Вадим Зеланд
Жрица Итфат. Тафти жрица. Трансерфинг реальности: Ступени I, II, III, IV, V
Больные любовью
Шли они, шли, и наконец, пришли. Это был город, в котором громоздились, тесня друг друга, здания всевозможных учреждений. Ни торговых, ни развлекательных центров, ни даже жилых домов нигде не было видно, одни учреждения. На каждом здании висела вывеска из длинных и непонятных аббревиатур, из чего следовало, что собственно названия заведений были еще длинней и непонятней.
Столь плотное скопление различных организаций, которые, несомненно, служили исключительно на пользу общества, свидетельствовало о том, что город был весьма значимым, а его служители – очень важными персонами. Прохожие на улицах встречались редко, зато повсюду сновали автомобили, мчавшиеся куда-то по чрезвычайно срочным делам. Каждый водитель держал в руке сотовый телефон, умудряясь управлять машиной и одновременно вести переговоры, не менее срочные.
Из всего этого можно было заключить, что обитатели города занимались не работой, а какими-то очень важными государственными делами, что, понятно, две большие разницы.
Наша компания бродила по улицам в поисках учреждения, которое могло бы помочь в их проблеме. Проблема оставалась прежней, пресловутая крышка, висевшая и над городом. Наверняка и его обитатели были озабочены тем же, недаром ведь повсюду кипела такая бурная деятельность. Аде, как самому образованному и грамотному, было поручено читать вывески зданий.
– Так, что тут у нас, – комментировал он, задрав голову. – «Борщевание борщей». Серьезное заведение. Надо заглянуть.
– Да иди ты со своими борщами! – кричала ему в ответ Подлодка. – Нам что-то по поводу крышки надо!
– Так ведь борщ имеет к тому прямое отношение! Когда он в кастрюле варится, накрывается крышкой.
– Дальше, дальше идем, – командовала королева.
– А вот еще, очень любопытно, – читал Адя. – «Брыжжевание брыжжей». Зайдем?
– Ты что, издеваешься?! – возмущалась Подлодка.
– Ладно, наверно у них слишком узкая специализация. А вот смотрите: «Исправление привкуса». Интересно, какого привкуса? Может, привкуса крышки?
– Адя, не болтай чепухи, – отвечала Брунхильда. – Мы сюда не развлекаться пришли.
– А вот, наверно то, что нужно: «Безалкогольный туалет».
– …!!!
– Ну все, все, молчу. Читайте тогда сами, раз такие умные!
– Это все не то, – сказала Корова. – Нам лучше поискать заведения с аббревиатурами, они обычно такими серьезными делами занимаются, что дальше не куда.
– Вот именно, что если дальше некуда, то никуда и дальше, – ответствовал в своей манере Адя. – А нам надо, чтобы принципиально куда, и категориально откуда.
– Замолчи, наконец! – прервала его Подлодка. – Вон там, кажется, солидное заведение, большими буквами написано: «УЧРОХРЗДРАВИСЧТПОХ». Звучит убедительно. По крайней мере, там есть корень «здрав», наверно по части здоровья населения. Ведь они должны заботиться о здоровье? Ведь крышка ему вредит?
– Ладно, давайте зайдем, – предложила королева.
На входе их встретил дежурный врач.
– Больные? – спросил он.
– Нет, мы по поводу крышки, – ответила Брунхильда.
– Какой такой крышки?
– Той, что висит над городом и небо закрывает.
– Ну, так и что?
– Но как же, ведь крышка не пропускает солнечный свет!
– Ультрафиолетовое излучение, любезнейшие, крайне негативно влияет на нормальное течение болезни. Болезнь должна развиваться так, как ей положено развиваться.
– Очень разумные доводы, – приветствовал своего единомышленника Адя, – позвольте пожать вам руку.
– Но погодите, – сказала королева, – ведь крышка нам всем продыху не дает, она напрямую вредит и здоровью в том числе!
– Нет, нами уже строго научно доказано и обосновано, что крышка совершенно безвредна, – заявил врач.
– Скажите, пожалуйста, – обратилась к нему Корова как самая вежливая, – а как расшифровывается название вашего уважаемого заведения?
– «Учреждение охраны здоровья и счастливые похороны», – снисходительно ответил врач.
– Значит, вы все-таки занимаетесь вопросами здоровья?
– Занимаемся, но не вопросами, а охраной.
– Так у вас что, охранная организация?
– Точно.
– И как же вы охраняете здоровье населения?
– Мы не здоровье населения охраняем, а население от здоровья.
– Ну а болезни-то вы лечите?
– Разумеется. Лечение болезней – наш основной профиль и конечная цель.
– Позвольте, – не унималась Корова, – но ведь конечной целью должно быть выздоровление?
– Не совсем так. Выздоровление, это лишь промежуточный этап, поскольку за ним неизбежно следует очередная болезнь. Именно поэтому все наше внимание сосредоточено исключительно на болезнях. Сам процесс лечения – вот что главное.
– А исцеление вас разве не интересует?
– Во-первых, у нас уже такие болезни, которые не излечиваются. А во-вторых, если все будут выздоравливать, кого мы тогда будем лечить? Все, любезнейшие, вопросы исчерпаны, если у вас имеются какие-нибудь болезни, добро пожаловать, а если нет…
Брунхильда прошептала на ухо Корове: «Все понятно, нам тут делать нечего. Пойдем отсюда».
– Пожалуйста, один только последний вопрос! – не могла уняться Корова. – А что вы в основном лечите, какова основная болезнь?
– Любовь, черт ее дери. Очень опасная штука.
– А можно нам взглянуть на процесс лечения? Ведь он так важен!
Врач на минуту заколебался, но в разговор включился хитрый Адя.
– Любезнейший коллега, меня так вдохновила ваша философия, что не могу удержаться, чтобы не выразить вам свое восхищение!
– Ладно, вон докторица сюда направляется, обратитесь к ней.
– Больные? – тут же задала дежурный вопрос докторица.
– Нет, мы практиканты, – ответил за всех Адя. – Интересуемся методами лечения любви.
– Ах, вот как? Похвально.
– Позвольте полюбопытствовать, каких успехов вы достигли на столь конструктивном и ответственном поприще?
– Поприще наше технически слабо оснащенное, еле справляемся. Да и болезнь уж больно заразна.
– Ну а лекарства какие-либо от этой чрезвычайно вредной болезни имеются?
– Наши ученые доктора уже почти вплотную приблизились к изобретению универсального средства, антилюбвин называется. Но это пока в стадии разработки.
– А как работают прочие методы?
– Основной принцип, дать понять пациенту, что он очень, очень болен. Тогда болезнь, бывает, уходит сама.
– О, это замечательно! Значит, положительные результаты все-таки имеются?
– Да, но не особо. Лечим их, лечим, этих люблюдков, а они, паразиты, не хотят выздоравливать.
– Но ведь выздоровление не столь уж и важно, главное, собственно процесс лечения!
– Да-да! Какой способный молодой человек! Вы все правильно понимаете.
– А нельзя ли нам взглянуть на сам процесс? – включилась Корова. – Ваш богатый опыт для нас очень ценен.
– Пожалуйста, – согласилась польщенная докторица, – вот как раз сейчас собираемся заняться усиленной терапией. Пойдемте в лабораторию.
Вся компания последовала за докторицей, а Корова по ходу задавала еще вопросы.
– Скажите, а они сами к вам обращаются за лечением?
– Бывает, приходят, и поодиночке, и парами. Но это в тех случаях, когда болен кто-то один из двоих. А которые больны оба, те лечиться вообще не хотят, их силой приводят.
– Зачем же так жестоко?
– А как прикажете поступать с антисоциальными элементами? Если с ними не бороться, что тогда станет с обществом?
– И какими методами вы их лечите?
– Для пар мы проводим курс обезлюбливающей терапии. А если поступает одиночка, с диагнозом неразделенной любви, так его сразу в реанимацию. Но вам повезло, у нас тут одна парочка, он ее любит, она его нет, вот и обратились к нам за помощью, добровольно. Мы подобную сознательность граждан очень приветствуем, поэтому проведем с ними облегченный сеанс, не очень болезненный.
Они подошли к операционной, которая снаружи была оборудована стеклом, а изнутри зеркалом, что давало возможность наблюдать за всем процессом, будучи незамеченными.
– Вот, видите, как удобно, – обратилась докторица к делегации. – Я отсюда буду руководить операцией, а вы можете смотреть.
Внутреннее убранство операционной было не совсем обычным, там отсутствовало главное – операционный стол с приспособлениями и инструментами. В центре стоял один лишь прочный стул с привязными ремнями, рядом с ним небольшой столик, да стеклянный шкаф, по-видимому, с медикаментами. На стульчиках у стены сидели парень с девушкой, по бокам их стояли два медбрата крепкого телосложения, а еще медсестра возилась со шприцами и какими-то пузырьками.
– Так, ребята, усаживайте пациента на стул, – скомандовала через микрофон докторица.
Братья, не церемонясь, схватили парня под локти и поволокли к стулу. Тот, не ожидая такого обращения, начал было сопротивляться, но с ним быстро справились, привязав накрепко руки и ноги к подлокотникам и ножкам стула.
– Что вы собираетесь делать? – закричал парень.
– Ничего страшного, пациент, успокойтесь, это совсем не больно, – прозвучал голос докторицы из-за стекла.
– Дорого-ой! – окликнула его девушка. – Ты не волнуйся, ведь мы тебе хотим только добра! Тебя вылечат, и ты снова станешь нормальным.
– Отвяжите меня сейчас же! – снова закричал юноша. – Я отказываюсь от операции!
– Извините, у вас нет такого права, – ответила ему докторица. – Да вы и впрямь, успокойтесь, все будет хорошо.
И тут же добавила, обращаясь к братьям:
– Заклейте ему рот скотчем! Или нет, лучше возьмите лейкопластырь из аптечки, для такого симпатичного юноши не жалко.
Наша компания следила за всем этим действом с нескрываемым ужасом и удивлением.
– А зачем же рот заклеивать? – спросила Корова.
– Если они станут друг с другом разговаривать, это превратится в обычную ссору, а поскольку они могут потом помириться, то все лечение пойдет насмарку. Говорить должен только один, здоровый пациент.
– Сестра, вводи ей сыворотку! – скомандовала докторица.
– А это еще что такое? – спросила Брунхильда.
– Сыворотка правды, очень эффективное средство, она напрочь устраняет способность к дипломатии в таких делах.
– Причем тут дипломатия?
– Не будьте наивной, милочка, люди не склонны говорить всю правду как есть. Вот еще, начнет она его жалеть, уговаривать, а еще чего доброго влюбится, не дай-то бог. У нас такие случаи бывали, так что теперь мы научены горьким опытом.
– Да, не забудь вколоть хорошую дозу кофеина, – добавила докторица.
– А это зачем?
– Чтоб разговорчивей была. Пусть выговорится, как следует, уж сразу, поскорей, выложит все, что о нем на самом деле думает, а не то, что обычно, вокруг да около, да всякое такое. Иначе сеанс может затянуться надолго.
Девица начала было возражать, мол, и так всю правду скажет, и зачем все это, и скрывать ей нечего, и только добра она желает своему несчастному, однако ей сделали строгое внушение, что это обязательная часть процедуры, и избежать ее никак невозможно. В общем, та согласилась. Сестра быстренько сделала свое дело, усадила девицу на стул напротив парня и отошла в сторону.
Несчастный сидел привязанный, с заклеенным ртом, и лишь смотрел во все глаза на свою возлюбленную. Та некоторое время тоже сидела спокойно, потом вдруг оживилась, вскочила со стула и принялась ходить взад-вперед, оглядываясь на привязанного, который продолжал следить за ней глазами. А затем начала свой монолог.
– Ну, дорогой, не смотри на меня так! Ты же знаешь, мы желаем тебе только добра! Заметь, не я одна, все мы! Ведь это для твоего же блага! Ты просто очень-очень болен! Говорят, это излечимо, это скоро пройдет! Я, конечно, польщена твоим чувством, но пойми, ты не стоишь даже легкой влюбленности! Да, ты так много для меня сделал, и я тебе так благодарна, так благодарна! Я буду осыпать тебя своими благодарностями! Засыплю по самую макушку! Неужели тебе этого мало? Да, ты хороший человек и верный друг, но у меня даже и в мыслях не было рассматривать тебя в качестве возлюбленного! И не смотри на меня так! Повторяю, ты не стоишь даже мимолетной влюбленности! Говорю это не потому, что хочу тебе сделать больно, а лишь для твоего скорейшего выздоровления! Да, я часто делаю тебе больно. Но ведь я сразу извиняюсь, чего же тебе еще надо? Обещаю, всегда-всегда, делать тебе больно, и сразу извиняться! Ведь это же правильно? Клянусь, я буду очень щедро осыпать тебя своими извинениями и благодарностями! Мне их для тебя совсем не жалко! Как и тебя самого, впрочем. Зато сейчас я скажу тебе одну очень приятную вещь: ты мне очень нравишься! Но любить тебя? О, ничего подобного даже и близко нет! И я совсем не понимаю, почему мой беззаботный флирт давал тебе такую надежду и повод?
У парня уже вовсю лились из глаз слезы. Но девица так разошлась, что даже медбратья с сестрой начали переглядываться, не пора ли ее остановить.
– Слушайте, прекратите сейчас же! – воскликнула королева. – Неужели вы не понимаете, что это издевательство!
– Не кипятитесь, милочка. Это лечебный сеанс, вы же сами просили показать. Однако его действительно придется прекратить. Но не потому, что вы этого потребовали, а потому что больной попался тяжелый. Безболезненная процедура не подействует.
– Это, по-вашему, называется безболезненно? – возмутилась королева. – А что же тогда у вас болезненно?
– Так, отвязывайте его, – не обращая внимания, скомандовала докторица. – И в реанимацию, живо!
– Господи, что вы собираетесь с ним делать?!
– Ничего особенного. Сначала курс электрошоковой терапии, пока не угомонится, потом амбулаторное лечение медикаментами, они его окончательно успокоят.
– Вы что, хотите его в овощ превратить?!
– Ну что вы! У нас только официально сертифицированные антидепрессанты и успокоительные. Все очень гуманно, и на благо пациента и общества, – докторица в упор посмотрела на королеву. – Милочка, да я вижу, вам самой лечение требуется!
– Ваше величество, прошу Вас, не подавайте виду, а то нас всех тут сейчас успокоят, – прошептала ей на ухо Корова. – Зверюга вон уже весь в комок сжался, он ведь тоже в вас влюблен, боится, что и его сюда упрячут.
– Хорошо, вы меня убедили, наверно так будет лучше, – притворно спокойным голосом сказала королева.
– Лучше! Конечно лучше! Даже и не сомневайтесь.
– Ну ладно, а что вы делаете, если пациент совсем не поддается лечению?
– О, на тот случай у нас имеется особое отделение, «Счастливые похороны».
– И чем же оно занимается, это ваше отделение? – еле сдерживаясь, спросила Брунхильда.
– Тоже очень гуманными процедурами. Вводится очень хороший, совершенно безболезненный укол, и пациент, наконец, обретает счастье.
– То есть, вы его попросту умерщвляете?
– Ну конечно! Вы сами рассудите, если человек не может найти счастья в этой жизни, зачем его мучить? Наш девиз: милосердие! Мы поступаем очень гуманно со всеми, кто к нам попадает. А кто упрямится и не желает получить от нас помощь, те травятся, топятся, вешаются… Ну не эстетично это, по меньшей мере, согласитесь. А еще с высоток прыгают, асфальт пачкают, в общем, сплошное безобразие. Теперь понимаете, какую гуманную цель мы преследуем, и какую важную миссию выполняем?
– Да, да, вы меня окончательно просветили, – сказала королева. – Совершенно и полностью с вами согласна.
– Вот и ладненько! А заболеете, так милости просим к нам!
– Обязательно!
Парня тем временем уже отвязали от стула, и одели в смирительную рубашку. А девица все не унималась и желала ему всех-превсех благ. Ее тоже пришлось уводить под руки в «комнату для отдыха».
– Все, пора сваливать отсюда, – прошептал Адя, подавая всем знаки. – Весьма и оченно вам признательны за столь поучительную демонстрацию и лекцию.
– Приходите еще, всегда к вашим услугам! – объявила довольная собой докторица, и препроводила всю делегацию на выход.
Оказавшись на воле, компания дружно выдохнула, и тут же поспешила убраться подальше от учреждения под вывеской «УЧРОХРЗДРАВИСЧТПОХ». Удалившись на приличное расстояние, они еще долго брели с понурыми головами, храня молчание.
– Скверное заведеньице, – наконец, вымолвил Адя. Видимо, даже его пробрало.
– Парня жалко, – сказала Подлодка.
– А девице, похоже, сыворотку вкололи без надобности, она бы и так справилась, – добавила Корова.
– Ладно, попробуем обратиться в другие учреждения, – сказала Брунхильда. – Только теперь надо быть осторожней.
Один лишь Зверюга не проронил ни слова, думая о чем-то своем. С молчаливого согласия всех, команда отправилась на дальнейшие поиски.
Лохматая Зверюга
Лохматая Зверюга не проронил ни слова с тех пор, как наша компания покинула загадочное место, где оканчивалась крышка, но начиналась какая-то другая сторона реальности, на которую невозможно было проникнуть.
Тогда, в зеркале, Зверюга увидел нечто, поразившее его настолько, что он не знал, что подумать и что сказать, а потому ничего никому и не сказал. Там, в своем отражении, он увидел, как бы, не совсем себя. Вернее, это конечно был он, но в человеческом облике.
Несмотря на то, что его отражение, как и у всех остальных, было смутным, призрачным, Зверюга смог вполне определенно разглядеть юношу приятной внешности, с большими грустными глазами и каштановыми волосами до плеч, в костюме неизвестно какой эпохи и национальности. На нем был не то сюртук, не то длиннополый блейзер, и брюки, все из черного бархата с большими золотыми пуговицами, а также белоснежная рубашка с пышным жабо. В странном несоответствии с элегантным костюмом, ноги были обуты в лохматые мокасины из шерсти того же каштанового цвета.
Для Зверюги не подлежало сомнению то, что это был он сам, но как он мог таким быть? И что это была за реальность, в которой он представал в таком виде?
Хотя, подобное для него уже было не вновь. Зверюга обладал способностью помнить свои прошлые воплощения. Об этой своей способности он тоже никому никогда не рассказывал, поскольку даже не понимал, чем эти воплощения на самом деле являлись: то ли прошлыми жизнями, то ли превращениями, или может просто снами.
Так что, Зверюга и раньше видел себя в другом обличье и в другой реальности. Только красивым юношей еще ни разу не был. По воле некого провидения ему, как правило, доставались брутальные персонажи, и то далеко не всегда человечьи. Сейчас, например, он вообще был непонятно кем: вроде зверь, но неизвестно какой породы, да еще разумный и вменяемый вполне, да еще наделенный незаурядными душевными качествами, если в глаза вглядеться.
Недавняя сцена «обезлюбливающей терапии» произвела на него впечатление не меньшее, чем отражение в зеркале. Зверюга погрузился в воспоминания. В одном из недавних своих воплощений он был одиноким пещерным человеком.
Точнее, отшельником он стал не сразу, а поначалу жил в первобытном племени, которое промышляло охотой и собирательством. Племя разделялось на людей и женщин. Женщины не считались полноценными и полноправными. Люди так решили, потому что были сильнее женщин. Но решили не сразу, а постепенно, по мере того как им в голову приходили мысли, что случалось нечасто.
Сначала женщины тоже были людьми. Но потом люди обратили внимание, что женщины красивее их. Люди смотрели на них, смотрели, и пришла им в голову мысль: «А чего они такие красивые? А мы что, хуже?» И тогда они сказали женщинам:
– Снимайте новую одежду. Будете донашивать старые лохмотья.
– Почему? – возразили женщины. – Это несправедливо, мы не хотим!
– А мы вас побьем, – ответили люди.
– Ладно, мы согласны, мы поняли.
Но люди их все равно побили, чтобы те хорошо поняли.
И стали женщины одеваться в обноски. Но лохмотья обнажали красивые руки, и ноги, и спину, и грудь. И женщины вызывали у людей желание. Люди смотрели на них, смотрели, и пришла им в голову мысль: «А почему мы хотим их сильнее, чем они нас? Мы что, хуже? Или мы что, не можем с собой совладать? Или мы порочные, что ли?» И тогда они сказали женщинам:
– Вы похотливые. Вы блудливые. Прикройте свои тела нечестивые. Все прикройте и не показывайте. Будете показывать только когда мы разрешим.
– Почему вы все решаете, и разрешаете или не разрешаете? – возразили женщины.
– Потому что мы сильнее, – ответили люди.
– А мы тогда вам себя не дадим.
– Если будете послушными, мы подарим вам украшения.
– А если мы не послушаемся?
– Мы вас побьем.
– Ладно, мы согласны, мы поняли, – сказали женщины.
Но люди их все равно побили, чтобы те хорошо поняли.
Так они и жили. Люди думали, что они такие умные, что старались все сами решать. Но их решения не всегда венчались успехом. Женщины во многом были мудрее. Люди смотрели на них, смотрели, и пришла им в голову мысль: «А они что, разве умнее нас? Или мы что, разве глупее их?» И тогда они сказали женщинам:
– Вы глупые.
– Почему вы так считаете? – спросили женщины.
– Потому что мы умные.
– И мы тоже умные.
– Нет, вы глупые. Мы лишаем вас права голоса.
– Это несправедливо!
– Ваше мнение больше не имеет значения.
– Но это несправедливо, неправильно!
– А мы тогда вас побьем.
– Ладно, мы согласны, мы поняли, – сказали женщины.
Но люди их все равно побили, чтобы те хорошо поняли.
Так они и жили. Работы было много. Свободного времени почти не оставалось. Все трудились на равных и получали поровну, и люди, и женщины. Люди смотрели на них, смотрели, и пришла им в голову мысль: «А почему они наравне с нами? Они что, не хуже нас, что ли?» И тогда люди сказали женщинам:
– Мы будем только ходить на охоту, а вы будете делать все остальное: строить жилища, готовить еду, растить детей, выделывать шкуры, мастерить, шить одежду, и все остальное хозяйство вести.
– Почему? – удивились женщины.
– Потому что охота интереснее, проще и легче, – ответили люди. – Потому что нам так удобно.
– Но как же так?! Вы что, лучше нас?
– Да, мы лучше.
– А если мы не станем, а если мы не будем?
– А мы тогда вас побьем.
– Ладно, мы согласны, мы поняли, – сказали женщины.
Но люди их все равно побили, чтобы те хорошо поняли.
Так они и жили. Люди только охотились, а женщины готовили еду и делали все остальное. Если охота выдавалась неудачной и еды не хватало, женщины не ели, ели только люди. Люди думали: «Ведь это же мы приносим добычу. Значит, мы важнее, и так правильно». И свободного времени у них появилось много. Они важно сидели на совете людей и принимали важные решения. И так, люди смотрели на себя, смотрели, и пришла им в голову мысль: «Мы очень важные». И тогда они сказали женщинам:
– Мы важные персоны. Мы люди.
– А мы кто? А мы какие? – спросили женщины.
– Вы неважные и неполноценные. Вы не люди.
И женщины не стали возражать, потому что знали, что иначе их побьют. Но их все равно побили.
Так они и жили. Зверюга смотрел на все это, смотрел, и сказал людям:
– Вы неправы. Это неправильно. Так нельзя.
– Ты не такой, как мы, – удивились люди, и стали все вместе на него смотреть.
– Нет, это вы не такие, как я.
– Мы тебя прогоняем.
– Нет, это я от вас ухожу, – сказал Зверюга и ушел жить один в свою пещеру.
