Елена Тумина
Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой
Алла Кобкова.
ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ ПОД СНЕГОМ
Двое шли по площади к метро, похожие друг на друга как брат и сестра. В студеный декабрьский вечер, когда со стороны виден лишь общий силуэт, как можем мы судить об их сходстве? Разве что по складной, танцующей походке. По согласованности движений, в которых читалось доверие.
Артем и Соня были танцорами, осколком самодеятельного коллектива, который распался из-за внутренних разногласий. Вернее, это им вначале показалось, что с их уходом все распадется, однако ж нет – те, с кем они разошлись, продолжили вместе танцевать и вовсе даже не бедствовали. Наоборот – денежки текли к ним рекой.
Первым ушел Артем. Он изначально был против, как он выражался, «коммерциализации процесса». А вот Соня к денежкам с детства питала приязнь, и они ей платили взаимностью. Поэтому, когда в коллективе возникла мысль «а не превратить ли нам хобби в источник дохода», она с энтузиазмом ее поддержала. Вот только не думала она тогда, к чему эта «коммерциализация» приведет.
У нее стало возникать ощущение, что из нее извлекают внутренний стержень. А сам коллектив превращается в аморфную, ритмично двигающуюся массу без кристаллической решетки, похожую на вязкий гороховый суп. Питательный, приятный на вкус, но… погружающий в сонное забытье. Не думай, отключи мысли, сдайся танцу, сдайся… И вот однажды, когда все плавали в этом томном супе, она увидела, как Артем внезапно, не говоря ни слова, ушел из зала.
Никто, кроме Сони, не заметил, как он уходил. Она единственная в тот момент открыла глаза, потому что из блаженного полусна ее выдернуло слово «сдайся», какая-то омерзительно бархатная нотка в голосе аудиогида из танцевальной медитации, которую стали включать на занятиях. Вот это слово «сдайся» ее сразу переводило в режим боевой готовности. Она не сдается – и точка. Но народ повалил именно на эти медитации, поэтому их продолжали ставить, хотя Соня явно выразила свое несогласие. Впервые она ощутила, что в этом коллективе с ее мнением не считаются.
Дальше больше. Одна из участниц, которая примкнула к коллективу сравнительно недавно, вдруг начала писать у себя в соцсетях про Россию отвратительные вещи. Соня всегда верила, что у нее есть Родина, которую нужно любить, вот такую, как она есть, а тут… Она поняла, что физически не может быть в одном пространстве с этой женщиной, которая ненавидит все, что она любит. Не может дышать с ней одним воздухом. Но оказалось, что помимо обычных взносов эта женщина еще сделала крупный «донейшн», а также имела связи. «Да, это очень плохо, что она такое пишет, но мы всех принимаем…»
«Они ОТ всех принимают», – ответил Соне Артем, которому она об этом написала в личном чате. Мол, деньги не пахнут. Артем после того раза так и не появлялся на занятиях, а когда Соня спросила его, что случилось, он написал: «Я почувствовал, что я из другого племени». Эта фраза Соню ошеломила. Как раз тем утром она нашла у изголовья записку, которую, проснувшись ночью, она написала сама себе: «Я из другого племени». Они договорились встретиться.
Встреча состоялась в кафе на площади. Сидя в том кафе, они пришли к общему выводу, что, если они хотят сохранить все ценное, что есть в их танце, им придется это делать вдвоем. И еще им придется начинать все с нуля. Соню эта мысль привела сперва в удрученное состояние, которое сменилось решимостью, переходящей в кураж. Появилась давно забытая ясность сознания. Артем же выглядел собранным и серьезным.
Совсем стемнело, пора было расходиться. Соня редко бывала в этом районе, и ей еще предстояло долго ехать до дома. Они вместе вышли из кафе и направились к входу в метро.
Они шагали рядом, когда Соня вдруг остановила Артема на ходу, схватив за руку повыше локтя. Он ощутил крепкое сжатие ее кисти сквозь зимнюю куртку и толстый свитер. Так и рассказала она ему свою историю, стоя посреди площади, под рев машин и залетающий в ноздри и рот колючий снег. Свет фонарей смешивался со светом фар, и в этих искусственных лучах снежинки сияли блестящей россыпью на ее ресницах. Оказалось, что когда-то, в прошлой жизни, она работала в одном из зданий на этой площади.
– Неужели ты работала в…? – удивился Артем, но тут загрохотал трамвай, не дав Соне расслышать окончание фразы.
История ее трудоустройства была столь стремительной, что немудрено было похоронить ее на задворках памяти. Да и стыдно, наверное, было вспоминать, как возгордилась она от того, что взяли ее в компанию с таким престижным названием. Как рыдала потом, когда ее с треском выгнали, не прошло и недели. Что-то приукрасила она о себе во время собеседования, какие-то еще не оправдала ожидания, к тому же в течение испытательного срока увольнять можно и вовсе без объяснений, это ей, вроде как, одолжение сделали, что дали обратную связь. Порыдала, а потом вытерла слезы и потребовала оплату за отработанные дни. На запрос отреагировали с удивлением, но заплатили. А ведь не было у нее тогда и вовсе нужды в том трудоустройстве, но время было такое, что все иностранное притягивало как магнит.
– А меня вот никогда не притягивало, – перебил ее Артем, – я все западное не люблю генетически. Я таким родился.
– А с меня вот только сейчас как пелена спадает… Я на многие вещи сейчас стала совершенно по-другому смотреть. Генетически, говоришь? Мне всегда казалось, что все зависит от воспитания. Табула раса… Но давай об этом потом как-нибудь. Это, собственно, была преамбула, просто там был один интересный эпизод, именно его я хочу тебе рассказать, а иначе непонятно бы было. Я продолжу, готов дальше слушать?
Артем кивнул.
…Они сновали туда-сюда в своих белых рубашечках, принимали и отправляли факсы, вели бесконечные переговоры по телефону; главный же аппарат, внушительный, со множеством кнопок, стоял на столе офис-менеджера, который сейчас был Сониным столом. Когда телефон звонил, она брала трубку и говорила: «Фонд поддержки малого бизнеса при е-бэ-эр-эр». Иногда до кого-нибудь нужно было дозвониться ей, а если там не отвечали, то она ставила телефон «на редайл». Офисная жизнь шла своим чередом. Цифры. Таблички. Телефонные звонки.
…Она возникла сразу на пороге, словно бы дверь в офис была заранее открыта, и выглядела как звезда гусинобродской барахолки. Вся она была загорело-леопардовая, и было в ней много выставленного напоказ обнаженного тела, не первой молодости уже, но задорно жилистого и покрытого загаром, таким, какой не приобретают в соляриях, от него прямо-таки пахло помидорной рассадой. И волосы у нее были модного оттенка «баклажан», который шел к ее обтягивающему леопардовому сарафану как овощной салат к шашлыку.
– Я могу вам чем-то помочь? – обратилась к ней Соня.
А женщина уже стояла возле ее стола, более того – поставила на него свою сумку.
– У вас здесь фонд поддержки малого бизнеса? Я пришла узнать, как вы можете меня поддержать.
Белые рубашечки были, мягко говоря, ошарашены, да так, что как ни пытались они скрыть свои чувства, Соне передалось их негодование. Появление в офисе объекта их деятельности, из плоти и крови, нарушало заведенный ход вещей.
Выяснилось, что фонд оказывает поддержку, так сказать, в целом, на уровне местной власти, то есть он может компенсировать часть процента по кредиту. Понятно, что кредит нужно было брать не абы где, а в организации из специального перечня, а все детали содержались в специальном буклете. «Соня, дайте, пожалуйста, уважаемой даме буклетик… Как ничего не знаешь? Простите, мы разберемся и вам перезвоним…»
Тут Соня прервала свой рассказ и со смехом воскликнула:
– Я только сейчас поняла, что все дело было в ее сумке!
Соня отчетливо помнила ее сумку, как ей тогда показалось – с образцами изделий. И вот сейчас, годы спустя, Соня поняла, на что походило это вместилище вещей, то ли баул, то ли ридикюль. И все начало становиться на свои места – и столбики цифр, и костяные, лунообразные гребни для волос, которые оно в себе содержало. И даже туфли с квадратными носами на ногах посетительницы, которые только-только входили в моду, они тоже превращались в деталь выверенного, продуманного механизма.
– Очень даже может быть, Артем, что уволили они меня из-за того, что я пустила рогоносицу! – удовлетворенно объявила Соня.
– Что сделала? Кого пустила? – лицо Артема аж сморщилось от недоумения.
– Рогоносицу. Я это сейчас только поняла, потому что ее сумка, она похожа была на мешок с рогами!
– Э-э-э… Это жаргон такой? Какой еще мешок? Не понимаю.
– Артем, я тебя умоляю, это же классика! Ты что – не читал это бессмертное произведение?!
Выяснилось, что да, не читал (или нет, не читал, неважно). Даже фильм не смотрел. Поэтому никакие цитаты на Артема не действовали. Когда он окончил школу, уже наступала эпоха смартфонов, поэтому с тех времен он практически ничего не читал. Впрочем, никаких угрызений по этому поводу он доселе не испытывал.
– Постой, ты же фанат этих кавээнщиков, которые «Дети лейтенанта Шмидта», так? А они, по-твоему, откуда взялись?
Соня чувствовала растущую досаду, что до Артема не доходил комизм ситуации. Выходит, зря она рассказывала эту историю под холодным снегом, срывая голос? Как она вообще будет с ним вместе что-то делать, если до этого тупицы ничего не доходит? Если он ее блестящий юмористический рассказ слушает, как будто это доклад на рабочем собрании?
Доверие, возникшее было между ними после их переписки, после разговора в кафе, стало исчезать, возвращалось прежнее отчуждение.
– В смысле, фанат? Так, смотрю ролики иногда. Как откуда? Из Томска.
– Господи… Да я спрашиваю, кем они вдохновлялись?
– Ну… лейтенантом Шмидтом. Немец был такой, наверное… – Артем потянулся в карман за телефоном, но Соня остановила его ехидным жестом, – …офицер. А! Он, кажется, работами по Севморпути руководил.
– В принципе, да, близко. Неплохая гипотеза! Мне нравится ваш полет мысли, молодой человек!.. А что, если это ученый-немец, который изобрел искусственное оплодотворение и наплодил много детей? Ну, в рамках закрытой военной программы. Как тебе такая версия? – голос у осипшей на холоде Сони стал скрипучим и оттого звучал издевательски.
– Ну, это уж вряд ли! – Артем оскорбился за любимую команду. – И не говори мне больше «молодой человек». Мне это неприятно, а нам еще с тобой танцклуб возрождать.
Соня кивнула, мол, да, была не права. Но Артему все равно казалось, что Соня пытается шутить над чем-то, что не может быть поводом для шуток, и да, он чувствовал себя рядом с ней необразованным болваном, и это его раздражало.
– Ну, хорошо. Допустим, есть какое-то сходство с какой-то книжкой, и что с того? – продолжил Артем. – Пустая болтовня.
Соня презрительно фыркнула.
– Да и вся твоя история звучит сомнительно. Ну, или эта твоя контора, как ее там… сидела в другом месте, а не здесь. Это всегда было здание эн-пэ-зэ. Я тебя сразу спросил, там ли ты работала, но ты не ответила и сразу начала разглагольствовать так, что не остановишь.
– Эн-пэ-зэ? Кх-х-кх… Что за эн-пэ-зэ?
Артем объяснил.
Тут уже настал черед Сони изумляться. Хотя не верить Артему ей было не резон, так как жил он неподалеку, а сама она приехала сюда из удаленного района. Собственно, она была родом из новосибирского Академгородка, который в ее картине мира был филиалом Москвы, а Морской проспект, главная его улица, – продолжением Кутузовского проспекта. Ездить в сам город Новосибирск для нее было снисхождением. Если бы не та записка про «другое племя», которая ее безумно заинтриговала, она бы не поехала в такую даль.
Но раз уж она здесь оказалась, то стоило подойти поближе и увидеть все своими глазами. К ее удивлению, над дверьми, сквозь которые она тогда, в середине девяностых, внутрь здания проходила, серебристо светилась вывеска: «Новосибирский приборостроительный завод».
«Может, у меня ложная память? Мне порой кажется, что я схожу с ума…» – подумала Соня. Она не помнила – вот хоть убей! – чтобы в этом здании, величественном, похожем на раскрытую книгу, но засиженном до отказа разномастными фондами, банками, аудиторскими фирмами, чтобы в нем были хоть какие-то признаки людей, занимавшихся делом, о котором можно сказать – без циничной ухмылки в ответ! – что оно имеет отношение к народному хозяйству, а не к личной выгоде, что приносит людям пользу, а не отдельным личностям – барыш; невидимками стали тогда люди, занимавшиеся большим, настоящим делом.
– А что за приборы они выпускают? – спросила Соня.
– Оптику.
– Это типа микроскопы?
– Ну как тебе сказать… сквозь эти «микроскопы» с Ми-восемь душманов в Афганистане хорошо видно было.
Повисла пауза. Соне стало не по себе. С нее разом слетел ее академгородокский апломб. Она почувствовала, что столкнулась лицом к лицу с реальностью, которая существует, но которую она очень не хочет замечать.
– Пойдем, холодно стоять. Ты охрипла совсем, заболеешь, – сказал Артем, теперь он уже взял Соню за руку и потянул в сторону метро. Соня пробурчала что-то насчет того, что «не дождетесь», но позволила себя увести от здания-книги. Шла она молча, погруженная в свои мысли.
Красная буква «М». Серые ступени, бетонный спуск. Порыв сквозняка с характерным запахом метрополитена. Гулкие содрогания из-под земли. Тяжелая, сопротивляющаяся дверь, норовящая ударить в спину. Еще ступени, теперь из гранита. Гранитные стены. Плакаты на стенах.
– Соня, глянь, а тут про завод! Ого, а ты, однако, не сочинила…
Как раз в тот год, когда Соне довелось поработать в конторе «рога и копыта», именовавшей себя фондом при Европейском банке реконструкции и развития, кризис оборонной отрасли в России достиг пика. Новосибирский приборостроительный завод, НПЗ, одно из ведущих предприятий, едва не погиб. Производство упало до двадцати двух процентов по сравнению с последним докризисным 1991 годом, зарплату людям не платили по двенадцать месяцев. Большую часть помещений приходилось сдавать в аренду.
– Это чудо, что они тогда выжили. Как же трудно им было! – Соня заметно повеселела. От серебристых букв над дверью и плакатов на гранитных стенах метро исходила суровая надежда.
Они двинулись вниз по эскалатору.
– А эта история про барышню с барахолки, чем там все закончилось? Ты рассказала, как она зашла, а что дальше было?
Соня попыталась вспомнить. Вот она зашла, поставила сумку… Оказалось, что она помнит, как женщина зашла, но не помнит, как она выходила. Странная штука память… но в ней ярко запечатлелись ноги этих людей – и посетительницы, и Рихарда, начальника Сони.
Соня в принципе обращала внимание на ноги, особенно на стопы, на их форму, размер, какая на них обувь. В те годы носили обувь с тупыми носами; остроносые «туфли-лыжи» войдут в моду пять лет спустя, а еще спустя пять лет башмачники начнут предлагать услуги по обрезанию этих гипертрофированных отростков.
Рихард был в своих квадратных ботинках, а посетительница была обута в сабо-копытца, и оба они переминались с ноги на ногу, вроде бы в нерешительности, хоть речь их и звучала уверенно. Напористо и даже нахально с ее стороны, как у человека, который отважился пойти до конца. Он же явно стремился выйти поскорее из нелепой ситуации, с твердым намерением сохранить лицо. Но в их ногах, в этом танце переступаний, было нечто большее, чем телесный отклик на житейское недоразумение. В нем была игра, было движение бойцов, которые изучают друг друга, прежде чем вступить в схватку.
– Не знаю… – сказала Соня наконец, так толком ничего не вспомнив, – какая-то была в ней отточенность движений… Смутно вспоминаю, что я на следующий день ехала сюда с мыслью узнать, чем все кончилось, а когда зашла, то мне с порога объявили, что я уволена. Ну и мне стало, понятно, сразу не до того. Кстати, странно, что Рихард так рано был уже на месте, еще до моего прихода…
– Хм…
К перрону подъехал их поезд. Станция была конечная – в вагоне на сиденьях было много свободных мест.
– …получится, – сказал Артем, но тут поезд тронулся, шум и скрежет не дали Соне расслышать его слова.
– Что получится? – ей пришлось придвинуться ближе к Артему и повысить голос, чтобы перекричать метро.
– Из того, что ты рассказала, а также из постеров про историю завода я делаю вывод, что у нас с тобой все получится.
– В смысле? Не понимаю. Нет, я не спорю, у меня тоже ровно такое ощущение, только я не понимаю, где завод, а где танцы… Как одно следует из другого?
– Главное, не что, а кто. Главное – люди. Коллектив – это в первую очередь люди. Они выстояли. И мы выстоим.
Поезд разгонялся, набирал ход. Двое сидели рядом в вагоне метро, чувствуя – каждый по-своему – набирающую силу уверенность в том, что их маленький коллектив тоже найдет свой путь к возрождению.
А в это время в Москве готовилась к зимней сессии профессор академии МВД и, пересматривая одно архивное дело середины 90-х годов, с улыбкой взяла в руки свою фотокарточку, на которой она еще молодая и в леопардовом сарафане.
Ольга Делгадийо.
ЗА ДЕНЬ ДО СВАДЬБЫ
I
Каждое утро Стефани шла на работу вдохновленная. Она всегда работала усердно и гордилась своей пунктуальностью и работоспособностью. На первый взгляд, эти качества могли проявить многие, но по какой-то причине не все ее коллеги делали это так хорошо, как делала она. Стефани думала, что успешным был тот человек, который выполнял все вовремя. Она ценила успех, ведь он определял ее социальный статус и обеспечивал стабильность. Впрочем, для Стефани любовь была не на последнем месте. Она познакомилась с Эндрю три года назад, и казалось, что их чувства усиливались. Но сегодня все было необычно. Ее переполняли эмоции. От внутренних противоречий было тесно в груди, а груз проблем сковывал ее движения.
Не спеша Стефани поднялась на третий этаж компании по производству бумаги, где находился бухгалтерский отдел. Она нервно пыталась вставить ключ в замочную скважину. Ее пухлые и покрывшееся красными пятнами руки не слушались. Дверь открылась. И она, несмотря на свои двадцать пять лет, ссутулилась и, шаркая ногами, медленно вошла в свой офис.
Обессиленная, Стефани села в кресло, положив перед собой сотовый телефон, и, свесив руки, тяжело вздохнула. Обычно она начинала рабочий день с просмотра электронных счетов. Начисляя зарплаты и премиальные, Стефани планировала свой день, чтобы без ошибок выполнить свою работу. Но сегодня утром она не могла сосредоточиться.
Ее свадьба с Эндрю могла не состояться из-за вчерашнего поступка ее матери. И оттого, уставившись на стенке на небольшое желтое пятно, появившееся там во время шипучего празднования ее дня рождения, Стефани не заметила, как прошло десять минут. Она еще не до конца осознала, что происходит, а только понимала, что ей будет очень больно, если она потеряет Эндрю.
Несмотря на внешний шум, Стефани не была уверена, сколько бы еще она просидела в полном забвении. Издалека доносились разговоры коллег, прерываемые легким смехом, принтеры со сдавливающим звуком выплевывали очередную порцию бумаги с отчетными цифрами, машины ревели своими моторами и впечатывались шинами в бетонные покрытия. В чувство ее привел неожиданный звонок Эндрю.
Звонок был настолько неожиданным, что она, казалось, удивилась вообще существованию такой техники. У нее ушло несколько секунд, чтобы осознать это и что нужно нажать кнопку на экране, чтобы ответить.
– Привет, бэйб! Звоню, чтобы узнать, как ты доехала на работу.
– Ох, Эндрю! Я уже здесь, но не представляю, как отработать сегодняшний день.
– Постарайся ни о чем не думать.
– Да-да, конечно, постараюсь, – с притворным оптимизмом ответила Стефани.
– Ну все, не могу больше говорить, нас позвали в конференц-зал. Договорим вечером.
– Да, увидимся вечером.
Внезапный запах кофе заставил Стефани поднять голову. В офис на своих стройных ногах, чуть прикрытых короткой юбкой, длина которой едва соответствовала офисному этикету, влетела улыбающаяся и как всегда самоуверенная Кэрин. Поставив кружку на стол, она удобно расположилась в небольшом черном кресле в предвкушении легкой болтовни.
– Доброе утро, дорогая! – приветствовала Кэрин. – А я уже подумала, что ты, как все мы, нормальные люди, наконец-то хоть раз опоздала! Ха-ха! – и, отхлебнув кофе, добавила: – Я сегодня не заметила, как ты пришла. Что, завтра под венец?! Прощай-прощай, холостяцкая жизнь!
– Не знаю, Кэрин. Все изменилось, – с накатывающими на глаза слезами возразила Стефани.
– Это что еще за новости? Завтра свадьба будет. Да?
– Не уверена.
– А Эндрю про это знает или ты сама так решила?
– Нам с ним еще многое нужно обсудить.
– Ну, это еще интереснее.
– Девочки, а где вчерашний отчет по второму цеху? Его почему-то не оказалось в файле, и поэтому он не распечатался! – прервала разговор вошедшая женщина лет шестидесяти с оценивающим взглядом. Все знали, что тонкие и слегка улыбающиеся губы миссис Полман на самом деле не предвещали ничего хорошего и что сейчас все получат по полной программе.
Кэрин подскочила, как пружина, и, схватив кружку, пробормотала пониженным голосом: «Стеф, договорим на обеде», – и так же стремительно вышла за дверь, как и вошла несколькими минутами ранее.
Оставшись наедине со своими мыслями, Стефани не могла успокоиться. «Что же мне теперь делать? Отменить свадьбу? Что я скажу гостям, особенно родителям и гостям Эндрю? Они все такие важные. Как я им скажу, что вчера вечером арестовали мою мать и что она не придет на свадьбу? В принципе, никто из них не огорчится, но будут задавать формальные вопросы. Может соврать? Да еще босс Эндрю и его друзья по работе, из юридической конторы… – перебирая мысли, Стефани уставилась на экран, чтобы найти запрашиваемый отчет. – Да бог с ним с этим отчетом… А хотя… вот он… файл завис и не отправился на распечатку. Надо просто сказать миссис Полман, что все в порядке, распечатать файл и продолжать работу», – Стефани негодовала. Ее переполняли сострадание к самой себе и ее матери, но в большей степени переживание о том, как все отразится на ее отношениях с Эндрю. Она боялась, что, узнав о случившемся, родители отговорят его от бракосочетания. «Вдруг Эндрю уступит убеждениям родственников, которые беспокоились из-за своего социального статуса?» – назойливая мысль ударяла как игла швейной машины, из-за чего растерянная Стефани не понимала, как защитить свое будущее.
II
Ей казалось, что день тянулся необычно долго. Легкое облегчение наступило только во время обеда, когда работники покинули свои кабинеты, чтобы пойти в заводскую столовую. Стефани обрадовалась смене обстановки и случаю пообщаться со своей подругой. «Ух, Кэрин уже здесь», – воодушевилась Стефани. Завидев ее, Кэрин протянула поднос.
– Я застолбила столик. Пойдем быстрее. Времени нет. Надо обсудить. – Кэрин слегка подтолкнула ее своим локтем. Людей в столовой становилось все больше. Вместе с этим нарастающий в помещении шум развлек Стефани, и она уже была более расположена к разговору, чем утром. – Стеф, так что ты решила со свадьбой? К твоему сведению, я еще ничего не сказала Эрике и Натали про завтрашний день. И вообще, что случилось?
– Я думаю, сегодня все прояснится. – Есть особенно не хотелось, но впереди была еще половина рабочего дня, и потому Стефани сделала над собой усилие и начала понемногу хлебать суп. – Вчера, поздно вечером, арестовали мою мать, – буркнула Стефани. – Прямо за дверьми супермаркета. Она вынесла под свитером упаковки нарезанной колбасы и сыра. Ты же знаешь, что, когда мы с братом были совсем маленькими и порой нам нечего было есть, она ходила туда поздно вечером, чтобы выбрать что-нибудь из еды из выставленной снаружи магазина тележки с продуктами для бездомных. Я думаю, что вчера или она пришла поздно и все уже разобрали, или вообще не было обычной тележки. Она никогда не воровала.
– Прости, что спрашиваю, но почему миссис Уильямс не попросила у тебя немного взаймы или, на худой конец, немного еды?
– Мама, наверное, постеснялась. В последнее время участились случаи, когда она просила нас с Эндрю забрать моих младших сестер на ночь, так как мой отчим в пьяном угаре начинал буянить.
– Бедная миссис Уильямс. И почему она не уйдет от него?!
– А куда? Он хоть какие-то деньги приносит. Ты же знаешь, что она родила меня в шестнадцать лет и ей всегда помогала бабушка. А потом, мой девятнадцатилетний наполовину брат с биполярным расстройством… Он вроде пытается устроиться на работу, но нигде не задерживается. Еще деньги на его лекарства нужны. И вообще, ее неудачные замужества никогда не давали ей возможности подумать о себе, и тем более в профессиональном плане.
– Это все вызывает огорчение. Но ты же не думаешь откладывать свадьбу?
– К сожалению, это не только от меня зависит.
– А что может случиться? Он же тебя любит. Или ты сомневаешься? Ведь Эндрю на тебе женится, а не на миссис Уильямс.
– Все так говорят, но по большому счету, ты всегда женишься или выходишь замуж и за семью. И никуда от этого не денешься.
– Ой, Стеф, смотри, вон Эрика и Натали идут, – сказала Кэрин.
Стефани повернула голову по направлению взгляда Кэрин и увидела двух молодых и широко улыбающихся женщин, лет тридцати трех – тридцати пяти.
– Как хорошо, что мы вас здесь застали! Где наша будущая невеста? – возбужденно проворковала Натали и слегка приобняла Стефани. Стефани покраснела. Ее губы сложились в легкой улыбке, хотя глаза практически не выражали никакой радости. – Мы вчера с Эрикой наконец-то купили платья для завтрашнего мероприятия, – похвасталась Натали. – Кто знает, может завтра, на твоей свадьбе, я встречу свою вторую половину. И поэтому я должна быть уверена, что выгляжу на все сто процентов, потому что потом, когда мы будем вспоминать нашу первую встречу, все должно быть идеально, – с улыбкой продолжала Натали. – Кэрин, а как ты? Готова к встрече своего принца?
– Нет, увольте меня от этого. Я буду там, только чтобы провести хорошо время. Я пока не готова для семейных уз, – отчеканила Кэрин.
– Ты будешь такая красивая завтра, Стефани. Я уверена. Не могу дождаться увидеть тебя в свадебном платье. А кто тебя будет вести к алтарю? Отец Эндрю? – поинтересовалась Эрика. И тут же, не дожидаясь предсказуемого ответа, повернулась к Натали, чтобы дать ей знак, что пора идти. Напоследок Натали и Эрика с обеих сторон прильнули к щекам Стефани и, уходя, помахали ей и Кэрин.
– Увидимся завтра в двенадцать, в церкви, – добавила Натали.
Удаляясь, Эрика пошутила вдогонку:
– Смотри, не забудь, – и обе, восторженные, пошли к выходу, продолжая обсуждать завтрашний день и кто за кем заедет.
Кэрин посмотрела на телефон и, вставая из-за стола, сказала:
– Стеф, пора идти. Жаль, что мы так и недоговорили.
– На крайний случай, у меня еще есть время, чтобы все отменить, – сказала Стефани.
– Не говори ерунды! Расстаться с Эндрю из-за того, что ты не совершала – глупо!
– Ты знаешь, Кэрин, это плохое начало. Натали права, мы потом все время будем вспоминать наши значимые события в жизни и все, что с этим связано. Если мы завтра поженимся, то потом наши воспоминания о свадьбе навсегда будут омрачены всей этой ситуацией.
– Хорошо, дай мне знать, как все утрясется. Или позвони, если что.
Обеденный разговор не намного облегчил состояние Стефани. До конца рабочего дня она размышляла о том, как арест матери повлияет на ее жизнь с Эндрю.
По окончании смены все потянулись на выход. Покинув здание, Стефани повернула свое лицо к солнцу и закрыла глаза, как бы освобождаясь от томящего ее бремени. Теперь она могла полностью сосредоточиться на предстоящем разговоре с Эндрю. «Он наверняка сегодня задержится, как всегда», – с грустью подумала Стефани. Дома никого не должно было быть, и оставалось только ждать, когда Эндрю вернется и все прояснится. «Плохо или хорошо, но по крайней мере будет ясно, как жить дальше», – ведомая этой мыслью, она не спеша пошла к машине.
По дороге домой Стефани совершенно не обращала внимание на обгоняющие ее машины, пока одна из них сильно не затормозила впереди нее. Звук тормозов ворвался в ее мысли. Ей пришлось выехать отчасти на боковую полосу. Вдруг она поняла, что до сих пор ее переполняли мысли только о собственных чувствах и проблемах и ни разу она не подумала о том, каково сейчас приходится ее матери.
Стефани схватила свой телефон и нажала на запрограммированный номер. На другом конце автоответчик отпечатал дежурную фразу, после чего Стефани пробормотала: «Мама, ты наверно сейчас отдыхаешь. Я сейчас еду домой и звоню просто, чтобы узнать, как ты». Она ощутила опустошение из-за того, что в течение дня натыкалась, по ее мнению, на непреодолимые препятствия.
III
Когда Стефани вошла в дом, она первый раз за день искренне улыбнулась.
– Эндрю! Как хорошо, что ты уже дома! – с надеждой в голосе произнесла Стефани. При виде своей невесты Эндрю встал с дивана и пошел, чтобы обнять ее. Стефани уткнулась лицом в его плечо и прошептала. – Эндрю, нам столько нужно обсудить.
– Я знаю. И перед тем как ты начнешь что-нибудь говорить, я хочу тебе сказать, что я уже созвонился кое с кем и все выяснил. К сожалению, завтра миссис Уильямс не сможет быть на свадьбе, так как ей надо будет предстать перед судьей. Он ей выпишет штраф, что наверняка мне придется заплатить.
– Мне ее очень жалко. Ты понимаешь, что она украла еду, потому что им нечего было есть? Ты же знаешь, что она своровала в первый раз, да? Она только в редких случаях приходит туда. Хотя, я не уверена, что все эти объяснения будут убедительны для всех.
– Она поступила безответственно. Можно было попросить у нас помощи или найти кучу других вариантов, прежде чем идти на крайности.
– Тебе легко говорить. Ты ведь никогда не сталкивался с нуждой.
– Как я уже сказал, она могла попросить у нас помощи. А теперь это стало и нашей проблемой. Кстати, я позвонил своим родителям и все им рассказал, чтобы завтра, во время свадьбы, никому не объяснять отсутствие твоих. К тому же, я должен сообщить тебе одну очень важную вещь, – с напряженным взглядом сказал Эндрю. Наступила пауза. – Ты знаешь… Ну, в общем, мои родители настаивают на том, чтобы ты подписала брачный договор, ну, и тем самым, в случае нашего развода, отказалась от денег, которые я унаследую.
– Боже мой! Эндрю! Ты согласился? И мне вот так спокойно говоришь об этом? Ты думаешь, что я хочу жить с тобой из-за денег?
– Я так не думаю. Просто, все свалилось не вовремя, – выдохнул Эндрю.
– Думаешь, ты всегда сможешь все контролировать?
– Нет. И я так же не могу контролировать своих родителей. Я тебе просто говорю, что они потребовали.
– Ну ты хотя бы мог возразить им. Я тоже не в ответе за свою мать. Почему тогда твои родители настаивают на договоре?
