Елена Тумина
Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой
Катерина смотрела вперед опустошенным взглядом.
– Скорая помощь… – пробормотала Алевтина и рванула на кухню.
Когда она вернулась на балкон с двумя чашками кофе, Катерина уже сидела за столиком. Вся как натянутая струна, сжав губы, она медленно перевела взгляд на Альку.
– Ты как? – робко спросила Алевтина, заглядывая подруге в глаза.
Та вскинула подбородок, расправила плечи и начала рецитировать:
Жду нужного момента
и вдохновенья,
когда весь мир начнет звенеть
без аккомпанемента.
Долой сомнения!
Я точно знаю – буду петь…
Елена Гулкова.
САНИТАРКА
Ирина оглянулась, высыпала обглоданные куриные ножки в раковину, осторожно смыла остатки манной каши. Подошла к комнате: сын завис в компьютере, дочка рисовала. Вернулась, переложила кости в кастрюлю с кипящей водой. Накрыла крышкой, вздохнула.
– Ма, что варишь?
Ирина вздрогнула – только что был в другой реальности!
– Супчик. Скоро будет готов.
Сын смешно нахмурился, принюхиваясь.
– Ок. Позовешь.
Неуклюжий, с длинными руками, он состоял из углов. Острых, подвижных. Постоянно хотел есть. Особенно вечером. «Слава богу, дочка в садике. Дома ищет только сладости», – подумала Ирина и смахнула слезинку.
Вчера она с напускной бравадой подкараулила шеф-повара больничной кухни.
– Серафима Петровна! Можно я буду кости забирать? Во дворе собака живет. Ничейная.
– Нужно. – Хозяйка шипяще-кипящего царства бросила взгляд на санитарку. – И каша всегда остается. Только тара нужна.
Уже сегодня Ирина принесло добычу домой. В горле стоял комок горечи и брезгливости. «Ничего. Отделение хирургическое. Все с анализами. Иначе не продержаться, – она судорожно сглотнула, выловила ножку с остатками мяса и порезала его на мелкие кусочки. – Морковки бы добавить». Погоняла по кастрюльке картофель и рис. «Жидковато. Но пахнет вкусно».
– Егор! Готово!
Сын ворвался, словно стоял за дверью, схватил хлеб, жадно набросился на суп.
– Мяса мало!
– Ну уж извини. Денег тоже мало.
– Но вкусно.
– Добавки?
– А ты?
– Я худею.
– Тогда давай!
Сын быстро работал ложкой – не наелся. Ирина ушла в ванную, пустила воду, поплакала.
– Мам! Костей много, а мяса почему нет?
– …это суповой набор.
– А-а…
* * *
Вселенная рухнула шесть месяцев назад: муж пришел вечером в нервном возбуждении.
– Зарплату задерживают.
– Ничего. Продержимся.
– Продержимся?! Мне надоело! Связался с тобой! С ипотекой!
– Связался? – Ирина оторопела. – Вместе же решение принимали…
– Жили бы да жили на съемной. Заладила: «Свое жилье. Свое жилье. Детям останется».
Она промолчала: это не первый разговор. Не второй. Не третий. Не четвертый. Какой? Уже не помнила.
– Устройся на вторую работу!
– Сама устройся! Мне все это надоело! Хочу в бар! С друзьями! Хочу веселья! Удовольствия!
– Кто тебя держит? Иди, наслаждайся, – слова выскочили сами, она тут же прикрыла рот рукой.
– Вот спасибо! – Даниил достал спортивную сумку, покидал туда свои вещи. – Счастливо оставаться!
«Дура! Я дура!» – Ирина осела на пол, завыла в голос. Кто-то внутри крикнул: «Сейчас сын придет с тренировки!» Этот кто-то жестко держал ее в ежовых рукавицах. С детства. Командовал. Приказывал. Наказывал за невыполнение. Вот и сейчас: «Умойся. Дети не виноваты. Не отравляй им жизнь. Даниил вернется. Остынет. И вернется».
* * *
Ирина стояла возле окна: внизу суетились люди, то забегая, то выбегая из «человейников». В их действиях, казалось, не было никакого смысла. Обреченные таскать в свои норки пакеты с продуктами, они не смотрели друг на друга. Стеснялись своей обреченности? Заброшенности? Ведь каждый один на один со своими проблемами.
«Почему я этого раньше не замечала?» – удивилась Ирина. Ответ на вопрос она знала: «Раньше была опора – муж».
«Как меня занесло в этот мир? Для чего? Неужели только для того, чтобы выкормить детей, оставить им жилище? – мысли были новые для нее, пугающие. – Почему Даниил взвалил на меня такую ответственность? У него свобода принятия решения. У меня свобода ответственности?»
* * *
Даниил не вернулся. Первый месяц не звонил. Даже сыну.
Ирина хотела попросить прощения у мужа. «Но за что? Унижаться? Всегда первая шла на уступки. Ради детей. Хватит».
Взяла два предприятия для обслуживания на удаленке. Малый бизнес. И платят мало. Но она была рада и этому.
«Надо еще искать подработку, – Ирина часами сидела на сайтах по трудоустройству – везде только полный рабочий день. – Я найду! Выкарабкаемся!»
Она тащила на себе груз повседневности с упорством Сизифа, зная, что рано или поздно скатится вместе с глыбой проблем, сорвется и не сможет подняться: дети росли, расходы увеличивались, размер ипотеки не уменьшался.
* * *
Ирина покусала губы и постучалась в отдел кадров – в ответ ни звука. Нажала на ручку. Дверь приоткрылась, пахнуло лекарством. Этот въедливый запах был везде.
– Можно? – она просунула голову в щель.
Пожилая женщина посмотрела поверх очков и сделала приглашающий жест.
Ирина вошла и огляделась: скромно. Убогость прикрыта цветами.
– Мне нужна подработка. Любая.
– Санитаркой пойдете? – с сомнением в голосе спросила инспектор, осматривая вошедшую женщину: опрятная, глаза умные, держится с достоинством – не согласится.
– Пойду, – мгновенно ответила Ирина, сдерживая поднимающуюся волну протеста.
– Основное место работы? – инспектор все еще сомневалась.
– Фабрика упаковки. Бухгалтер. – Ирина вздохнула. – Нужны деньги.
– А удаленно по специальности?
– Работаю. У меня ипотека. Дети. – Ирина прикрыла веки, погасив голодный блеск в глазах, втянула витаминный воздух. – Денег не хватает.
«Любви тебе не хватает. Высохла вся. Как заезженная лошадь. И гордыня изнутри сжирает», – хотела сказать кадровичка. Протянула небольшой листок:
– Документы сдайте завтра.
* * *
– Доброе утро, сынок! Как в школе?
– Норм. Школа – это не вся жизнь.
– Для тебя основная жизнь. Оценки как?
– А у тебя на работе как? Зарплата норм?
– Ты про какую работу спрашиваешь?
– Про все.
– Тоже норм. Вкалываю на всех. Значит, и зарплата будет.
– С папой разговаривала?
– Нет. Говорить не о чем. А ты? Ешь кашу.
– Мы каждый день созваниваемся. Достала эта каша.
– Скажи это папе. Заодно и спасибо за счастливое детство. С собой тебе бутеры завернула. Толк от разговоров есть?
– Хлеб с маслом? Как всегда? Мы просто общаемся.
– Время, значит, у него есть на общение. Мог бы на вторую работу устроиться. Тогда и колбаса будет.
– Нефиг было ругаться.
– Это не твое дело. – Ирина резко отодвинула кружку – чай расплескался.
– Прости, сынок.
– Мам, я к доске уже выходить не могу…
– Боишься, что ли?
– Смеются.
– Учи лучше – никто смеяться не будет.
– У меня рост 190…
– Поздравляю.
– А брюки? На какой рост?
* * *
«Брюки! – Ирина вспомнила и часто заморгала. – Отпускать уже некуда – подгиб закончился. Надо как-то выкроить деньги».
Она открыла бесполезную тетрадь расходов. Нудную. С колонками цифр.
«Зачем я веду ее? И так ясно: деньги уходят на продукты и детскую жизнь: подарки друзьям, экскурсии – чтобы все как у других. И на ипотеку».
Внутри все мелко подрагивало. Ирине было знакомо такое состояние. Остановить его можно было только переключением действий, сменой обстановки. Но какая, к черту, перемена в ее жизни могла быть?! Работа, поиск денег, выкраивание копеек и… экономия, экономия, экономия! Долбанная экономия! Унизительная, делающая ее червяком, букашкой, нет, муравьем! Нет! Каким муравьем? Она тля! Мелкая, бестелесная, приносящая вред детям. И себе!
Ирина быстро накинула куртку, выскочила на улицу. Мелкий дождь колол лицо. Зонт остался дома. Он мог себе это позволить. Она нет. Ускорила шаг. Неслась по улицам, словно опаздывая. «Точно! Я везде опоздала! Опоздала поговорить с Даниилом! Опоздала его остановить! Знала! С самого начала знала, что уйдет. Любила как ребенка. Хотела привязать – опоздала быть умной!»
«Хорошо, что идет дождь!» – слезы катились сплошным потоком.
«Хорошо, что забыла зонт!» – никто не увидит, что плачет.
«Все хорошо!» – она убеждала себя и по-детски этому верила.
* * *
Из зеркала на Ирину смотрела женщина: потухшие глаза, оттянутые вниз синеватыми кругами, две уже заметные морщинки возле губ. Она усмехнулась: «Зато худая. Модель ипотечного подиума. Мечта кутюрье».
Она стала бросать на кровать вещи из шкафа – пора привести гардероб в порядок. «Ревизия остатков роскоши!» – Ирина примеряла костюмы, платья. Они висели что на вешалках, что на ней – одинаково. «Мисс Убогость. Королева Косых взглядов, – доставать швейную машинку не хотелось. – Просто ушить. Не вставки же делать».
Ситуация была и смешной, и горькой: «Могли бы уже и одежду для ипотечников придумать! Практичная ткань. Свободная модель. Главное – пояс! Менять его каждый год. Дошел до конца: вот тебе черный. Мастер выживания. И торжественное вручение!»
Чем хуже становилась ситуация, тем ироничнее, веселее становилась Ирина. Как-то она вычитала, что смех – признак агрессии. Удивилась и забыла. А сейчас вспомнила. Точно: на все стала смотреть по-другому. Злее. Остро и осуждающе. Пропало сытое благополучие. Появилась едкая бедность. К ней привыкнуть невозможно. Над ней можно только надсмехаться. «Иначе сойдешь с ума! Сама себя вдавишь в дерьмо. Сверху поставишь бетонную глыбу», – Ирина представила и содрогнулась.
* * *
Открыла бидон и побледнела: котлеты, а внизу рис. «Перепутала?! Нет, емкость моя, – мысли заметались. – Повариха раскусила меня!»
Щеки горели, изнутри жгло. «Таскать из столовой объедки мне не стыдно, а подачку брать? Почему-то это еще хуже. Это из-за жалости. Она жалит, унижает. Чувствуешь себя…»
Она задумалась: кем? Бездомной собакой? Все жалеют, но никто не хочет помочь. Иногда бросают остатки еды.
Ирина разложила рис по тарелкам, бережно взгромоздила на белоснежные кучи котлеты. Рыбные. Румяные.
– Егор! Ужинать!
– Ого! У нас праздник?
– Ешь, и добавка есть.
* * *
«Я устала. Как цирковая лошадь. Бегаю по кругу. Вечерами считаю копейки. Раскладываю по кучкам. До обидного маленьким кучкам. Таким же маленьким, как я».
Усталость от ежедневной борьбы за выживание замедляла движения, постоянно болела шея и плечи, словно давила сбруя.
Ирина медленно выдавила остатки крема на ладонь и стала размазывать, ощущая шероховатость кожи. Запахло медом с миндалем – ароматом прошлого. «А завтра? Растительным маслом мазать? – губы искривились. – Нищебродка. Я нищебродка». Мелко-мелко задергался нерв возле глаза.
Каждый день приходилось давить внутри себя мелочное и пакостное чувство – ощущение своей ничтожности. Все протестовало против этого, каждая клеточка ее усталого тела. «Вот что значит быть „маленьким человеком“: тебя никто не воспринимает всерьез, не отличает от мебели. Ты часть обстановки. – Ирина усмехнулась. – Я просто рабочая скотина. Измученная, полуголодная».
Ирина остервенело вымещала злость и обиду на кафеле в процедурной.
* * *
В больнице она ощущала себя лилипутом в стране Гулливеров: санитарка в большой городской больнице. На ней самая грязная работа. У нее самая низкая зарплата. Она здесь самая «маленькая». И по статусу и по сути. И зовут ее Ирка, а не Ирина Александровна.
Она влажной марлей протирала мясистые листья фикуса, когда мимо прошла группа врачей. Ирина поздоровалась и закусила губу – никто не ответил. А зачем? Она санитарка. Не медсестра. Она пустое место.
«Я тоже не здороваюсь с дворником возле дома, – она покраснела. – Там я бухгалтер, белый человек. А здесь – прислуга. Да-а. Обидно: проходят как мимо тумбочки». Ирина энергично заработала шваброй. «Оказывается, человеку важно, чтобы его уважали. Нет. Хотя бы просто замечали».
* * *
– Ноги поднимите, пожалуйста! – Ирина подошла к кровати, на которой сидел бугай в полосатой пижаме.
Он растянул масляные губы и свинячьими глазками ощупал новенькую санитарку – она поежилась: «Здесь я поломойка! Посудомойка, уткомойка…»
– Добрый вечер! – пациент с соседней койки поднял голову. Его нога была на вытяжке. Посмотрел на полосатого и кивнул в сторону двери.
– Ты что, Семеныч? – бугай засуетился. – Я даже ничего не сказал.
Он заковылял к выходу.
– Извиняюсь, – на всякий случай бросил санитарке.
– Перевожу: пациент просит прощения. – Мужчина подмигнул Ирине.
* * *
На следующий день все поздоровались и вышли, как только появилась Ирина с ведром. В палате остался только лежачий пациент.
Она подошла к нему.
– Спасибо вам!
Она положила на тумбочку конфету и яблоко – у мужчины вспыхнули глаза.
– Я заметила: к вам никто не приходит… – она замерла: глаза мужчины потухли. – Простите.
– Некому приходить, – он отвел взгляд.
– Я к вам буду приходить, – она погладила его руку и покраснела.
* * *
Ирина возвращалась домой. Сегодня генералила, задержалась.
Воздух не двигался. В домах то зажигались, то потухали окна. Доносились взрывы хохота, ругань, музыка.
«Жизнь идет своим чередом. Я иду мимо. Мимо домов. Мимо жизни. Сейчас спать и – на работу. Как сказал Даниил? „Хочу удовольствия“. А я? Я хочу просто лечь и лежать. Чтобы никто не трогал», – Ирина пошла медленнее. Очнулась на мосту.
Отвратительно пахло плесенью. Руки вцепились в поручни, шершавые от облупившейся краски.
Машины проносились мимо, рассекая жаркий воздух и обдавая смрадным выхлопом.
Ирина закрыла глаза. Запахи города, неприятные, тошнотворные уже проникли в легкие. В висках застучали молоточки: «Все. Все. Все». Выступил липкий пот, он не скатывался, прожигал кожу как кислота.
Она подняла глаза: небо, грязное, в ошметках туч, капнуло крупными кляксами. Ирина вздрогнула, оглянулась: серость и убогость. По привычке задала себе вопрос: «А это не одно и то же?» Тут же ответила сама себе: «Какая теперь разница?»
– Женщина! Тут нельзя стоять! – из машины ДПС мимо нее смотрел полицейский.
– А что? Нужно сразу прыгать? – Ирина возненавидела его сразу: пухлые щеки, белые ресницы, рыбьи глаза.
– Поговори мне еще, – сквозь зубы процедил он, сплюнул в ее сторону. – Буду ехать назад – задержу.
Он захлопнул дверь.
– Пошел ты, – рот Ирины наполнился злой слюной. Она тоже плюнула ему вслед. – Скотина.
* * *
Даниил позвонил в полпервого ночи. Выжидал, когда бы ее добить?
– Слушаю!
Ничего хорошего Ирина не ждала.
– Привет! Я вчера подал на развод. Написал отказ от имущества. Так что ипотека твоя.
– А дети?
– Дети тоже твои. Подашь на алименты – будем продавать еще несуществующую квартиру.
Она сбросила звонок. Выругалась.
Уткнулась в подушку. Слез не было. Темнота и пустота. Словно ее выкинули в открытый космос. Как мусор.
* * *
«Скоро меня не будет. Останется город, улица, мост. Все останется. Не будет только меня. Странно, но это не пугает».
Ирина проработала в деталях все действия: оставила дома телефон, банковскую карточку. Записку: «Никто не виноват».
Ирина подумала о детях, но как-то отстраненно, как о чужих: «Государство воспитает». Было жалко себя. До слез.
«Одежду сдадут в фонд. На мосту – мемориал: свечи, портрет, цветы… Красиво. Но навряд ли».
Чем больше она вглядывалась в воду, тем больше хотелось прыгнуть. «Прямо как у Ницше: пропасть притягивает, – она усмехнулась. – Мимо бегут машины. Никто не останавливается. Всем наплевать. Стоит женщина на мосту – классика: хочет прыгнуть – это ее проблемы. Никто не звонит. Я никому не нужна».
Она пощупала карман. Вспомнила, что телефон дома. «Закопают и… Что? Все. Пусть поплачут. Сволочи. Все».
* * *
Машина ДПС остановилась на повороте. Пухлый полицейский, покручивая в руке полосатый жезл, вылез с трудом. Боковым зрением увидел на мосту женщину. Ту самую. Но ехать к ней, тем более идти, не хотелось – упустишь «жирного» клиента.
– Прыгай, дура, быстрее! – мысленно подтолкнул суицидницу.
Зажал пальцем ноздрю, сильно выдохнул и полюбовался длинной слизистой струей, проследив за ее полетом.
– Сегодня дальше. На сантиметров тридцать! – вытер нос пальцем и тормознул иномарку. Выпятив нижнюю губу, представился, проверил документы у водителя.
– Там – женщина, – мужчина за рулем кивнул в сторону моста.
– Проезжай. Не твое дело.
* * *
– Интересно, здесь глубоко? – она вгляделась в темную воду. – Хотя… Какая разница?
Думать, копаться в себе больше не хотелось. Жизнь потеряла смысл. Банальная, противная фраза, но лучше-то не скажешь!
– Добрый вечер!
Она оглянулась: мужчина вышел из машины. Тот самый, который заступился за нее в больнице. Илья Семенович. Не виделись с ним пять месяцев – его перевели в краевую больницу.
– Видом любуетесь? Здесь очень красиво.
Он встал рядом. Теплый. Живой.
– Да, решила полюбоваться.
– Давайте я вас подвезу? Поболтаем по дороге.
– О чем?
– О смысле жизни.
– Вы серьезно? – она засмеялась.
– А почему бы и нет? – Он взял ее за локоть и повел к машине.
Ирина поняла, что сопротивляться не может. И не хочет.
* * *
– С детства мне говорили, что за все нужно бороться. Жизнь – это битва.
– Но почему?! – Ирина выговорилась, как соседу по купе – он поедет дальше, и они никогда не встретятся. Помогло. Стало легче. И стыдно за свои недавние мысли.
Помолчали. Каждый думал о своем. О себе.
– Понимаете, мне еще хуже, чем вам. Я совсем один. На всем белом свете. Это страшно. Так получилось.
Он напрягся, словно щипцами вытаскивал из себя мысли.
– Я сделал много ошибок. Страшных. Которые не исправить. Никогда.
Горько хмыкнул.
– Вы только не бойтесь. Это не криминал. Ошибки моральные. Я никого не убивал. Разве только себя… Я хочу вам помочь. Как человек человеку. Взамен ничего не прошу. Просто будьте с детьми рядом со мной.
– С ума сошли? – Ирина выскочила из машины.
* * *
В золотом кружке от фонаря топтался мужчина. Розы, пурпурные, крупные, он торжественно держал перед собой.
«Везет же кому-то!» – Ирина переложила тяжелую сумку в другую руку.
– Ирина!
Она вздрогнула, оглянулась: мужчина размахивал букетом.
– Решил вас встретить. Вечер такой замечательный! – ее догнал Илья Семенович. – Это вам! А сумку я понесу.
Он настойчиво вырывал пакет из ее руки, а оторопевшая Ирина не отдавала. Он осторожно разжал ее пальцы.
– Ого! Тяжелый какой!
Ирина смотрела на цветы. Даниил только ромашки дарил. Она улыбнулась: в студенческие годы сама ему сказала, что ромашки – ее любимые цветы. Денег у него не было, бегал за ними к лесу. Было приятно. Потом деньги появились, а букеты не изменились.
– Первый раз мне дарят розы… Спасибо! Они само совершенство.
– Вам подходят именно розы. Только с цветом я ошибся: вам подойдут темно-розовые.
– Нет-нет! Эти прекрасны!
– Ирина! Я не буду ходить вокруг да около. Сегодня ровно полгода как мы познакомились.
Он остановился. Поставил пакет на землю. Взял ее руку, погладил и не отпустил.
– Жизненного времени остается мало. Переезжайте с детьми ко мне. У каждого будет своя комната. Вместе будет легче. А потом переедете в новую квартиру.
– Вы снова, Илья Семенович?
Она вырвала руку и сделала шаг в сторону.
* * *
Ирина ходила по комнате, переставляла рамки с фотографиями с места на место. Внутри поднималась волна возбуждения, как будто она собиралась прыгнуть с «тарзанки». Как тогда, в детстве: было страшно и весело. «А почему – нет? Терять мне нечего: за квартиру платить нечем, кормить детей нечем, жить незачем! Не убьет же он нас?»
Она вспомнила глаза Ильи Семеновича, печальные, глубокие, иногда вспыхивающие. Сладко ухнуло сердце. «Поживем у него немного. Раскручусь – верну долг».
Она опять поменяла рамки местами. «А кто-то так же поступает с моей жизнью. Не спрашивает. Просто меняет».
* * *
– Илья Семенович! Я убегаю!
– Хорошего дня, Ириша! Детей я встречу.
«День точно будет хорошим! У меня теперь только хорошие дни. Цветы. Обожание. И главное, уважение. Илья прав: вместе легче», – улыбаясь, Ирина вышла из подъезда.
Дворник старательно собирал желтые листья.
– Махмуд! Доброе утро! Как жена? Как дети? Передавайте им привет!
– Спасиба, Ирина Сандровна! Харошего дня! – дворник помахал метлой и улыбнулся.
Татьяна Макарова.
ПОХОД МЕЧТЫ
Во мне нет духа авантюризма. Почти. За свою тридцатипятилетнюю жизнь я совершила всего три рискованных поступка, результатом которых стали: пятнадцатилетний сын, успешная карьера иллюстратора вместо бухгалтерии и поход, на который я решилась спонтанно.
Отправив сына в спортивный лагерь, я стояла среди радостных и опытных соучастников похода, слушала гида и понимала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Из похода я не вернусь живой.
А началось все с неожиданного визита мамы с моей младшей, удачно пристроенной сестрой Кирой. Они стояли с чемоданами на пороге нашей квартиры и с ужасом смотрели на творящийся в ней разгром.
Пол был застелен пленкой и старыми, заляпанными краской газетами. Дверные проемы были завешаны пленкой. В коридоре стояли ведра с краской, лежали валики, кисти. Перед входом в кухню стояла стремянка.
Мама отмерла и, осмотрев меня в растянутой футболке и широких шортах, с рассыпавшимся пучком на макушке с ног до головы, тяжело вздохнула. Сами же они выглядели так, будто только сейчас вышли из салона, а не летели к нам три часа: аккуратные прически, свежий макияж и выглаженная одежда.
– И как мы, по-твоему, дочь, должны здесь жить? Почему не сказала про ремонт? – мама перешагнула через коробку с торчащими в разные стороны гвоздями, собираясь открыть дверь в комнату Тима.
Я перегородила ей дорогу.
– Там лаком покрыли паркет. И я про ремонт тебе говорила вчера. Но ты меня не услышала, как всегда.
– Мы сюрприз решили сделать, – подала голос Кира.
Неприятный, надо сказать, сюрприз. И ведь прекрасно знают, что я не люблю такие внезапные вторжения. И не переношу, когда мне приходится менять свои планы.
– Нет, но что же нам теперь делать? – мама схватилась за виски. – Ужас. И юбилей у Шурочки только в субботу.
Что? Они собирались жить у нас неделю? Да я через сутки готова сбежать из дома после удушающего общения с мамой и сестрой. Больше просто невозможно выслушивать нравоучения и стенания о том, что я неудачница и должна изменить свою жизнь, взяться за ум, найти себе достойного спутника.
Какое счастье, что мы с Тимофеем еще не успели навести порядок в квартире после окончания ремонта.
Врать, конечно, не хорошо. Но ради собственного спокойствия я готова пойти на эту жертву, помучаюсь совестью.
– Ба, я тут в инете нашел для вас гостиницу, три звезды, ничего такая. – Тимофей вышел из гостиной.
Я еле удержалась от хохота: Тимофей надел футболку, в которой он сначала красил стены, а потом дурачился. Она стояла колом от ярких пятен засохшей краски. А дырявые шорты, которые он надел, я давно собиралась выбросить. Мама только прикрыла глаза с мученическим стоном, увидев Тимофея.
– Тимофей, на кого ты похож? Весь в мать. И когда этот ужас, – Кира обвела взглядом вокруг, – закончится?
– Дней через десять. Примерно. Как паркетный лак высохнет. Сегодня еще покроют в моей спальне.
– Ну, бронировать гостиницу? – Тимофей потряс телефоном, зажатым в руке.
– Нет, – выкрикнула мама, – подожди.
Она достала телефон из миниатюрной гобеленовой сумочки и набрала номер.
– Шурочка, милая, твое утреннее предложение еще в силе? Мы можем пожить у тебя? Ой, приеду все расскажу. Кошмар просто. Ты же знаешь нашу старшую. Хорошо, дорогая, сейчас выезжаем.
Фух, можно выдохнуть. Отбились пока от акульей хватки мамы. Теперь бы еще пережить неделю, увернуться как-нибудь от сопровождения мамы на встречи с ее подругами, от коллективного вмешательства в мою жизнь.
Кира открыла дверь и стала выталкивать чемоданы на площадку.
– Мама, напомни ей про субботу, – громко прошептала Кира.
– Спасибо, Кирочка. Дочь, в субботу к пятнадцати часам ты должна быть в ресторане. Адрес я тебе скину. Подарок мы уже купили, – мама строго посмотрела на меня. – Никаких брюк и кроссовок.
– И приведи себя в порядок. Кожа серая, волосы тусклые, даром, что блондинка. Опять похудела, – из подъезда добавила Кира.
– Тимофей дома посидит, – продолжала раздавать указания мама.
Мы с Тимофеем переглянулись.
– Я уезжаю через два дня в лагерь, – радостно сказал Тимофей.
– Оно и к лучшему, – пробормотала мама, – Маруся, не подведи меня. Шурочка хочет тебя познакомить со своим племянником Николаем. Он прилетит к ней на юбилей и готов с тобой познакомиться.
– А я – нет, – вырвалось у меня.
– Не дури, Маруська, – возмутилась Кира, – надо же тебя, в конце концов, пристроить. Николай – солидный профессор, друг моего Марика, вдовец. Детей нет. Предпочитает блондинок. Тебе повезло.
Просто сказочно повезло. Всю жизнь мечтала быть приложением к престарелому профессору.
– Так меня тоже не будет в городе. Я улетаю в пятницу.
Тимофей вытаращил на меня глаза за спиной моей мамы.
– Куда это ты собралась? – опешила она.
– В горы. Спящий Саян. Мечты должны же сбываться. Ты же сама, Кира, говорила, что мне нужно выйти из зоны комфорта. Вот, выхожу. Все как ты хотела.
Кира, оттолкнув чемодан, снова зашла в квартиру.
– Это детская мечта, почему именно сейчас, когда мы приехали?
– Удачно все сложилось: Тимофей в лагере на три недели, у меня отпуск, паркет сохнет. Вот я и решила отдохнуть в горах.
– И когда ты приедешь обратно? Николай только на неделю прилетит, – вмешалась мама. Она достала телефон и листала календарь.
– Через две недели приеду. Если задержек по маршруту не будет.
Ничего не ответив, мама вышла из квартиры. Она поспешила к лифту, где Кира пинками заталкивала чемоданы в лифт.
– Я еще завтра позвоню, – сказала мама и сжала губы в тонкую полоску, – еще решим с твоим походом.
Двери лифта со скрипом захлопнулись. Все-таки она сделала так, что последнее слово осталось за ней. Я закрыла дверь и сползла по ней на пол.
– Тим, открывай окна, – я звонко чихнула, – и закрой уже банку с растворителем. Дышать на самом деле нечем.
Что я натворила? Вот теперь я завралась окончательно.
Тимофей подошел и сел рядом.
– Мам, ну ты чего?
– Посмотри на меня и никогда так не делай. На одну маленькую ложь налипла еще большая. И что теперь делать? Неделю сидеть в отпуске безвылазно дома, боясь встретиться с ними? Черт, ненавижу ложь.
– А с ремонтом мы не обманули, а так… недоговорили. Если ты поедешь на самом деле в горы, то никакого обмана не будет. Ты же мечтала о горах.
– Не выдумывай. Где горы, а где я? Мечта – это что-то иллюзорно-красивое и далекое, часто несбыточное.
– Мам, скажи мне, когда ты в последний раз была в отпуске без меня?
– В декрете, до твоего рождения.
– Вот! Поезжай, мам, отдохни. Посмотри наконец-то на свои горы вживую. Потом покажешь мне фотографии, зарисовки. Ну, давай.
И так мне захотелось на самом деле взять и оказаться в месте своей мечты. Почему-то показалось, что в этот раз все может получиться.
– Сначала нужно посмотреть, есть ли в ближайшие дни походы. А то я наговорила наобум. И придется все-таки дома сидеть. Да и сколько к этому походу готовиться нужно.
– Спокойно, мамуль, сейчас все узнаем и спланируем. В аренду возьмем то, что не успеем купить.
– И в кого ты такой умный, сын?
– В тебя, мамуль, в тебя.
Ограничение по времени было мне на руку – некогда было раздумывать, иначе я нашла бы сто причин, чтобы все отменить.
Так, с легкой руки Тимофея, все сложилось удачно: и с билетом на самолет в Абакан, и с арендой рюкзака, палатки и спальника. Теперь с моей стороны не было никакого обмана.
Торопясь к месту встречи на вокзале и неловко расталкивая толпу огромным рюкзаком за спиной, я постепенно начала верить в то, что моя мечта станет реальностью.
Но мой неокрепший оптимизм пал смертью храбрых уже на подходе к группе. Ничего нового: восхищенный свист и что-то снова о блондинках. Почему такая несправедливость только по отношению к блондинкам? Хотя… рыжим тоже не повезло. Перекраситься в брюнетку, что ли?
Пришло время включать уже привычную опцию «сильной женщины – не блондинки». Собрав все практически иссякшие силы, я летящей походкой двинулась к ним. Легким движением скинула ярко-зеленый рюкзак, с трудом удержавшись на ногах.
Ничто и никто не испортит мне настроение. Я иду за своей мечтой. Неиссякаемая энергетика гор, прекрасные виды и волшебное вдохновение ждут меня.
– Маруся? – спросил меня высокий, подтянутый брюнет, сверяясь со списком.
– Она самая, – кивнула я.
– Отлично. Все в сборе. Мы немного выбиваемся из графика. Маруся, будешь знакомиться с группой в процессе. Главное, запомни нас: Иван, – он указал на себя, – и Дмитрий, он же доктор.
Стоявший рядом с Иваном крепко сбитый мужчина, чуть старше Ивана, с добрыми голубыми глазами, подмигнул мне.
– Намаемся мы с новичками, – фыркнула Ольга сразу после знакомства и поправила потрепанный рюкзак сомнительно-оранжевого цвета.
Так между нами с первых мгновений вспыхнула взаимная «приязнь».
– Все мы когда-то начинали, – флегматично проговорил Дмитрий.
Я стояла среди радостных и опытных соучастников похода, слушала Ивана и понимала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Из похода я не вернусь живой.
– Вопросы есть? Нет. Вперед. Дмитрий – замыкающий, – после инструктажа отдал команду Иван.
И мы поспешили за ним, стараясь не отставать.
Вечером, стоило скинуть рюкзак, мне показалось, что мой позвоночник осыпался в мои новые трекинговые ботинки. У меня дрожало и трепыхало все. Собрав все свои силы, я старалась не разрыдаться от отчаяния и разочарования. В себе. Я думала, что я выносливее. Хотя еще со школы знала, что спорт и я – две параллельные прямые.
Все пошло совершенно не так, как я рисовала себе в мечтах. Да и психологически все оказалось сложнее: слишком много незнакомых людей вокруг. Хотя считала себя подготовленной после участия в родительских чатах во время подготовки и сдачи ОГЭ, и тем более, после сумасшедше-бредового чата по выпускному.
Во время приготовления ужина и произошло мое полноценное знакомство с группой. Собрались совершенно разные люди по профессии, но преданно любящие горы, путешествия. Я поняла, что рядом с опытными туристами мне будет безопасно. И я постараюсь не оказаться ненужным балластом. Добравшись до палатки, которую мне помогли ставить Михал Михалыч, бывший военный, и Василий, мотогонщик, я мгновенно уснула.
Утром мышцы с непривычки тянуло, но боль была терпимая. Палатку после завтрака мне снова помог собрать Михал Михалыч, пока я сражалась со спальником, упаковывая его в чехол. И это оказалось не так просто. Ткань выскальзывала из рук, не желая сворачиваться в аккуратный валик. То, что в итоге получалось, никак не впихивалось в маленький чехол. Такое ощущение, что спальный мешок разбух на глазах, как монтажная пена, выдавленная из флакона.
Я злилась. Волосы, обрезанные до плеч перед походом, лезли в глаза. Отбросив спальник, я стянула волосы в хвост и осмотрелась. Лагерь уже был практически собран.
– Маруся, ты где так училась складывать спальник? – не выдержал и подошел ко мне Никита, молодой, и как он сам представился, талантливый архитектор.
