Светлана Журавская
Тень, ведомая Богом
Они не стали больше ничего говорить. Похватав свои вещи и взяв под руки Бена, они поспешили прочь.
– Не успеете, – прошептала им вслед Мария. – Оно и к лучшему, одной тварью меньше. – Она выдохнула. – Как это негуманно, Мария, это ведь не наш метод…
Она подошла к мужчине, лежащему на земле. Опустилась перед ним на одно колено.
– Живой.
Незнакомец был сильно избит, к удивлению Лазарь, он оказался индейцем. Он с трудом открыл глаза, когда увидел, что незнакомая женщина взяла его телефон и набрала 911.
– Не волнуйтесь, сэр, скорая уже в пути.
Он хотел было ей что-то сказать, но снова провалился в темноту.
Придя домой, Мария первым делом пошла под горячий душ, а потом, укрывшись под теплым одеялом, она еще долго лежала и выискивала в своей душе чувство вины, какие-то эмоции. Однако ничего не находила, ее «Я» молчало. После двух часов ночи она провалилась в глубокий сон без сновидений. Утром она, как всегда, отправилась на работу. В офисе она была первой. Как всегда. Джулия отчего-то задерживалась. Зато доктор Зев пришел на пятнадцать минут раньше обычного. Вид у него был разбитый и в то же время озабоченный, движения выглядели суетливыми.
Лазарь стояла у окна рядом со столом Джулии и курила, когда Гэбриэл наконец ее заметил.
– О, Мария… ты… ты уже знаешь? – чуть дрожащим голосом спросил он.
– О чем? – не поворачивая головы, спросила она.
– Крис Мерфи… он… он вчера убил Уокера… ножницами для бумаги… – голос доктора садился, переходил на шепот. Он действительно потерял дорогого друга. – А потом сам, – он шумно сглотнул, – бросился под грузовик… представляешь? Господи, какой ужас… – он закрыл рот ладонью и сел на стул у стены.
– …М-да, какая неприятность, – ответила Мария, выпуская клубок дыма и глядя на свое отражение в стекле.
С самого утра работа в офисе не задалась. Доктор Зев отменил все записи на сегодня. Он заперся в своем кабинете и, лежа на кушетке, молча разглядывал потолок. Гэбриэл пытался осознать глубинные причины поступка сенатора Мерфи. С одной стороны, он казнил себя за то, что не разглядел какого-то маниакального желания в поведении Мерфи. С другой, понимал, что у Мерфи не было никаких объективных причин так поступать.
Мария и Джулия не беспокоили доктора, а занимались своими делами. Верней сказать, Джулия смотрела очередной сериал, а Мария, закончив составление отчетов для Зева, читала журналы для посетителей. Прочитав один, она тянулась за другим. Тут в руки попался журнал National Geographic от 2009 года. Пролистав с десяток страниц с разными фотографиями, она вдруг остановилась на одной статье. Статья была о Сербии в целом и о Косово в частности. Читать ее ей не хотелось, но она принялась разглядывать фотографии. Среди всех прочих картинок была одна из города Врнячка Баня. Мария провела пальцем по картинке, будто хотела почувствовать горную прохладу и тепло горячих источников…
Сербия, Врнячка Баня, 26 марта 1941 года
Новости из бушующего Белграда, объятого протестами против присоединения к Тройственному пакту, предложенному Гитлером, шли одна за другой. Телеграф с трудом справлялся с объемами. Хозяин единственного работающего в городе книжного магазина Жарко Попичич вышел из здания почты взволнованным. Осмотревшись по сторонам, он спрятал поглубже во внутренний карман пиджака полученное письмо. Он старался не спешить, но ноги сами несли его скорей домой. В его голове с бешеной скоростью метались мысли, он обдумывал, как лучше поступить. Наконец, добравшись до дома, он снова достал письмо и дважды перечитал его. К нему вышла его жена Милица. В свои сорок она выглядела на двадцать пять, отчего вызывала неимоверную зависть у всех их знакомых. Милица была мудрой женщиной и по одному выражению глаз своего мужа поняла, что их семью ждут большие перемены.
– Я получил письмо от Йозефа Кербела… – выдохнул Жарко, снимая кепку и аккуратно вешая ее на крючок. – Он пишет, что в Белграде готовят переворот. И, скорей всего, Германия нам его не простит и для нас начнется война – война, к которой мы не готовы.
– Что еще он пишет? – Милица дышала спокойствием.
– Пишет, что на евреев опять начались гонения со стороны дружественных фашистам структур. Он с семьей не может покинуть Сербию. Милая, мы должны им помочь. Я давно его знаю, он хороший человек.
– Настолько хороший, что отказал тебе в помощи, когда ты просил, – нахмурилась женщина, убирая выбившуюся прядь черных волос за ухо. – Он неблагодарный, как весь их род.
– Мой отец учил меня помогать тем, кого однажды назвал другом, – виновато ответил мужчина, стараясь не смотреть в глаза жене. – Я помню, что он отказался нам помочь, хотя это и было в его силах. Но я не он, я помогаю людям, когда меня просят.
– Это-то нас и погубит. – Она сложила руки на груди. – Как ты собираешься ему помочь? Отправить за границу ты его не сможешь. Да и куда? Война повсюду…
– Они будут жить у нас, мы спрячем их от фашистов. – Брови Милицы взлетели вверх. – Будут прикидываться местными, пока не найдем способа вывести их в безопасное место.
– Я люблю тебя, Жарко, и я до конца с тобой, но мне от этой затеи не по себе. Пообещай мне, что наши дети эту войну переживут, что мы ее переживем и увидим восход солнца над свободным миром.
– …Я обещаю сделать все, чтобы так оно и было, – немного помолчав, ответил Жарко, а затем подошел и обнял Милицу.
– Нужно рассказать об этом Обиличу. Он должен знать, – прошептала его жена. – Так он сможет помочь, если что.
– Да-да, сегодня же поговорю с ним.
Радован Обилич был старинным другом Жарко, еще мальчишками они подружились, когда родители Попичича жили в Косово, в небольшом городке Обилич. Вместе ходили в одну школу, да и когда жизнь отправила их по разным дорожкам, связи они не теряли. На радость Жарко Радован на некоторое время переехал в их маленький городок. Жена Радована проходила курс лечения в одном из санаториев города. Друг к идее Жарко отнесся крайне скептически, но понимал, что доброе сердце друга не сломить разговорами…
Уже через месяц не стало Югославии. Разорвав ее на части, фашистская Германия продолжила свои завоевания. В одном из старинных особняков города Врнячка Баня расположился штаб гестапо. С первых дней капитуляции Югославии немцы стали устанавливать свои порядки, в частности направленные на евреев. Опасно для них было во всех городах и селах.
Жарко поселил семью Кербела в одной из частей своего дома с отдельным выходом, где и ему, и его жене, и их двоим малолетним детям было комфортно. Чтобы не бояться проверок, Попичич придумал легенду для Йозефа – они прикидывались родственниками, благо внешность позволяла сойти за местных. А детей не особо разглядывали, они бегали все в старой потрепанной одежде и перемазанные неизвестно чем.
Дочка Йозефа Мария-Яна с удовольствием играла с детьми Жарко – Предрагом, Драганом и Анной. Анна, которая была старше Марии на три года, любила играть с ней в саду. В те времена жена Попичича обучала своих детей французскому языку, ей нравилось его звучание, да и знание иностранного языка, думала она, пригодится в будущем. Мария-Яна частенько принимала самое активное участие в обучении. Ей так сильно нравилось звучание языка, что хотелось, чтобы и ее звали на французский манер. Из всех имен, что предложила Милица, ей очень понравилось имя Мадлен. Так и стали ее звать – Мадленка.
– До Мадлен ты еще не доросла! – смеялись над ней взрослые, когда девочка, хмуря бесцветные брови, требовала звать ее именно так. Ее всегда обижало, что взрослые чаще звали ее Мадди, подчеркивая, что она та еще грязнуля. Ведь по-английски «mud» – это грязь.
Пока в мире шла война, иногда еще встречались мирные уголки, где был слышен детский смех. Юной Марии-Яне уже стукнуло семь лет.
В дом Попичича часто приходили гости, и не все они нравились новоиспеченной Мадленке. Особенно ей не нравился мужчина по имени Радован, она не раз жаловалась родителям, что ее жутко пугает его суровый взгляд. Ей казалось, что он видит ее насквозь. В апреле сорок четвертого, как раз в канун Пасхи, Радован снова побывал в доме Жарко. Где он пропадал три года, Мадлен не знала. В тот день она невольно подслушала разговор Радована, Жарко и своего отца. Втроем они сидели на кухне при зашторенных окнах и разговаривали негромко.
– Пока для вас нет возможности уйти, – сказал Радован, покачав головой и глядя на Йозефа. – И дело вовсе не в проверках, – отмахнулся он. – Сейчас идет мощное наступление советской армии по всему советско-германскому фронту. Мы уже достаточно далеко продвинулись в отвоевании наших земель у фашистов.
– Неужели нет никакой возможности нам перебраться в Англию? – спросил Кербел.
– Пока ни единого шанса. Подождите еще чуток, и война закончится. Тут вам все равно практически ничто не угрожает, – развел руками Обилич. – Как у Христа за пазухой живете. – Он улыбнулся и похлопал по плечу притихшего Жарко.
– Для нас тут ничего не изменится. Уйдут фашисты, придут коммунисты. Еще неизвестно, что хуже, – прошептал Йозеф.
– Как ты заговорил-то, – ухмыльнулся Радован. – Коммунисты сейчас мир от коричневой чумы освобождают, а ты, крыса тыловая, – и без того круглые глаза еврея округлились сильнее, – ты отсиживаешься в доме доброго человека, который, так между прочим, коммунист. И у тебя наглости хватает оскорблять его в его же доме…
– Ну, тебе, Жарко, не пришлось бы меня тут прятать, если бы ты следовал плану изначально и переправил нас во Францию, – возмутился Кербел.
– Ты прекрасно знаешь, что на тот момент это было невозможно. Вывозить вас под бомбежками – не самый лучший вариант. Умирать за тебя я не собирался. – Голос Попичича отдавал сталью.
– А что ты забыл там, в Англии? – спросил Обилич.
– Хочу перебраться в США. – Он с вызовом посмотрел на двух сербов, те переглянулись.
– …Мы только за. Правда, вот помогать тебе не будем, – ответил Радован. – Мы и так всем городом для твоего народца много сделали, а даже спасибо не услышали, когда вам последний кусок хлеба отдавали. А теперь тебе коммунисты плохие, ну, может тебе в концлагерь охота, от которого Жарко тебя спас? Так я это устрою.
– Я твоих угроз, Рад, не боюсь, – нахмурился Йозеф.
– Боишься. Ты меня больше фашистов боишься. Я это в твоих поросячьих глазках вижу.
– Радован… – хотел вмешаться Жарко, но Обилич его остановил жестом руки.
– Через неделю партизаны и ОАЮ освободят Врнячку Баню, вот тогда и свалишь с нашей такой негостеприимной, – он сделал особый акцент на этом слове, – земли. А до тех пор сиди тихо и не рыпайся.
– Жду не дождусь, – сдержанно ответил Йозеф. – Только не забывай, что и я кое-что о тебе знаю и также могу сдать немцам.
– Ну попробуй, – хмыкнул Радован. – Мне даже любопытно на это посмотреть.
– А что? Один из жителей регулярно принимает одного из начальников партизанского движения в своем доме, ведет беседы, строит планы… им будет интересно. – Кербел закинул ногу на ногу, чувствуя свое, как ему казалось, превосходство. – Видишь, Рад, твои угрозы не работают.
– Видишь ли, Йозя, – Обилич встал из-за стола, выпрямился во весь свой исполинский рост. Он был скалой в сравнении с щупленьким Кербелом. – Ты очень боишься смерти, и сдай ты меня кому угодно – ты умрешь. Причем быстро, причем вместе со своей семьей.
– …Варвар. – Йозеф прекрасно понимал, что Обилич прав.
– Терпеть тебе еще недолго, от силы год. – Радован попрощался с другом и пошел к выходу. Проходя мимо детской спальни, он заметил дочь Йозефа, та быстро юркнула в темноту. – …Что за народ… – покачал он головой и покинул дом друга.
Йозеф пожелал Жарко спокойной ночи и пошел на свою половину дома, по пути он заглянул в детскую к дочери. Та не спала, она стояла у окна и разглядывала беззвездное небо.
– Ты почему до сих пор не спишь? – спросил он, подходя к ней.
– Папа, этот Радован – кто он такой? Почему он позволяет себе с тобой так разговаривать?
Кербел погладил ее по голове.
– Местный геройчик, партизан и просто плохой человек, как и большинство в этой варварской стране, где мы оказались запертыми. – Он сел на кровать и тоже посмотрел в окно. – А сейчас уничтожат фашистов и будут строить свой коммунизм, – выдохнул он, – нигде от них спасения нет, от этих жаждущих сказки для всех.
– А разве это плохо? – Мария-Яна села рядом с отцом. – Сказка для всех?
– Не все достойны сказки, моя дорогая.
– А кто решает, кто достоин, а кто нет?
– Мы, – твердо ответил он. – Наш народ должен решать, нас выбрал сам Бог для этого. Нам нужно построить такое государство, которое будет вершить судьбы мира. Мы должны помочь Богу в отборе лучших для его ангельской армии.
– Почему не могут другие?
– Потому что не способны видеть дальше своей собственной выгоды. Бедны духом, милая моя.
– Нас поэтому хотят убить? Что мы… особенные?
– Именно поэтому, – кивнул Йозеф.
– Папа, я думаю, – она впилась глазами в лицо отца, – мы должны наказать Радована. Он ведь угрожал тебе.
– Накажем. Обязательно, но чуть позже. Так, уже совсем поздно. Давай-ка ложись спать.
Кербел поцеловал дочь в лоб и тоже пошел спать, правда, он и не догадывался, что за план родился в голове Мадленки…
С самого утра следующего дня Мария-Яна следила за домом, где жил Обилич со своей женой. Она знала, что он там появляется крайне редко. Мадленка наблюдала за Бранкой Обилич и делала какие-то пометки в своей тетрадке. К ее лицу прилипла кривая довольная ухмылка, она была в предвкушении своей маленькой мести.
Странное поведение Марии-Яны заметил старший сын Жарко – Предраг. Он решил проследить за девочкой. Закончив свое наблюдение за Бранкой, Мадленка уединилась в своей комнате и на чистом листе бумаги начала писать письмо-записку. Неуверенным детским почерком она выводила отнюдь не детские слова и предложения. Закончив письмо, конверта она не нашла. С досадой она спрятала письмо в карман своего серого платья и, улучив момент, вышла со двора дома Попичичей и направилась в город. На улице уже темнело, и она с трудом ориентировалась, но шла вперед уверенно. Предраг шел за ней, в глубине души он уже догадался, куда именно она шла, но гнал прочь эти мысли. Наконец она дошла до пункта своего назначения и остановилась в ста метрах от здания, где расположилось гестапо. Это был двухэтажный особняк из серого камня с большими витражными окнами и тяжелыми резными дверьми. На фоне иссиня-черного неба он выглядел зловеще и в чем-то пугающе. От него веяло холодом. По улице то и дело проходили люди, чуть ускоряя свой шаг перед особняком. Мадленка достала из кармана свернутый втрое лист бумаги и, развернув его, решила прочитать еще раз. Предраг подошел к ней тихо, так что она не услышала, и смог заглянуть в письмо. Прочитав первые две строчки, он почувствовал, как холодок пробежался по спине, он не мог поверить своим глазам.
– Ах ты! – он быстрым движением руки вырвал из рук девочки письмо. – Ты тварь! Как ты могла такое написать? – изо всех сил сдерживал себя шестнадцатилетний парень. – Он защищал твою поганую семью, как и мы, а это твоя расплата?! – в сердцах он дал ей пощечину.
– Он угрожал моему папе, теперь будет знать! – срывающимся голосом ответила Мария-Яна, гладя себя по щеке. – Отдай письмо! – даже в темноте было видно, как краснеет ее лицо и глазенки наливаются то ли гневом, то ли слезами.
– Еще чего! А ну пойдем домой! – он скомкал письмо и убрал в карман, а девочку взял за руку.
– Нет!!! – громко запищала Мадленка, а потом увидела, как из особняка выходят военные. – Помогите! Дяденьки! – завопила она, тут же начиная плакать на всю улицу. – Отпусти меня! – она картинно вырывалась, хотя Предраг ее держал не крепко. – Помогите! – Военные с любопытством наблюдали.
Девочка продолжала играть одной ей ведомую роль, вспоминая все свои спектакли в школе и детском саду. Предраг отпустил ее руку, и она со всех ног побежала к немцам. Не добежав десяти метров, она специально упала на дорогу.
– Я… я узнала, что этот мальчик… – всхлипы перебивали ее речь, – он сын партизана, его семья укрывается в доме дяди Радована Обилича! Он хотел меня остановить!
Лица немцев изменились, больше в них не осталось праздного любопытства. Один из них помог девочке подняться.
– Все хорошо, не плачь, – сказал он, своим белым платком вытирая слезы и грязь с ее лица.
Предраг не мог пошевелиться. От услышанного его как громом поразило, он не мог поверить в то, что это происходит на самом деле.
– Эй, мальчик! Иди сюда! Не бойся! – крикнул Предрагу другой немец. Парень сделал шаг назад. – Давай-ка без глупостей!
Предраг сорвался с места и скрылся в ближайшем переулке. Со всех ног он мчался домой. Один из немцев тут же побежал следом.
– Как тебя зовут? – спросил девочку военный.
– …Мадлен, – чуть успокоившись, ответила она.
– Хорошо, Мадлен, где живет этот мальчик? – Марии-Яне очень понравилось, что взрослый назвал ее именно Мадлен, ей нравилось звучание своего нового имени. Она тут же назвала адрес Обилича и пересказала текст своего письма, которое осталось у Предрага.
– Ступай домой, Мадлен. Мы разберемся со всем.
– Точно?
– Точно, – улыбнулся офицер, отдавая ей платок. – Ты ведь дойдешь сама? – Она кивнула. – Тогда беги!
Двое военных переглянулись, проводив ее взглядом, и поспешили вернуться в штаб. Новая информация была как нельзя кстати. Зайдя за угол, Мадленка стояла прижавшись к стене, пытаясь отдышаться. Она была настолько довольна своей игрой, что жалела лишь о том, что зрителей было ничтожно мало.
Немец бежал за мальчиком, нагоняя его с каждым шагом. Предраг все не мог от него оторваться, то и дело сбивалось дыхание. Дом Обилича был впереди, до него оставалось совсем чуть-чуть. В окнах горел свет, и была вывешена красная тряпка – Радован был дома. Предраг перепрыгнул через невысокий забор и через расцветающий вишневый сад ринулся напрямую к дому. Обилич вышел на улицу.
– Радован!! – крикнул Предраг. – Радован! – Мужчина заметил бегущего следом за мальчиком немца. – Дочь Йозефа ходила к немцам, она рассказала, кто вы!
– На землю! Падай на землю! – крикнул Обилич, вынимая из кобуры пистолет и прицеливаясь во врага. Предраг хотел было упасть, но острая боль, пронзившая спину, сама бросила его на землю. А секунду спустя над его головой просвистела пуля, угодившая немцу в сердце. Тот упал замертво.
– Предраг!
Радован кинулся к мальчику, тот попытался встать, но ноги его не слушались. Обилич поднял с земли истекающего кровью парня и понес его в дом.
– Только не засыпай, слышишь меня, Предраг?..
– Эта тварь рассказала им о вас… – шептал мальчик. – У меня в кармане письмо, которое она хотела им отдать… – Потом он потерял сознание и не знал, каких усилий стоило врачу-хирургу Бранке Обилич удержать его на этом свете.
Обилич пришел в дом Попичича и рассказал ему о случившемся. Жарко с Милицей помчались к сыну в соседний дом, куда уже стягивались значительные силы партизан.
Мария-Яна вернулась домой с довольной улыбкой на лице.
– У меня для тебя хорошая новость, Йозеф, – тихо проговорил Радован, – ты тут больше не живешь. Ты едешь в Белград, где будешь сам спасать свою гнилую шкуру.
– Милая, иди в свою комнату.
– Зачем же? Пускай расскажет, как она помогла папочке, – хмыкнул Обилич. – Пусть расскажет, как пошла сдавать меня немцам, как из-за нее немец стрелял в Предрага.
– Я не понимаю, о чем ты… – мотнул головой Кербел, в недоумении глядя то на дочь, то на серба.
– Яблочко от яблони, знаешь ли. Собирайте свои вещи, мы поможем вам в последний раз.
– Мария, что ты наделала?
– Я лишь следовала твоему совету, папочка. Я помогла Богу увидеть, кто плохой, а кто хороший.
– Как мило, – улыбнулся Обилич. – Мы плохие, значит. А почему, собственно, а, Йозя? Спасали твою шкуру, кормили, поили, одевали, прятали… Плохие? А с чего ты взял, что ты хороший?
– Я ничего плохого не делаю.
– Уже сделал. А ты, маленькая тварь, – он посмотрел на девочку, – всегда помни о том, что за все зло, причиненное людям тобой, ты будешь платить лично.
– …Я найду на кого переложить ответственность, – совсем по-взрослому ответила девочка.
Спустя час семья Кербела была уже на пути в Белград, а партизаны совместно с освободительной армией Югославии начали зачистку Врнячки Бани от немцев. Мадлен была довольна их отъездом, семья Попичичей ее довольно сильно раздражала, а Предраг… он заслужил пулю в спину, думала она, ведь он так и не ответил на ее любовное послание.
По прибытии в Белград Йозеф смог связаться со своими бывшими коллегами по посольству в Чехии. И тут среди сербов нашлись добрые люди, в очередной раз пустившие его семью под свою крышу. Правда, лично для себя он решил, что фрагмент их жизни в Сербии во время войны нужно будет переписать. Посему при переезде в США он сменит фамилию на Корбел и начнет писать совсем другую историю.
В тот год Пасха была 16 апреля, и сотни людей отправились в храмы Белграда в хорошем настроении, и не было ни у кого и мыслей о надвигающейся беде. Мария-Яна и ее семья не были исключением. Они так же, как и все, принимали участие в праздновании, когда в одиннадцать утра над городом разнесся гул воздушной тревоги, а уже в двенадцать часов на ничего не подозревающих людей всей своей мощью обрушились союзные войска – бомбардировщики США и Англии. Говорят, они метили в военные объекты немцев, но попадали лишь по жилым домам и больницам да храмам… Те бессмысленные в стратегическом плане бомбардировки продолжались долго. Единственным объяснением было то, что англо-саксы хотели проверить тактику ковровых бомбардировок. Для Мадлен это были самые страшные дни, когда она боялась громких звуков как огня. Она никому не рассказывала, но тогда она подумала, что этот ужас и есть то наказание, о котором говорил Обилич. Для себя она решила, что когда построит такое государство, о котором говорил ее отец, такой же ужас будет ждать тех, кто будет плохим… в ее понимании.
Мария Лазарь закрыла журнал и закрыла глаза. В офисе было душно, и так и хотелось вырваться из четырех стен и прогуляться на свежем воздухе. Нежданный гость появился на пороге ровно в четыре часа дня. Это был невысокого роста пожилой человек, ухоженный, в черном дорогом костюме. Джулия сразу же приметила дорогие часы на его правой руке, явно именные и сделанные на заказ.
– Здравствуйте, леди. – Он натянуто улыбнулся, Мария молча кивнула в знак приветствия. – Доктор Зев у себя?
Он с интересом разглядывал Лазарь, что-то в ней привлекало его.
– Да, но он сегодня не принимает…
– О, милая моя, меня он примет. Позволите? – он сам подошел к двери кабинета и постучал.
– Оставьте меня! – крикнул Гэбриэл.
– Это Джейкоб. Я войду? У меня был долгий перелет, и я не хочу тут стоять в ожидании.
Спустя секунду Гэбриэл сам открыл ему дверь.
