Валерий Алексеевич Антонов
Логика Аристотеля. Том 2
1a16
Среди вещей, о которых говорится, некоторые говорятся в сочетании…
Почему Аристотель ставит вещи, <сказанные> в сочетании, впереди тех, <сказанных> без сочетания? По уважительной причине. Поскольку он собирается разделить те, что без сочетания, он упоминает их последними, чтобы можно было перейти непосредственно к его учению о них. И действительно, он разделяет их, когда говорит: «Примеры вещей, сказанных без сочетания: человек, вол, бежит, побеждает» (1a18—19). Он специально ставит два существительных вместе, а два глагола – вместе, чтобы не связывать существительное с глаголом и не считать, что он говорит <это> в сочетании.
1a20
Среди вещей, которые есть, некоторые [говорятся] о предмете.
Естественной последовательностью было бы изложение самих категорий, но поскольку он хочет произвести более общее четырехчастное деление перед своим учением о категориях, он ставит его впереди. Он делает это потому, что сначала мы получаем число десять, складывая числа от монады до тетрады; то есть один, два, три, четыре, сложенные таким образом, дают десять. Тетрада является субстанцией и своего рода истоком (генезисом) декады, так же как тетрада, в свою очередь, вытекает из диады. Разделив выражения (legomena) на два, он делит сущее на четыре, а затем <разделяет> оба вместе на десять, проходя через наиболее подходящие для деления числа вплоть до их совокупности и доходя до их наиболее совершенного предела. Следует также знать, что Аристотель производит свое четырехкратное деление существ с помощью соединений (kata to sumplekomenon), но позже он производит инвентаризацию десяти родов без соединений. «Вот это и есть деление. Одни существа универсальны, другие – конкретны; и опять же, одни существа – субстанции, другие – случайности. Таким образом, образуется шесть пар, как мы узнали в «Исагоге». Две из них не существуют, но остальные четыре, я имею в виду подчиненные и диагональные, существуют. Они таковы: некоторые существа являются (i) универсальными субстанциями, некоторые (ii) конкретными случайностями, некоторые являются (iii) универсальными случайностями, а некоторые (iv) конкретными субстанциями; например, (i) человек и (ii) этот белый (или это знание) и (iii) белый и (iv) этот человек. Такова наша схема:
Если бы Аристотель использовал эти слова, то сказанное им было бы понятно; но он использует другие имена в погоне за неясностью, как мы уже говорили, а также потому, что хочет использовать более подходящие имена. Общее он называет «предметным», потому что оно непременно говорится о каком-то предмете, а особенное <он называет> «не предметным», потому что оно не говорится ни о каком предмете. (Он называет одно отрицанием другого.) Случайность он называет «в субъекте», потому что она нуждается в каком-то другом субъекте, чтобы существовать (hupostenai); а субстанцию он называет «не в субъекте».
По этой причине стоит спросить, какую цель преследовал Аристотель, не называя субстанцию «субъектом», а <описывая ее вместо этого> с помощью отрицания выражения, обозначающего случайность. Мы ответим, что (1) не всякая субстанция является субъектом (ведь, конечно, первичная и божественная субстанции не являются субъектами). Поэтому вполне разумно, что он не называл субстанцию «субъектом». Но и тогда, сделав разделение вещей, он хотел сделать его посредством отрицания и утверждения, чтобы оно было исчерпывающим, то есть включало в себя фактически все. Это как если бы он сказал: «Среди цветов некоторые черные, а некоторые не черные». Действительно, тот, кто говорит так, включает в себя все, тогда как тот, кто говорит, что среди цветов некоторые черные, а некоторые белые, не включает в себя все; ведь он не включил> желтый, серый и другие цвета. Поэтому правильно, что Аристотель произвел разделение посредством отрицания и утверждения. (2) Другая причина заключается в том, что «субъект» говорится двояко: с одной стороны, в отношении принадлежности (huparxis), как субстанция cis субъект> для случайностей; с другой стороны, в отношении предикации, как конкретные субстанции заботятся о субъектах> для универсальных субстанций>. Ибо конкретные субстанции являются субъектами для универсальных не для того, чтобы они существовали (hupostosi) (ибо универсалии уже существуют), а для того, чтобы о них можно было сказать cthe universals>. Если бы поэтому он назвал субстанцию просто «субъектом», кто-нибудь мог бы возразить, сказав, что он называет конкретную субстанцию субъектом универсалий только в отношении предикации.
Используя эти названия, он устанавливает четыре пары: во-первых, всеобщая субстанция, поскольку она наиболее почетна; далее, ее противоположность, я то есть конкретная случайность. Затем он отдает предпочтение всеобщей случайности перед конкретной субстанцией, потому что разговор между философами касается всеобщности.
Следует рассмотреть, что имеет в виду Философ, когда говорит, что «среди вещей, которые есть, некоторые сказаны о каком-то предмете, но не находятся ни в каком предмете» (1a20—1). Следует также отметить, что здесь, когда он рассуждает о словах, он использует слово «сказано», но всякий раз, когда он говорит о вещах (ousion), он использует «есть».
1a24
Но я называю предметом [то, что находится в чем-то, не принадлежит как часть и не может существовать отдельно от того, в чем оно находится].
Из шести <возможных> пар Аристотель теперь предлагает прояснить четыре, которые мы выделили, то есть (i) конкретную случайность, (ii) конкретную субстанцию, (iii) всеобщую случайность и (iv) всеобщую субстанцию. Он начинает с (i) конкретной случайности, потому что она яснее и проще. Поскольку, таким образом, мы понимаем вещи из их определений, он дает не определение, а скорее нечто, аналогичное определению. В чем-то он аналогичен роду, а в остальном – дифференциалу. В чем-то говорится одиннадцатью способами: во времени, в месте, в вместилище, как часть в целом, как целое в его частях, как вид в роде, как род в виде, как <аферы> управляемого в <власти или управлении> управляющего, как форма в материи, как в цели, как в предмете, например, случайность в субстанции. Затем в своем определении он принимает это за род, сказанный о многих вещах. Он добавил не принадлежащее как часть, чтобы отличить его от вещей в чем-то как частей, например, этой руки. Ведь она тоже находится в человеке, являясь его частью. Поэтому, чтобы отделить ее от них, он добавил не принадлежащее как часть. Но он добавил, что она не может существовать отдельно от того, в чем она находится, чтобы отделить ее от остального.
Следует признать, что некоторые люди обвиняют это определение как в недостатках определений, то есть в том, что оно выходит за рамки определения вещи, и в то же время и в то же время за то, что оно не охватывает и не включает всего. Они говорят, что оно не совпадает с определяемой вещью, как это должно быть в случае с определениями и определяемыми вещами, как мы уже говорили. Например, человек – смертное разумное животное, способное к пониманию и знанию. Оно преобразуется. Ибо если нечто является смертным разумным животным, способным понимать и знать, то это человек. Затем некоторые говорят, что данное определение не подходит ко всем случайностям, а другие утверждают, что оно подходит и к другим вещам, помимо случайностей. Ибо, говорят они, Сократ, находясь в каком-то месте, находится в чем-то, а не как часть в целом (ибо он не часть места), и он не может существовать отдельно от того, в чем он находится (ибо он не может существовать отдельно от места), так что, согласно определению, Сократ – это случайность, что абсурдно. Тогда мы отвечаем, что Сократ может существовать отдельно от того, в чем он находится. Ведь если мы предположим, что он оставил место, где находился раньше, и перешел в другое место, то он не будет меньшим Сократом, тогда как случайность, отделенная от своего предмета, уничтожена. Более того, следует признать, что место сопровождает Сократа не как завершение его сущности, а скорее как сопровождение, подобно тому как тень сопровождает человека, идущего на свету, а вовсе не как завершение его собственной сущности. Особенно необходимо добавить «в» (en) к «принадлежит» (huparkhon), чтобы это было то, что вливается (enuparkhon) в нечто-, ибо мы не говорим, что субстанция вливается в место, но лишь то, что она в нем находится. Мы говорим это – я имею в виду, что они пребывают – только о случайностях.
И снова говорится: «Форма находится в материи, не является ее частью и не может существовать отдельно от материи». Поэтому, согласно вышеупомянутому определению, форма тоже является случайностью». Мы отвечаем, что, во-первых, форма, даже если она не является частью материи, все же является частью составной части (ведь таким же образом мы говорим, что рука не является частью остального тела, а скорее всем телом), и, во-вторых, форма составляет субстанцию каждой вещи, и когда она разрушается, разрушается и предмет. Но случайность не составляет субстанцию предмета, и когда она разрушается, предмет не повреждается. Эти замечания адресованы тем, кто говорит, что это определение подходит и к другим вещам.
Те же, кто утверждает, что оно не подходит ко всем случайностям, говорят, что что он определил только неразделимые. Так, аромат в яблоке отделим и доходит до нас на расстоянии от яблока, но это все равно случайность. Если же он отделим от своего предмета, то не может быть охвачен данным определением. Мы отвечаем им, что решаем эту проблему двумя способами. Во-первых, Аристотель говорит не о том, где он был, а о том, где он есть (поэтому невозможно, чтобы аромат существовал отдельно от места, где он есть, ибо он находится либо в яблоке, либо в воздухе). Далее, аромат яблока не только доходит до нас, но и сопровождает некую субстанцию яблока. Верным признаком этого является то, что через некоторое время яблоко усыхает и сморщивается, что свидетельствует о том, что некая субстанция яблока, в которую входит аромат, рассеивается.
Но если кто-то скажет: «И все же, когда яблоко еще было на дереве, аромат доходил до нас не меньше, чем от не сморщившегося, а иногда даже растущего яблока», мы ответим ему на это: «Вы не понимаете, как природа питается и растет. Разве мы не видим, как растут все животные? И, конечно же, мы не говорим, что они не уменьшаются с каждым днем за счет растраты, потому что, тем не менее, в результате питания их количество больше, чем количество отходов. Природа устроена так, что не только испарение незаметно, но и рост, напротив, сравнительно ощутим». То же самое мы говорим и о яблоке. Ибо дело не в том, что истечение из дерева незаметно для нас и благодаря этому из него не исчезает вещество. Скорее, дело в том, что вещества, входящего в него в силу питания, больше, чем выходящего.
Но убедиться в этом можно и другим способом. Проходя мимо зловонного места, мы закрываем ноздри одеждой и вдыхаем воздух без зловония. По этой причине ясно, что зловоние не может пройти сквозь одежду из-за ее толщины. Но воздух, имеющий тонкие частицы, проходит сквозь нее. Таким образом, ясно, что этот запах приходит к нам с какой-то субстанцией предмета. Об этом также свидетельствует дым, исходящий от благовоний, который сразу же бросается в глаза дым, исходящий от благовоний, который сразу же бросается в глаза из-за непрекращающегося истечения и густоты вещества, которое является его предметом.
Как уже было сказано, «в чем-то» употребляется одиннадцатью способами: (1) во времени (ведь Троянская или Пелопоннесская война произошли в определенное время); (2) в месте (ведь мы говорим, что Сократ находится в каком-то месте, например, в Ликее); (3) в сосуде (ведь мы говорим, что вино находится в кувшине – в месте отличается от сосуда тем, что сосуд – это подвижное место, тогда как место – это неподвижный сосуд); (4) как часть в целом, например, палец в руке или рука в целом теле; (5) как целое в своих частях (ибо мы говорим, что весь человек виден в своих частях, а не часть в части); (6) как вид в роде, например, человек в животном; (7) как род в виде, например, животное в человеке; (8) как <аферы> управляемого в <власти или контроле> правителя (ибо мы говорим, что эта конкретная вещь находится «в» этом конкретном правителе); (9) как форма в материи, например, человеческая форма в материи или треугольная или квадратная фигура в бронзе; (10) как в цели, как, например, <мы говорим>, что медицина находится <в> здоровье; (11) как в предмете, например, несчастный случай в веществе. Кто-то может сказать, что род содержится в виде или вид в роде, как целое в своих частях или как части в целом. На это мы ответим, что целое не сохраняется без всех своих частей, тогда как род сохраняется, когда сохраняется хотя бы один вид или один индивид; ведь Сократ есть Сократ и человек, и животное. Таким образом, ясно, что если одна часть не составляет полного целого, то один вид составляет полный род.
Прояснив для нас частную случайность, Философ приводит пример всеобщей случайности и говорит: «Некоторые вещи одновременно говорят и о предмете, и в предмете» (1a29-bl). Затем, приведя примеры универсальной и конкретной случайностей, он переходит к примеру конкретной субстанции и говорит: «Но некоторые вещи не находятся ни в субъекте, ни говорятся о субъекте» (1b3—4). Но при этом он вводит дополнительный принцип: «абсолютно без исключения о вещах, которые индивидуальны и единичны по числу, не говорится ни о каком предмете» (1b6—7). Этим он хочет показать, что никакие индивиды, будь то случайности или субстанции, не предикативны ни к чему. Более того, он разделяет и отделяет индивидуальные случайности от самосущих индивидов. Абсолютно (haplos3) говорится в трех смыслах: либо строго (kurios), либо исключительно, либо обобщено. Здесь он употребил его в значении «обобщено». Ибо он имеет в виду «обобщено то, что индивидуально и едино по числу». Мы уже подробно писали в комментариях к «Исагоге» Порфирия о том, как по-разному говорится об индивидуальном. Теперь мы скажем, сколькими способами говорится «единое», ибо оно также говорится по-разному: либо единое по виду, как мы говорим, что Сократ и Платон едины по виду, поскольку они люди; либо единое по роду, как мы говорим, что человек, корова и лошадь едины по роду, поскольку они животные; либо по числу, как мы говорим, что Платон един – но единое здесь означает индивидуальное, и именно это говорит Аристотель, для ясности, когда он имеет в виду единое <в этом смысле>. Итак, индивидуумы – существа, единые по числу, – никогда не говорят ни о каком предмете, но часто находятся в предмете, как это белое находится в теле. По этой причине, следовательно, он не добавил ничего лишнего, так как они не все находятся в предмете. Ибо Сократ не находится в предмете, а эта грамматика, как говорит Аристотель, находится в предмете, душе. И если говорить универсально, то о вещах, которые едины по числу и не являются субстанциями, не говорится ни о каком субъекте, но они находятся в субъекте.
1b 10
Когда одна вещь предицируется другой [как субъект, то все, что говорится о предицируемом, будет сказано и о субъекте].
Образцом <для этого> является всеобщая субстанция. Когда одна вещь предицируется по существу (οὐσιωδῶς [усиодо́с]) другой, говорит он, и в свою очередь другая вещь предицируется от нее, последняя также будет предицироваться от первой. На это можно возразить следующее: «Если верно, что все, что говорится о том, что предицируется, будет предицироваться и субъекту, и род предицируется животному, а животное – человеку, то род будет предицироваться и человеку». Но Аристотель имел в виду не это. Ибо философ сказал, что «все, что говорится о предицируемом», то есть как о его атрибутах (hos pragmata autou) и как о его сущности (οὐσία), «будет сказано и о субъекте». И он был прав, добавив «как о предмете», в смысле «по существу» (οὐσιωδῶς) и «действительно» (πραγματα). Ибо если что-то случайно предицируется о том, что предицируется, то не обязательно говорить об этом также и как о предмете. Ибо животное предицируется по случайному обстоятельству и по отношению. (ζῴου κατὰ συμβεβηχὸς καὶ κατὰ σχέσιν κατηγορεῖται.)
1b16
Неоднородные и не расположенные друг к другу. [неоднородные тоже различны по роду].
Некоторые термины предшествуют полезным для него в обучении и утверждают, что, безусловно, среди различных существуют различия. Существуют виды различий, такие как различие между сущностью и количеством; ведь различия сущности – это живое и неживое, а различия количества – это непрерывное и дискретное. Следовательно, существуют и другие различия между другими родами. Поскольку о различиях в разнородном говорят многими способами (ибо говорят, что разное – это все, что везде отделено друг от друга, как наука и животное, и то, что не отделено повсюду, например, птица и наземное животное; ведь у них общее род – это животное, но также и подчиненные роды разные, как сущность и тело), поэтому он и сказал, что не под взаимно расположенными; ибо у этих могут быть одинаковые различия, такие как между живым и животным, смертным и бессмертным, разумным и безрассудным. По форме же он добавил, что вот на других родах те же различия; ведь мы говорим, что у предметов одни – неподвижные, такие как щипцы и плоскогубцы, и все подобные, а другие – подвижные, как стул и скамья и подобные; так же и у животных, мы говорим, что одни – неподвижные, а другие – подвижные: но эти различия не являются видами и не называются в общем, а по некоторой аналогии.
1b18
Ибо различия животных [таковы: ножные, крылатые, водные и двуногие].
Если различия видов могут проявляться множеством способов, например, различия животных могут быть разумными и неразумными, но также и по постоянству жизни как смертного и бессмертного, и по месту как летающего, водного и наземного, и по ногам как с подушечками и без подушечек: и это другие различия. Аристотель, используя пример, взятый из места, вставил его посередине и другие различия, намереваясь показать, что это не имеет значения и следует рассматривать как другие различия.
1b20
Что касается взаимосвязи между различными родами.
Таким образом, он сказал, что ничто не препятствует: ведь ни одна из различий подчиненных родов не является необходимой, но основные различия подчиненных родов во всех отношениях остаются теми же, тогда как случайные различия не всегда таковы. Поэтому было добавлено, что ничто не препятствует. Тем не менее, часто бывает так, что различия остаются теми же, согласно ранее упомянутому правилу, согласно которому то, что говорится о категорируемом, также будет сказано и о субъекте.
1b25
[Каждая] из вещей, [сказанных] без всякого сочетания, [означает либо субстанцию, либо…].
Ранее Аристотель передал нам деление на четыре части как общего существа, так и частного, а также общего события и частного, теперь же он передает деление на десять частей через примеры, чтобы ввести нас в какое-то понимание этих понятий, а затем подробно объяснить каждое из них. Это связано с вышеупомянутым утверждением, которое говорит: «из сказанного то, что относится к связи, называется, а то, что без связи». Далее он говорит о тех, которые не имеют никакой связи. Когда он говорит «без связи», он подразумевает, что существует больше одной связи; или, поскольку простая речь обозначает то, что обозначается, как, например, когда я говорю «я бегу» (поскольку я обозначаю себя и действие), или речь может быть связной, а обозначаемое – простым, как, например, «живое разумное существо» (поскольку речь составная, а человек – это то, что обозначается), или оба могут быть составными, как, когда я говорю «Сократ идет», или оба простые, как, например, в случаях категорий. Таким образом, теперь делается деление тех, кто называется без какой-либо связи, то есть десяти категорий.
1b27
Чтобы дать общее представление о том, что это за вещи – примерами субстанции являются человек и лошадь
Вначале Аристотель любезно дает нам объяснение категорий, чтобы дать нам представление о своем учении о них и чтобы впоследствии мы могли точно рассмотреть каждую категорию в отдельности. Он говорит, что субстанции – это человек и лошадь, но вы должны понимать, что остальные вещи, которые самосущи (authupostata) и не нуждаются ни в чем другом для существования, также являются субстанциями. Вот и все о субстанции; остальные категории мы поймем из текста.
