Татьяна Константиновна Фадеева
Превратности судьбы
Сватовство
Наступила зима. Как-то поздно вечером мы с родителями собирались лечь спать. Папа уже в постели лежал. Я еще не спала. Слышим, во дворе раздался какой-то шум, топот на крыльце и громкий стук в дверь. Я пошла открывать. А там стоит Вадим, старший брат Виктора и еще какой-то незнакомый мужчина.
Я спрашиваю: «Что случилось? Почему так поздно?».
Вадим отвечает: «Не могли мы раньше, впусти нас, мы к отцу на переговоры приехали».
«К отцу, так к отцу, только он спит уже», – говорю.
Заходят они на кухню, тот, что постарше садится на табуретку, а Вадим стоит, осматривается вокруг. Отец поднялся, на кухню вышел.
Вадим вытаскивает бутылку водки, мне командует: «Стаканы давай!».
Я спрашиваю: «Какой повод-то для выпивки?».
А Вадим к отцу обращается: «Андрей Андреевич, отдай нам свою дочь».
Отец отвечает, нахмурившись: «Ребята, моя дочь не поросенок и не кот, чтобы ее отдавать. Вы с ней разговаривайте. Как она решит, так и будет, хотя я думаю, что рановато ей замуж выходить. Надо ей поучиться еще сначала».
Сказал это отец и ушел спать.
Вадим мне говорит: «Видишь, отец согласен. Сколько времени тебе на раздумья нужно?».
«Я хочу учиться, не хочу я жить в вашей деревне. Да и в качестве кого ты меня к себе приглашаешь?», – спрашиваю его.
Он отвечает: «Я жениться на тебе хочу, ты мне очень понравилась. И маме нашей и отцу тоже, да и Виктор к тебе не равнодушен. Ты голодать у нас не будешь. Работать я тебя не заставлю, дома будешь маме по хозяйству помогать. У нас хозяйство большое. Деньги у меня есть, всего тебе накуплю, наряжу как куклу. Жить будешь как у Христа за пазухой».
Наобещал мне всего «с три короба», видит, как мы небогато живем.
Я ему сразу наотрез отказала: «Нет, не согласна я и думать даже не буду. Идите домой, мне выспаться надо, завтра – на работу. Спасибо за посещение и спокойной ночи».
Как мне кажется, они совершенно не ожидали отказа, оставили свою бутылку с непочатой водкой, обескураженно извинились и уехали, «не солоно хлебавши».
Наутро вся Времянка знала, что ко мне приезжали сваты. Откуда узнали? Непонятно. Наверное, Почкаускас, мучаясь от старческой бессонницы, бродил по улице поздно вечером и увидел наших гостей. Все утро в диспетчерской обсуждали эту новость. К нам зашел инженер Петр Алексеевич, друг отца и рассказал об этом.
«Раечка»,– говорит он, смеясь – «какой переполох-то в поселке. Вся Времянка узнала, что приезжал Вадим из Мантулино к тебе свататься, а ты ему отказала».
Разговоров было много. Только Казимир ни о чем меня не спрашивал.
Спустя некоторое время он вскользь все же проронил: «Тебя я слышал, сватать приезжали? И что ты решила?».
«Отказала я сватам, а они просили подумать очень серьезно еще раз», – ответила я.
Казимир
Казимиру знакомые из Литвы в письме сообщили, что умерла его мама.
«Единственный родной человек ушел»,– печально сказал он мне.
У Казимира была своя непростая история. Родился он на хуторе в ста шестидесяти километрах от Вильнюса. Когда Казимиру было пять лет, отец на зимней рыбалке, случайно упав в реку Нярис, тонул, его вытащили из ледяной воды, но он заболел и умер в горячке от сильнейшей простуды.
Казимир окончил гимназию на литовском языке. Скорее всего, семья была достаточно обеспеченной, потому что в юности Казимир попал в какую-то переделку, ему прострелили ногу чуть выше колена и в этом месте у него был установлен золотой имплант. Врач, сделавший операцию, уверил Казимира, что имплант будет стоять всю жизнь и не доставит ему никогда никаких неприятностей. Так оно и вышло.
Когда в 1945 году стало окончательно ясно, что советская власть возвращается в Литву, масштаб бегства литовского населения был очень велик. Одним из бежавших, по-видимому, был и брат Казимира. Он перебрался в Швецию и остался там жить. По рассказам Казимира, брат был значительно старше его, занимал высокий пост в литовской армии, был женат и имел ребенка. Что интересно, в отличии от не очень высокого Казимира, брат был почти два метра ростом.
В тот трагический день Казимир собирался в церковь. Мать уговаривала его не ходить, материнское сердце-вещун предчувствовало беду. Он все же туда отправился. Неожиданно у церкви появились советские солдаты с автоматами наперевес, его арестовали. Это было в 1947 году, Казимиру исполнилось всего семнадцать лет. Самым ужасным для него было то, что в тот день он разлучился с матерью навсегда.
На допросе у Казимира требовали сообщить адрес старшего брата. Казимир адреса не знал и его отправили в тюрьму, причем с таким условием, что как только он вспомнит адрес, его освободят. Когда он пробыл в заключении четыре года, мама написала ему письмо, в которое вложила конверт с адресом старшего сына. Видимо получила весточку из Швеции, и адрес старшего брата Казимира стал известен соответствующим органам. Тогда его выпустили из тюрьмы, но отправили в ссылку в Сибирь на вечное поселение.
Казимир сказал мне: «Давай с тобой поженимся и попробуем вместе жить. Я ничего не стану тебе обещать, потому, что не все от меня зависит. Одно я могу твердо сказать, что никогда тебя не обижу, и буду дорожить тобой. Ну а уж если не получится, разойдемся, останемся друзьями. Я тебя не тороплю, подумай хорошенько».
Вот такое мне было сделано предложение руки и сердца. Никаких пустых обещаний. Ни про любовь до гроба, ни про золотые горы не было сказано ни слова.
Забегая вперед, могу сказать, что обещание свое он сдержал, никогда меня не обижал. А если был мной недоволен, переходил в разговорах со мной на «вы» и называл по имени отчеству.
Дома я рассказала родителям о предложении Казимира.
Мне было всего восемнадцать лет, но отец сказал: «Ты взрослая, решай сама, тебе жить. На мой взгляд, из «трех танкистов» этот самый подходящий, самостоятельный, порядочный».
У мамы было такое же мнение.
При следующей встрече Казимир спросил меня: «Ну что, ты созрела?».
Я ответила: «Не знаю, созрела или нет, но, наверное, соглашусь».
«Если передумаешь, сообщи сразу же», – предупредил он, – «если же ты согласна, я буду готовиться к свадьбе. Давай приурочим свадьбу к тринадцатой зарплате, обычно ее выплачивают вовремя».
Надо заметить, что зарплату в леспромхозе платили не регулярно, не полностью. Приближался Новый год, а деньги все еще не давали. Казимир сильно расстраивался и отправился на переговоры с моими родителями.
Папа сказал: «Не переживай. Разве свадьба самое важное в жизни? Мы тоже не справляли свадьбу, главное, чтобы вы между собой ладили».
Кстати там и ЗАГСа-то не было.
Наконец, объявили, что 21 января будут выдавать тринадцатую зарплату. Мы заглянули в календарь и назначили свадьбу на ближайшее воскресенье января 1953 года. Стали думать, кого пригласить. А чего там думать? На Времянке жило тогда человек пятьдесят-шестьдесят ссыльных. Мы с Казимиром обошли всех. Кого застали дома, пригласили, а кого не пригласили – сами пришли. Директор ОРСа разрешил в столовой свадьбу провести. Проблема была только в том, что мне надо было купить что-то нарядное из одежды.
Свадьба
У ОРСа в подчинении была база, три столовых и три магазина. Я поехала в Соленый, нашла директора ОРСа, он меня сразу вспомнил. Это он приезжал к нам в магазин ночью на контрольную ревизию, когда там недостача была. Рассказала я ему о своей проблеме.
Он говорит: «Я напишу записку, тебе дадут все, что ты выберешь».
«У меня денежные средства ограничены», – отвечаю ему.
«Мы своих работников не обижаем, выбирай все, что захочешь, а на базе пусть напишут записку, сколько ты заплатила и сколько должна. Бери все, что приглянется», – сказал он.
Мы пришли на базу. Выбор здесь, конечно, был богаче, чем в магазине на Времянке. Я выбрала светло голубой креп-жоржет в очень нежный цветочек на платье, которое можно будет надеть не только на свадьбу. И туфельки на среднем каблучке, чтобы тоже потом можно было носить, хотя там было много обуви на высоких каблуках. Все выбиралось с экономной точки зрения.
Девочки с базы настойчиво предлагали: «Возьмите то, возьмите это».
Я ничего лишнего не взяла.
Продавщица из магазина, та самая литовка Рута, которую я когда-то замещала в магазине, сшила мне платье. А фату конечно негде было взять, мне сделали красивую прическу. Вот так я подготовилась к свадьбе. У Казимира была не плохая одежда, ему ничего не покупали. Рубашки у него были хорошие и галстук.
Казимир о свадьбе сообщил Томасу, и он приехал с огромной сумкой полной шампанского. Тогда шампанское сложно было купить. Там, где мы жили, кроме спирта в зимнее время ничего не было. Все продукты и товары завозились летом на водном транспорте, поэтому выбора большого и быть не могло.
Подарков на свадьбу гости принесли множество, мы их складывали и складывали в угол. Гармонист очень хорошо играл, по желанию гостей все танцы исполнял. Как только зазвучала музыка, Томас меня пригласил танцевать.
Во время танца он тихо сказал: «Рая, милая, прости меня ради Бога. Конечно, Казимир лучший из нас троих. Но я тоже рассчитывал быть с тобой. Мне хотелось тебя порадовать, поэтому я объездил все поселки в округе и скупил все шампанское».
Потом, через пару часов, мама с папой извинились и ушли, они неважно себя чувствовали. Свадьба еще продолжалась, все, кто жил на Времянке пришли в столовую.
После свадьбы, когда гости разошлись, мы освободили часть стола и стали смотреть подарки. Среди них было очень много одинаковых. Семь кусков материала почти одинаковой расцветки, девять утюгов, пять или шесть эмалированных ведер, несколько тазов. Кто-то деньги дарил. Особенно рассмешили утюги.
Ну а что поделаешь? Что в магазине было, то и дарили. Единственным оригинальным подарком была красивая стеклянная зеленая ваза для цветов, откуда она там взялась и кто ее подарил я уже не помню.
После свадьбы, перед уходом столовую привели в порядок, потому что на следующий день в шесть часов утра она начинала работу.
На следующий день, на лесную делянку, где работал Казимир, приехал директор леспромхоза. Казимир был передовиком производства и ездил всегда с красным флажком на тракторе.
Директор подошел к нему и говорит: «В бараке молодоженов в Соленом тебе выделена комната. Так что завтра можешь переезжать».
Казимир после работы пришел радостный, рассказал мне об этом.
А на следующий день мы поехали смотреть комнату в новом, недавно построенном бараке. Там уже жило несколько литовских семей и одна польская. У трех семей уже были дети.
В Соленом, правда, раньше надо было вставать, потому, что дорога на работу стала на шесть километров длиннее. Но у нас появилось свое собственное жилье – это было безграничным счастьем! Жилье конечно неблагоустроенное, но в комнате стояла печь, а еще там были настоящая кровать, стол и две табуретки.
Мы начали обустраиваться. Папа кое-что подремонтировал и утеплил окна. Окна были непривычно большие, с занавесками возникла проблема, но мама что-то придумала. Устроились хорошо. Казимир принес из леса чудесную кедровую ветку с шишками. Мы поставили ее в нашу зеленую вазу, получилось очень красиво. Этот букет стоял у нас почти год. Вот так мы и начали семейную жизнь с Казимиром.
Отрез
Как-то приехали мы с мужем в Богучаны, смотрю, огромная очередь стоит на улице перед магазином, а это значит, «дают» что-то дефицитное. Я заняла очередь, узнала, что «дают». Оказалось, что в продажу поступила очень красивая ткань, темно синий креп-жоржет.
Я отстояла очередь, купила себе отрез на платье и подхожу к Казимиру, просто сияя от счастья.
А он тем временем встретил своего старого друга Феликса. Они на пароходе «Товарищ» познакомились, когда их из Литвы везли к месту ссылки в Соленый. Феликса арестовали неожиданно, он не смог с собой в дорогу ничего из еды взять, и скорее всего, умер бы за две недели пути от голода, такие случаи бывали нередко. Но ему повезло, на пароходе он познакомился с Казимиром и Казимир делил с ним свой скудный хлеб поровну всю долгую дорогу, не съев ни крошки больше.
Муж спрашивает меня: «Сколько у тебя денег осталось?».
«Только на дорогу нам с тобой оставила», – отвечаю.
Казимир попросил: «Продай ткань, которую купила, надо Феликсу помочь добраться в Соленый, у него денег на билет на пароход нет».
Как сильно я огорчилась не передать. Не часто мы обновки тогда покупали. Но мужу возражать не стала, пошла в конец очереди и продала отрез какой-то женщине. Она у меня его «чуть не с руками оторвала».
Скрывать от Казимира, что очень расстроена, не стала. Очень обиделась.
Через несколько дней Казимир пришел домой с пакетом в руках и сказал: «Вот, посмотри, я купил тебе другой отрез. Этот, наверное, даже еще лучше будет».
И правда, в пакете оказался отрез чудесного черного шифона.
Торт из хлеба
В ссылку в Соленый прибыла замечательная литовская семья: пять дочерей и старенькая мама. В литовских семьях обычным делом считается заводить по пять-шесть детей.
Девушки все уже взрослые, как на подбор пригожие, начали работать в лесу сучкорубами, мама дома сидела, она совершенно не знала русского языка.
Спустя недолгое время первой вышла замуж старшая дочь, за ней следующие три сестры с тремя братьями-литовцами поженились, а младшая Станислава приглянулась другу Казимира Феликсу.
Парни в лесу работали на лесоповале, девчонки сучки рубили. Сложился дружный литовский коллектив, на досуге стали часто собираться. Я единственная не понимала их языка. Пока трезвые все из уважения ко мне, а больше, наверное, к Казимиру старались по-русски разговаривать, а как немного выпьют, то уж только по-литовски. Казимир по-русски не плохо говорил потому что, за четыре года, проведенных в тюрьме, многому научился.
Феликс женился на самой младшей из девчонок Станиславе, она его своей простотой и непосредственностью покорила. Им дали комнату в бараке молодоженов, мы стали соседями. Вскоре у них родился сын Кестутис.
В одноэтажном бараке посередине находился длинный коридор, а из него по обеим сторонам двери вели в комнаты. Шесть комнат с одной стороны и шесть с другой. Наши комнаты недалеко друг от друга располагались. Мы там очень дружно жили.
Братья-литовцы начали по очереди строить себе дома, сначала одному, потом другому, потом третьему. Постепенно на Времянке появилась целая улица из собственных домов. Йонас, старший из «трех танкистов» женился на женщине-литовке лет на десять старше его и тоже построил дом. Все бесплатно друг другу помогали строиться. Мы с Казимиром тоже принимали участие в работе.
На строительстве одного из домов я первый раз в жизни попробовала торт из черного хлеба. Старушка, мама пяти дочерей устроила нам праздник, приготовив чудесный торт. Тоненькие ломтики черного хлеба проложила массой из рыбы перемешанной с какими-то травами, растительным маслом, натертым лучком. Тогда нам все казалось вкусным.
На десерт она сделала торт из белого хлеба. Он был пропитан и покрыт сладким соусом из повидла.
Там же не было дрожжей, чтобы можно было испечь пирог, из фруктов в магазин завозили только яблочное повидло в больших жестяных банках.
Сталин умер
Однажды, когда я собиралась мыть полы в диспетчерской, включила черную тарелку радио, висевшую на стене, чтобы под бодрые мелодии работа быстрее спорилась.
Вдруг слышу, на фоне печальной музыки передают срочное правительственное сообщение. Медленно и четко диктор Юрий Левитан объявляет по радио, что умер Сталин, у меня мурашки по коже побежали от его голоса.
О смерти Сталина было объявлено 5 марта 1953 года.
Я заплакала, потому что дома никогда никакой критики руководства страны не слышала. Видимо, чтобы не травмировать мою детскую душу о политике у нас дома говорить было не принято. Я пожалела Сталина как обычного человека.
Прибегаю домой, вся в слезах и кричу отцу: «Папа, Сталин умер!».
А он недоверчиво спрашивает: «Где ты это услышала?».
«По радио передают», – отвечаю.
Он бросился включать радио, и стал внимательно слушать. Сообщение о смерти Сталина передавали много раз.
Потом отец встал посреди комнаты, и довольно потирая руки, произнес: «Ну ладно, теперь можно и домой собираться».
Я, конечно, взаимосвязи между этими событиями сразу не уловила. Не понимала тогда еще, что общего может быть между ссылкой отца и именем Сталина.
Тут в комнату вбегает наш знакомый, инженер Петр Алексеевич, он был родом из Сибири, но тоже сослан на окраину Красноярского края.
Он, сияя, спросил: «Андрей Андреевич, слышал новость?».
«Да слышал и сейчас слушаю», – улыбаясь, отвечает отец.
Они радостно обнялись.
«Господи, собираемся домой, если пароходы ходить не будут, построим плот и все равно уплывем!», – сказал Петр Алексеевич.
Этот разговор навсегда сохранился в моей памяти. Как же сильно человек стосковался по родным людям и местам, что готов был предпринять такое опасное путешествие, уплыть отсюда на плоту сначала по Ангаре, потом по Енисею, очень бурным и строптивым рекам!
Вместе с Петром Алексеевичем в дом ворвался кабанчик по имени Мойша. Он как верный пес повсюду следовал за своим хозяином. Появился он у Петра Алексеевича случайно. Как-то к нам на Времянку привезли продавать поросят местные жители из Иркинеево. Никто из ссыльных поросят не покупал. Стоили дороговато, да и держать негде. Петр Алексеевич купил одного, но решил сразу не забивать, а немного подростить, очень уж тот был маленьким. Жить поросенок стал в его комнате.
Собственным жильем на Времянке обладали только два человека. Когда в ссылку приехал жить и работать специалист – инженер Петр Алексеевич, все стали его уважительно звать «дядя Петя». Для него и начальника лесного участка построили двухквартирный дом, но потом одну комнату из квартиры Петра Алексеевича забрали под диспетчерскую, потому что рабочим негде было собираться по утрам и ждать машину из Соленого, отвозившую их в лес на работу. Морозы-то под пятьдесят градусов зимой стояли.
Иногда Петр Алексеевич купал испачкавшегося поросенка в оцинкованном тазу, брал его «под мышки» и окунал в теплую воду как ребенка. В углу комнаты поставил питомцу коробку с тряпьем, чтобы ему было теплее спать. Но однажды ночью в лютый мороз Мойша забрался к хозяину на кровать, растянулся рядом и мгновенно уснул. Так и повелось, стали спать вместе, чтобы теплее было.
Когда поросенок вырос, превратившись в резвого кабанчика с доброжелательным характером, речь о том чтобы зарезать и съесть верного друга уже не заходила. Поросенок весело похрюкивая бегал за Петром Алексеевичем по всему поселку, как собака за хозяином. Все обитатели Времянки его знали и ласково называли Моисеем Петровичем. Никто никогда не покушался на его жизнь и свободу, хотя ели мало и плохо. Если Мойша по недомыслию убегал и пропадал из поля зрения хозяина, люди сообщали Петру Алексеевичу, где его видели и всякий раз он возвращал своего любимца домой целым и невредимым.
Мойша был единственным домашним животным на Времянке, в поселке не было ни кошек, ни собак, люди ведь все были приезжие.
Петр Алексеевич и отец часто встречались и разговаривали о прошлом, о политике, обо всем. Иногда шептались. Чтобы никто лишний их не слышал.
Сталин многим представлялся вечным, бессмертным, как языческий бог, и вдруг умер. Это событие потрясло всех в поселке. Поначалу никто не знал, что будет дальше, хорошо это или плохо. Но очень скоро все вокруг заговорили об отъезде из Сибири. А разговоров было очень много, в любом месте с чего бы разговор ни начинался, заканчивался всегда отъездом, кто куда поедет и когда. Мы тоже задумались, куда направимся, где будем жить дальше. Решили вернуться в Карелию. У родителей остались хорошие воспоминания о работе в паданской школе, там они создали семью, там родились дети. Но уехать сразу было невозможно. Паспорта у всех ссыльных были отобраны. Это произошло только в следующем 1954-ом году. Тогда в родные края хлынула целая волна людей, которым, наконец, разрешили вернуться домой.
Директор леспромхоза собрал народ в Доме культуры на общее прощальное собрание, поблагодарил всех за работу, наградил многих денежной премией и обратился с такой речью: «Если на большой земле у кого-то жизнь не сложится, там, куда вы приедете, можете дать телеграмму, и мы выделим вам подъемные, а по возвращении устроим здесь на работу. Мы будем рады, если вы вернетесь».
А мастер, единственный кто матерился в лесу на лесозаготовках, на коленях умолял бригаду трактористов не уезжать, просил, чтобы они остались, потому, что он, в сущности, оставался без работы. Этого мастера не любили, он часто незаслуженно оскорблял людей.
Один из мужчин сказал ему: «Поднимись, не унижай ни себя, ни нас». И поднял его за шиворот.
На проводах играл оркестр, и состоялся небольшой концерт. Проводы были очень радостные. Примерно половина ссыльных сразу уехала, едва только власти разрешили вернуться в родные места. Но тогда не у всех возможность такая была, потому что и деньги были нужны на дорогу не малые, и многие построили дома, обзавелись скотом, огородами, каким-никаким хозяйством, не бросишь ведь все это на произвол судьбы.
Но спустя некоторое время почти все ссыльные покинули Сибирь. Говорят, некоторые даже с кладбища своих забрали и увезли, чтобы похоронить в родной земле.
