Валерия Дмитриевна Лагутина
Дорога в сказку
Разлетевшиеся из огромной раны брызги крови алыми крапинками забрызгали свисающие с потолка занавески, потёртый пол и тёмную юбку женщины.
С каменным лицом посмотрела она на мёртвых мужа, и дочь, пьяно ухмыльнулась и, пройдя мимо них, опустилась на кровать рядом с сыном.
Она никогда не любила Катерину, это был не желанный ребёнок. Просто Василий тогда запретил делать аборт.
Любила ли она Васю? Сложно сказать. Клавдия в молодости была видной девахой: стройная, с чётко очерченной фигурой и правильными чертами лица она даже в сложное послевоенное время не знала недостатка в кавалерах. Были всякие: и рядовые и полковники, и рабочие и инженеры.
Но приехал в их город бравый весёлый сержантик, грудь в орденах, за плечами гармонь да вещь-мешок с парой портянок и несколькими красивыми трофейными безделушками из Берлина. И хоть и был он на десяток лет старше Клавдии, да душа была молода и, казалось, и жил и воевал он с шуткой на пару, потому-то и прошёл все четыре года войны без единой царапины.
Ради шутки они и в ЗАГС забежали.
Только затянулась эта шуточка на долгие сорок два года. Вот так, шутя, поженились, шутя жили, шутя и детей завели.
Спустя годы Клавдия думала, что же растопило сердце суровой сибирской красавицы?
Суровой?
И в эти мгновенья вся жизнь пробежала у Клавдии перед глазами: голодное детство в Поволжье, бродяжничество с младшими сёстрами в поисках еды, смерть от тифа младшего брата, а затем и отца, война, бомбёжки, голод, долгая дорога в Сибирь…
Тяжёлые испытания закалили хрупкую от природы девушку, сделали её грубой, решительной и не знающей преград. Казалось, все вокруг такие же. Но тут появился Вася, Василёк.
Не такой, как она, грубый и решительный.
Светлый какой-то, беззаботный, будто и вовсе война мимо него прошла. Пел бравые песни, да разудало отплясывал с гармошкой в руках.
Весело блестели его глаза из-под мохнатых бровей, большие мозолистые руки были поразительно нежными, а губы – любящими.
И началась сытая долгая жизнь с Василием, рождение сына, любимого и единственного, такого же грубого и решительного.
Наверно, она была плохой матерью для Николая. Он вырос слишком избалованным, ленивым и любящим хорошую жизнь. И пошли карты, плохие компании, мелкое воровство и жульничество. А затем тюремные сроки, долгие и не очень. Но каждый раз она ждала его возвращения с трепетной радостью и самыми счастливыми днями её жизни были короткие промежутки между его ходками.
А потом вдруг родилась Катерина… Так получилось… Она не хотела её.
Катька… Ею занимался муж. И выросла она такою же нежной и любящей, как и он. Мать мало обращала на неё внимания.
Клавдия Матвеевна ещё раз равнодушно посмотрела на мужа и дочь, подошла к столу и вылила в стакан остатки самогона:
–Пусть земля тебе будет пухом, сынок, – выпила залпом, занюхала огрызок оставшегося с прошлого года солёного огурца и, затянув оставленную мужем папироску, спокойно села, наблюдая, как от брошенной на пол самокрутки затлели старые нити сотканного когда-то её руками половика и маленькие искры стали робко выбиваться из туго набитого махоркой газетного клочка.
Ещё немного и возродившееся пламя прожгло напольное покрытие и поползло по свисающей до пола скатерти и деревянным ножкам стола, жадно поглощая в себя всё, попадающееся ему на пути. В его бездонном жерле превращались в прах разделяющие спальню от комнаты занавески и старые деревянные сундуки, хранившие теперь уже не нужные для погребения заранее купленные и заботливо уложенные ленты, платки, покрывала и сорочки, распотрошённые одеяла и подушки, стопки старых журналов и книг на книжных полках и совсем недавно таких беспечных, а теперь замерших в неестественных позах людей, под которыми пенилась и шипела поджариваемая пламенем бурая вязкая жижа.
Поглотив сидящую на стуле прямую фигуру, густой чёрный дым наполнил комнату гарью и едким запахом, пытаясь безуспешно пробиться в наглухо закрытые окна и двери. Однако, его упорные попытки сделали своё дело и вскоре ему удалось обдать горячим дыханием крепкие рамы, в которых, не выдержав высокой температуры затрещали и полопались оконные стёкла, рассыпавшись неровными осколками по дворовому асфальту. А почувствовавшее свободу пламя, подхваченное лёгким ветерком, быстро побежало по наружной обшивке дома.
–Мама, – тихо позвал притаившийся в тёмном шкафу Ванюша. – Мамочка, мне страшно… Забери меня отсюда…
Словно услышав его слова, серая струйка дыма пробралась через тонкую щель в убежище мальчика и обволокла его своим ядовитым шарфом.
–Кха, кха, – закашлял малыш, – мне душно, мамочка, – кха, кха…
Сквозь застилавшую глаза едкую черноту Ваня увидел, как створки дверей медленно открылись и две женские руки поманили его через заполняющие воздух сажу и пепел:
–Иди ко мне, сынок, – услышал он ласковый голос и, закрывая глаза, потянулся ему навстречу.
Прижавшись к материнской груди и почувствовав тепло знакомых рук, мальчик сладостно вздохнул и прошептал:
–Мне было так страшно. Но я знал, что ты не оставишь меня, мамочка.
