Татьяна Николаевна Соколова
Командировка в Индию
В цехе
Наконец наступили рабочие будни, и Лизина беззаботная жизнь с массой новых впечатлений и попытками осознать себя белой женщиной в бывшей английской колонии кончилась. К вопросу о статусе «белой женщины» все оказалось гораздо проще. Он больше всего проявлялся, когда кто-то хотел с ней сфотографироваться, – у индийцев считается, что такое фото приносит удачу. Даже как-то на набережной, когда Лиза ела мороженое, облокотившись на парапет, к ней подошла небольшая компания, чтобы сделать снимок, и она не смогла отказать в фотосессии. Как говорится: «По улицам слона водили». В отеле с ней раскланивались, как и с другими гостями, разве что арабские шейхи приглядывали ее пристально, очевидно как способ развлечься; а уличные обитатели и одичалые нищие глядели со злобой – сытая бледнолицая, подающая жалкие гроши. Эти попрошайки из трущоб, со страшными отрешенными глазами и обтянутыми кожей костями, вызывали у нее не сострадание, а скорее всего страх чего-то потустороннего, который в нас пробуждается на кладбище или в кино при появлении ходячих скелетов, вампиров и прочих кошмаров.
Сначала на работу ездили на двух такси, которые каждое утро заказывал высокорослый швейцар-сикх по имени Сачин Рао. В первый день, выйдя из машины около главных ворот, как было договорено, около получаса ждали приписанного к бригаде ординарца – старшего матроса по имени Суреш, который провел их через проходную, напоминающую терминал аэропорта, с длинными конвейерами и оборудованием для просвечивания ручной клади. Проверка сумок в городе была делом серьезным, даже в торговых центрах все, что люди несли в руках или за плечами, обязательно просвечивали, часто шарили руками в перчатках внутри поклажи и могли без спроса все вытряхнуть на стол. После еще не забытой атаки исламских террористов тут все были начеку.
Территория доков была огромна, с зелеными палисадниками и тротуарами, казармами и причалами. Пройдя несколько производственных построек, они вошли в огромный цех. Здесь было несколько участков для ремонта разных систем корабля, в отгороженных конторках мелькали люди, но их было немного: кто-то молился, кто-то пил чай, а один рабочий спал на нижней полке верстака. Украшенные цветами и амулетами портреты божеств были в каждом закутке и даже посередине цеха рядом с плакатом на местном языке, очевидно призывающим к ударному труду. На участке рядом с лестницей, ведущей в конторку со стеклянными стенами, выделенную для русских специалистов, истощенный индус с бусами на шее и тилакой в виде трех поперечных полос, увенчанных красной точкой, совершал ритуальные действия перед портретом Шивы. Он повернулся лицом к входящим и каждого отдельно приветствовал поклоном намасте.
В стеклянной конторке было прохладно, Андрей Томилин принялся распаковывать компьютеры, остальные переоделись и направились на стенды. Лиза тоже спустилась вниз. Послышался звук мотоцикла на вираже, потом все замерло, и в цех влетел надушенный и наглаженный младший лейтенант в белой форме. Звали его Вивек Гулати. Его обязанностью было надзирать за работой на участке и все докладывать самому главному начальнику. Красавчик Гулати в технике был не силен. Обычно, слушая очередной отчет Томилина о ходе работ, он нахохливался как важная птица, а когда дело доходило до конкретных заданий местным токарям, хлопал длинными ресницами; все разновидности винтов заклепок, гаек и прокладок он называл одним словом «винт». Однажды Лиза позволила себе уточнить, что именно имеется в виду, но он дал ей понять, что те, кому это надо, знают «что именно». Как офицер и хозяин положения, Гулати всегда был на высоте; все требования он записывал в блокнот, наверняка в искаженном виде, и рекомендовал решать текущие вопросы через ординарца, то есть Суреша. В первый же день он привел двух помощников – низкорослых темнокожих парнишек, которые шушукались в стороне от стенда, делая вид, что они тут просто зрители.
Цех был мрачноватым и пыльным, как и все производства, на которых Лизе приходилось работать в родном городе. Но что радовало, так это раздвижные ворота около стенда, которые разрывали однообразную серость, открывая доступ в сад с фонтанчиком, деревьями и кокосовыми пальмами. В садике несколько женщин в сари высаживали рассаду – трехлистные стебельки. На ощупь эти маленькие растения оказались жесткими как пластик.
– Это трава, – объяснил ей Гриша, – когда она примется, по ней можно будет ходить.
В разговор вмешался ординарец Суреш.
– Ты что, газонов не видела?
– Таких не видела, – ответила ему Лиза.
Что толку объяснять, что в ее стране трава другая, да и в разговоре с Сурешем слово было не вставить. Он тараторил без умолку, тренируя свой английский и полагая, что большое число общих знакомых на кораблях автоматически делает их с Лизой закадычными друзьями. Рассказывал о своей службе, расспрашивал обо всем на свете и даже повертел в руках Лизин телефон.
– У тебя есть Йо-Йо Сингх? – спросил он.
– Что? – не поняла Лиза.
– А Имран Кхан?
– Что-то слышала, это актер из Болливуда, – сказала она наугад.
Оба оказались модными певцами, и стоило ей на миг оставить свой смартфон без присмотра, как Суреш умудрился закачать, без спросу, свои любимые песни из болливудских фильмов. За что и получил взбучку от Лизы.
Для старшего матроса этот невысокий парнишка с крепким сложением и пухлыми хомячьими щечками был необычайно сообразителен. Каждое утро он опаздывал минимум на десять минут, потому что в казармах в это время заканчивался завтрак. Он подходил к проходной с кучей бумаг и тряс перед охранниками скрепленными листками – какими-то письмами и списками российских специалистов, где ныне присутствующие были помечены красными крестиками. Высокорослые сикхи тупо глядели на все это безобразие, и только после объяснений на маратхи или на хинди турникеты открывались. Несколько раз Томилин его спрашивал, когда, наконец, оформят разрешение на автобус, но ординарец качал головой, разводил руками, давая понять, что всему свое время.
В цехе их обычно встречал отрешенный индус с полосками на лбу и бусами на шее, которого звали Альмаду, и рыжая собака Жуля с тощим хвостом, в бригаде ее всегда кто-нибудь подкармливал. За неделю дважды вели переговоры в административном здании с начальником ремонтных цехов в чине кэптена 3. Этот корпус отличался тем, что температура воздуха в кабинетах никогда не превышала двадцати градусов; Лиза там мерзла и укутывалась в шарф. А еще это было единственное место, где она могла воспользоваться удобствами. Уборные были чистыми благодаря изобилию воды, которая постоянно текла в емкости, из которых местные зачерпывали кувшинами воду для гигиенических нужд.
Если переговоры назначались на конец дня, то обязательно накрывали чай с печеньем, высшие касты традиционно соблюдали церемонию файф-о-клок, унаследованную от своих колонизаторов. Долго и нудно обсуждали одно и то же: планы, графики, очередность работ – все то, о чем обычно говорят заказчик и исполнитель работ. Единственным положительным результатом переговоров за эту неделю Лиза считала объявление субботы накануне нового года, который в Индии не считается праздником, выходным днем.
В субботу сразу после завтрака Лиза отправилась с Гришей осматривать город. Григорий не был в Мумбаи уже несколько лет и теперь носился по улицам как волк, осматривающий свои владения, все оставленные царапины и метки. Наверное, старые воспоминания бередили его душу. Он ступал широким мужским шагом, не оглядываясь на отстающую спутницу, крепкий мужичок в длинной, почти до колен, косоворотке в мелкий цветочек, которая здесь называется «курта». За три года этот город изменил его жизнь бесповоротно – достигнув материального, он потерял семью, ради благополучия которой и затевалось все предприятие. Лиза чувствовала его настроение, и дело тут было не только в упорстве и заработках – это место его необычайно притягивало. Он жадно извлекал из памяти старые воспоминания, проецировал их на сегодняшние улицы, искал ему одному ведомые различия.
Они уже прошли бывшую Хорнби Роуд и вокзал «Виктория», который теперь назывался «Чхатрапати Шиваджи», но Гриша не сбавлял темпа – целью его был Кроуфордский рынок. Конечно, можно было подъехать на автобусе, но все номера были написаны на маратхи, и все они напоминали цифру три, которая им и была нужна. Боясь затеряться в толпе на шумных перекрестках, Лиза намотала себе на руку длинный шарф, а другой его конец привязала к Гришиному рюкзаку и, обливаясь потом, молча пробиралась сквозь толпу, движущуюся к вокзалу. Она отчаянно махала рукой беспорядочно сгрудившимся на перекрестках машинам, но водители не обращали внимания ни на светофоры, ни на пешеходов, а только бессмысленно гудели во всю мочь.
Только не заходить внутрь рынка! Уже перевалило за полдень, и запахи, особенно там, где торгуют мясом и рыбой, просто невыносимы. Но какие-то особые флюиды несли Гришу именно туда. Поняв, что Лиза упирается изо всех сил, он стал рассказывать, что рынок построен в лучших английских традициях, что горельефы и надписи в трех арках над главным входом выполнены отцом Редьярда Киплинга, который в то время преподавал в Школе искусств Бомбея.
Кроуфорд не произвел впечатления на измученную гонкой Лизу. Какая-то мешанина из готических фасадов и круглых крепостных башенок, – одним словом, британская провинция. Разве что горельеф над входом: готовые оторваться от здания в своем стремительном движении скульптуры крестьян и торговцев в разных национальных одеждах несут на рынок плоды своего труда. Почти как в Москве на ВДНХ, даже лучше.
Гриша упорно искал рыбный отдел. Они прошли клетки со щенками, орлами, попугаями, индюками, курами и разными мелкими птицами и, наконец, очутились в павильоне, где уже сворачивалась рыбная торговля. Гриша был рыбаком и радовался, узнавая знакомые виды рыб, интересовался, какие уловы в этом сезоне. Названий большинства обитателей океана Лиза не знала, приходилось их описывать по признакам, а Гриша все не спешил покинуть рыбные ряды, где уже поливали пол из шланга, смывая несвежие запахи в открытый сток.
– Пойдем ловить такси! – отчаянно взывала Лиза. – Мужики небось сидят в отеле, в прохладе и попивают «Кингфишер», а может, купаются в бассейне – и тоже пьют пиво.
– Лучше автобус, – сказал хозяйственный Гриша, когда они уже вышли с рынка, – мне кажется, это как раз тройка, – показал он рукой на закорюку номера.
– Никаких автобусов! – Лиза размахивала руками, пытаясь остановить машину.
В такси зазвонил телефон, и она ответила по-английски:
– Рада слышать, конечно, могу. Завтра? Хорошо.
Вернувшись в отель, она приняла душ и спустилась к ужину, подошла к столу с салатами. В центре на огромном блюде с ледяной пирамидой красовалась гора королевских креветок, она хотела взять парочку, но вдруг в нос ударил запах рыбного рынка, и нахлынуло отвращение. Показалось, что за неделю она здесь и сама насквозь пропахла креветками. Отужинав десертами, которые тут были отменными, она поднялась в номер и набрала ванну, вылила туда лавандовый шампунь и зажгла ароматные палочки.
Завтра после обеда у нее встреча. Она много раз звонила Сагми Шарва, чтобы передать пакет с подарком, но он постоянно был занят, а теперь сам соизволил объявиться и пригласил ее на воскресенье в популярный у офицеров ресторанчик в районе Форта.
Внезапная встреча
Лиза долго перебирала свой гардероб, разложив наряды на кровати кинг-сайз, и, наконец, выбрала черные шелковые брючки и прозрачную блузку, под которую пришлось надеть топик, чтобы не шокировать публику. Она то распускала, то закалывала волосы и, наконец, завязала лентой прядь волос на затылке. Поддавшись какому-то радостному, может даже шаловливому чувству, она закатала рукава и надела по несколько индийских браслетов на каждую руку, и, наконец, поставила себе на лоб тилаку губной помадой. Ей хотелось удивить Сагми, ведь на кораблях все переводчицы носили комбинезоны и куртки, и хотя по случаю она иногда надевала обычную одежду, наверняка он запомнил ее в рабочей форме. Она снова покрутилась перед огромным зеркалом в ванной комнате и уложила длинный шарф, недавно купленный на Колабе, так, как это делают индианки. В лифте ей встретились два араба в белоснежных кандурах, и по их взглядам она поняла, что добилась желаемого результата. Привратник Сачин Рао даже многозначительно закатил глаза, открывая ей дверь отеля.
В такси она вспоминала корабль, на котором христианин Сагми служил старпомом. Его любили и матросы, и офицеры; и больше всего в нем притягивала ненавязчивая манера общения, с юмором и оптимизмом. Кроме того, он единственный мог сладить с капитаном, который своей вспыльчивостью и упрямством напоминал индийского раджу. И хотя капитаны других кораблей присутствовали только периодически, этот поднимался на борт каждый день, а при проведении серьезных испытаний становился просто невыносимым. Вся его критика, опасения и дурные настроения сваливались на старпома, которому постоянно приходилось что-то улаживать то со сдатчиками, то со своим начальником. Умение спокойно и рассудительно разрешать конфликты создало Сагми непререкаемый авторитет в офицерском сообществе. Неудивительно, что вернувшись, он сразу пошел на повышение, и теперь много времени проводил в Нью-Дели.
Через пятнадцать минут Лиза уже была на месте. На улице около ресторанчика курил Сагми. Когда она вышла из машины, он приветствовал ее поклоном намасте.
– Какая ты красавица, тилака тебе идет. Может, и сари научишься носить?
– Я на это рассчитываю, – ответила Лиза и поправила шарф так, чтобы он обоими концами свисал за спиной, как у индийских женщин.
Ресторанчик, в котором Лизу ждал сюрприз, был уютный, с резными деревянными стульями и морскими пейзажами на стенах. Они прошли вглубь и присели под вентилятором, который раздувал воздух из открытого окна, выходящего на теневую сторону. Сагми оказался не один – напротив Лизы сидел Вихан. Она почти не глядела на него. Воспоминания нахлынули и унесли ее назад, на тот причал, где она сначала встретила, а потом проводила его. Но северные краски быстро растаяли, и Лиза поняла, что в этой стране полуденного солнца все начинается сначала – и она, неопытный мореход, готова пуститься в плавание по южному океану без лоции, наудачу.
В отель она вернулась поздно. Ее не провожали, а посадили в голубое такси с кондиционером. Такси подкатило к самому входу, швейцар открыл дверь машины. Лиза, как обычно, бросила сумку на конвейер сканера, прошла через рамку и резко остановилась. В холле около огромных зеркал фотографировались индийские девушки в ярких вечерних нарядах, их драгоценности мерцали, отражаясь в зеркалах. Мужчины в длинных индийских сюртуках, расшитых золотой и серебряной нитью, стояли в стороне. Казалось, что все они вышли из кадра болливудского фильма. По выходным в ресторанах отеля часто собиралась состоятельная публика, которую на улице не встретишь.
Лиза невольно загляделась на девушек, даже остановилась. Спохватившись, она подтянулась и с безупречной осанкой прошествовала через холл к лифту, кивнув мимоходом таперу Аджиту, который наигрывал мелодии из старых американских фильмов и улыбался ей во весь рот.
В этом отеле она чувствовала себя кем угодно, только не прежней Лизой: то замарашкой, хуже прислуги, когда их привозили из цеха на обед – затертые джинсы, рубашка с закатанными рукавами и кроссовки, не раз побывавшие в масляных лужах; то, в длинной цветастой юбке и белой блузке, женщиной, одетой со вкусом, когда по вечерам она бродила по бутикам в цокольном этаже отеля, и ей предлагали купить то наряды из натурального шелка, то драгоценные камни и золото. Проходя мимо ювелирного бутика, она часто останавливалась и долго рассматривала ряды рубиновых и сапфировых нитей на шее у манекена, которые были уложены в виде широкого воротника. Прогулки по бутикам после душного рабочего дня успокаивали, можно сказать обладали терапевтическим эффектом, а завлекающие, заискивающие и почти влюбленные взгляды торговцев, надеющихся продать свой товар, вселяли уверенность в собственную значимость. Она им казалась богатой, и, как не глупо, ей это нравилось.
А на самом деле она была просто иностранкой на заработках и часто вспоминала, как в детстве папа, бывало, говорил ей: «Будь скромной, ты не дочь китайского императора». Раньше Лиза не особо интересовалась мнением окружающих, она знала свои недостатки и ни капли не сомневалась в том, что достоинства у нее тоже есть. Но ни симпатичная замарашка, ни женщина, одетая со вкусом, не могла составить конкуренции индианкам, которых она видела в отеле по вечерам. И вдруг ей пришло в голову, что это и есть круг общения Вихана, именно такие женщины окружают его на праздничных банкетах, некоторые из них высокородны, а другие наверняка богаты. В сари или в индийском платье, они свободно себя несут, гибкие как ящерицы, всегда ровно держат спину, выглядят уверенными в себе, но совсем не надменными. В них есть и достоинство, и покорность, которая здесь очень востребована при определенных обстоятельствах. И Лизе не хотелось им проигрывать, хотя она и вправду «не дочь китайского императора».
В эту ночь она долго не могла заснуть, мысли, как камнепад в горах, настигали друг друга, и, сталкиваясь, рождали тысячи «почему». А ответов не было. Почему Вихан не позвонил ей ни разу, не написал на почту, которую он знал? Почему он теперь пришел с Сагми, который держался за столом, как старший, как хозяин положения и руководил всеми разговорами? Сагми тоже хорош, улучив момент, он как бы невзначай обмолвился Лизе, что Вихан живет со своей женой в районе Колабы за высоким забором, где стоят дома для офицерских семей. А он никогда ничего не делает без резона – это ей намек. Но сам Вихан, сажая ее в такси, обещал позвонить через три дня, когда вернется со службы, как раз в канун нового года.
Культура производства
В предновогодние дни в отеле установили огромную елку с гирляндами цветных лампочек, она была настоящая и пахла хвоей; но и вазу с дизайнерским букетом белых калл и хризантем тоже оставили. По вечерам пианист наигрывал мелодии из популярных голливудских фильмов, и в импровизированных гостиных холла стало многолюдней. Ощущение праздника, Рождества или Нового года, как будто спустилось с неба, поскольку ни при каких обстоятельствах оно не могло просочиться в дверь из тропической жары. Таинственная улыбка не сходила с Лизиного лица, и мало кто из старых знакомых узнал бы ее сейчас. Обычно сдержанная и рациональная, Лиза была в приподнятом, взволнованном настроении, она ждала звонка Вихана, ждала чудес, перемен в жизни и в своих мечтах видела себя рядом с ним – они такая красивая пара.
И вот настал канун 2014. Несмотря на то, что в штате Махараштра новый год отмечают в первый день весны, вечером в ресторане отеля было многолюдно и шумно: арабские шейхи в белоснежных кандурах со своими женами, богатые индийцы в костюмах с иголочки, мусульманки, прикрывающие волосы тонкими накидками, элегантные индианки. Шампанское разливали за счет заведения тем немногим, кто позволял себе употреблять спиртное. К полуночи Лизины коллеги незаметно прикончили принесенную с собой бутылку виски и, перейдя на шампанское, загрустили, вспоминая своих близких. Тоска по дому ползла по их физиономиям, превращая улыбки в гримасы, но Лиза старалась держаться непринужденно, как будто все так мило и приятно. А на самом деле она готова была расплакаться в любой момент – Вихан так и не позвонил. Южнее тропика Рака, там, где в полдень солнце встает в зенит, деды морозы не водятся. Все ее надежды напрасны, лучше бы она действительно поехала в Европу по турпутевке.
Все воскресенье она проплакала, а в понедельник решила начать новую жизнь, и начала ее с зарядки перед огромным окном, выходящим на набережную Марин Драйв. Тротуар набережной был размечен на короткие и длинные отрезки для бега трусцой, и в начале каждой дистанции надпись «Jogging!» призывала не любящее особо напрягаться население к утреннему моциону. Бегали и молодые люди, и не очень; иногда она видела знакомых моряков. Самое лучшее лекарство от любовных неудач – это заставить себя чем-то заняться, именно заставить, приложить усилие, чтобы энергия разочарования направилась в другое русло, туда, где она может принести пользу, как уже однажды было, когда ее предал Федор. Лиза вышла на набережную и взяла старт. Она бежала не быстро, взгляд скользил по морской глади, отмечая, что море, как живое, постоянно меняет свое настроение и цвет. Но в целом блеклый пейзаж со знаменитой набережной, совсем не такой, как на рекламных открытках, не радовал; смог, висящий над городом, фильтровал краски неба, а вода ушла при отливе, оставив на песке грязь и мусор.
Облачившись после душа в джинсы и хлопковую рубашку, она спустилась вниз на завтрак, взяла овсянку, которую тут неплохо готовили, быстро проглотила десерт с кофе и выбежала на прилегающую улицу, где под пальмами курили мужики в ожидании автобуса. Когда автобус подошел и все расселись по местам, к ней обратился Андрей Томилин:
– Лизавета, – говорил он, инстинктивно чувствуя, что она чем-то расстроена, – я понимаю, что с индусами не просто, но ты постарайся ускорить оформление пропуска на автобус.
Лиза моментально переключилась на работу, кивнула в знак согласия; ей и самой было противно, что она не может справиться с этой проблемой, надоело ходить через три проходные, где каждый раз ее обыскивали наглые глаза усатых охранников-сикхов. Суреш каждый день тряс перед ней бумагами, где стояли какие-то закорючки и штампы, и вот-вот собирался подписать разрешение на автобус у начальника доков.
Автобус остановился напротив проходной, на другой стороне улицы у фирменного туалета «Сулабх». Все вышли и ждали вовсе не светофора, который особого значения в час пик не имел, а удобного момента, чтобы перебежать площадь через сквер, находящийся в центре. Суреш задерживался в казарме на завтраке, и все это время они рассматривали семейство, которое проживало в фирменном туалете и следило за его чистотой. На ограде сквера сушились постирушки: одежда всей семьи, включая длинные полотнища сари. «Сулабх» представлял собой вполне солидное строение с просторной моечной зоной и обилием воды, поэтому проживать в таком месте для уличных было большой удачей. Да вон и сами квартиранты, в сквере завтракают из одной кастрюли.
Наконец появился Суреш, дожевывающий прихваченную с собой лепешку, и провел их через проходную. Когда они добрались до цеха, Лиза скомандовала:
– Быстро! Бумаги на стол. Где твои разрешения?
И Андрей Томилин кивнул ему, давая понять, что мэм не шутит.
– Все бумаги готовы, – ничуть не смущаясь, отпарировал Суреш, – только не подписали, у водителя автобуса ведь, реально, паспорта нету.
Ну как его назвать после этого. Знает ведь, что без паспорта пропуск не оформить. Для разбирательства Лиза вызвала младшего лейтенанта Гулати. Красавчик Гулати, как всегда, безукоризненно наглаженный и надушенный, явился довольно быстро и сделал удивленные глаза. С Сурешем они говорили на маратхи, потом Гулати, сочувственно качая головой, обратился к Лизе по-английски:
– Какая неприятность, будем исправлять.
В качестве наказания Сурешу было приказано (довольно мягко) быстро найти водителя с паспортом.
– Йес, сэр, – браво подтянулся Суреш, щелкнув каблуками.
– А ты что думала, – сказал Андрей Томилин, – офицер будет отчитывать Суреша за разгильдяйство? Никогда! Он ведь сам в следующей жизни может родиться матросом. Не расстраивайся, Лизавета. Может, Сурешу показалось справедливым дать работу парню из трущоб, а может он в доле.
– Намасте, – поклонился им подошедший Альмаду, сложив ладони домиком.
Количество бус у него на шее прибавилось. Лиза тоже, приветствуя его, сложила ладони домиком и спросила, зачем ему столько бус. Альмаду рассказал, при посредстве Суреша, что он серьезно болен, лечится молитвами и пением мантр, а бусы из разных камней и цветочные гирлянды активируют чакры и помогают усваивать энергию из Космоса.
Около стенда Лиза уселась на высокую табуретку, откуда, как рефери, могла видеть все поле деятельности. Мужики для начала отправились в садик на перекур, Гриша кормил бурундуков – эти мелкие зверюшки с торчащими вверх полу-лысыми хвостами носились с неимоверной скоростью. Над ними парили ястребы с коричнево-золотистым оперением и размахом крыльев больше метра. Потом к ней подошел Геныч.
– Лиза, погляди на рабочие столы, там сплошной обсерантес, скажи индусам, пусть уберут.
Не хватало только гуано. Столы стояли в ряд как раз под поперечной балкой цеха, на которой любили отдыхать птицы всех мастей. Иногда залетали ястребы, кружащие над садом, и уж точно забегала обезьяна, в поисках съестного она проходилась по столам и мусорным бакам, отдыхать тоже любила на балке. Похоже, за выходные тут побывало много пернатого народа.
– Суреш, позови людей, которые уберут все это безобразие, – потребовала Лиза.
– Сам цех утром убирали, а за вашими птицами они убирать не должны, – отбарабанил Суреш.
– Наши птицы? У нас по контракту должны быть помощники. Где эти два ангелочка, Шинде и Ганеша?
– Успокойся, Лиспета.
Суреш с самого начала объяснил Лизе, что его именно так учили произносить ее имя по-английски, и сдвинуть его было невозможно. Правда, русское окончание он сам пристроил.
– А я и так спокойна.
– Нет, ты, реально, то болтаешь ногой, то дергаешь пальцами, а никаких движений не надо. Вот сиди спокойно на своем табурете. Надо вот так как я, видишь: сел и не двигаю ни руками, ни ногами, ни глазами. Чтобы успокоилась нервная система, надо сначала успокоить тело.
К концу дня настроение совсем испортилось: выяснилось, что уборщиком на участке числился болезный Альмаду. Ну кто же его заставит убирать. Тогда Лиза предложила накрывать на ночь столы газетами. Она каждый день приносила газеты из отеля, и в свободное время читала, сидя на своем табурете, знакомясь таким образом с городской жизнью.
После работы Лиза не села в автобус вместе со всеми, а свернула на немноголюдную улицу; прошла импозантное здание с греческим портиком, на фронтоне которого было написано: «Азиатское общество Мумбаи. Потом постояла у Биржи, которую охраняли автоматчики, обошла группу людей, которые, не отводя глаз от котировок в бегущей строке над входом в здание, что-то быстро набирали на своих телефонах.
Улица финансовых департаментов и банков постепенно сузилась, и уже здесь едва разъезжались две машины со сложенными зеркалами, неистово сигналя пешеходам в спины; но впечатления это ни на кого не производило (разве что Лиза заткнула уши).
Она свернула в еще более узкую улочку и оказалась на Нариман Стрит перед небольшим восьмиугольным сооружением с часовой башенкой. Редкие окна и двери были закрыты решетками или заколочены, а колонны по четырем сторонам поддерживали бородатые атланты с телом льва и поднятыми крыльями. От строения веяло склепом, но вряд ли они могли поставить склеп в центре города (хотя кто их знает), скорее, это была часовня, мрачная и запущенная. Прохожие ничего не могли ей объяснить, понять можно было только одно слово – «парси». Значит, парсы – догадалась Лиза, когда пройдя немного вперед, оказалась перед храмом огнепоклонников.
Это было двухэтажное здание с огромными арочными окнами, колоннами, каменными балконами и несметным количеством разнообразных индийских и готических элементов. Здание притягивало своей необычностью и таинственными символами: над входом со второго яруса глядели глаза ястреба, а с капителей колонн собирались спрыгнуть кролики с коровьими копытами. Вход охраняли каменные парнокопытные с мосластыми коленями и мужскими лицами – ассирийское божество ламассу. Лиза попыталась заглянуть внутрь, но внезапно возникший страж преградил ей путь. «Только для парсов!» – было написано на табличке, на которую указывал охранник.
Она свернула на другую улицу, прошла немного и сама не заметила, как оказалась в плотной толпе рабочего люда (а ведь Саша предупреждал), молодые мужчины шли с работы в сторону вокзала, спешили на пригородные поезда. Они занимали всю ширину улицы. Рядом с ними идти было неприятно и даже страшновато, толпа уплотнялась, и все больше взглядов устремлялось на Лизу. Они удивлялись, изучали, раздевали взглядами, и бог знает, что еще себе думали. Бежать было нельзя, это могло вызвать реакцию, да и некуда. Она вспомнила недавний случай с японцем, которого люди забили насмерть за то, что он вступил в пререкания, отстаивая свое право носить шорты и зеленый «петушиный гребень» на голове. Лиза достала шарф из сумки и накрылась, спрятав оголенные выше локтя руки; протиснулась поближе к домам, и тут кто-то схватил ее за шарф. Тогда она нырнула в открытую дверь магазина, оставив шарф. Магазинчик был крохотный, там продавали белые хлопковые штаны с завязками, которые толстые женщины надевают под курту. Шальвары были такими широкими, что Лиза могла бы вся поместиться в одну штанину. Старый хозяин магазина сразу понял, что она ничего не купит, но не ворчал. Он позвонил по телефону и вызвал такси; пока ждали, Лиза расспрашивала его про парсов.
– Люди парсов любят, – торговец одобрительно покачивал головой, – они содержат много учебных заведений и больниц, беднякам помогают. Они пришли в Индию не с пустыми руками, и, можно сказать, создали тут промышленность.
Только он разговорился, как к магазинчику подкатило такси. Но даже в машине не было безопасно, никто не сторонился, объехать плотную массу удавалось только после настойчивых гудков. Идущие мужчины касались руками корпуса машины, пальцы ложились на опущенное стекло и свешивались в салон. Лиза замерла, она чувствовала снаружи напряжение, как в лесу, когда за тобой наблюдают невидимые глаза хищников, и любая резкость с ее стороны могла их спровоцировать. Перевернуть такую машинку не составляло особого труда, ведь не просто так, высаживая ее у отеля, пожилой мусульманин запросил сумму вдвое больше обычной.
После ужина Лиза забежала к Генычу, там, попивая пиво, сидели Андрей Томилин и Гриша.
– Ты устала сегодня, Лизавета? – оживился Томилин, который не догадывался, что есть другие поводы для расстройства кроме работы, – учись у индусов ничего не брать в голову. Спорить с ними тоже бесполезно. Записывай, и в конце недели мы отправим докладную их начальству.
– Налить виски? – предложил сочувственно Геныч.
– Немного, и льда побольше, – сказала Лиза.
