.
– Господарь, Юг Богдан пришел с сыновьями, войско свое привел вам на службу. Воевода боснийский Владко Вукович на подходе, к утру у нас будет, – отрапортовал Милош.
– Что тебя гнетет, князь? – заметив угрюмое выражение лица воина, спросил царь.
– Войско наше в три раза меньше османского. Не взять их силой, – он посмотрел на Лазаря с вызовом, – но хитростью можно! – правую руку он к сердцу приложил.
– И каков твой план? – погладил себя по бороде Лазарь.
– Напасть на турок ночью… застанем их врасплох. – Царь молчал.
– Как неверующие грешники, как воры или цыгане, скрываясь от света Божьего?..
– Зато на рассвете Бог увидит нашу победу, – стоял на своем Милош.
– Нет, князь, – мотнул он головой, – тут я с братом твоим названым согласен – драться будем при свете дня, как предки наши дрались.
– Нет у меня больше названого брата. – Голос Обилича стал жестким, а иссиня-голубые глаза сверкнули злой искрой. – Предатель он, господарь.
– Как ты можешь так о Вуке говорить… всю жизнь вы с ним как два брата, плечом к плечу, жизнь друг другу не раз спасали…
– Знал бы, что он так с Сербией поступить захочет, – не спасал бы, сам бы убил в ночи.
– Побойся Бога, – сказал царь.
– Не страшно, господарь. Я ада не боюсь, – мотнул он головой. – Да и не мне справедливость в нашем с Вуком споре искать, потомки наши сойдутся. Там и видно будет – на чьей стороне Бог.
– Чтобы потомки ваши сошлись, им надобно выжить. – Лазарь повернулся к нему спиной. – Им надобно выжить. – Он глубоко вздохнул.
– Вот это мы на поле боя и сделаем. – В шатер вошел Вук Бранкович. Он с презрением посмотрел на Обилича. – Мое войско знатное по левому флангу пойдет, и можешь быть уверен, господарь, не посрамим имени нашего.
– Да уж, перед турками не посрамите чести нашей. – Царь повернулся к ним, больно было ему смотреть на двух князей, двух друзей в такой вражде, будто черный колдун какой порчу навел.
– Если есть что сказать – говори, – хмыкнул Вук. Милош смерил его взглядом и вытащил из-за пазухи свиток. Бранкович настороженно посмотрел на него, турецкий герб на нем был.
– Вот, господарь, этот свиток попал в руки моим воинам в Будве, но не мне он адресован. А князю Вуку Бранковичу.
– Вздор! – нахмурился Вук, но Лазарь взял свиток из рук Обилича. – От Якуба ибн Мурада Вуку Бранковичу… На престоле сербском тебе быть, и в этом я помогу тебе… Во время битвы решающей уведи свое войско с поля… – зачитал вслух несколько строк Лазарь и не мог глазам своим поверить. Глянул на Бранковича, тот заметно побледнел.
– Он дружбу с сыном султана водит, господарь, и твое место занять хочет…
– Молчи, Милош! – пытался взять себя в руки Вук. – Господарь! – бросился в ноги к царю витязь. – Сам Милош это письмо написал, не будут турки на сербском писать! Раздор он послан турками в наши ряды внести! А верность моя тебе и Сербии не знает преград!
– Целуй крест, коли правду говоришь! – протянул ему крест Лазарь, не в силах понять суть происходящего. Бранкович бросился целовать крест. Обилич недовольно покачал головой.
– Не было еще случаев, чтобы от поцелуев грешных крест рассыпался, – тихо проговорил князь. – И сейчас не будет. Вы мне не верите, а поцелуям Иуды как себе доверяете… И завтра уведет он войско свое, и проиграем мы, и останемся под турками ходить, покуда Бог другого не пожелает. – Обилич надел шлем, и облик его стал грознее прежнего.
– Поди прочь с глаз моих, – ответил царь. – Не рады тебе боле, изменнику.
– Завтра узнаете, что я Мурада убил, тем верность Сербии и вере нашей доказал. А он, – Милош кивнул на Бранковича, – навсегда предателем останется, пусть и на престоле сербском.
Князь Обилич вышел из шатра царя и направился к своему войску. Отыскал своего верного друга и соратника – Тихомира.
– Слушай меня, – тихо начал князь, – не быть тебе завтра на поле Косовом. Возьми сына моего и езжай с ним подальше от сих земель. Умри, но жизнь ему сохрани. В янычары я его не отдам, и рабом он ходить не будет.
– А жена твоя, Оливера, а дочери твои? Неужто их сберечь не хочешь?
– Оливера позаботилась о них заранее, туркам они не достанутся. Сама же она решила подле отца остаться. И так тому и быть. Мне Луны больше не увидеть и смеха ее больше не услышать. Прощай, друг!
– Прощай и ты! Знай, что никогда в твоей верности Сербии не сомневался ни я, ни кто-либо из воинов твоих! – бросил ему вслед Тихомир, радуясь в глубине души, что князь не обернулся и не увидел проступивших слез.
Несколько человек видели, как Милош попрощался с сыном, обнял его, прошептал что-то на ухо и покинул расположение сербских войск. Видели, как он безоружный пошел в сторону турецких шатров. Луна в ту ночь видела Милоша Обилича живым в последний раз.
Когда все стихло в лагере Лазаря, царь долго не мог уснуть. Он долго ворочался, пытаясь отогнать печальные мысли. Царь не верил в предательство Милоша, да и в то, что Бранкович может так с ним поступить, тоже не верил. Но больше всех забот заботила его судьба Сербии. В глубине души он понимал, что победить им не удастся. С этой тягостной мыслью он провалился в забытье. И приснилось ему, что идет по полю Косову, кругом тела воинов его, военачальников. Знамена их лежат в землю втоптанные, кровью обагренные. Шатры турок вдалеке, как в огне. И вдруг царю является Богородица. Она в сиянии теплого света приближается к нему и говорит:
– У тебя, царь, есть два пути. Первый – это победа и царство земное, которое продлится, покуда род твой живет. Второй путь – это Царство Небесное для всех сербов. Выбирай.
Лазарь осенял себя крестным знаменем перед Богородицей до тех пор, пока она не растаяла в воздухе. Царь сербский огляделся по сторонам и увидел, чем стали Балканы для мира, и было много боли. Плача над судьбой Балкан, он видел, что лишь поражение его на Косовом поле подарит Сербии и сербам силу и надежду справиться со всем грядущим.
На рассвете сербское войско вышло на поле Косово, а им навстречу вышло войско османское. Вглядывались воины в ряды турок, но султана нигде видно не было. Когда царь Лазарь вышел из своего шатра, к нему подскочил только что вернувшийся лазутчик.
– Господарь! Султан Мурад убит! Милош Обилич прокрался ночью в его шатер и заколол его кинжалом!
Лазарь замер на месте, сердце его сжалось от боли. Бранкович лишь ухмыльнулся.
– Царство тебе Небесное… сын мой, – прошептал Лазарь, взбираясь на коня. – Кто стал вместо Мурада? Якуб?
– Баязид убил Якуба, сам теперь султан.
– Безбожники… – покачал он головой.
Прежде чем вести войско в бой, Лазарь рассказал им свой сон и свой выбор. Тесть его Юг Богдан поддержал царя, и девять сыновей Богдана согласились. Воины албанского князя Юрия Кастриота молча поклонились в знак принятия выбора Лазаря. Верный витязь Баня Страхинич перекрестился и улыбнулся небу.
Когда красное солнце взошло над полем, тогда и началась великая битва. Поле черных дроздов медленно превращалось в поле убитых и раненых. Кровь всех воинов смешивалась, пропитывала собой землю, и багровой становилась вода в реке Ситнеце. Сталь гремела и оглушала. Битва длилась как-то немыслимо долго. Сначала войско сербское теснило воинство покойного Мурада, но победить никак не могли. Царь был в самом пекле сражения, его меч свистел в воздухе, разя врагов. Уже десятки турок полегли от его руки. Лазарь не чувствовал усталости, но все посматривал на небо – солнце перешло за полдень. Он окинул взглядом поле. Справа, рядом с ним, Страхиня мечом машет, головы османам одним движением сносит. Понимает царь, что сейчас витязем его только гнев и месть движут. За жену он свою мстит, за дом. Слева же воины Вука Бранковича стоят насмерть. Сам Вук сражается как в последний раз. Глянул царь в глаза зятю своему, и холодок по спине пробежал, что-то в этих глазах изменилось. Впереди же воины князя Београдского убивают турок десятками, но тех меньше не становится. На одного воина сербского по пять турецких! Но месть за командира своего выше смерти для них, за Обилича они сейчас сражались, за Сербию.
Солнце уже ко сну собиралось, а Видовдан все продолжался, и не было ему конца. Вороны кружили в небе над полем Косовым. Вдруг видит царь, что войско османское перешло в наступление, да и числом их не счесть. Туча, не иначе. Лазарь приготовился сражаться, он выставил меч вперед, щитом закрыл сердце свое. Конь его шипит и копытами землю кровавую топчет. Смотрит царь по сторонам, на войско свое, – и только сейчас заметил, что слева брешь в строю… нет там Вука Бранковича. Лазарь стал оглядываться по сторонам и только успел увидеть уходящие за горизонт знамена Вука. Предал его зять, как Милош и говорил. Страхиня и Богдан приказали сомкнуть ряды да заделать бреши. Без предателя справимся, думали они, крепче сжимая в руках мечи да копья. Смотрит царь вперед и видит, как Баязид гонит войско свое на них. Янычары с горящими глазами летят впереди. Уставшим сербским воинам с этой волной не справиться, но не сдаваться же туркам…
Не успел Лазарь и глазом моргнуть, как сразили янычары Страхиню да Лучича. Юг Богдан богу войны был подобен, так сражался, но и он пал под натиском османов. По очереди и сыновья его за ним последовали в Царство Небесное. Следом за Вуком бежали и боснийцы с албанцами, и не стало так великого войска сербского, единого. Царь Лазарь сражался в первых рядах, когда настигла его стрела турецкая и повалила с коня. Конь упал рядом замертво. Окружили царя янычары, да добивать не торопятся. Взяли его, раненого, под руки и поволокли в свой лагерь. Те из воинов сербских, кто не бежал, – сражались до смерти. Но и бежавших было много. Не винил их в этом Лазарь, ведь то и был его выбор…
Притащили царя к шатру султана. Рядом с ним в землю были столбы вбиты, а в столбах иголки. К трем столбам люди привязаны. Все мертвы, кроме одного. Присмотрелся Лазарь и видит в избитом до полусмерти князя Милоша. Тот весь в крови и грязи, некогда светлые волосы от крови почернели, но глаза, эти невероятные глаза были живы.
– Милош… – прошептал царь. Князь с трудом поднял голову. Он смотрел на свекра своего и не верил в происходящее. Как же так… он спасать его от такой участи шел, а царя в плен взяли. – Прав ты был… предал нас Вук. – Еще сильней от гнева сердце князя забилось, и попытался вырваться, освободиться от пут, но лишь иглы сильней в тело впивались. – Оставь, Милош, – покачал головой царь, – на все воля Божья. – Хотел было Обилич что-то сказать, но Лазарь покачал головой.
Вышел из шатра новоиспеченный султан – Баязид, кого позже нарекут Молниеносным. Посмотрел он, довольный, на своих пленников и погладил себя по бороде. К нему подошел один из слуг его. Янычары отпустили царя и отошли от него на несколько шагов. Ухмыльнувшись, султан заговорил, а слуга его переводил сербам.
– Убил твой князь отца моего, – с сильным акцентом говорил переводчик, – боль и горе причинил мне. Долго думал, как отомстить ему. Смерть не страшна ему своя, посему выбрал я другую месть. Заберу у него его Сербию. – Баязид подошел к еле стоявшему на ногах Лазарю, державшемуся за кровоточащую рану на груди. – А для начала заберу у Сербии правителя ее. А дальше раздам ее по частям предателям ее, кто мне служить будет.
– Ты все равно проиграл, – прошептал Лазарь, а переводчик тут же перевел.
– Отчего же? – удивился Баязид. – Я знаю свою судьбу, – спокойно ответил он, – не вам меня убивать. Это отцу моему было уготовано от владыки светлого умереть, а меня только темный владыка с востока победит.
– …Мы победили, Баязид, – стоял на своем царь. – Ты одержал победу земную, а Сербия победила тебя на небе…
– Пустое это, – покачал головой султан. – Отправляйся на свое небо и смотри, на что ты обрек свое царство. – Баязид кивнул янычарам, стоявшим за спиной царя.
– …Нет… – одними губами сказал Милош, снова попытавшись вырваться. Лазарь посмотрел на своего князя. Его глаза улыбались, Обилич же мотал головой. – Нет, нет… – бессильно повторял он.
– …Само слого Србина спасава[2]… – прошептал Лазарь и поднял глаза к небу, отдаваясь Его милости.
В следующий миг замахнулся янычар мечом и снес голову царю сербскому одним ударом. Голова царя упала рядом с князем Обиличем, когда тело бесшумно опустилось на окровавленную землю. Милош смотрел на голову царя и чувствовал, каким гневом закипает кровь и как абсолютное отчаяние охватывает сердце.
Баязид, видя все это, подошел к князю и поднял голову с земли. Он посмотрел на нее со всех сторон.
– Покуда эта голова не обретет тела своего, будет ваша страна крови и меда утопать в крови… – он бросил победоносный взгляд на князя. – Какова судьба! – хмыкнул он, бросая голову слуге. – Тело отдайте царице, а голову же спрячь и сохрани.
Пока отвлеклись все, никто на сербского князя не смотрел, смог он развязаться. Схватил свой кинжал, что бросили турки рядом с ним, и вскочил на ноги. Сам не знал, откуда силы взялись. Не разбирая дороги он бросился на султана с кинжалом. Чуть-чуть князю не хватило времени, чтобы заколоть нового султана. Семь черных стрел вонзились ему в спину. Милош встал на месте, из ослабшей руки выпал кинжал, а глаза его невероятного цвета остекленели будто, и замертво он упал на землю подле тела царя.
– Что с ним прикажете делать, мой господин? – поклонился глава янычаров.
– Похороните его по их обычаям, но так, чтобы могилы его никто не знал. Героем для них станет… так пусть и могилы его не знают…
Наше время, Общинный еврейский центр
Не в силах больше находиться среди врагов, Мария, лавируя между гостями, незаметно для многих вышла из зала в коридор. Уходить без Зева было нельзя. Она глянула по сторонам и пошла к пожарному выходу – немного свежего воздуха ей бы сейчас не помешало. В голове роились тучи мыслей и сменялись образы. Дверь вела на внешнюю пожарную лестницу. На улице было холодно и моросил противный хлесткий дождь. Поежившись, Лазарь спустилась на пару этажей ниже, где начиналась уже другая лестница, широкая и каменная, ведущая на задний двор центра. Оглядевшись, Мария села на ступеньки, прислонилась к стене и наконец сделала глубокий вдох. Свежий воздух приводил разум в чувство. Тут было тихо, только иногда доносились голоса работников центра из подсобных помещений. Машин слышно не было. Лазарь закурила и снова погрузилась в свои мысли. Из размышлений ее вырвал звук громко открывающейся внизу железной двери. Из нее вышел человек в униформе, вытаскивающий мусорные баки на улицу. Глубоко затягиваясь сигаретным дымом, девушка с любопытством наблюдала за мужчиной. Что-то в нем привлекало внимание – не каждый день видишь мусорщика с волосами, собранными в косичку, доходящую до пояса.
– Матерь Божья… – прошептала она, ухмыльнувшись. – Неужели и тут он?
Мусорщик отнес баки к воротам, не заметив Марию. Отряхивая руки и снимая перчатки, он пошел обратно. Теперь он заметил ее и встал на месте.
– Ты, я смотрю, многостаночник, – хмыкнула Лазарь. – Где только не работаешь.
– Ты не поверишь, но мой друг именно сегодня попросил подменить его, – пожал он плечами. – Не мог подвести его.
– Не думала, что сюда на работу могут взять индейца.
– Они и не брали, я просто выручаю друга. Да и кто меня тут увидит?..
– И то верно, – согласилась она, выпуская дым в сторону от незнакомца. – Итак, раз уж ты меня преследуешь, может, хоть представишься? Или нет, – мотнула она головой, протягивая ему пачку сигарет, – раскурим трубку мира для начала.
Он молча взял пачку, достал сигарету и закурил.
– Скажи, ты бывал когда-нибудь в доме, полном врагов? Тех, кто убил твою семью, друзей, разорил твой дом?.. – тихо спросила она, сама не понимая почему.
– Только что из него вышел, – ответил индеец, разглядывая девушку. Его внимание привлек гостевой бейджик с именем. – Признаться, ты не похожа на Марию.
– Да и ты не Эрик, – хмыкнула девушка, кивнув на его бейджик.
– Для бледнолицых я как раз Эрик. – Он улыбнулся. – Зачем им мое настоящее имя? Они не поймут его, – пожал индеец плечами. – Как твое настоящее имя?
– …Мария Лазарь. И никак иначе. – Она замолчала, давая понять, что дальше говорить не хочет.
– В этом доме столько врагов и твоих и моих, – он кивнул на пожарный вход, – и ведь ничего им не делается, никакой сумасшедший не забежит и не подорвется среди них… – покачал Эрик головой. Мария хмыкнула.
– Слишком просто. А они не заслуживают «просто».
– В смысле?
– Справедливость восторжествует лишь тогда, когда они получат по заслугам. А именно, когда зло к ним втройне вернется. Закон трех, слышал? – Лазарь поднялась на ноги и, прислонившись к кирпичной стене, посмотрела на беззвездное серое небо. Индеец рассматривал ее и что-то обдумывал.
– …Невероятно, – прошептал он, – это действительно ты. – Мария вопросительно посмотрела на него. – Все как предсказано.
– Избавь меня от разговоров об избранности, – закатила она глаза. – Оставь эти сказки американским детям.
– А что плохого в избранности?
– Вот именно поэтому человечество в такой заднице… – выдохнула девушка. – Каждый думает, что к нему явится добрый Морфиус и официально объявит его избранным, выдаст полномочия и привилегии… А до тех пор никто и пальцем не пошевелит. – Она бросила окурок на пол. – Жизнь не кино, тут за результат нужно бороться, работать на него. Ты и только ты можешь назначить себя избранным, никому другому это не под силу. Кино специально сняли таким, чтобы люди даже не пытались, сидели ровно на жопе и не рыпались.
– Как же Иисус? – спросил индеец. – Он был избран же…
– Он никогда не заикался о своей избранности, – покачала Мария головой, – он делал то, что считал нужным. И лишь после распятия люди избрали его своим спасителем… Ему пришлось умереть, чтобы люди приняли его учение. А теперь никто не идет по его стопам, а тупо ждут, когда он снова придет и умрет за них, а они на его поступке заработают. Вот как устроен мир человека сегодня – выгода.
Лазарь отряхнула руки и направилась вверх по лестнице, затем остановилась и снова повернулась к ошеломленному Эрику.
– Знаешь, о чем я? – Он мотнул головой. – …Коллективная человеческая вина… Ни один новорожденный с неизлечимым недугом не был избран для страданий, как и его родители. Если бы только люди осознавали, что все их поступки возымеют эффект рано или поздно… – Лазарь замолчала, ей не нравилось, что она позволила себе столь эмоционально разговаривать с незнакомцем, но отчего-то именно ему хотелось выговориться. – …К ошибке, приведшей к фатальному исходу, шли долго, вместе, совершая поступки не думая, принимая необдуманные решения. Все и вся в мире связано между собой, и причины событий лежат в этом – в отказе принять коллективную и личную ответственность за происходящее.
