Татьяна Константиновна Фадеева
Превратности судьбы
Лихие 90-е
В начале девяностых, когда все вокруг разваливаться начало, пришло решение Центросоюза о том, чтобы в Карелпотребсоюзе все книжные магазины закрыли.
Меня вызывает председатель, а мне тогда уже за пятьдесят лет было, и предлагает взять магазин в аренду. Но думать можно было только два часа.
«У меня семь претендентов на очереди, чтобы этот магазин в аренду взять, я вам первой предлагаю», – сказал он.
Может, так оно и было, не знаю. Я решила магазин в аренду взять, но расширить ассортимент продаваемых товаров. Тогда людям было не до покупки книг.
Промкомбинат закрывался. Работающих предприятий в селе практически не осталось.
Я не спала ночами, все думала: «Такая процветающая торговля работала, все организовано было толково, творческие встречи проводили и все разрушили за короткое время. Почему это произошло?». Так у меня тяжело на душе было.
Обстановка в торговле изменилась, книжную торговлю стали закрывать, какие-то постоянные проверки начались.
Однажды разбираю литературу, просматриваю аннотации к книгам. Как раз новые книги получила. Вдруг входят трое представительных мужчин, называют меня по имени отчеству, во главе комиссии начальник районного ОБХСС.
Он приказывает: «Закройте магазин на ключ».
Я говорю: «Да у меня изнутри магазин не закрывается, я стул поставлю, и никто в магазин не заходит».
Один из них встал в дверях, другой на склад пошел, главный в торговом помещении остался.
«Покажите ваши последние документы», – говорит.
Я показала.
Они начинают проверку, причем, явно с пристрастием, откровенно придираясь: «Здесь книги не хватает!».
А она у меня на выставке лежит.
«Четвертый и пятый тома из подписного издания почему под прилавком держите?».
«Они выписаны молодым человеком, который ушел в армию, он первые два тома выкупил, а придет из армии – выкупит остальные», – отвечаю.
В складском помещении нашли две подписки для райкома комсомола. По разнарядке какие-то магазины получали по два-три экземпляра, а я восемь-девять.
«Я оставила два экземпляра для секретаря нашей комсомольской организации, вот они здесь и лежат».
Дальше роются, говорят: «Почему этой книги на выставке нет?».
Я отвечаю: «Некоторые книги, материалы съездов, например, не выставляю, потому что их в деревне никто не купит. Нужно выставлять ту литературу, которая хорошо идет. Среди вас есть специалисты по книжной торговле?».
«Нет», – отвечают.
«Вот, например, эта книга предназначена для студентов высших технических учебных заведений, а в Ладве вы за эту книгу оштрафовали продавца, мать-одиночку на пятьсот рублей. Для нее при нашей зарплате это большая сумма. У меня к вам просьба, если вы проверяете нас, так подходите к делу справедливо, за каждым актом или штрафом люди стоят и часто порядочные люди», – говорю им.
Со склада кричит: «Тут три тома», – перечисляет какие, – «лежат».
Главный отвечает: «Положи обратно на место».
А мне сказал: «Раиса Андреевна, большое вам спасибо. Хорошей вам работы и удачи во всем».
И ушли, ни актов, никаких других бумаг не составили, в общем, отчиталась я хорошо.
Бизнес по-русски
У меня еще в киосках люди книгами торговали. Привезла я из киосков книги, собрала деньги за уже проданные. Сумма оказалась небольшая. Книги-то недорогие тогда были. Я продала все оставшиеся книги в магазине, ревизию провели. Начала торговать промышленными и продуктовыми товарами.
Потом зарплаты и пенсии перестали платить, деревня голодала, мне было очень тяжело работать, торговала в долг. Огромная амбарная книга у меня была, я записывала в нее, кто что взял и сколько должен.
А что делать, если ни у кого денег нет? Торговать себе в убыток приходилось.
Потом увеличилась сумма аренды за помещение магазина, потом еще раз, потом еще.
Я прикинула и поняла, что мне не осилить ее будет. Похоже, «выкуривали» меня из арендаторов магазина таким способом.
Стала торговать около магазина на улице – типа выездная торговля.
Однажды меня работницы с Промкомбината попросили: «Раиса Андреевна, ты торгуй сегодня до последнего часа, нам зарплату должны дать. Мы рассчитаемся с долгами и еще продуктов у тебя возьмем».
Я стою, торгую, жду их, уже вечер наступил, темнеет, смотрю: идут, наконец, и по их походкам вижу, что зарплату им опять не дали. Невеселые, унылые идут и служащие конторы, и художницы с керамики, и деревообработчики и все остальные.
Подходят и говорят: «Денег опять не дали. Дай нам, Раиса Андреевна, еще чего-нибудь из продуктов в долг, иначе дети у нас голодными дома останутся».
Ну, достала книгу долговую и опять дала им продукты без денег. Вот такой бизнес по-русски. Во время войны мы так и выжили. То один чем-то поможет, то другой. У меня кусок в горло дома не полезет, если я буду знать, что вся деревня голодная.
Сколько раз такое было, что вечером в десять-одиннадцать часов дети подходят к калитке моего дома и кричат: «Раиса Андреевна, дайте хоть килограмм крупы, спать от голода не можем». Взрослые ходить стеснялись, детей посылали. Разве ребенку откажешь?
Потом долги все конечно собрать не удалось, кто-то отдал, а кто-то и нет.
Помню, однажды в девяностые годы, когда особенно трудно было у нас в стране жить, профессор Хейкки Сяркя послал мне из Финляндии в письме двадцать марок, а в другой раз в дверь моего дома постучали, открываю, заходит девушка-почтальон с двумя большими пакетами и письмом от Хейкки Сяркя, он писал, что Ирэн, старшая дочь маминой сестры Иды, которая жила в Америке в Калифорнии попросила его отправить нам что-нибудь из продуктов.
«Говорят, что в России страшный голод», – писал он.
Бандиты
Однажды ко мне в магазин заходят четыре мужичонка в рабочей одежде, неухоженные, обросшие, страшные и спрашивают водку.
Я говорю: «Да нет у меня, ребята, водки, мы ею не торгуем».
В это время в магазин вошел Рудик, мой младший сын, а он только что пригнал машину из Финляндии подержанный мерседес, чтобы продать. Машина еще без номеров была. На улице у магазина стояла.
Они к Рудику: «Ты сейчас нас кинешь до пионерского лагеря километрах в пяти отсюда», – приказывают.
Рудик растерялся, не знает, как поступить. С такими пассажирами ведь поедешь, в лучшем случае можно без машины остаться, в худшем – вообще не вернуться. В 90-е это в порядке вещей было.
Я говорю: «Рудольф, тебя начальство ждет в конторе Промкомбината, быстро туда отправляйся!».
И как мне в голову-то это пришло? Рудик в машину прыгнул и поехал к Промкомбинату.
А этим посетителям с большой дороги я велела выйти, закрыла магазин и пошла домой.
Как-то раз еще была история с Аликом старшим сыном.
Алик зашел ко мне в магазин и говорит: «Мама, я отъеду ненадолго».
Не знаю, что мне подсказало, что надо выйти, я интуитивно вышла вслед за ним на крыльцо и вижу: его три здоровенных мужика в машину буквально заталкивают.
Я крикнула: «Альберт живо сюда!».
А этим говорю: «Сейчас я вызову милицию».
Они, наверное, его хотели в заложники взять, а потом с меня выкуп потребовать. Думали, что у меня миллионы бешеные водятся.
Рэкетиры-рейдеры
В один из дней, только я товар привезла, заходят в магазин трое молодых мужчин, главный спрашивает: «Кто заведующая?».
Парни, как картинки, в галстуках, белые рубашки, черные костюмы – загляденье. Лица у всех побритые, сами крупные, один «мяхряк» почти два метра ростом.
Я отвечаю: «В одном лице я заведующая, продавец и уборщица, а что вы хотите?»
Один из них приказывает: «Закройте магазин, надо поговорить, пойдемте в конторку».
Я говорю: «А где вы конторку у меня видите? Магазин закрыть не могу, у меня – покупатели, рабочее время сейчас вообще-то».
Старший тот, который первым заговорил, приказал одному из своих: «Иди к дверям».
Они людей из магазина выпроводили, один из них в дверях встал.
Я им говорю: «Ребята я, возможно, чего-то не понимаю, и рада была бы ошибиться, но мне кажется, что вы такие молодые, красивые и похоже не глупые парни, любо на вас посмотреть, надежда России, вы меня старуху-пенсионерку грабить похоже пришли?».
Эти слова их видимо задели за живое, они совершенно изменили тон.
Начали по-другому петь: «Мы сотрудничать предлагаем, товаром дешевым снабдим».
Дали свои телефоны на карточках написанные.
Я отвечаю «Нет, я закрываю магазин, только пристрою последний товар и закончу работать».
Они спрашивают: «Магазин на таком бойком месте закроете? Что за причина?».
«Аренда слишком высокая», – отвечаю.
«А кто аренду установил?», – спрашивают.
Я отвечаю: «Председатель райпо».
Один из них говорит: «Так может убрать его? Мы поможем».
«Мне помощи не надо, я свое решение приняла», – отвечаю.
«Хорошо»,– говорит старший, – «продолжим этот разговор позже, через несколько месяцев».
Я спрашиваю: «А кто вы такие?».
«Мы же дали вам телефоны, а ближе познакомимся, когда вы дадите согласие с нами сотрудничать», – сказали они и ушли.
Заходит кто-то из покупателей, из тех, кого они выгнали из магазина и говорит: «Номера-то на машине питерские».
У меня не было уже настроения торговать.
«Товарищи дорогие, я не могу сегодня работать, приходите завтра», – сказала я.
Все поняли, кто это был. Как оказалось, у Натальи Станищенко в другом магазине в нашем поселке бандиты документы из рук вырвали, вели себя нагло, оскорбляли.
Я пришла домой рассказала младшему сыну Рудику эту историю.
Рудик говорит: «Мама, надо закругляться с торговлей».
В общем, начались то проверки бесконечные, то штрафы, то бандиты – рекетиры. В такой обстановке работать стало невозможно, я решила окончательно выйти на пенсию.
Эпилог
Времена не выбирают
Мы сидим за столом друг напротив друга в уютной теплой кухоньке старого деревенского дома финской постройки. Раиса Андреевна не спеша подводит итог прожитой жизни.
Незаметно пробежали годы, а вместе с ними и жизнь. Сейчас мне восемьдесят три года и я часто думаю: столько раз могла я погибнуть во время войны в эвакуации или в Сибири. Я выжила вопреки всему. Но зачем-то надо было, чтобы я выжила? В этом обязательно должен быть смысл.
А нужно это затем, думаю, чтобы теперь спустя годы, было кому рассказать, как все происходило на самом деле. Ведь в истории нашей семьи, отразилась не приукрашенная история нашей страны.
По моим подсчетам получалось, что мы одиннадцать раз меняли место жительства, оставляя все нажитое, уезжали с минимальным набором самых необходимых вещей.
Теперь можно спорить, хорошо или нет то, что отец и мама были правоверными коммунистами. Интеллигенты с университетским образованием в Советской России в 30-е годы большая редкость, а их – в тюрьму, в лагерь, в ссылку.
Отец мыслил масштабно. Он говорил: «Не я один, миллионы людей пострадали в те годы, это была политика государства, против него ничего сделать было нельзя. Так называемая политическая целесообразность брала верх над законностью и правом». Он говорил, что история разберется кто прав, а кто виноват, время все расставит на свои места. Он никогда никого не обвинял.
Мы с сестрой росли с мамой, она никогда не вела с нами разговоры о том, кто виноват, что отца арестовали. Она мудро обходила эти темы стороной. Дальновидные родители знали, что мы растем в этой стране и нельзя в нас воспитывать ненависть к государству, в котором нам предстоит жить.
Не отравлять ненавистью или завистью жизнь – наше природное семейное свойство. Сейчас люди плачут и жалуются по любому поводу, и беды нет – жалуются. Все хорошо, а они недовольны. Просто горя не видели, большой ложкой не хлебнули. Богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Несмотря ни на что, никогда у меня не было ощущения несправедливости, жестокости мира.
Единственное о чем жалею, это то что когда ты знаешь как жить, накопил жизненный опыт, понял о жизни многое, остается мало времени, но так устроен мир, с этим не поспоришь.
Выросли мои дети, я бабушка трех взрослых внуков, правнука дождалась, что может быть лучше? Жизнь все расставила на свои места.
Фотография на обложке с сайта Pikwizard
