Тихон Стрелков
Призрачная нога
Ганс, пошатываясь, направился верх по лестнице. Смолл молча смотрел ему вслед. Молоденькая девушка с фигуркой в виде песочных часов встала на пути у Ганса, игриво улыбаясь. Он грубо отодвинул ее рукой в сторону и прошел мимо.
Смолл чувствовал, что Ганс сказал правду, но это только все усложняло. Если Фондория выдуманная страна, то где он провел предыдущие восемнадцать лет?
Подняв голову к потолку, в красных пятнах от вина, Смолл спросил:
– Быть может, это сон?
Стены промолчали, а лестница отозвалась протяжным скрипом. В этом переполненном запахами алкоголя и пота месте, Смоллу показалось, что лестница над ним насмехается.
ГЛАВА 10. Старшая сестра
Стены родного замка отталкивали взгляд Флоры не хуже жалких настилов в повозке Маньерто. Все казалось таким холодным и чужим. А ведь еще перо назад, до поездки к Винсенту, Флора беспечно летала по тускло освещенным коридорам, задирала стражников и без стука вваливалась в покои отца. Отец сердился, но не долго. Он вообще не умел долго сердиться. Тем более на Флору. Она всегда говорила ему, что он самый добрый.
– Дочка, ― отвечал Грегори. ― Я так добр только по отношению к тебе.
Король Грегори не любил похвалу. Ходили слухи, что однажды он приказал отрезать язык мужику, сказавшему, что король ― честнейший из видимых им людей. Флора этому не верила. Про ее отца ходило много слухов ― одни отвратительнее других, ― но такова уж участь королей.
Коридор по периметру огибал весь замок. Принцесса шагала по выложенному мраморной плиткой полу и неохотно рассматривала знакомые узорчатые барельефы на серых каменных стенах. Виноградные лозы, цветы, вихри, геометрические фигуры. Разнообразие барельефов нарушал узор, напоминающий череду прописных галочек. Он, скучный и невзрачный, повторялся каждые восемь шагов и сейчас как никогда раздражал Флору. Раньше она представляла, что это стая птиц, парящих высоко-высоко, но теперь видела лишь стрелки, навязчиво тыкающие в землю и словно указывающие Флоре на то, где она бросила Смолла.
Флора свернула влево, прошла под сводчатым потолком и услышала шаги. Ровное постукивание подошв туфлей по мрамору. Цок-цок-цок!
– Диана! ― воскликнула Флора прежде, чем из-за угла показалась ее старшая сестра, и развела руки для объятий. ― Боже, я так соскучилась…
– Это правда, что Фиталл сделал тебе предложение? ― резко спросила Диана.
Руки Флоры повисли вдоль тела.
– Правда.
Едва Флора приняла горячую ванну, к ней заявился знатный Лорд Фиталл с предложением руки, сердца и приличного наследства. Ему было чуть больше тридцати. Высокий, широкоплечий, с небольшим пивным животиком, ― видный кавалер. Много молодых девушек строили ему глазки, но он выбрал Флору.
– Ты ведь согласилась, правда? ― Диана широко улыбнулась. Флора столько раз видела эту улыбку, что говорить об искренности сестры не приходилось.
– Нет.
– Как «нет»?
– Да вот так, не захотела.
– Но он Лорд Древа Фиталл, ― протянула Диана. ― Этот великолепный союз укрепит Фондорию. Если Древо Фиталл будет на нашей стороне…
– Мне все равно.
– А еще: видела какой он мужчина?
– Видела, ― холодно отозвалась Флора. ― До сих пор в глазах режет, словно на солнце поглядела! Диана, меня не было дома целое перо, и тебя интересует только моя партия с пузатым Лордом?
Диана отрешенно поглядела на нее. Высокая, стройная, с небольшой, но видной грудью и с такими же, как у Флоры, глазами цвета ряски в солнечную погоду ― она была красивой. Ее рыжеватые волосы ниспадали на расшитую бисером пелерину, сидящую поверх стального атласного платья с пояском, а ножки ютились в блестящих туфельках.
– Прости, ― наконец, сказала Диана. ― Ты так изменилась и похорошела. Свежий воздух и путешествие пошли тебе на пользу. А еще… скажи, слухи о том, что ты влюбилась в простолюдина, верны?
Щеки Флоры вспыхнули. На мгновение ей хватило достоинства изобразить удивление.
– Я влюбилась в простолюдина? Что за нелепость!
– Влюбилась все-таки, ― вздохнула Диана.
– Все совсем не так! ― взволнованно воскликнула Флора. ― Смолл просто мой друг. Он сопровождал меня домой, ну и спас мне жизнь там… пару раз.
– Да, подумаешь… Каждый день тебе кто-то жизнь спасает. А где были стражники?
– Погибли. Сначала мы попали в засаду разбойников. А потом… туман.
Диана вздрогнула, услышав последнее слово, и схватила Флору за руку.
– Ты была в тумане? ― Бровь над ее левым глазом легонько задергалась.
Флора покачала головой.
– Боже, ты вся дрожишь. Что тебя так напугало?
– Флора, прошу, ты должна выйти за Фиталла, ― взмолилась Диана.
– Я не испытываю к нему НИКАКИХ чувств.
– Сегодня не испытываешь, а завтра…
– Ты вообще себя слышишь?
– Говори тише, прошу, ― зашептала Диана.
– Я тебя не понимаю, сестра. Последний год ты, как чокнутая сваха, носишься вокруг меня, расхваливая одного кавалера за другим. Этот хорош, тот хорош… Отчего ты так сильно хочешь моей свадьбы?!
– Ты должна покинуть Фондорийское Древо.
Флору и раньше посещали мысли о том, что сестра просто хочет избавиться от нее. Даяна и Катия слишком юны, чтобы претендовать на внимание благородных кавалеров Фондории. Но она… возможно вся забота, которой ее баловала старшая сестра, была не из искренних побуждений. За последний год Флора получила двадцать два предложения о свадьбе. Диану замуж не звал никто. Она была и красива, и умна, и женственна, и обаятельна, но все почему-то предпочитали ей младшую сестру.
– Фло, прошу, поверь мне, ты должна покинуть Древо, ― повторила Диана.
Флора вырвала ладонь из рук сестры.
– Я не думала, что когда-то скажу тебе это прямо в лицо. Зависть ни к чему хорошему не приведет. Ты должна смириться с тем, что выбирают меня, а не тебя. Я в этом не виновата. Не нужны мне все те десятки предложений, совсем не нужны. Да, они приятно греют мне душу и…
– Дело не в зависти! Тебе опасно тут оста… ― Диана оборвалась на полуслове. Послышались тяжелые шаги. Из-за угла вышел высокий стражник. Он остановился возле принцесс и ретиво ударил себе грудь.
– Принцесса Флора, Его Величество желает вас видеть.
– Передай ему, что я скоро буду.
Флора молча ждала, пока стражник оставит их с сестрой наедине.
– Почему ты все еще здесь?
– Его Величество приказал сопроводить вас.
Флора заметила, как напряглась Диана.
– Тогда веди нас. Сестра, не желаешь составить мне компанию?
– С радостью, ― отозвалась Диана.
Возле двери, ведущей в покои короля Грегори, стоял небольшой отряд королевских летунов. Флора мгновенно поняла, почему отец захотел ее видеть. Не было сомнений: Роджер вернулся. Королевские летуны с коротким поклоном отступили в сторону, приглашая принцесс войти. Стражник открыл металлическую дверь, и Флора вбежала внутрь. Диана, крепко сжав пальцы в кулак, последовала за ней.
Король сидел за столом в гостиной, за его спиной висел причудливый гобелен, напоминающий о временах создания Фондории. На нем было изображено переселение людей с земли на Вечное Древо.
Роджер Баркалинстер, преклонив колено, стоял перед королем.
– Вы вернулись! ― воодушевленно воскликнула Флора и оглядела гостиную. ― Где он? Где Смолл?
– Принцесса, я не смог отыскать вашего друга, ― не поднимая головы, сообщил Роджер.
– Что значит «не смог»?!
– Дочка, выслушай его, ― терпеливо попросил Грегори.
Слезы подступили к глазам. Флора, поджав губы, коротко кивнула.
– Принцесса, когда мы с отрядом прибыли в нужное место, повозки, в которых еще вчера были люди, пустовали. Со всех сторон от них мы обнаружили лужи засохшей крови. Мы продолжили искать, и вышли к основанию Вечного пиона. На его верхушке сидели люди. Эти люди поведали нам, что сбежать им помог некий Смолл. Он разобрался с разбойниками и помог женщинам и детям забраться на цветок до прихода тумана. Но он не успел поднять всех. Внизу остались несколько человек. Когда спустился туман, снизу послышались крики. По словам одной женщины, ничего ужаснее она не слышала. ― Роджер замолк и поглядел на короля. Тот кивнул. ― Ваш друг не смог бездействовать. Он прыгнул с цветка в туман, и так и не вернулся.
Флора, не говоря ни слова, села на пол. По ее щекам покатились слезы.
– Нет… Он не мог… Он не стал бы…
– Люди порой совершают смелые и необдуманные поступки, ― сказал Грегори. ― Твой друг ― герой.
– Я не должна была его там оставлять… Если бы я вернулась раньше…
– Нужно продолжить поиски, ― решительно заявила Диана. Никто никак не отреагировал. Тогда она повторила громче: ― Нужно продолжить поиски Смолла. Нет гарантий, что он мертв. Роджер, вы возьметесь за это дело?
– Только с разрешения Его Величества.
– Отец? ― Диана выдержала взгляд холодных серых глаз короля.
– Отец, пожалуйста, ― взмолилась Флора. Она увидела выступ, спасающий ее от падения в море горя и печали, и крепко ухватилась за него. ― Он не мог умереть. Я бы это почувствовала.
Король стиснул ручку кресла.
– Роджер, ты слышал моих дочерей. Проводи Флору в ее покои и отправляйся на поиски юноши.
– Спасибо, ― прошептала Флора Диане, когда та помогала ей подняться.
– Чего не сделаешь ради младшей сестренки.
– Ты говорила, что мне нужно…
– Давай не сейчас, ― шепотом перебила ее Диана. ― Пойдем к тебе, расскажешь мне о своих приключениях.
– Диана, а ты останься. ― Король поднялся на ноги и затянул пояс бархатного халата, к воротнику которого крепились две металлические бляхи с эмблемой в виде лабриса.
– Ваше Величество, принцесса Диана обещала дать мне рецепт своего превосходного пирога! ― воскликнул Роджер.
– Это подождет.
– Но Ваше…
– Роджер, как вернетесь с поисков, так и дам вам тот рецепт. ― Только принцесса Диана заметила, как побелели костяшки Роджера. Она поймала его взгляд и натянула улыбку.
– Как вам будет угодно, ― сухо сообщил командир.
– Отец, не задерживай ее слишком долго, ― попросила Флора. Нам есть что обсудить. ― И они с Роджером покинули покои короля.
Принцесса Диана вышла на балкон. Отсюда открывался прекрасный вид. Мир казался игрушечным; крошечные едва различимые домики на верхушках Вечных цветков, голубые узоры рек и трезубец гор вдали. На ветру рыжие волосы принцессы развевались как парусам.
Диана вздрогнула, ощутив на плече, тяжелую руку отца.
– Ну и зачем ты предложила отправиться на поиски того Смолла? ― спросил он.
– Кому как не тебе знать, что люди порой возвращаются из тумана?
Отец крепко сжал плечо дочери. Она сморщилась от боли.
– Ты ведь не собираешься ничего рассказывать Флоре?
– Нет. У нас был уговор.
– Тогда хорошо. ― Король Грегори аккуратно развязал поясок на стальном атласном платье принцессы. Она задрожала. ― Прекрати трястись. Сколько сегодня пришло? ― Он ухватился за лямки платья и медленно спустил его с дочери. На пол упали три конверта. Диана дрожала, но не сопротивлялась.
– Целых три? Когда они уже поймут, что им ничего не светит?
Грегори тапкой отпихнул конверты в угол балкона, и Диана ощутила горячие ладони отца на своем теле. Они прошлись по холмистым изгибам, остановились на пояснице и уверенно надавили вперед. Принцесса повиновалась: отступила на пару шагов назад и наклонилась, руками хватаясь за перила балкона. Король поставил стопу между ее стопами и, скользя по полу, сдвинул правую ногу Дианы в сторону. Затем развязал пояс бархатного халата.
Диана услышала звон металлической бляхи и зажмурилась.
ГЛАВА 11. Я буду прыгать
Покинув «Черную могилу», Смолл еще час шатался по улицам и расспрашивал людей о том, где находится. Все в один голос твердили, что их город именуют Оустрейсом, и что Фондория ― выдуманная дедом нынешнего короля страна. Такой масштаб заговора против Смолла был просто невозможен. Уставший и запутавшийся Уиткинс заснул на лавочке в тени заброшенного сарая, надеясь на то, что, вновь открыв глаза, он очутится в другом месте. И там, в другом месте, Фондория больше не будет выдуманной страной.
Над Оустрейсом висело солнце. Беспризорники в поисках еды носились по узким улочкам города, проверяли ржавые ведра с помоями, заглядывали в бары и бордели, а самые наглые из них ныряли в мясные лавки и с хохотом вылетали оттуда с куском оленины или костью в хрящах. Куртизанки ― в чем на свет появились ― стояли на каждом шагу. Одни скромно смотрели в землю и ждали, другие охотно себя продавали, третьи же, те, что пострашнее, чуть ли не бросались на проходящих мимо мужиков. Несмотря на различия, было у обреченных на распутную жизнь женщин кое-что общее. Все они, едва мужчины выбирали их, улыбались так, будто выиграли поездку в другую жизнь. Наверное, каждая куртизанка в душе мечтала, что следующий холостяк, с которым она разделит койку, возьмет ее в жены. И не придется ей больше торговать телом, чтобы не помереть с голоду. Ведь замужние женщины и старухи, в большинстве своем, занимались стряпней да рукоделием.
Суета Оустрейса не беспокоила Смолла. Мальчуганы трижды пытались обчистить его и без того пустые карманы, прялки дважды пытались его разбудить, крича «Это наше место», к нему даже пьянчуга пристал и разок ткнул сапогом в бок, попытавшись разбудить, но Смолл не отозвался. Он спал, словно сном мертвеца. Его трясло, щеки горели, лоб блестел от пота. Он громко бредил, нес что-то про хрустящее мясо и дымчатого змея. Одна перепуганная бабка закричала, что им завладел Дьявол. Дошло до того, что люди и вовсе стали обходить сарай стороной.
Лишь, когда солнце нырнуло за горизонт, Смолл проснулся. И проснулся не потому, что выспался. Ему было холодно, так холодно, как никогда прежде. Сердце сотрясало грудную клетку, воздух будто резал ноздри, а редкая слюна во рту отдавала железом. Смолл руками оттолкнулся от лавочки и сел. Неприятная дрожь проползлась по позвонку и стрельнула в копчик. Смолл попробовал встать, но зад, словно прилип к лавке.
– Что за…
Он опустил взгляд. Стопы боком лежали на истоптанной земле, но земли он не чувствовал. Смолл попытался пошевелить пальцами ног, и с ужасом понял, что не может. Он совсем не ощущал ног ниже колен.
Страх парализовал тело, но не горло.
– Кто-нибудь! ― закричал Смолл. ― Помогите!
Ветер подхватил его голос и понес вдоль улиц.
Из-за угла дома выскочили три паренька лет двенадцати и замерли.
– Эй, Марл! Чо забыл, чо та старая сказала? ― Один из них схватил другого за плечо. ― Им завладел Дьявол!
– Да клал я на твоего Дьявола! ― Марл смахнул руку с плеча. ― Если сыкотно, ждите там, трусишки!
Подбежав к Смоллу, мальчуган воскликнул:
– Ну и разорался ты! Чем помочь?
– Я ног не чувствую, ― ответил Смолл с отдышкой, неуклюже развязывая шнурки на сапогах. Голова у него закружилась, и он схватился за спинку лавочки, чтобы не свалиться. ― Все плывет перед глазами… Надо их снять…
– В такую холодрыгу и я ног не чувствую…
– Я не могу ими пошевелить! ― закричал Смолл, и Марл испуганно отпрянул. ― Совсем! Прошу, корни подери, помоги снять сапоги!
– Сказал бы сразу, а то «их надо снять». Нет бы нормально изъясняться. ― Марл присел на корточки, стянул кожаные сапоги и прилипшие к бинтам на стопе Смола носки. ― Фу-у! Гадость какая! Ты что в капкан наступил?
– Нет. Развяжи бинты.
– Мерзко-то как…
– Прошу!
– А заплатишь?
– Сколько захочешь ― только не сейчас!
– По рукам. ― Марл взялся за бинты. Бинты чуть ли не вросли в ногу Смолла, и мальчик не переставал предупреждать: «Будет больно!», «Зараза к коже прилипла, щас дерну!». Но что бы Марл там не творил, Смолл не морщился и не кричал от боли, он ничего не чувствовал.
– Вот дерьмо! ― воскликнул Марл, закончив. ― Вот дерьмо!
– Что там? ― тихо спросил Смолл, его вдруг стало клонить в сон. На глаза, словно опала мутная пленка, и он видел не ясно.
– Да сам посмотри!
Смолл ― ему это стоило немалых усилий ― подался вперед и глянул. Посеревшие ступни были усеяны кроваво-черными язвами, из которых сочился гной. Жилы на ногах почернели и корнями Вечных цветков тянулись к бедрам.
– Конечно, ― пробормотал Смолл, вспомнив, как прошелся по стеклам в доме тетушки Балгани. ― Осколки были пропитаны трупной гнилью… Где у вас лекари?
– Лекари? ― тупо повторил Март.
– Дяди и тети! ― не выдержал Смолл. ― Те, что лечат!
– В трех улицах от…
– Помоги мне подняться и веди.
– Но ты не можешь…
– Смогу! Должен смочь! Быстрее! ― Смолл протянул дрожащую ладонь: Марл схватил и дернул на себя. На мгновение Смолл ― и без того темная улица стала тонуть для него во мраке ― приподнялся, но устоять на непослушных стопах было невозможно, и он срубленным деревом полетел прямо на мальчика. Тот увернулся, и Смолл распластался на земле.
– Эй, ты цел? Эй! Эй, ты чего? ― Смолл не отзывался, и Марл, обернувшись, закричал: ― Парни! Нужна ваша помощь!
Последнее, что уловило угасающее сознание Смолла: его поволокли по земле.
Вновь открыв глаза, он увидел над собой два лица, неясных, но очевидно мужских. Даже страшная лихорадка не помешала понять, что они спорят. Мужики перекрикивали друг друга, размахивая руками. Смоллу их движения казались странными, они словно писали в воздухе.
– Он очнулся!
– Парень, твоя нога…
Смолл не дослушал. Его снова унесло в небытие.
Бредовые и долгие ему снились сны, в них он непременно чего-то лишался. Ему снилась Флора и то, как он не смог спасти ей жизнь. Он видел свое рождение в домике лекаря Аркадио; ветер снес крышу, дождь полил на его крохотное тельце, а молния убила родителей. Смолл страдал и плакал, но когда очнулся, все ушло. Пережитое во сне испарилось подобно пару от дыхания в холодную погоду. И пришла боль. Его ноги горели.
Стоял яркий день. Лучи солнца пробивались сквозь полуоткрытые оконные ставни, делая видным, обычно скрытый от глаз хаотичный танец пыли. Смолл лежал на кровати. Тяжелое тело ныло и отказывалось двигаться. Он сжал пальцы рук в кулак. Уже что-то! Затем попробовал пошевелить пальцами ног. Правая неохотно подалась, но левая… Ужас закрался в душу Смолла. Перебарывая жуткую боль, он сел. И его затрясло. Левая нога была отрезана выше колена.
Воздуха в комнате резко стало меньше. Смолл вцепился руками в то, что осталось от ноги, и завыл. Взгляд прыгал с правой ноги на культю и обратно. И так снова и снова. Сердцу было тесно в груди, мысли разрывали голову.
– Нет! Нет! Нет! ― Смолл изо всех сил ударил кулаком в левое ребро ― бинты вокруг культи покраснели ― и его ослепила боль. Он и не знал, что бывает такая боль. Горела не только отрубленная конечность, сама душа словно плавилась. Он бацнул по ноге еще раз и еще.
В комнату вбежали лекари. Один из них отвесил Смоллу сочную оплеуху.
– Возьми себя в руки! ― воскликнул он и одним выверенным движением руки прижал Смолла к кровати, а другим влил ему в рот горькую смесь. Лицо парня скривилось. ― Знаю, мерзкая вещь, но тебе станет лучше.
Он не соврал. В голове у Смолла заметно прояснилась, а по телу расползлась прохлада, самую малость, но притупляющая агонию.
– Что вы сделали со мной?
– Что мы сделали? ― переспросил худой, рыжебородый мужик с впалыми щеками. ― Шкуру твою спасли ― вот что!
– Вы отняли у меня ногу.
– Скажи спасибо, что одну.
– Ты был плох, ― мягко сказал второй лекарь ― крепкий, с приятным лицом и теплыми карими глазами, ― трупный яд распространился слишком далеко, еще пару дней и ты бы умер. Если бы ты пришел к нам раньше, сразу, как отказали ноги, все могло бы сложиться иначе. Зачем ты терпел?
– Я не терпел. Очнулся на лавочке ночью, а ногами пошевелить не могу. Стал кричать. Прибежали мальчики. Один из них снял мне сапоги. Дальше не помню.
Лекари переглянулись.
– Нет, ты что-то путаешь, ― сказал крепкий. ― С такими ногами, как у тебя, ты дней двадцать должен был, как овощ на месте сидеть.
– Такого не было. Еще вчера я бегал.
– Бред! ― воскликнул худой хриплый голосом. ― Этого не может быть.
Смысла переубеждать лекаря Смолл не видел. Плевать! Его волновало и пугало другое.
– Почему я чувствую ее? ― спросил он, мягко обхватив культю. ― Почему я чувствую продолжение ноги? Пальцы зудят и ломят, а стопа болит… Но там нет ничего. Там нет ничего, но нога… она будто все еще здесь.
– Это нормально, парень, ― сказал крепкий. ― После ампутации конечности такое случается порой. Фантомной болезнью зовется.
– И это пройдет?
– А ты того хочешь? ― спросил худой.
Смолл промолчал. То ли на него так подействовало успокоительное, то ли шок сыграл свою роль, но Смоллу почему-то казалось, что если он ответит «да», нога уже точно никогда не вырастет. А потерять эту безумную и наивную мысль он не посмел бы.
– Рано или поздно все проходит, ― заверил крепкий.
– Но ты вряд ли доживешь до этого дня, ― подхватил худой. ― А ведь я предлагал Джозу остановить твои мучения. Кусочек черной смерти в рот, и ты безболезненно отправляешься на тот свет. Но, как видишь, Джоз был против.
– Мы не боги, Коган, чтобы решать, кому жить, а кому умирать.
– Ты прав, мы не боги. Но люди отчаянно доверяют свои жизни нам. И как думаешь почему? Они знают, что мы те, кто может подарить им счастливую жизнь или удачную смерть. ― Коган ополоснул руки в мыльном растворе и присел на стул возле Смолла. ― Давай-ка глянем как там твоя нога. Ах да, прости! То, что от нее осталось.
– Парень, не обращай внимания, у Когана злой язык…
– …но руки золотые.
– Ты серьезно считаешь, что мне стоило умереть? ― спросил вдруг Смолл, и Коган вздрогнул. Голос прозвучал слишком громко и слишком уверенно.
– Считаю, ― тут же отозвался Коган. ― Ты на всю жизнь остался калекой. Куда ты подашься? Ночные вылазки для тебя закрыты, родни тут у тебя, как я понял, нет, может быть получится телом заработать, но разве это нормальная жизнь? У тебя нет ничего.
– У меня есть вторая нога!
– И что она тебе даст, эта твоя вторая нога? Ты и ходить толком не сможешь!
– Коган, хватит! ― крикнул Джоз.
– Что хватит-то? Все по делу говорю! Жизнь парня сломана! Он не сможет даже ходить…
– Да задрал ты со своим «Он не сможет ходить»! ― заорал Смолл, рывком вытащил из-под головы подушку и бросил в ошарашенного Когана. ― Я и сам знаю, что не смогу, корни тебя подери. Но тогда я буду прыгать!
– На одной ноге, да?
– Да. И буду прыгать быстрее, чем бегают.
– Кто? Такие же немощные, как ты?
– Нет, такие немощные как ты.
– Хочешь поспорить?
– Хочу. Дай мне только время восстановиться…
– Восстановиться? ― Коган грустно улыбнулся. ― Ты так и не понял? Ты уже никогда не восстановишься.
– Клянусь! ― воскликнул Смолл. ― Больше всего на свете мне сейчас хочется зарядить тебе левой ногой по лицу!
– Первая шутка в статусе калеки? ― Коган расхохотался. Джоз подхватил его смех. ― Торопить не стану. Будешь готов посоревноваться, дай знать. ― Коган начал разматывать бинты. ― А сейчас мы глянем, как там поживает твоя культя.
Коган промыл культю Смолла и наложил чистые бинты. С правой ногой он возиться не стал, сказал, что язвы заживут в течение десяти дней. Джоз принес тазик с водой и кусок мясо. Смолл умылся и через силу поел.
– Спасибо, ― сказал он, когда они остались наедине с Джозом.
Джоз поправил закатанные рукава свободной рубахи и грустно улыбнулся.
– Ты не обращай внимания на Когана, у него есть причины хмуриться. Когда ему было восемь, его отец, славный мужчины и надежный лазутчик, подхватил какую-то болячку. С роду таких не видывал. Его нога покрылась красноватыми пузырями, которые лопались, оставляя после себя гнойные дырки. А там где гной и открытые раны ― не далеко и гангрена. В общем, чтобы он не помер, ему пришлось отрезать правую ногу. С потерями каждый справляется по-своему, отец Когана налег алкашку. Напивался, кричал, проклинал весь свет. Напивался, кричал, проклинал весь свет. Коган, как мог, пытался вернуть отца в нормальное состояние. Подбадривал, кормил, помогал мыться. Он даже устроился на работу, чтобы содержать отца, ведь после смерти матери тот был единственным его родственником. Он верил, что отец оправится, снова станет жизнерадостным и смелым. Но… Однажды Коган вернулся домой и нашел отца мертвым. Он лежал в кровати, запрокинув голову, и у него был черный язык. Он принял яд ― черную смерть ― и оставил сыну жалкую короткую записку: «Мне незачем жить таким».
– Он не должен был так поступать, ― Смолл покачал головой. ― Он не должен был бросать сына.
– Я это знаю, ты это знаешь, когда-то и Коган это знал. Но те времена далеки, Коган так сильно восхищался отцом, что принял его решение. И даже больше, стал считать верным. Теперь его не переубедить.
Смолл опустил глаза на культю. Может отец Когана все-таки был прав? Может и ему стоит проглотить черную пилюлю и лишить себя страданий? Нет. Смолл мотнул головой, прогоняя дурные мысли.
– Джоз, ― обратился он, ― если я оступлюсь, расскажи мне это снова. А если не стану слушать ― через силу.
– Сомневаюсь, что в этом будет надобность, парень.
– Зови меня Смоллом. А то парень, парень…
– Смолл, ― произнес Джоз, словно пробуя имя на вкус, ― хорошее имя. Ты очень сильный человек, Смолл. Ты справишься.
Смолл не нашел, что ответить, и лишь коротко кивнул.
Джоз пообещал зайти ближе к вечеру и ушел.
С улицы доносились голоса людей. Тихие и громкие. Низкие и высокие. В окне мелькали силуэты беспризорников, юрких и быстрых. Кто бы мог подумать еще вчера, что он будет завидовать этим несчастным ребятам? И не только им, а вообще всем людям на своих двоих. Смолл стиснул зубы, ― он не станет таким, как отец Когана! ― напряг все тело и сел. Культя горела так, словно ее прижгли не вчера ночью, а только что и посыпали, издевательства ради, солью. Смолл руками ухватился за бедро, ясно ощущая невидимое глазу продолжение ноги.
– Призрачная нога, ― прошептал он и тихо заплакал.
