Вадим Зеланд
Жрица Итфат. Тафти жрица. Трансерфинг реальности: Ступени I, II, III, IV, V
Остановка сновидения
Если когда-нибудь случится так, что читатель, задремавший с этой книгой в руках, вдруг проснется и обнаружит, что в сон его склонил мерный шелест волн, набегающих на песчаный берег там, где легкий бриз качает пальмы, где жаркий воздух колышется в мареве, где бодрствование незаметно перетекает в полузабытье, а явь в сновидение, тогда, быть может, ему посчастливится увидеть некую границу, за которой начинается другой мир, неизмеримо громадный, в сравнении с тем крошечным островком материальной действительности, который нам представляется бескрайней Вселенной.
И тогда, быть может, ему посчастливится разглядеть, как с той стороны зеркала две особы экстраординарной внешности тщетно пытаются проникнуть на эту сторону. У одной из них лицо в ритуальной багровой раскраске, черные волосы каре и длинное платье из темного бархата с бриллиантовым воротничком. У второй на лице театральный грим синего цвета, голубые волосы и зеленый комбинезон с большим розовым бантом на пояснице. Внимательный наблюдатель действительно может увидеть в зеркальном мираже диву Матильду и жрицу Итфат, потому что все, что происходит здесь и сейчас, одновременно происходит и там. Ведь между тем миром и этим временной дистанции просто не существует.
Мы оставили диву и жрицу возле зеркала после их безуспешных попыток вырваться из метареальности, в которой они оказались по воле провидения. Подруги еще не успели прийти в себя от нежданно обретенных вторых имен, как в окружающей среде вновь начали происходить пугающие изменения.
Дневной свет, исходящий неведомо откуда, поскольку солнце на том небе отсутствовало, вдруг стал заполняться полумраком. Но не так, как это бывает, когда смеркается, и день постепенно переходит в ночь. Сумрак вливался в атмосферу клочьями и разводами, подобно чернилам, капнутым в воду. Темные разводы быстро поглощали освещенное пространство, словно тьма была материальной субстанцией.
– Фати, что происходит? – воскликнула Матильда. – Я боюсь!
– Тебе еще не надоело бояться? – ответила Итфат. – Я так уже почти привыкла.
– Ну ты в своем репертуаре! Говоришь о боязни как о занятии!
– Конечно, это занятие. Ты сейчас занимаешься тем, что боишься.
– А ты не боишься?
– Нет, я пугаюсь.
– А это что, не одно и то же?
– Когда я боюсь, я в панике, а когда пугаюсь, то собираюсь.
– Куда собираешься?
– Не куда, а во что. В кучку себя собираю, чтобы встретить опасность.
– Ты лучше меня собери-и-и! – завизжала Матильда, пытаясь отогнать от себя тьму, как дым. – Нет не надоело мне бояться-я-я!
– Тили-Тили, смотри, как интересно, – Итфат провела руку сквозь темный развод, и за рукой потянулся светящийся шлейф. Затем она сама вошла в клубящуюся тьму и покружилась. Вся ее фигура тут же озарилась яркой аурой.
– Фати, мне эти фокусы совсем неинтересны! Ты меня не успокоишь, происходит что-то ужасное!
– Ну ладно-ладно! Ты же сама говорила, что бы здесь ни происходило, все ужасно. Но мы до сих пор живы-здоровы.
– Фати, я удивляюсь твоему спокойствию!
Через считанные мгновенья клубы полумрака заполнили уже все пространство, и только с реальной стороны зеркала по-прежнему беззаботно сиял морской пейзаж, смотревшийся как экран из темного кинозала.
– Вот видишь, – сказала Итфат, – хочешь, не хочешь, а придется успокоиться. Невозможно ведь продолжать тревожиться по поводу того, что уже наступило и длится.
– Нет возможно! Нет возможно! – не унималась Матильда.
– Ну все, все, Тили, представь, что просто наступила ночь.
– Что мы теперь будем делать?
– Пойдем к мегалиту.
– Я боюсь туда идти, там темно и страшно-о-о!
– Зато внутри него светло и есть корм. Ты разве забыла?
– Да? – удивилась Матильда, словно впервые об этом узнав. – Корм? Я бы сейчас что-нибудь съела.
– Вот и пойдем, потихонечку-потихонечку, все видно, и совсем не страшно не страшно.
Итфат взяла Матильду за руку и повела за собой, как ребенка. Та и впрямь успокоилась и послушно последовала за жрицей. Было хоть и темно, но окружающая обстановка все же проглядывалась, и контуры домов чернели неподалеку, среди которых башня мегалита выделялась еще более черным силуэтом. Зато фигуры подруг были окутаны светящимися аурами, что придавало жутковатой ночной прогулке оттенок фэнтезийной романтики.
– Вот ты какая, Тафти, – сказала Матильда. – Отважная жрица. А я без тебя тут просто легла бы и померла.
– Тили, не произноси мое второе имя понапрасну. Вернее, произноси его, но только в особых случаях. А я буду так же поступать с твоим.
– Это почему? Почему это?
– Мне кажется, здесь оно имеет какой-то магический смысл. Когда я его впервые услышала, у меня в голове пронесся целый шквал воспоминаний и знаний, но затем он так же внезапно исчез, и в моей памяти опять туман. А сейчас, когда ты меня так назвала, мне вспомнилось то, что я знала о мире сновидений.
– И что же?
– Я тебе уже говорила, что метареальность, где мы находимся, и пространство сновидений, это одно и то же. Когда мы видим сон, наше внимание летает здесь. А сейчас мы не только во внимании, но и в теле.
– Так, и что же?
– Сновидение крутится лишь тогда, когда присутствует наблюдатель. Если наблюдателя нет, в этом мире все покоится, как в статичной картине. Все события, все эпохи заморожены в одном бесконечном ландшафте. Течения времени нет. Но стоит сновидящему проникнуть сюда своим вниманием, и картина оживает. Внимание запускает время. Или точнее, время в метареальности проявляет себя как течение лишь потому, что внимание здесь летает и смотрит.
– Хела! Как в кино, что ли? На киноленту отснято – покоится. А когда смотрим – движется.
– Да, только я не понимаю, почему остановились эти серые манекены? Они ведь персонажи сновидения, а сновидение должно крутиться, поскольку мы как наблюдатели присутствуем.
– Но тут не все остановлено. Постоянно что-то происходит, даже гламроки и вода, как ты сама заметила, двигаются, только замедленно.
– Но почему наше время не синхронно с их временем?
– Да бог его ведает. Я проснулась, со мной все в порядке, а они как статуи.
– Похоже, остановка произошла в момент моего появления. Когда я здесь очутилась, мне показалось, что время замерло.
– А что ты делала перед этим в реальности, не помнишь?
– Нет.
– Давай, Тафти, вспоминай!
– Тафти-Тафти, жрица-жрица, чем же ты занималась? – спросила сама себя Итфат. – Погоди, Илит, а что ты сама делала, с зеркалами в театре? Ой, твое второе имя по отношению к тебе звучит как-то странно… Будто к твоему двойнику обращаюсь.
– К моему отражению, ты хочешь сказать? Мы тогда зеркала на полу и на стенах установили, чтобы зритель не мог уловить, где настоящее, а где мнимое. Что-то в этом роде.
– С зеркалами шутить нельзя. Реальность сама зеркальная, она не любит, когда играются с ее моделями. Она тоже, может такую шутку выкинуть, что не обрадуешься, как вышло с тобой, например.
– Да, наверно ты права. А мне еще известно, что реальность не любит, когда в нее пристально всматриваются.
– Как это?
– В квантовой механике есть такое понятие, принцип неопределенности называется.
– Тили, откуда ты такие слова заумные знаешь? По тебе не скажешь.
– Ага! А я сейчас не Тили, я Илит! У меня бой-френд был, студент-физик, так он мне много чего нарассказывал. Я тогда не все поняла, но кое-что запомнила.
– Давай-давай, выкладывай.
– Так вот, этот принцип неопределенности состоит в том, что, если пристально вглядываться в реальность, она ускользает.
– Как понять, ускользает?
– Не хочет себя показывать, свою суть. Например, если попробовать досконально выяснить, из чего состоит луч света, так он не дается. То сплошным потоком прикидывается, а то вдруг оказывается, что он распространяется порциями, квантами. И чем внимательней его рассматриваешь, тем непонятней становится, что такое свет.
– Тили, это все удивительно, потрясающе! И я вспомнила! – Итфат отпустила руку подруги и принялась кружиться, как делала всякий раз, когда была чем-то взволнована. За ее платьем тут же потянулся шлейфом светящийся вихрь.
– Вспомнила-вспомнила!
– Фати, ты опять меня пугаешь! Дай мне руку! Ты можешь говорить спокойно?
– Ну ладно, ладно. Похоже, перед тем как здесь очутиться, я как раз и занималась пристальным разглядыванием реальности.
– В каком смысле?
– Есть такая магическая практика. Когда находишься в пограничном состоянии между сном и явью, тебе может открыться истинная природа реальности.
– И тебе что-то открылось?
– Да, я увидела, что реальность двигается не сплошным потоком, а порциями, как свет, о котором ты рассказывала.
– В самом деле, что ли? Кино тоже складывается из отдельных кадров.
– А как вы его смотрите? Картинку за картинкой?
– Нет, кинолента быстро прокручивается, и кадры сливаются в непрерывное движение, даже мелькания незаметно.
– Значит, ваше кино, это одна из моделей реальности. Все сходится. Реальность дискретна, вот что я увидела!
– Интересно. Выходит, ты разозлила реальность тем, что застала ее врасплох, за переодеванием, и она забросила тебя сюда?
– Да, реальность не хочет раскрывать свои секреты, как снимается ее кино. Но мне по-прежнему непонятно, почему сновидение остановилось.
– А, ну так это наверно все тот же принцип неопределенности. Реальность старается ускользнуть, когда ее разглядываешь, а может и совсем замереть, как делает жук, когда его берешь в руки.
– Вот оно что! Тили, ты вовсе не такая простушка, какой иногда кажешься.
– Сама ты простушка-веснушка!
– Если мы вернемся в мой мир, сделаем тебя жрицей.
– Покорно благодарю. Не хочу быть жрицей, хочу быть обычной девицей.
– Ты необычная. Ладно, будешь дивой. У нас тоже есть что-то наподобие вашего театра.
– Да? Вот, этого я хочу. Но давай продолжим. Что ты там говорила по поводу наблюдателей?
– Наблюдателем является наше внимание, – сказала Итфат. – Здесь, в пространстве сновидений, внимание запускает кино и смотрит его как сон. В реальности же, с той стороны зеркала, наоборот, кино крутится само, а внимание живет в нем.
– Живет как персонаж в кинокартине? – спросила Матильда.
– Мы и там, и тут персонажи.
– Тогда в чем разница между тут и там?
Итфат на минуту задумалась.
– Знаешь, принципиальной разницы вроде как и нет. Я еще не до конца разобралась. Реальность, как ты говоришь, ускользает, когда пытаешься в ней разобраться. Условно можно считать, что там все материальное, а здесь виртуальное.
– Но мы же тут в своих телах?
– С точностью можно утверждать лишь то, что мы в своих манекенах. Разница между материальным и нематериальным тоже условна. В сновидении ведь, все предметы ощущаются нами как твердые. Если, конечно, внимание находится в манекене. Я, пока свой манекен не встретила, сквозь стены проходила.
– А я? Мое настоящее тело все-таки здесь, или там осталось?
– Судя по тому, что твой Виктор сокрушался: «Где ты, моя Тиличка, моя ляля», – твоего тела не обнаружили. А вот насчет меня, не знаю. Мы видели только мою статую, а если тело осталось там, то его похоронили.
– Фати, так ты что тогда, не сможешь туда вернуться?
– Смогу-смогу! Реальность может все что угодно устроить, если захочет. Если с ней договориться. А мы договоримся, не сомневайся.
Наблюдатели и персонажи
– Ух, – выдохнула Матильда, очутившись, наконец, внутри мегалита. – Прямо жуть! Жуть прямо!
– Вот мы и дома, – сказала Итфат.
Да, после жутковатой прогулки во тьме, которая, как оказалось, могла быть вязкой, подруги вернулись к исходной точке своего пребывания в метареальности.
– Фати! Если это наш дом, плохи наши дела.
– Ладно-ладно! Зато здесь светло, и видишь, стульчики и столик на месте, и покормят нас наверно опять.
Они подошли к черному цилиндру и уселись передохнуть.
– Теперь твоя очередь, – сказала Матильда. – Ты будешь меня кормить, а я буду тебя лакомить.
– Как это, лакомить? – спросила Итфат.
– Увидишь. Давай, попытайся теперь ты задать цилиндру свое меню. Я хочу попробовать ваши блюда.
– А если у меня не получится?
– Тафти, жрица отважная! Ты меня удивляешь. Как ты можешь в критических ситуациях быть такой смелой, а сейчас, когда вообще бояться нечего, такой нерешительной?
– А ты, Илит, дива премудрая, разве не понимаешь, что так и должно быть? Обычные люди в критических ситуациях впадают в сон, а видящие реальность, наоборот, просыпаются. Ты ведь тоже видящая, Тили.
– Какой уж там сон! Я просто вне себя, когда мне угрожает какая-то опасность.
– Вот именно, ты вне себя, а значит, не в себе. Паника, это тот же транс. Когда ты не в себе, ты собой не владеешь.
– Что верно, то верно. Когда я не в себе, мной владеет страх или тревога, гнев или неприязнь, и прочие эмоции.
– Не совсем так. Эмоции лишь погружают тебя в сон, а владеет тобой кино, в которое ты погружаешься.
– Мной владеет кино? Интересненькая мысль. Я бы даже сказала, странненькая мысль.
– Ничего странного. Разве не помнишь, мы только что говорили о наблюдателях и персонажах. Находясь в пространстве сновидений, внимание запускает кино и смотрит его как зритель. В реальности же наоборот, кино крутится само, а внимание живет в нем как персонаж.
– Да, ты говорила, мы персонажи, и тут, и там. Однако в это с трудом верится.
– Тебе еще и верится с трудом? После всего пережитого?
– Просто, в голове не укладывается, как это я могу быть персонажем кинокартины.
– Ну так будь наблюдателем! Чтобы перестать быть персонажем, необходимо проснуться. Эмоции должны пробуждать, а не усыплять. Это, своего рода, привычка наоборот.
– Фати, у тебя такая привычка, оказывается? Я бы тоже такую хотела.
– Можешь приобрести, если постараешься.
– И как я должна постараться? – спросила Матильда.
– В моей стране видящие учатся нарабатывать такую вот обратную привычку, – ответила Итфат. – Как только тебя что-то испугало, встревожило, разозлило, так сразу, вместо того чтобы погрузиться в свои страсти, как в сон, просыпаешься и начинаешь действовать осознанно. В отличие от эмоционального транса, состояние осознания дает тебе возможность действовать решительно, правильно и четко.
– Этак можно превратиться в мраморное изваяние. Без эмоций, без страстей…
– А кто сказал, что эмоции надо подавлять? Бушуй своими страстями, сколько душе угодно. Бойся, злись, ненавидь, но делай это осознанно.
– Красота! Это как это? Как я могу бояться, или злиться, или ненавидеть сознательно? Намеренно, что ли?
– Не сознательно, а осознанно, не путай. Находиться в состоянии осознания означает быть вменяемой, отдавать себе отчет, что делаешь. Можешь вытворять что хочешь, главное, наблюдай за собой в то время как боишься, злишься, ненавидишь. Владей своим вниманием. Следи за ним, где оно, кому принадлежит: тебе, или кинокартине, в которую ты погрузилась. Когда владеешь своим вниманием, владеешь собой.
– Фати, ты вроде говоришь о таких простых и очевидных вещах, но у тебя они превращаются в совсем неочевидные! Ты начинаешь вспоминать свое Знание?
– Да, в голове постепенно что-то проясняется, как и обещало Преддверие.
– А вот это состояние осознания, как в него войти?
– Очень просто. Нужно включить своего Очевидца.
– Это еще что такое?
– Внимание над самим вниманием, как надстройка. Очевидец может следить за тем, на чем сосредоточено внимание, где оно находится: внутри себя, в своих мыслях, или снаружи, в окружающей реальности. У обычных людей Очевидец почти всегда спит, поэтому они не обращают внимания, куда их внимание погружено. У видящих, напротив, чуть что случись, малейшее дуновение пространства, их Очевидец сразу просыпается и вытаскивает внимание из зоны погружения наверх, в центр осознания: вижу себя и вижу реальность.
– Ах вот оно что! – воскликнула Матильда. – Я кажется поняла! Я действительно могу видеть, где находится мое внимание. И могу одновременно видеть реальность и себя в этой реальности. Хела! Я могу за собой наблюдать!
– Правильно, – сказала Итфат, – когда ты за собой наблюдаешь, твой Очевидец активирован, он не спит, и ты отдаешь отчет в своих действиях. Но включить Очевидца вот так, по возникшему желанию, совсем нетрудно. Гораздо трудней включить его в ситуации. Ситуация поглощает твое внимание, ты забываешься и впадаешь в сон, в транс.
– Ух ты, верно! И как же научиться вовремя включаться?
– Поставить себе такую цель. Буквально, задаться целью: я буду просыпаться всякий раз, когда что-то происходит, или когда меня что-то гнетет, или когда что-то не так со мной и окружающей реальностью.
– Ладно, теперь чуть что, сразу просыпаюсь. И что дальше?
– Видишь себя и видишь реальность. Отдаешь отчет в своих действиях. Можешь бояться, беситься, неистовствовать… что угодно, главное осознанно, наблюдая за собой и реальностью.
– И что это дает?
– Вот то и дает. Возвращает тебя тебе. В таком состоянии ты можешь справляться с проблемами и в любой ситуации действовать безупречно.
– Красота! Все, я буду, я этого хочу! Сколько нужно тренироваться?
– Пока привычка засыпать не превратится в обратную: просыпаться. Придется немножко позаставлять себя поначалу. Это как чистить зубы. Сначала лень, не хочется, а потом пару десятков раз заставишь себя, или тебя заставят, и тогда в привычку войдет, и процедура будет уже сама собой разуметься и не в тягость.
– Здорово! И как все просто! Полезная привычка – это даже лучше, чем сила воли или какое-то умение. Не нужно что-то из себя выдавливать, ты делаешь это легко, потому что привычка такая. Во как!
– Да-да-да, вот так вот так!
– У нас даже пословица есть: «хорошие привычки лучше хороших манер». А есть и другая: «за худую привычку умного дураком кличут».
– Точные у вас пословицы, запомню.
– Ну, Фатичка, давай уже кормиться, – Матильда встала и подошла к цилиндру. – Заболтались мы. Хотя, с тобой любая болтовня прямо в философскую беседу превращается.
– Не люблю философствовать, – ответила Итфат, тоже поднявшись. – Предпочитаю практику.
– Вот и давай, корми меня! Как ты там говоришь, уже скорей-скорей!
– Тили-Тили, ты меня испытываешь! Я и вправду боюсь, вдруг не получится.
– А ты бойся и наблюдай за собой. Хи-хи! Ладно, Фати, у тебя не может не получиться, ты ведь жрица.
– У меня нет такого бантика, как у тебя.
– Не притворяйся! Ты знаешь, что бантик здесь ни при чем. Это все какой-то там движочек-рычажочек. Так ты его называла?
– Я забыла, как он на самом деле называется и как им пользоваться. Расскажи еще раз, что ты делаешь со своим бантиком?
– С бантиком я ничего не делаю, он мне просто напоминает о чем-то таком, о каком-то ощущении за спиной.
– Что это за ощущение, и где?
– Где-то за лопатками или чуть ниже, на расстоянии в половину локтя от спины, возникает какое-то томительное ощущение, не могу объяснить какое. Знаешь, попробуй вот что. Представь, что спереди, из середины груди, что-то продавливается, проталкивается сквозь тело, назад, к спине, и выходит из спины. Неважно, что именно проталкивается и выходит, просто ощущение. Потом зафиксируй это ощущение за спиной и тут же представь желаемое.
– Хорошо, сейчас попытаюсь.
Не успела Итфат договорить эти слова, как цилиндр загудел, и из него один за другим стали выдвигаться сегменты со всевозможными блюдами.
– Тафти-Тафти! – закричала Матильда. – Жрица-жрица! Ну ты даешь! А еще жаловалась, боюсь, не умею! Почему у тебя так быстро получилось?
– Да как-то спонтанно, задней мыслью. Пока ты рассказывала, я все это представляла-ощущала, а затем сразу представила вкусный стол, как мы его накрываем на праздник.
– Ничего себе, вкусный стол у вас! Выглядит роскошно.
– Ага-ага! Попробуй.
Матильда взяла сразу две тарелки и уселась за столик.
– Ого-ого! Он не только смотрится вкусно. Естся еще вкуснее. Не пойму, что это?
– Водоросли, специально приготовленные.
– Никогда бы не подумала. А вот это что, какое-то ракообразное?
– Да, у нас в основном растительная и морская пища.
– Ну Фати, это слишком вкусно. С тобой трудно соревноваться.
Движочек-рычажочек
Они поочередно напробовались всех блюд понемножку, пока не наелись.
– Ну спасибо, накормила, – сказала Матильда. – Шикарно живем! Вот если бы нас еще хотя бы на море пустили, так и жить было бы можно.
– Сначала говоришь «живем», а потом «жить было бы можно». Смешная. Погоди, мы только начали проверять свои возможности. То ли еще будет.
– Да, и возможности у нас шикарные!
– Тили, знаешь, я тебе очень благодарна за то, что ты помогла мне активировать мой движочек-рычажочек. Теперь я запомню это ощущение и смогу использовать.
– Моя Фатичка, Фати! – Матильда придвинулась к жрице и обняла ее. – Ты для меня куда больше сделала и делаешь! Без тебя бы я однозначно пропала.
– Я тоже без тебя бы здесь долго не протянула. Как хорошо, что мы встретились, и дополняем друг дружку!
– А напомни мне, что ты понимаешь под задней мыслью? Ты уже как-то говорила об этом.
– Реальность повелевается не волевым усилием или приказом, и не просьбой или мольбой, а некой задней мыслью, которая возникает как бы мимолетно, ненавязчиво, – сказала Итфат.
– Она сама, что ли, возникает?
– Иногда сама, спонтанно. Но можно и намеренно ее создать. Если чего-то желаешь совершенно нестерпимо, неистово, надо сделать так, чтобы желание стало задней мыслью.
– Но у меня получается запускать цилиндр безо всяких таких задних мыслей.
– То в мегалите. Здесь все легко удается. С реальностью гораздо сложней. С метареальностью, как оказалось, тоже.
– Но, когда меня «вели на заклание», я желала совершенно нестерпимо, неистово, чтобы все обошлось. И у меня тогда получилось.
– Ты использовала свой движочек-рычажочек. Конечно, неистовое желание тоже может сработать. Но задняя мысль в комбинации с движочком работает еще мощнее.
– Я все же пока не понимаю, что это такое, задняя мысль, – сказала Матильда.
– Я и сама толком еще не могу вспомнить. Знаю лишь, что реальность не любит, когда ей приказывают, а к мольбам равнодушна. Задняя мысль, это не желание, не повеление и не просьба, а скорее позволение. Реальность, как ребенок, любит, когда ей позволяют то, что она хочет.
– И что же, я должна сказать ей, мол, позволяю тебе осуществить то, что я хочу?
– Не то, чего ты хочешь, а чего хочет реальность. Надо сделать так, чтобы она захотела того же, чего и ты.
– И как это сделать?
– Пока не могу объяснить. Интуитивно чувствую, что задняя мысль возникает где-то позади тебя, помимо тебя, потому она и называется задней.
– И движочек ведь сзади! И даже не на спине, а позади нее. Он в тонком теле находится, что ли?
– Тили, тебе известно о существовании тонких тел? – удивилась Итфат.
– Ну да, краем ушка слышала, что у нас есть аура, и все такое. Только вот это «все такое» еще мало изучено.
– У нас лучше изучено, но я, к сожалению, пока не все могу вспомнить.
– Ничего, Фати, постепенно Знание вернется к тебе, Преддверие ведь обещало. Ты уже и так раскрыла мне много такого, о чем я никогда и не задумывалась.
– Ну и ладно-ладно, все в свое время раскроется. А ты не забыла, что обещала меня полакомить? Я уговор исполнила, тебя покормила. Теперь ты.
– Нет не забыла нет не забыла, – ответила Матильда, передразнивая манеру Итфат. – Сейчас-сейчас, буду тебя лакомить.
Она по привычке поправила свой бант, что-то там про себя поколдовала, и тут же из цилиндра выдвинулись сегменты, на которых стояли красивые бирюзовые блюдца с голубой каемочкой. На блюдцах лежало что-то соблазнительно пахнущее.
– Вот вам, всемогущая жрица Тафти, восточные сладости на блюдечке с голубой каемочкой!
– Почему именно с голубой каемочкой?
– У нас так говорят. Это когда все желания и капризы исполнены, и хотеть больше нечего, начинаешь еще больше капризничать: хочу голубую каё-ё-ё-мочку-у-у!
– Ой, как вкусненько! Что это?
– Это халва, это лукум, а это щербет. Пока хватит, а то объедимся. В следующий раз что-нибудь еще придумаю.
– К этим сладостям чая не хватает, – сказала Итфат. – Я угощу тебя популярным у нас напитком.
На этот раз жрица уже уверенно подошла к цилиндру, слегка наклонилась, опустив голову, а затем одним движением вскинула руки до уровня плеч, согнув их в локтях, и распрямилась. Из цилиндра незамедлительно выдвинулись сегменты с двумя аккуратными чашечками и высоким кувшинчиком с длинным горлышком.
– Фати, что это ты сейчас изобразила? – спросила Матильда.
– Даже не знаю, у меня это получилось само собой, – ответила Итфат. – Мне кажется, таким жестом я уже неоднократно пользовалась. И кажется, я догадываюсь, зачем он нужен.
– И зачем же он, зачем?
– Похоже, он мгновенно активирует движочек-рычажочек.
– Интересно, дай-ка я испытаю.
Матильда встала и повторила жест Итфат.
– Да, что-то такое чувствуется. Но почему ничего не происходит?
– Так ты наверно ни о чем не думала в этот момент. Когда движочек активирован, надо задать установку, заднюю мысль, для осуществления задуманного.
– А, ну да, я ничего не задавала.
– И не надо. С задними мыслями и движочком следует обращаться осторожно.
– Понятно дело. Ну, давай попробуем твой напиток, – сказала Матильда, взяв одну из чашечек. – Какие калямбочки!
– Что-что, какие-какие?
– Калямбочки, говорю, маленькие чашечки.
– Они маленькие, потому что напиток производит действие, его нужно пить понемножку.
– Какое действие?
– Сейчас узнаешь.
Итфат разлила напиток по чашечкам, и они приступили к церемонии. Матильда хмыкала то и дело, отпивая из своей чашки.
– Что-то не пойму. Что-то напоминает, не пойму что, – сказала она.
– Это чай на травках, – ответила Итфат.
– Хх-мм. Еще по калямбочке?
– Ладно, – Итфат снова наполнила чашечки.
После второй глаза у Матильды заблестели, и она заметно оживилась.
– Фати. Это что такое, а?
– Я же тебе сказала, чай на травках.
– На травках, говоришь? На безобидненьких, таких, травках?
– Ах-ха-ха! Тили, ты не подумай, этот напиток не вводит в измененное состояние сознания и не вызывает привыкания.
– Травки-травки, безобидненькие травки. Еще по калямбочке?
– Тили, ты смотри осторожней. Напиток живительный, но его много нельзя.
– Вот-вот, мне надо оживиться. Снять стресс. Наливай.
Итфат налила и себе, и ей.
– А ты не натворишь ничего с реальностью?
– Не знаю. Посмотрим.
– Тили-Тили!
– Ага! Теперь моя очередь тебя пугать! Еще по калямбочке?
– Все, больше нельзя, а то я не знаю, что заведу с тобой делать. Ты слишком экспрессивная дива. Не забывай, где мы находимся.
– Ладно-ладно, я пошутила, – сказала Матильда. – Славный напиточек. Я прямо духом воспряла. И вот, представляешь, прямо так и хочется чего-нибудь сотворить с этой зловредной реальностью. Не все же ей с нами играться.
– С реальностью шутки плохи, сама знаешь.
– Да, но Фати, мне тут подумалось, почему бы нам не запустить сновидение с помощью наших движочков?
– И что будет? И что из этого выйдет?
– Но ты же сама удивлялась, почему остановились манекены. И говорила, что сновидение должно крутиться, поскольку мы как наблюдатели здесь присутствуем.
– Может, лучше бы ему и не крутиться, а то как бы хуже не стало.
– Но ведь в таком подвешенном состоянии, когда ничего не происходит, мы можем здесь всю жизнь проторчать! В жизни должна быть движуха, а не томное чаепитие.
– Хей-хей! Тили, мне нравится твое настроение.
– Только я сначала хочу разобраться. Вот ты говорила, что в пространстве сновидений внимание смотрит сон как зритель, а в реальности живет как персонаж, так?
– Так.
– А в чем разница между зрителем и персонажем?
– Зритель просто смотрит, а персонаж участвует.
– Но ведь сон можно не только смотреть, но и участвовать в нем?
– Умничка, девочка Матильдочка. Внимание в сновидении может быть как зрителем, так и участником. Бывает, просто смотришь сон, будто летаешь в кино, а бывает, участвуешь в нем, будто живешь во сне.
– А в чем тогда разница между зрителем и наблюдателем?
– Зритель просто пассивно смотрит, а наблюдатель и смотрит, и участвует.
– А в чем тогда разница между наблюдателем и персонажем?
– Какая ты дотошная. Наблюдатель – это осознанный участник. Если, будучи участником, ты спишь во сне, тогда ты бессознательный персонаж. Если спишь в реальности, то же самое, ты такой же несамостоятельный персонаж, кино владеет тобой. А если просыпаешься, в сновидении ли, наяву, неважно, то становишься наблюдателем, то есть, самостоятельным, осознанным индивидом.
– А в чем тогда разница между реальностью и сновидением? Ты ведь говорила, что мы сейчас в пространстве сновидений как в кино. А теперь и о реальности говоришь: кино владеет тобой.
– Тили, это уже очень сложный вопрос. Если мы найдем на него ответ, реальность может нас вообще уничтожить. Она не любит раскрывать свои секреты. А это ее самый большой секрет. Ты не боишься?
– Нет не боюсь нет не боюсь! Я больше всего боюсь остаться здесь навсегда.
– Ладно, один из ответов известен, я его уже называла. В пространстве сновидений все покоится, как в статичном ландшафте, пока никто не смотрит. Но как только сюда проникает внимание сновидящего, для него тут же запускается время как движение кадра и сновидение как кино. В реальности наоборот, кино крутится само, а сновидящий живет в нем.
– Так ты считаешь, мы и в реальности сновидящие?
– Ну конечно, мы же с тобой это обсуждали. Обычные люди спят, и потому они персонажи. А у видящих реальность обратная привычка, и потому они наблюдатели.
– А мы сейчас кто?
– Мы с тобой, скорее, наблюдатели, поскольку проснулись и понимаем, где находимся.
– Так. Значит. В реальности кино крутится само, а мы в нем живем. В метареальности наоборот, кино запускается нами. Но ведь мы здесь, в метареальности, не только вниманием присутствуем, но и живем здесь! Почему запустить не можем? Или потому и не можем, что живем здесь?
– Не знаю, Тили.
– Ну так давай попытаемся запустить, своими движочками.
– И как ты себе это представляешь?
– Пойдем, найдем парочку гламроков, и запустим их.
– Прямо сейчас?
– А у меня терпения нету-у-у! Терпения нет никакого-о-о!
– Ладно, пошли. И куда только твой страх подевался? Напиточек, что ли, подействовал?
– Неважно. Идем уже скорей, Фати, пока он не перестал действовать. А нельзя ли нам взять с собою кувшинчик?
– Нет, Тили, давай лучше быстренько-быстренько, туда и обратно.
