Тео Блэнкенси
Нападение на лондонскую фондовую биржу
Когда сердце говорит....
Было около десяти часов утра следующего дня.
Раффлз был один в своем кабинете.
Уже с половины восьмого он почти ничего не делал, только звонил в разные стороны.
Инцидент, свидетелем которого он стал в танцевальном дворце накануне вечером, произвел на него более глубокое впечатление, чем он готов был признать, и он уже обзвонил несколько офисов, чтобы получить дополнительную информацию о Соне Павиак.
Сам Пеннок сообщил ему, что его русская машинистка представилась ему, снабженная отличными рекомендациями.
Нет нужды говорить, что Раффлз неохотно поделился своими подозрениями.
Более того, он еще не смог определить для себя характер преступления, которое, по всей видимости, замышляли двое русских, причем в связке с сообщниками.
Раффлз только успел снова положить трубку телефона, как дверь открылась, и вошел Шарли.
Молодой человек был бледнее обычного, а в его голубых глазах было тревожное выражение; было ясно, что часть ночи он провел без сна.
Раффлз полуобернулся в кресле, чтобы посмотреть, кто пришел его побеспокоить, затем откинулся на высокую спинку своего стула, сложил руки на груди и посмотрел на Шарли так, словно увидел чудо природы.
Затем он начал, не меняя позы:
– Так ты отказываешься это делать?
Шарли сделал несколько шагов назад, испуганно посмотрел на Раффлза и, заикаясь, произнес:
– Значит, это правда, что ты можешь читать сердца людей? Эдвард, я прошу тебя....
Но Раффлз грубо прервал его властным тоном:
– Садись сюда, и давай поговорим.
Шарли Бранд опустился на стул и пристально смотрел на ковер.
Раффлз мгновение смотрел на него, качая головой, с тем же насмешливым, холодным взглядом в глазах, а затем начал:
– Значит, это было не просто поверхностное знакомство?
– Нет, Эдвард, это не так! Клянусь тебе! За все время я разговаривал с ней всего три раза.
– Знала ли она все это время, кто ты?
– У меня не было абсолютно никаких причин скрывать это. В конце концов, я приходил вести дела в качестве твоего секретаря!
– Короче говоря, ты влюбился в эту женщину?
Вместо ответа Шарли прикрыл глаза рукой и глубоко вздохнул.
Раффлз рывком развернулся в кресле, взял сигарету из серебряной коробки, стоявшей на его письменном столе, спокойно стряхнул с нее рассыпавшиеся кусочки табака, зажег ее, выпустил густое облако дыма и затем продолжил в том же тоне:
– Я вряд ли могу принять чью-либо сторону в этом вопросе; по правде говоря, я недостаточно знаком с подобными настроениями. Однако я не могу не отметить, что для меня становится трудным делом, когда мои помощники страдают от увлечения.
– Не насмехайся над этим, молю тебя, Эдвард, – взмолился Шарли.
– Ты ошибаешься, мой дорогой, если думаешь, что я насмехаюсь, – невозмутимо продолжил Раффлз. – Я рассматриваю увлечения такого рода как серьезное недомогание, примерно посередине между испанским гриппом и камнями в желчном пузыре. Для меня загадка, как человек со здоровым мозгом может попасть под влияние двух больших, черных глаз так внезапно и, кажется, так неизлечимо.
– Я боролся с ним, оно сильнее меня, Эдвард. Она ни на секунду не выходила из моих мыслей. На самом деле, я удивлен, что ты не заметил этого во мне.
– Я был занят своими делами, – хрипло ответил Раффлз.
– Но ты больше ни о чем не думаешь? – страстно воскликнул Шарли. – Ты что, из камня? Разве я не твой друг? Неужели тебе все равно, страдаю я или счастлив? Неужели тебя не волнует мое счастье?
– О, тише! – воскликнул Раффлз резко. – Твое счастье? Ты несешь чушь, парень! Я не верю в любовь с первого взгляда, но я верю в страсть. То, что ты чувствуешь к этой женщине, не может быть настоящей, верной любовью, которая противостоит всему.
– Эдвард, ты оскорбляешь и меня, и ее, – сказал Шарли пренебрежительным тоном.
– Короче говоря, ты отказываешься делать то, о чем я тебя прошу? Проследить за этой женщиной?
– Я не могу этого сделать, Эдвард! Я не могу! – отчаянно кричал Шарли. – До сих пор я верно служил тебе, я делил с тобой величайшие опасности, никогда не колебался и делал все, что ты мне приказывал, но это выше моих сил. Я должен шпионить за ней, за ней, которая пробудила во мне все, что я считал умершим?
– Костер из соломы, мой дорогой. Ничего, кроме костра из соломы, – презрительно воскликнул Раффлз. – Неужели ты не понимаешь, что эта женщина не та, за кого себя выдает? Неужели твоя страсть полностью ослепила тебя? Разве тебе не ясно, что эта женщина должна быть опасной преступницей?
– Я в это не верю! – воскликнул Шарли, вставая. – У тебя нет абсолютно никаких доказательств того, что ты говоришь, Эдвард! Ты обвиняешь ее без малейшего основания.
– А разговор в вестибюле танцевального дворца?
– Что это должно значить? Заявление может быть вполне невинным.
– Это мы увидим сегодня вечером, – хрипловато ответил Раффлз. – Но я вынужден, к моему сожалению, расследовать этот вопрос в одиночку.
– Эдвард....! – заикаясь, произнес Шарли, умоляюще подняв руки к Раффлзу.
– Больше ничего не говори, – холодно продолжил последний. – Мы не можем спорить о таких вопросах. Я считаю эту женщину очень опасной, и будущее, возможно, покажет, что я был прав. Тебя ждет тяжелое разочарование, Шарли. Но помни, я пытался вылечить тебя вовремя. В любом случае, ты, конечно, окажешь мне услугу, не помешав моим планам и не предупредив эту женщину.
Шарли смертельно побледнел и смотрел на Раффлза большими, полными ужаса глазами. Затем хрипло и заикаясь, он сказал:
– Разве я заслужил это от тебя, Эдвард?
– Люди с такой безумной страстью, которая отравляет их мозг и не дает им думать, опасны даже для своих лучших друзей, – крикнул Раффлз тем же холодным, суровым тоном. – Конечно, я не могу запретить тебе видеться или разговаривать с этой женщиной впредь; ты больше не школьник. Но если тебе дорога моя дружба, Шарли, то покажи себя мужчиной и постарайся всеми силами вырвать эту страсть из своей души. Я хорошо представляю, что ты сейчас чувствуешь по отношению ко мне, Шарли, но не пройдет и недели, как тебе придется признать, что ты меня обидел. Конечно, для тебя это будет трудное время, потому что больно видеть, как идол падает со своего пьедестала, но это тоже пройдет, и ты будешь вспоминать об этом как о странной аберрации.
Джентльмен-вор подошел к Шарли и положил руку ему на плечо.
Его голос звучал гораздо мягче, когда он продолжал:
– Такие мужчины, как мы, вообще-то никогда не должны смотреть в глаза женщине, испытывающей нежные чувства. Я, по крайней мере, выбрал путь, который делает это невозможным для меня. Но скажу тебе честно: если ты когда-нибудь встретишь девушку, которая не только обладает внешним очарованием, но и в прямом смысле слова имеет благородную душу, я немедленно освобожу тебя, и буду считать себя очень счастливым, если ты закончишь свою жизнь таким образом. Но это, нет, это не любовь, это не может быть любовью. А теперь иди, мне надо подумать.
С этими словами Раффлз снова сел перед письменным столом и погрузился в глубокую задумчивость.
Казалось, он больше не замечал присутствия Шарли.
Сам молодой человек встал, сделал несколько нерешительных шагов в сторону Раффлза, передумал и бросился вон из комнаты.
Поддавшись самым противоречивым чувствам, он бросился в свою комнату и опустился на диван, зарывшись лицом в мягкие подушки.
Но Раффлз работал дальше, с неослабевающим усердием, как часы, холодный и ни на что не реагирующий.
Он вбил себе в голову, что эта красивая русская была очень опасной женщиной, и теперь, когда он хотел расследовать это дальше, он, конечно, не позволит "сентиментальным" соображениям остановить его.
Он всадит нож глубоко в рану, воображал он, и избавит Шарли от роковой страсти.
Примерно через час после разговора, который так затронул Шарли, Раффлз отправился в банк господ Розенталя и Пеннока, и был немедленно принят последним, после того как вручил свою карточку и заявил, что он по важному делу.
Его сразу же ввели к Пенноку, который подошел к нему с протянутой рукой и несколько удивленно заметил:
– Вы повторили свой визит раньше, милорд, чем я смел надеяться. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Речь идет о железнодорожных операциях в России?
– Не то чтобы, мой дорогой Пеннок, хотя я ввязался в одно дело, которое отдаленно связано с Россией. Но прежде чем я продолжу, нельзя ли нас тут услышать?
– Неужели дело настолько серьезное, милорд? – удивленно спросил Пеннок, приподняв брови.
– Очень!
– Тогда мы лучше удалимся в мой личный кабинет, там мы будем в полной безопасности от слушателей.
Пока он говорил, он открыл дверь и теперь позволил Раффлзу войти в небольшую комнату, где стояли только стол для курения и несколько мягких кресел.
Он оставил дверь открытой и теперь возобновил разговор:
– Теперь вы можете говорить свободно, милорд, нас невозможно будет услышать в комнате моего секретаря. Должен сказать, что вы немного возбудили мое любопытство.
– Тогда я с сожалением должен сказать вам, что сомневаюсь, что смогу удовлетворить его во всех отношениях.
Раффлз придвинул свой стул как можно ближе к стулу Пеннока, а затем спросил приглушенным тоном:
– Как давно у вас стенографистка?
– Кто? Соня Павиак?
– Да.
– Она служит у меня почти три месяца.
– Довольны ли вы ее работой?
– Полностью.
– Она никогда не отсутствовала?
– Только несколько раз, из-за болезни. Однако она легко все наверстала. Она целеустремленная, старательная и способная девушка.
– Где она работала в последний раз?
– В машиностроительной фирме.
– Как долго она там работала?
– Более семи лет.
На лице Джона Раффлза промелькнуло разочарование и одновременно удивление.
Он закусил губу, задумался на мгновение, а затем начал снова:
– У нее были хорошие рекомендации?
– Превосходные.
– Вы, конечно, спрашивали о других ее бумагах?
– Я видел ее паспорт и разрешение на пребывание в нашей стране.
– Рекомендации у вас?
– Я, конечно, вернул их ей.
– Неужели вы не помните название фирмы?
– Да, конечно. Престон и Ко, машиностроители. Но зачем вы спрашиваете меня обо всем этом? Вы, конечно, ничего не хотите сказать о девушке?
– Напротив, боюсь, мне будет что о ней рассказать, дорогой Пеннок. Не могли бы мы связаться с этой фирмой по телефону?
– Конечно, нет ничего проще.
– Но незаметно здесь, в банке? – повторил Раффлз.
– Это тоже можно сделать. Вон там, видите, телефонный аппарат.
– Тогда будьте добры, позвоните в фирму и спросите, как выглядит Соня Павиак. Я хотел бы узнать подробности.
– Если вы настаиваете, милорд, я так и сделаю, но я совершенно не могу представить, к чему все это, – изумленно произнес Пеннок.
Он подошел к телефонному аппарату, бегло просмотрел огромный справочник, нажал несколько контактных кнопок, и через мгновение его соединили с нужным номером в Лидсе.
Когда он заговорил, Раффлз увидел, что его лицо приобрело очень удивленное и немного испуганное выражение.
Наконец он снова положил трубку, медленно подошел к Раффлзу и сказал мягким тоном:
– Я не понимаю этого, милорд. Сам Престон сообщил мне, что в течение семи лет он нанимал стенографистку по имени Соня Павиак. Но она была маленького роста, румяная и уродливая, как ночь.
– С другой стороны, я прекрасно понимаю это, мой дорогой Пеннок, – со слабой улыбкой произнес Раффлз. – Ваша машинистка просто обменялась бумагами с настоящей Соней, включая рекомендации.... или эти бумаги были украдены у нее!
Расследование
Пеннок некоторое время молча наблюдал за Раффлзом, нервно поигрывая своим серебряным портсигаром, а затем сказал с удивлением в голосе:
– Это совершенно непонятно для меня, милорд. Почему она это сделала?
– Очевидно, чтобы получить у вас работу!
– Но я говорю вам, что она очень способная. Она прекрасно выполняет свою работу!
– Я понимаю, мой дорогой Пеннок. Но скажите мне прямо, взяли бы вы ее, если бы она пришла к вам без документов и без рекомендаций?
Банкир почесал за ухом свойственным ему жестом, а затем, после некоторого колебания, ответил:
– Если вы хотите знать правду, милорд, я не думаю, что поступил бы так. От рядового стенографиста требуется многое, и первого встречного на эту работу не берут.
– Я знал это, – продолжал Раффлз, улыбаясь. – Эта женщина хотела подстраховаться и своевременно предоставила документы, которые открыли бы ей ворота этого банка.
– Но тогда что у нее может быть на уме? – воскликнул Пеннок, пораженный. – Ограбление банка?
– Возможно, это что-то более серьезное, друг Пеннок! – ответил Раффлз серьезным тоном. – Я еще не уверен, но у меня есть серьезные подозрения. Скажите, знаете ли вы, каким образом Соня Павиак, как мы будем называть ее для удобства, поскольку не знаем ее настоящего имени, проводит свои вечера?
– Кажется, она мне как-то говорила, что читает книги и преподает русский язык.
– Правда? Вероятно, вице-президент Английского банка Филипп Честерфилд, один из ее учеников, и она учит его в танцевальном зале в двух часах езды отсюда, за бокалом шампанского.
– Что вы говорите! Она так делает? Вы видели ее в компании Честерфилда?
– Не я, а один из моих самых близких друзей, – спокойно ответил Раффлз. – Я не часто посещаю подобные заведения.
– Простите, милорд, я должен был сразу это понять, – поспешно продолжил Пеннок.
– Мой друг также видел ее там в компании русского довольно неприятной наружности, с которым она поспешно обменялась несколькими словами, которые, к его сожалению, он не смог понять, по крайней мере, не полностью, но в которых неоднократно использовались слова "банк" и "быть готовым вовремя".
Пеннок вскочил, смертельно побледнев.
В его голове пронеслась ужасная мысль.
Он вдруг вспомнил об убийственных нападениях на Нью-Йоркскую фондовую биржу и Генуэзскую фондовую биржу.
Возможно ли, что анархисты планировали аналогичное нападение на его собственный банк, возможно, на фондовую биржу или Банк Англии?
Он рассеянно сделал несколько шагов взад и вперед по маленькой комнате, затем остановился перед Раффлзом и сказал хриплым тоном:
– Мы должны немедленно предупредить полицию, милорд. Соня Павиак, или как там ее зовут, должна быть немедленно помещена под арест.
– Если вы хотите услышать мой совет, дорогой Пеннок, я бы посоветовал вам не действовать слишком рьяно, – спокойно продолжил Раффлз.
– Но должен ли я тогда бездействовать, мой господин, пока кто-то готовит нападение на мой банк?
– Конечно, нет. Кроме того, я не верю, что это было запланировано для вашего банка в первую очередь. Эта женщина выбрала вас только потому, что ваш офис находится в непосредственной близости от Корнхилла, фондовой биржи и Английского банка. Но если мы арестуем женщину на основании, имеющихся у нас незначительных улик, мы не добьемся большого прогресса. Будьте уверены, она будет молчать, как горшок, и скорее будет разрублена на куски, чем предаст своих сообщников. Женщины особенно часто восхищают своей стойкостью в этом отношении. Однако я не думаю советовать вам стоять в стороне, скрестив руки. Напротив, я бы посоветовал вам тщательно проверить эту русскую, но не при помощи официальной полиции, которая обычно не умеет действовать с достаточным тактом и осторожностью в таких вопросах, а при помощи частного лица, или, скорее, детектива-любителя.
– Но как мне найти человека, милорд, способного выполнить эту сложную работу? – воскликнул Пеннок с некоторым нетерпением.
– Вам не нужно прилагать особых усилий, человек уже найден. Он пред вами.
– Вы, милорд? – воскликнул Пеннок в изумлении.
Затем он сильно хлопнул себя по лбу и продолжил:
– Это верно. Как я мог быть настолько глуп, чтобы забыть об этом, Скотланд-Ярд уже несколько раз с большим успехом пользовался вашей помощью, и на Даунинг-стрит вас называют не иначе, как "Шерлок Холмс второй", но улучшенное издание.
– Джентльмены и вправду слишком доверяют мне, – сказал Раффлз, улыбаясь.
– Нет, милорд, напротив, я уверен, что они все еще недооценивают вас. Значит, вы лично будете расследовать этот вопрос?
– Именно это я и хотел вам предложить. Я полагаю, что Соня встречается со своими сообщниками сегодня вечером, и я хочу быть в этом уверен. Если заговор действительно существует, чего мы оба опасаемся, мы должны суметь захватить не только ее, но и ее союзников, иначе это будет похоже на то, как если бы мы отрубили только одну голову дракона, у которого их сто. У вас, конечно, есть ее адрес?
– Я дам вам его немедленно.
– Тогда мне больше не о чем вас просить, и я могу приступать к работе.
– Вы, конечно, навестите ее?
– Да.
– Но знаете ли вы, милорд, что собираетесь подвергнуть себя большой опасности?
– Без ложной скромности я это знаю, дорогой Пеннок. Люди, желающие поднять в воздух английский берег, когда могут погибнуть сотни, возможно, тысячи людей, естественно, не заботятся о жизни одного человека, желающего помешать их планам.
– Но вы действительно верите, милорд, что это план этих злодеев?
– Я искренне надеюсь, что жестоко ошибаюсь, но лучше рассчитывать на худшее. Ни на минуту нельзя сомневаться в том, что нападения в Нью-Йорке и Генуе также были делом рук русских нигилистов. Но даже если атака была спланирована только против вашего собственного банка, вы, конечно, считаете, что стоит положить этому конец.
– Это само собой разумеется, милорд, и я глубоко признателен вам за ваше вмешательство. Я, конечно, могу рассчитывать на то, что вы как можно скорее сообщите мне о результатах ваших расследований?
– Завтра я пришлю кого-нибудь с вестью.
– Я благодарю вас, милорд. Но я говорю вам, дай Бог, чтобы вы ошибались, чтобы ваш представитель дезинформировал вас или был ослеплен страхом.
Оба джентльмена поднялись и вышли из маленького кабинета.
Придя в свой кабинет, Пеннок достал из ящика письменного стола небольшой регистр, бегло просмотрел его, а затем переписал адрес Сони Павиак на лист бумаги, который передал Раффлзу.
Последний взглянул на него и убрал. Он протянул руку к банкиру и сказал тихим шепотом:
– Тогда до завтра.
Раффлз приблизился к уху банкира и продолжил:
– Мне, конечно, не нужно говорить вам, что ни словом, ни интонацией голоса, ни взглядом вы не должны выдать, что подозреваете Соню Павиак. Одного слова, сказанного немного резко, может быть достаточно, чтобы вызвать подозрения у этой прекрасной дьяволицы, и мы можем не узнать их планов, что совершенно необходимо, чтобы сорвать их и поймать всю банду.