bannerbannerbanner
полная версияБез памяти

Татьяна Павловна Гутиеррес
Без памяти

Полная версия

Глава восемнадцатая

Станислав Рожкин ходил взад-вперед по гостинице на Санта Фе – одной из самых длинных улиц с бесконечными рядами магазинов, заваленных тряпками. Трикотаж за копейки, нескончаемые колабасы из тыквы, мате, кожаные ремни и серебряные заколки для шейных платков. Он уже второй день наслаждался летней погодой Буэнос–Айреса, но никак не мог избавиться от ряби в глазах от вывесок магазинов и от шума громкой испанской речи. А еще у него кругом шла голова от того, что, собственно говоря, задание редакции программы «Бывает» на первом канале выполнено. Обычно героев приходится уговаривать на участие в программе, если только они сами не напросились участвовать. Приходится ухищряться, обманывать, говорить, что оппонентов не будет, или вообще, если это касалось именитых участников, то обещать, что обсуждаться будет исключительно творческий путь, а внебрачные дети никого из редакции не касаются. На этот раз все было легко. Ну, если не считать поиски Флоренс Бассети по всей Аргентине. И если бы они знали, что приехали на последнем поезде, и следующий будет только утром, то не пошли бы на вокзал, и не обнаружили бы там Флор. Хорошо, Станислав был не один, а с компаньоном, который, собственно и нарыл адрес чудоковатой аргентинки, вообразившей себя русской Варей.

Она, к слову, сейчас отдыхала в соседнем номере, и Станиславу было не спокойно оставлять ее одну там. Ему казалось, что она сбежит, а если не сбежит, то выпрыгнет из окна – настолько отчаянной она была. Как же ему хотелось повесить замок на ее дверь, закрыть окна персианами, а еще лучше – посадить ненормальную на цепь. Впереди предстояло провести еще несколько дней в ее компании и удержать ее на месте. Идиотка насколько не в себе, что выскочила из дома без паспорта и без денег. Они с Павлом, конечно же, пообещали, что возмут на себя все расходы. Тем более, что редакция все равно их покроит. Это будет не передача, а сенсация. Хотя, Станиславу было не понятно, как такое огромное количество людей может зависнуть у экранов, наблюдая за развитием такой нелепой истории.

– Бедняга, мы успели вовремя, – заговорил Павел, выпустив густой сигаретный дым изо рта. Он наслаждался тем, что в этой гостинице были номера для курящих – редкость в наши дни. Поэтому курил уже не от желания, а просто потому что мог это делать. – Если бы не мы, то ее бы изнасиловали.

– Может, поэтому она согласилась поехать с нами?

– Сейчас это не важно. Важно, что она здесь и согласна ехать в Москву. А это, определенно, удача.

– Ты слышал, как хорошо она говорит по-русски? Черт возьми, если бы я был таким же наивным, как моя жена, я бы поверил во всю эту историю.

– Главное, чтобы она не заподозрила, что мы считаем ее ненормальной.

Павел придавил докуренную сигарету об карниз, и не глядя выстрелил окуроком вниз.

– Надо бы позвонить, сказать, что мы задерживаемся. Был бы у нее паспорт, улетели бы первым же рейсом.

– Да уж, было бы не плохо. Иначе удерживать эту повернутую еще несколько дней, будет непросто. Но звонить будем завтра, в Москве сейчас четыре утра.

– Мне кажется, глупо идти в полицию, если она может просто так вернуться домой и взять паспорт. Это глупо! – Станислав начал раздражаться. – Завтра она успокоится, и мы вместе съездим в тот дом. Даже, если она утверждает, что там дух той самой Флор, я думаю, мы уговорим ее. Это просто зеркало, а в зеркале она ожидает увидеть Варю, а не Флор, вот и думает, что там фантом.

Друзья переглянулись и захохотали от нелепого разговора.

Варя сидела на застеленной кровати гостиницы, и раскачивалась вперед-назад. Кажется, она на самом деле сходила с ума. Согласиться поехать с какими-то мужиками в гостиницу, рассказать им о себе. О чем она думала? Надо было вернуться обратно, надо было сидеть у ворот, пока не показалась бы машина Лео. Что она наделала? Сбежала…Неблагодарная, невоспитанная, да еще и сумасшедшая.

Но Станислав и Павел были ее единственным шансом вернуться домой, и рассказать свою историю на всю Россию. Кто-нибудь, хоть кто-нибудь да услышит ее. Знакомые, родственники в деревне… В деревне же сейчас тоже есть телевизор? Мама с папой точно откажутся участвовать. И тогда ее шанс доказать им, что она их дочь сойдет на ноль. Варя поежилась от холода, хотя на улице было под тридцать.

По дороге она рассказала репортерам все: и про детей в интернате, и про родителей, и про то, как оказалась в Аргентине. Умолчала только о Лео. Им не надо знать про то, что именно он ее сейчас волнует больше всего. Уже через пару дней, когда они получат документ из полиции, подтверждающий ее личность, и смогут экстренно восстановить паспорт, она потеряет своего Лео навсегда.

Слеза стекла по смуглой щеке, в горле у Вари застрял ком. Еще чуть-чуть и она разревется. Впервые в жизни она влюбилась в мужчину. И теперь ей только и остается, что хранить воспоминания о его голубых глазах, о его сильных руках, удержавших ее в тот день, когда она хотела прыгнуть вниз. О том, как он заставлял ее краснеть, каждый раз, когда прикасался к ней.

– Ну все, – сказала она вслух. – Хватит. Надо не продлевать эту агонию, а поскорее со всем покончить. Главное не встретиться с Лео…

Варя постучалась в соседний номер, чем очень удивила репортеров.

– Я готова съездить туда еще раз. Только, с одним условием: если там закрыто, мы разворачиваемся и едим в полицию, как и планировали.

Станислав медленно повернул голову на Павла. Было всего восемь утра, и мужчины еще не позавтракали, но они никак не могли допустить возможность, чтобы Флор передумала.

– Дай нам две минуты, мы, хм, натянем штаны, и отправимся обратно, в Сан Исидро.

Станислав закрыл дверь и тут же открыл ее.

– Ты ведь никуда не уйдешь? Точно? Хорошо.

Станция Сан Исидро пробудила неприятные воспоминания в голове у Вари. И она надеялась, что не столкнется с тем хамом еще раз. По-хорошему надо было бы вызвать полицию, но Варе было совсем не до этого, да и привлекать внимание к себе лишний раз не хотелось. Мужчины заметили нервозность своей спутницы, но только Павел решился приобнять ее за плечи, чтобы выразить свою поддержку. Варя благодарно кивнула ему, и прибавила шагу.

Через десять минут, проведенных в молчании – совсем не свойственном ни Павлу, ни Станиславу, – они наконец решили нарушить его:

– Скажи, почему ты согласилась поехать с нами?

– Это мой шанс рассказать миру о том, что не всегда все заканчивается после смерти, – Варя поморщилась: это слово до сих пор давалось с трудом, но надо быть готовой к тому, что его придется повторять снова и снова, если все же дело дойдет до студии в Останкино. – А на самом деле, мне наплевать на весь мир и что они думают. Мне хочется в последний раз увидеть родителей. Я хочу попробовать поговорить с ними. Ведь я найду кучу всего, что послужит доказательством, кучу всего того, что знаю только я. Я, их дочь.

Парни переглянулись, и это не ускользнуло от взгляда Вари.

– Я знаю, что вы мне не верите. Думаете, я не вижу, как вы сдерживаете смешки? Наверное, на вашем месте, я бы смеялась в открытую. Да не бойтесь, не уйду я никуда. Вы – мой единственный шанс на будущее. Без вас у меня его нет. Без вас я никто. Поэтому я сделаю все, чтобы попасть на эту передачу.

– Скажи, гм…Варя, а ты когда-нибудь мечтала стать знаменитой.

Варя издала глубокий выдох, который был скорее похож на рычание медведя.

– Вы думаете в этом все дело? Что я придумала такую нелепую историю, чтобы попасть на экраны телевизоров? Вам не кажется, что я могла бы придумать способ гораздо проще? Чем выучить русский язык и заявить, что в меня переселился дух? Честное слово, возьмите бумагу и запишите факты. А потом подумайте своей репортерской головой.

Варя начинала злиться. И именно этот факт отвлек ее от того, что она уже зашла в сад, из которого сломя голову бежала вчера вечером. Сад, в который она поклялась, что больше не зайдет. Но, один шаг сделан, сделает и второй.

Варе повезло – дверь дома Флор все еще была открыта, а это значит, что Лео сюда не приходил. Сердце больно кольнуло от этой мысли. Она ему безразлична. Он, наверное, наслаждается обществом какой-нибудь двадцатилетней длинноногой красотки с огромными глазами и еще Бог знает чем. Он, наверное, и думать о ней не думает. А если и думает, что уж явно не в том русле, в каком Варе хотелось бы.

Она оттолкнула дверь, словно та была заражена, и ступила в дом. Наспех скинув туфли, она побежала наверх, где оставила сумочку, но где-то посередине лестницы почувствовала на себе взгляд. По спине пробежал холодок, но она все же остановилась, и медленно повернула голову.

На полу, в паре метров от двери сидел Лео. Его лицо выглядело изнеможенным и уставшим.

– Где тебя черти носили? И с кем?

– Лео, не надо. Я…Я не могла здесь оставаться.

– Я так и знал! Прости меня, я не должен был оставлять тебя здесь одну. Сегодня же ты переедешь ко мне. Бери все, что тебе понадобиться, и поехали. Боже, Флор, как же я рад тебя видеть! Я уже напридумывал себе страшных, очень страшных вещей. Что с тобой случилось?

– Лео, если честно, я надеялась, что тебя здесь не будет. Тогда мне было бы проще уехать. Я написала тебе записку, и, пожалуй, отдам тебе ее. У меня не хватит духу, чтобы сказать тебе все это в глаза.

– Уехать? Что за бред? Флор! С кем ты связалась? Я оставил тебя на одну ночь, и ты уже влипла в какую-то историю.

Варя выставила руку перед собой, останавливая нервозную речь Лео.

– Спасибо тебе за все. Правда, если бы не ты, я бы уже…Ты мне очень помог. Я бы сошла с ума без тебя. Ты – моя единственная связь с реальностью. Но сейчас мне надо сделать то, что я действительно должна – вернуть себе свою жизнь. Это будет правильно.

– Я ничего не понимаю.

– Лео, я пришла за паспортом Флор. Без него меня не пустят в Россию. Я улетаю домой.

– Но тебя там никто не ждет. Не верю даже, что говорю это! Флор? Флор, послушай меня, я найду тебе клинику, тебе там помогут. Пожалуйста, послушай меня, ты только разочаруешься, ты только сделаешь хуже…

 

Варя помотала головой и, поднявшись наверх, подошла к зеркалу.

– Надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь, – сказала она отражению Флор, и быстро схватив сумочку, спустилась по лестнице, стараясь не глядеть на Лео. Он явно не спал всю ночь: на нем была помятая рубашка, а волосы были растрепаны, что, надо заметить, ему чертовски шло.

«Не время для этого» – одернула себя Варя.

Она протянула ему записку, и, прежде, чем передумала, выскочила на улицу.

– Прощай, Лео, – прошептала она.

Глава девятнадцатая

Варя шла по длинным коридорам Останкино, будто под конвоем. Двое сотрудников вели ее в какую-то комнату, и вели почему-то очень быстро, то и дело оглядываясь по сторонам. Все это заставляло ее нервничать еще больше. Она уже сомневалась, что хотела поделиться со всей страной своей неординарной историей. Особенно после того, как увидела толпу людей, как ей объяснили, для массовки. Это они будут кричать, что ей пора лечиться, они будут свистеть и бросать в нее помидоры, упрекая в неуважении к мертвым.

«Бррр…» – Варю передернуло, она никак не могла применить это слово по отношении к самой себе.

Наконец ее завели в какую-то комнату, в центре которой висел большой экран. На экране была знакомая заставка «Бывает», и у Вари появилось ощущение, будто ее живот завязывается узлом. Что, собственно говоря, не мудрено: все два дня, что она провела в полете и в Москве, ей в рот и кусок не лез. Будь она прежней Варей, свое волнение заедала бы всем чем ни попадя. Но тело Флор дико мутило от одной только мысли о еде.

Варя огляделась по сторонам: в комнате был небольшой диван и столик, на котором стояла бутылка воды. В студии, судя по всему, шел самый накал страстей. Люди кричали, ведущий, Вознесенский, всех успокаивал, но что именно происходило – Варе было непонятно. Судя по всему, снимали сюжет о том, как малолетняя мать бросила своего ребенка-инвалида. Редкие выкрики достигали ушей самой Вари, и каждый раз ее передергивало. Насколько жестокими могут быть люди. Кричать может каждый, отстаивая мораль вопроса, но окажись он сам по другую сторону, кто знает, как он поступит?

В комнату заглянул один из сотрудников, и сообщил, что минут через двадцать будут снимать ее передачу, и чтобы она не вздумала никуда уходить. А Варе и не хотелось. Ноги у нее были ватные, а на ватных ногах передвигаться крайне сложно.

Наконец, крики стихли, наступила пауза. Снова заставка.

А потом ее пригласили. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. И с чего бы это? Чего ей бояться? Особенно в чужом теле. Ее никто не знает. Ее на самом деле никто не знает.

«Так, глубокий вдох, и вперед. Ты идешь не на передачу, а идешь сказать родителям спасибо, увидеть их еще раз…Если они, конечно, пришли». – Мысли Вари были прерваны резким: «Вас ждут, скорее, пожалуйста», – столь резким, что Варя подскочила на месте, и последовала за небритым мужланом.

«Улыбаться или не улыбаться, поздороваться со всеми или просто сесть на диван? Боже, надо было хотя бы посмотреть несколько передач вчера, чем сочинять монолог, сказать который мне все равно не дадут крикливые бабки из первого ряда» – у Вари начался мандраж. Ее руки едва заметно тряслись, но обратного пути не было. Она согласилась на эту передачу, и ее привезли за десять тысяч километров не для того, чтобы она струсила, словно пятилетка на утреннике.

– Здесь стойте, – шкаф в костюме опустил перед ней руку, словно шлагбаум.

– Вы можете руку убрать, я не баран.

Он посмотрел на нее с недоверием, а потом медленно опустил руку.

– После того, как Андрей позовет вас в студию, поторопитесь.

У Вари возникло ощущение, будто ее привели на суд. Хотя, может, так и было.

18 октября недалеко от аэропорта Мадрида произошла трагедия. Пауза. Совершая посадку, пилот допустил роковую ошибку, что привело к гибели 8 человек. Среди них была Варвара Сладковская.

Фотографии авиакатастрофы сменились фотографиями Вари. И сама того не ожидая, она разревелась. Ее лицо, ее милое, родное пухленькое лицо с яркими зелеными глазами. Где оно сейчас? Неужели черви поедают его?

Ком в горле застрял прочно и вряд ли несколько секунд видео помогут ему рассосаться. Нет, она не в состоянии говорить. Варя уже не видела ролик из-за пелены слез на глазах.

…К ней подошла аргентинская девушка, и призналась, что в нее вселился дух Варвары.

«Господи, как же все утрированно! Я никогда не говорила ни слова «дух», ни уж тем более «вселился» Похоже, это будет не простая передача»…

Флоренс Басетти сегодня у нас в студии. Она прилетела из Буэнос-Айреса в надежде, что ее услышат и поймут. Встречаем Флоренс.

Свет софитов ярко бил по глазам, особенно после получасового сидения в темной комнате. Варя все еще вытирала накатывающие слезы, и ведущий благородно подал ей беленький платочек из кармана своего пиджака.

–Флоренс, что вас так разволновало?

– Вид моего лица. – Только не это… Нос защипало, и слезы с новой силой хлынули из глаз Флор. Она выставила вперед руку и тихо прошептала: – Дайте мне секунду, прийти в себя.

– Конечно.

Было странно видеть популярного ведущего так рядом, но последнее время все было странно для Вари, и у нее уже выработался иммунитет на непонятные вещи.

Вознесенский подсел рядом и положил руку Варе на спину. Этот жест ей показался крайне неуместным. Ведь они совсем не знакомы, а он ее утешает. И, наверное, ждет, когда же она успокоится, смотрит на часы, не слишком ли затянулась пауза.

Вдох, еще вдох, и к Варе вернулось самообладание, если это слово вообще применимо в ее ситуации.

–Флоренс, расскажите нам, пожалуйста, подробнее события того страшного дня, 18 октября. Вы летели в самолете, и …Что случилось? Он начал падать?

– Я не знаю, что произошло. Машина дала большой крен, мы все очень испугались. Рядом со мной сидела девушка из Аргентины, именно ее вы сейчас ее видите, – Варя жестом указала на себя, и по залу прошел гул. – Девушка, Флоренс, очень испугалась, и я почему-то сфокусировалась на том, чтобы успокоить ее. Когда мы поняли, что самолет совершил аварийную посадку, по салону пошел дым. Я точно не могу сказать, что именно происходило, да это, в общем-то, уже и не важно. Я только знаю, что мы пробрались к выходу, и тут все и произошло.

Студия молчала. Все слушали ее. Интересно, верили ли ее словам? Хоть кто-нибудь, верил?

– В вас, или точнее, в Варвару попал кусок винта?

– Да, полагаю, что это был кусок винта. Но это тоже уже не имеет значения. Факт в том, что я умерла.

Тут студия – по команде какого-то мужичка в фланелевой рубашке – ни то ахнула, ни то выказала недоверие. Но Варя это ожидала, а потому продолжила:

– Очнулась я в «скорой помощи», и поняла, что со мной что-то не так. Я потеряла сознание, а прейдя в себя в больнице окончательно удостоверилась, что я – не я.

– Как это все было? Какие эмоции вы испытали, когда увидели себя в зеркало?

Варя отвечала на бесконечную мириаду вопросов, стараясь вспомнить детали, так ей казалось, родители ей скорее поверят. Одна только мысль об этом заставляла ее продолжать участвовать в этом унизительном мероприятии. Мама не могла не обратить внимание на манеру разговора, на то, как она делает паузы, какие слова произносит.

– В тот день вы видели свою маму, – словно прочитав ее мысли, спросил Вознесенский. – Скажите, как она отреагировала на ваше признание?

– Она очень испугалась, а потом позвала охрану. Но, в общем-то, кто бы поступил по-другому?

– Мы связались с вашей мамой. – Пауза. – Но она, к сожалению, не пожелала участвовать в нашей передаче.

Экран снова ожил, в этот раз на нем появилась она. Ее мама. Родненькая, любимая, но теперь такая далекая. Варя никогда не думала, что ей придется завоевывать свое право на ее любовь. Что ей придется доказывать, что это она.

– Вы меня простите, Андрей, – говорил ее голос, осипший от страданий и слез. – Но я не смогу обсуждать свою трагедию на всю страну. Не смогу. Не важно, что там придумала эта девушка, я на нее обиду не держу. Я понимаю: пережить такое не просто. Многие выжившие в этой катастрофе будут еще годами приходить в себя. А уж мы, кто потерял, так вообще, наверное, никогда ни примем это. Слишком рано, слишком неожиданно.

Мама. Это была ее мама. Это были ее слова. Именно так Варя и представляла, что ее мама будет говорить о произошедшем. И боль от того, что ее надежды не оправдались сменилась любовью и страданием за то, что приходится вынести ее родителям.

– Я так и знала, что она не приедет, – произнесла Варя тихо. – Так и знала.

– Флоренс, я понимаю, вы расстроены. Но, возможно, посмотрев нашу передачу, у Светланы Федоровны изменится мнение, и она захочет пообщаться с вами?

Варя кивнула. Она ничего другого и не ожидала. Слишком хорошо она знает свою маму.

–Нет, она и смотреть ее не станет, я знаю.

– Чтобы вы не расстраивались, мы приготовили для вас сюрприз. Вера Васильевна, директор дома ребенка №2, к большому нашему удивлению, сама предложила участие детей в программе.

– Дети здесь? Вы привели детей на программу? Нет… Не может быть. Вера Васильевна? Где же она? Вера Васильевна, не надо… Вас заставили? Это же безрассудно!

– Она все выдумала! Поэтому и не хочет, чтобы дети ее видели!

Бабка на третьем ряду орала так, что даже кончики ее ушей покраснели. Она брызжала слюной, как будто от интенсивности каждого выплюнутого ей слога зависело будущее человечества.

– У нас на программе маленькая Сонечка. Если вы не против, Флор, мы пригласим ее в студию.

Но не успела Варя ничего ответить, как в зал зашел дорогой ее сердцу человечек. Такая беззащитная в своем недуге, и такая солнечно-ясная. Малышка. Рядом с ней шла директор интерната. Она бы взяла ее ручку, но девочка не давала себя трогать.

Вера Васильевна осмотрелась по сторонам, и сев на соседний диван, внимательно посмотрела на Варю.

– Сонечка… Сонечка…Зачем вы привели ребенка сюда?

– Потому что она сама попросила… Знаю, это звучит глупо. Но, – она бросила взгляд на ребенка. Ее сияющее счастьем личико было особо милым сегодня, – она сказала мне, что хочет пойти. Мы обычно обсуждаем разные вопросы в присутствии детей. Они не обращают на нас никакого внимания. Особенно такие детки, как Соня. Они не общаются, потому что замкнуты в себе. Хотя, у них в голове много что происходит. Они очень умные детки.

Вера Васильевна, как всегда, всех пыталась убедить, что у мира неправильное отношение к детям-индиго.

Студия молча смотрела на девочку, и Варе хотелось забрать ее, укрыть от этих старух-вампирш, желающих прочистить свою глотку криком, и не важно, что они будут говорить, лишь бы их увидела вся страна. Лишь бы они глупостей не наговорили, только не при Сонечке.

– Вера Васильевна, она дала себя причесать… Ее причесали, – Варя обратилась к ведущему, – Она никому не дает прикасаться к своим волосам. – Сонечка, иди поиграй с зайкой.

Вера Васильевна резко повернула голову, словно ее током ударило.

– Вы знаете про зайку? Откуда вы знаете про зайку?

Варя закрыла лицо ладонями. Это бесполезное мероприятие. Оно доставляет ей гораздо больше страданий, чем она думала. Откуда ей было знать, что на программе будет девочка? Если бы только она знала…

– Сонечка не общается ни с кем. Уроки рисования для нас были огромным прогрессом. Она начала рисовать. Одно и то же каждый раз. Но главное – это способ общения. И когда Варечки нашей не стало, – Вера Васильевна достала платок. Пауза была вынужденной – она не могла продолжать говорить из-за кома горечи, стоявшего на пути у слов. Он появлялся неожиданно, каждый раз, когда что-то напоминало ей о Варе. О той веселой, доброй, открытой Варе. Чувство вины до сих пор не покинуло ее. Ведь это она так рьяно добивалась путевки для нее, надеялась удержать ее у себя. В женском коллективе быстро расходятся слухи. И их маленький дом ребенка – не исключение. Она узнала от одной из нянечек, что Варя думает о том, чтобы принять предложение какой-то дизайнерской компании, и перевернула мир с ног на голову, чтобы Варя отправилась в это путешествие. Это она виновата. – Когда Варечки не стало, Соня перестала общаться совсем. А у нее был такой прогресс. И вот она услышала наш разговор, и подошла ко мне. Она вообще никогда не реагирует на разговоры других людей, а тут… Я не могла, просто не могла отказать ей.

Вера Васильевна бросила взгляд на Флор. Она чувствовала себя сумасшедшей из-за того, что согласилась на эту оферу. Подумать только в серьез прийти на программу, где одна ненормальная заявляет, будто она – их Варя. Если только ее увидят из министерства, то уволят быстрее, чем она доедет до дома.

 

– Соня подошла к вам? И сказала что-то? Не может быть. Она не говорит.

Вот и сейчас Варя с отчаянием посмотрела на девочку. Такая хорошенькая. Что ее ждет в жизни?

Соня встала и впервые посмотрела на Варю, отчего ей стало совсем не по себе. Девочка всегда избегала контакта глаза-в глаза.

– Сонечка, солнышко мое, иди поиграй. Мы тут про разные вещи говорим, тебе не интересно.

Варя бросила злой взгляд на Веру Васильевну. С ума сойти! Директор интерната…

Тут девочка подошла к ней и села рядом.

–Мы взяли с собой бумагу и карандаши – извиняющимся голосом произнесла Вера Васильевна. На всякий случай. Я… поймите, не могла отказать ребенку. Я боялась сделать хуже, – женщина уже не пыталась вытирать слезы. Они текли одна за другой по ее морщинистым от улыбок щекам.

Варя попробовала дотронуться до ручки девочки, но она ее отдернула. Зато приняла лист бумаги от Веры Васильевны и начала рисовать. Она рисовала не глядя, словно ее руки все видели сами. Зал не смел проронить ни слова, боялся спугнуть ребенка.

«Хотя бы на это хватило ума», – горько подумала Варя.

– Это тот же самый рисунок, – если бы Вера Васильевна не проработала с такими детьми всю свою жизнь, сейчас бы она кричала в голос и пустилась бы в пляс. – Она снова его нарисовала.

Варя тоже улыбалась. Ей было приятно, что Соня вела себя почти как обычный ребенок. Варя узнала рисунок, и поняла, что только ради этого стоило пойти на передачу. Только ради этих мгновений, которые теперь навсегда останутся с ней.

Девочка медленно подняла руку и ткнула пальцем в Варю.

– Как вы считаете, Вера Васильевна, девочка показывает, что на рисунке – Флор?

– Я, честно признаюсь, немного ошарашена сейчас. Она никогда не проявляла такой общительности, как сейчас. Но, я думаю, что да. Раньше она рисовала только Варю.

– Мы сделали небольшой сюжет про жизнь Сони в доме ребенка. Внимание на экран.

Варя мысленно уговаривала себя не лить слезы, но сдерживать их поток уже было бессмысленно. Она пришла на эту передачу ради родителей, ради того, чтобы они ее выслушали и поверили. Но оказалось, кроме них были и другие – не менее важные люди. Варя не думала, что ее отсутствие так сильно отразится на Соне.

На экране появилось изображение знакомых комнат. Вот ее класс, где она проводила занятия. Вот игровая комната. В ней поставили стульчик и снимали детей, которые могли что-то рассказать про Варвару Сладковскую. Бедняга Валера, он был достаточно взрослым, но все равно не понимал, что произошло с Варей. И Соня, которая, казалась такой крошечной в огромном холодном интернате. Почему Варе не пришло в голову ее удочерить? Почему она не сделала это при жизни? Хотя, тогда Соня снова осталась бы одна. Миленькая, маленькая девочка. Она сидела на своей кроватке и раскачивалась, не обращая внимания ни на Веру Васильевну, ни на камеру.

Варя перевела взгляд на девочку – ее не интересовало видео. Она в упор смотрела на Варю.

– Вера Васильевна, – прошептала Варя, отвлекая директора от слезного видео. – Смотрите, – Варя кивком указала на Соню. Та, не отрывала взгляда от нее.

Вера Васильевна тоже уставилась на Варю. Ее глаза были знакомы. Но это единственное сходство не убеждало ее.

– Возможно, девочка просто поверила в это.

– С ее диагнозом – навряд ли.

Экран погас, и Вознесенский объявил перерыв. Но перерыва не было, и они продолжали снимать, а Варя продолжала отвечать на вопросы по поводу того, где она была все это время и что делала. Ей не хотелось рассказывать о семье Лео. Ей казалось, она не имела на это никакого права.

– Варя, – тихо произнесла Соня. – Варя, – повторила она.

– Извини, ты сказала, что это – Андрей Вознесенский указал на Флор, – Варя, твоя учительница по рисованию?

Соня продолжала смотреть на Варю, но ничего не ответила.

– Андрей, мне кажется, Соня устала. Давайте ее отпустим, – Варя вытерла слезы рукавом простого платья.

Она не стала наряжаться на передачу, не красоваться шла туда. И простое деловое платье с длинными рукавами, которое она купила для передачи на деньги, оставшиеся в кошельке Флор, не привлекало внимания, если это вообще возможно с ее внешностью.

– Прежде, чем Вера Васильевна уйдет, у меня есть один короткий вопрос к ней. – Андрей сделал серьезное лицо. – Вы верите, что Флор – это Варя.

– Я бы очень этого хотела. Мы все любили Варю. Все это очень странно и непонятно.

Вера Васильевна встала и, неловко попрощавшись, подтолкнула Соню в спинку, чтобы та последовала за ней. Взять девочку за руку было практически невозможно, Варя это знала, и улыбнулась, когда увидела знакомую ситуацию.

Дальше были бессмысленные вопросы о существовании Бога, о том, что происходит после смерти, люди пытались подловить ее на каверзных вопросах, а Варя все думала об одном: кто все эти женщины и мужчины? Неужели больше никому нет до нее дела? Она боролась с желанием встать и уйти. Или послать всех к чертям. Но это все равно, что от злости биться головой об стену. Будет только больнее.

– Андрей, скажите, а никто из моих друзей не пришел? Лена Смаловская? Саша Морозов? Вы с ними связывались?

После небольшой паузы Вознесенскому вернулся дар речи, и он, как обычно, когда теряется, прижал папку к груди.

– Мы действительно пытались найти друзей Вари, – он нарочито подчеркивал это имя, словно оно не имело никакого отношения к ней. – Согласно ее родителям, их у нее было не много. Но и с Леной, и с Александром мы связывались, но они, к сожалению, отказались участвовать.

Варя кивнула и опустила голову.

Вот, оказывается, во всем мире только одному маленькому человечку она не безразлична. Девочке, страдающей аутизмом. Но, почему-то мысль была ей приятна. Из всех людей она меньше всего ожидала увидеть ее. Как же Варе хотелось подойти и обнять девочку.

Затем в студию пригласили еще одного человека, утверждающего, что он раньше был кем-то другим, и Варя ужаснулась, насколько нелепо звучали его слова. Она, должно быть, несла такую же ахинею…Его Варя слушала в полуха, Тот, кажется, совсем свихнулся. Даже если он и говорил правду, то все равно ничем помочь ей не мог.

– Прежде, чем мы закончим, я хотел бы попросить Флор сказать нам все несколько слов. Пережив такие удивительные вещи, вы наверняка переосмыслили многое в жизни?

– Пережив…Это неподходящее слово. Умерев – да…Мы все живем каждый день. Завтракаем, идем на работу, возвращаемся…Кто-то смотрит телевизор, кто-то гуляет с собакой. Кому-то повезло, и они играют со своими детьми. Но мало кто задумывается, что завтра может стать последним днем их жизни. Я бы сейчас многое делала не так. Я была бы благодарна каждому дню, что я живу, каждому глотку свежего воздуха. Каждой минуте, проведенной с родителями. Я бы старалась делать больше для людей. Не переживала бы из-за ерунды. Ведь даже это все может в один момент исчезнуть. Я бы полюбила себя. А знаете самое большое сожаление? Это то, что у меня не было своей семьи. Я не стала мамой. Хотя, думаю, из меня получилась бы не плохая мама. Любите друг друга, уважайте других, цените каждый момент этой удивительной и необычной жизни. Наполняйте ее восхитительными людьми и настоящими друзьями. И не жалейте не о чем. Действуйте, а не мечтайте. Я бы очень хотела, чтобы мои слова услышали родители. Я бы хотела, чтобы они по мне не плакали. Спасибо за то, что дали мне шанс. Я не тешила надежду, что родители тут будут, обнимут меня, скажут, что верят мне. – Варя усмехнулась. – Я слишком хорошо их знаю. Хотя, мне бы очень хотелось вернуться к ним. В свой дом. Возможно, когда-нибудь это получится. Мама, я всегда буду тебя ждать.

Варя заплакала, и Вознесенский опять обнял ее.

– На этом наша передача подошла к концу, и ее охота закончить словами Флор: любите себя и думайте о других. Спасибо. С вами была программа «Бывает», и я, ее постоянный ведущий, Андрей Вознесенский. Пока.

Варя так ничего и не вынесла из это й передачи, но на душе все равно стало спокойнее. Она сделала все возможное, чтобы вернуть себе свою жизнь. Нелепо. Вернуть жизнь тому, кто лежит под землей. Как всегда, от этих мыслей Варю начало мутить. Она старалась себе твердить, что это всего-навсего ее тело, не она сама. Как волосы, которые выпадают – их не чувствуют. По ним не страдают, только если они не оставляют после себя чистого поля. Так и тело – оно оказалось заменимо.

Рейтинг@Mail.ru