Уже темнело, друзья захмелели. Ванька пускал слюни сладострастия. Ему нравился философский разговор. Он не прекращал задавать вопросы себе, Боре, Тому и Сяму. Но вскоре его речь стала сбивчива и, в конце концов, откровенно бредова. Уставши от работы мозговых извилин или их подобий, он упал на колени Борьки и захрапел. Утомился и Борька. Он находился в глубокой задумчивости от беседы. Тема пены уже была ему неинтересна, второстепенна. Она казалось ничтожной по сравнению с монументальностью проблем, озвученных бомжем Ванькой. Ефимкин погряз в грязевом фонтане своих мыслей и тоже уснул возле Ваньки.
Во сне они что-то бормотали неразборчивое. Ванька иногда всхлипывал, чуть ли не рыдал. Но под утро уже крепко уснули, не оставив на лице былого мятежа диалога.
С рассветом Борька, не попрощавшись, тихо ушел, обустроив в голове ячейки для будущей беседы с новым знакомым Ванькой. Ефимкин спотыкался, гонимый неразрешенными проблемами бытия. Его тиранила мысль о бесполезности человеческого разума для познания мира. Его тяготила вечная неизвестность. В разговоре с Ванькой он проследил главную идею – окружающее немыслимо, достоверности никогда не будет, Истина недосягаема. Смысл предметов, вселенной непонятен.
С тяжелой головой он пошел на работу, в шахту. Работать не смог, а ушел в темный забойный тупик, где, выкопав ямку, залег в нее, как в келью, впав в полусонное состояние. В его голове крутились обрывки фраз Ваньки, какие-то цитаты из религиозных книг, научных работ, формулы…Темнота шахты еще больше усугубляла ситуацию. Вечная тьма – так представлялась жизнь Борису. О ней ничего доподлинно неизвестно, все зыбко, мимолетно, случайно. Вдобавок присутствует постоянное соседство смерти. Ухватиться не за что. Никто ничего объяснить не может. Существуют какие-то законы физики, которые что-то пытаются как-то увязать в логические формы, но, доходя до первопричины всего сущего, разлагаются и тухнут.
Очнувшись от окриков шахтеров, Ефимкин в беспамятстве поднялся на поверхность, сел в пенный автобус и вскоре опять лежал у себя в ванне, раздвигая пену дрожащими руками. Он брал воду в руки, смотрел на нее, пытаясь уловить какой-то смысл в ней. Он надеялся на какое-то озарение, на видение невидимого. Потом лил ее на себя, глотал, пытаясь проникнуть в сущность материи. Борис смотрел по сторонам и старался увидеть нечто немыслимое им. Колебания мыслей привели к тому, что Борька решил незамедлительно идти к Ваньке, дабы прояснить дальнейшую ситуацию и, возможно, сделать хоть какой-то оптимистичный вывод относительно всего.
Придя к оградке церквушки, Борис не увидел в привычном насиженном месте своего собеседника Ваньку. Бомж исчез. Он всегда здесь лежал на грязной лежке, возле входа в церковный двор, но теперь вдруг пропал. Ответов от местных бабушек на вопрос – где же бомж? – не было.
Борька сразу вспомнил разговоры товарища о случайности, а также о том, что в мире, возможно, любое событие. Поэтому факт пропажи Ваньки, разложившийся мозг Бориса связал с утверждением бомжа о ненулевой вероятности любого действа. Становилось печально – Ефимкин потерял своего духоборца. Идти в непознанное одному было тяжко и неуютно, а ведь Ванька был рулевой.
Стоя обреченно возле ограды, Ефимкин внезапно подумал: ”А может я не увидел Ваньку просто потому, что случай был таков, что мои глаза его не увидели – вероятность же этого не ноль”. Борька резко повернулся в направлении того места, где должна располагаться теломатерия бомжа, но, увы, товарища там не было. “Значит, еще требуемое мной событие не наступило” – решил он и продолжал размышлять: – Но…как же мала вероятность этих событий! Ведь такое возможно раз в триллионы…триллионы …лет, а тут раз – и случилось. Как так? Почему это случилось сегодня? Не может быть…”
Запутавшись в себе, в своих дремучих умозаключениях Борис вращался, как спутник, возле предполагаемого места бомжа в надежде на случай, но Ванька не появлялся. “Появится, когда уж жизнь вселенной подойдет к концу” – подумал Ефимкин. – ”Или мои глаза его увидят или…не увидят”. Окончательно потерявшись и тупо глядя по сторонам, Борька проследовал в ближайшую пивную, где благополучно обнаружил уже полупьяного Ваньку :
– Я, Вань, тебя уж потерял и от сего факта чуть не захлебнулся в философском омуте,– радостно прожурчал Боря, – я как в дурман-колодце очутился с твоими ненулевыми вероятностями, Вань. Я думал, ты исчез – событие такое наступило, а ты тута, хлебаешь пивко.
– Не думай о таких вещах. Уйдешь в бездну логическую. Толку не будет, – ответил уже качающийся во хмелю бомж,– на вот, глотни.
– Не-а… Скажи лучше, где Истина? Где? Как жить-то без ничего, без пути, без опоры? Что кругом? Кто мы? Все бессмысленно и …страшно. Чернота в душе, Вань… как найти ориентир, знание? Что так и будем жить взаперти, в будке, на цепи, под колпаком, в клетке? Я-то вроде мыслю! Не уж-то я ничтожество, тлен тленный, живущий в темной пещере? – набросился жадно на Ваньку Борис. – Родиться, протащиться по натоптанной колее и уйти в прах – это что ли все? Так не может быть! Не уж-то все так гадко, погано? Я же, вроде, человек, Вань, я думаю, смотрю. А тут бац – сплошное неведение. Это как?
– Борь…в нашем мире любое утверждение ничего не значит, не доказуемо, и вообще, слово “доказательство” не имеет никакого смысла. Что-либо судить о чем-то бесполезно. Суждение не имеет смысла. Смысл не имеет смысла, Борька… извини за косноязычие. Так вот оно устроено. В нынешней науке все вроде умело соткано в какие-то законы, но это мнимое построение зыбкой основы. Мыльный пузырь…атомы, электроны…какие-то кварки…Чушь! Хотя с первого наскока кажется вершиной человеческой мысли. Жаль их. В корень надо смотреть, Борь, в корень, а не по верхам прыгать. А тут-то все непонятно. Никто ничего не знает – вот это я точно знаю, Борь, никто. Опереться не на что. Куда ни ткни – одно незнание.
– Ваня, а что ж делать-то? Так и жить в темноте?
– Да… Неведение вечно. Нам не дано. Хотя…это утверждение мое тоже неверно…Погибнешь, Борь, в собственной тюрьме под пытками, если будешь себя терзать подобными вопросами…Так и будешь тыкаться в пустоту…Лучше развейся,– с этими словами Ванька налил в стакан водки и протянул своему товарищу.
Выпив стакан мудрого напитка, Ефимкин расцвел :
– А может что-то случиться и все станет ясным? Все.
– Боря…Боря… ты не понял…повторяю тебе…все это твои желания…основы нет…суждения бессмысленны.
Обессилив от удушающей водицы, приятели покинули пивную – Ванька – спокойным и уравновешенным, а Боря – разбитым и потерянным. Шатаясь, Борька напоследок спросил:
– А может во что-то просто уверовать? Ну, в бога, например, какого-нибудь. Так вроде легче будет.
– Так многие делают. Так спокойнее. – устало брякнул собеседник, – упрутся в дурь божественную и плывут по течению. Ты вот не с ними – вот и в истерике. Остынь, милок.
– А ты, Вань, не с ними?
– Нет…я с водкой, – рассмеялся бомж, – она мой смысл. Или вера…или водка. Я последнюю выбрал. С ней родимой спокойней будет, чем в толпе зомбированной.
– Так помрешь же от нее, Вань. Погубит она.
– Умру для вас, а сам может и не умру…неизвестно. Неизвестность хранит меня. Всеобщая недоказуемость. Кто-то знает, что там, после смерти? Нет. Даже, если кто-то оттуда вернется и расскажет любопытные истории – я не поверю. Борь, нет ничего такого, что можно принять за Истину. Горькая правда…
– И что? Мне в хмелю раствориться? Опуститься, как ты?
– Мы все опущенные и оскорбленные, Борь. Ты в своей шахте копаешь уголь. Зачем? Ты что родился, чтобы уголь копать? Тебе не смешно? Вышел из мамки с ручками и ножками, вырос и копать уголь? На себя посмотри. Тебе разве неинтересно кто ты и зачем? Посмотри на руки. Они тебе зачем? Уголь копать? Разберись с основой бытия – вот главное. Может тогда и уголь не надо будет копать, Борис. Предназначение какое твое? Ответов нет и не будет, но уж точно не уголь копать всю жизнь.
– А водку пить и валяться в грязи на паперти – это каково?
– Я даже в таком состоянии не выделяюсь, Борь, от общей массы пены. Что пьянь вонючая, что благообразный – все едино – никчемная пена из пустых пузырьков. Что я, что вокруг меня окружающие людишки – все это бесцельные пузырки без смысла.
На этом друзья-товарищи разошлись – Ванька-бомж – на свою лежанку возле церкви, а Борька-шахтер – в свою уютную квартирку-могилку.