Елена Тумина
Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой
– По картинке, – буркнула я, – все делаю, как там было нарисовано, и не получается.
– По картинкам из глянцевого журнала для блондинок? – уточнила, посмеиваясь, Ольга, учитель физкультуры, – неудивительно, что не получается.
– Я делала все по инструкции.
Всегда у меня так, чем больше стараешься, тем хуже получается. Только бы не заплакать еще.
– Марусь, все рисованные инструкции – ерунда. Смотри, как просто и быстро складывать. Берешь нижний край спальника и начинаешь просто запихивать его в чехол. Он сам внутри распределится, как ему нужно.
И чудесным образом этот гигантский спальный мешок у меня на глазах уместился в чехол. Я не верила своим глазам.
– Так просто? – вырвалось у меня.
– Ловкость рук и никакого мошенничества. Обращайся, – Никита уложил в мой рюкзак упакованный спальник.
Я была так поражена, что забыла поблагодарить Никиту.
– Итак, все готовы? – спросил хмурый Иван и, осмотрев нас, кивнул. – Сегодня мы прогуляемся до Висячего камня, пройдем мимо двух озер, перейдем через два перевала. Со смотровой площадки полюбуемся на скалы и гору. А на ночевку остановимся у озера Лазурное.
Ух, звучало все вдохновляюще. Я успокоилась и так замечталась, что дальнейшую речь Ивана практически не слушала. Уловила только что-то про какой-то курумник. Но уточнить, что это такое, решила позже. И зря.
Мы остановились перед каменным морем с уходящей вверх тропинкой между огромными валунами. Я стояла, открыв рот. В прямом смысле этого слова. Теперь я знала, что такое курумник.
– Маруся, не все так страшно, как кажется, – успокаивающе похлопала меня по плечу кондитер Катя, заметив мое потрясение, – надо будет, поможем.
Я только кивнула. Я не сомневалась в их помощи, я сомневалась в себе.
– Что, может, пока не поздно, обратно пойдешь, Маруся-я-я? – протянула Ольга.
Я встрепенулась. Ах ты выдра брюнетистая.
– Оль, не загораживай мне вид. Подвинься, – я вовремя вспомнила, что обещала Тимофею предоставить фотоотчет.
Вытащив телефон, я сделала несколько кадров впечатляюще-величественного каменного моря. И, мысленно перекрестившись, приготовилась идти дальше.
Мы перелезали, скатывались, прыгали, скользили, проползали на четвереньках между глыбами с острыми обломанными, а где-то округлыми краями. Останавливались, отдыхали, смотрели на озера, ущелья. Было красиво, ярко, насыщенно. Я что-то снимала. И снова карабкались, соскальзывали, ползли.
Замыкающим на этом отрезке пути был Иван. Я чувствовала, что он постоянно наблюдает за мной. И мне так было спокойнее.
– Вася, твою… как ты мог забыть запасные шнурки? Ты же опытный, – ругался Иван, подойдя к Василию.
– Вань, да я был уверен, что они лежат в рюкзаке. Я их никогда не вытаскивал после походов, – оправдывался Василий, роясь в рюкзаке.
– Лучше бы ты труселя в ассортименте забыл, – хмыкнул Иван, заглянув в рюкзак. – Ладно, не копай, свои запасные дам. Должен будешь, балбес.
Я обошла их и, спеша догнать группу, полезла под валуном. И застряла. Не могла продвинуться ни вперед, ни назад. Я ощущала себя черепахой, придавленной двадцатипятикилограммовым панцирем.
Оставалось только надеяться на Ивана с Василием, оставшихся позади меня. Мимо меня они не пройдут. Надеюсь. День сегодня с утра не задался. И это только второй день нашего похода. Больше я ни о чем не успела подумать. Меня выдернули наружу.
– Цела? – Иван осмотрел меня. – Не поранилась?
Я прислушалась к себе, подвигалась, но, к моему удивлению, ничего не болело.
– Эх ты, Маруся. Двадцать два несчастья, – Василий еле сдерживал смех.
– Но-но, я попросила бы, – я погрозила ему. – Как я застряла-то? Я же шла по тропе, – спросила я у Ивана. Мне было важно понять, чтобы в дальнейшем не повторять ошибок.
– Эх, армии на тебя нет. Никто по-пластунски ползать не научил. Шучу, – быстро добавил Иван, заметив мое возмущение. – Ты зацепилась за острый край креплением рюкзака, – уже серьезно сказал он, поправляя что-то на моем рюкзаке.
– Рюкзак хоть цел? – я испугалась. Впереди еще неделя похода.
– Цел, не переживай. Идем, мы всех задерживаем, – Иван подтолкнул меня вперед.
До самого вечера наш путь проходил через курумник. И уже практически в забытьи я ужинала и упаковывалась в спальник.
Очнулась я только утром третьего дня, начавшегося для меня ужасно. Но поняла я это не сразу, а только попробовав выбраться из спеленавшего меня спального мешка. Болело все. Любое движение отзывалось резью и ломотой расползалось по всему телу. Только глазами я могла двигать свободно.
Я растерялась, запаниковала и была готова уже звать на помощь. Но передумала, представив на мгновение, что так я точно закреплю за собой звание настоящей «блондинки», пренебрежительно произносимое некоторыми членами группы с закатыванием глаз. Лучше всего это удавалось проделывать Ольге. И доставлять ей это удовольствие я не собиралась.
Со скоростью улитки, прислушиваясь к просыпающемуся лагерю, я все же выкарабкалась из спальника и дотянулась до рюкзака, пытаясь достать свою маленькую дорожную аптечку, занявшую четверть рюкзака. Обезболивающее помогло. Теперь я не выглядела, но чувствовала себя ожившей мумией.
Я была довольна, что справилась сама. Но, как показали дальнейшие события, я снова торопилась радоваться.
В этот же день я узнала о своем богатейшем, разнообразнейшем и ужасающем словарном запасе нецензурной лексики, о наличии которого и не подозревала. Это меня дико напугало. Эту Марусю я еще не знала.
А случилось это при подъеме по крутому склону. Цепляясь скрюченными пальцами за острые камни, я случайно оступилась и столкнула ногой камень. Он просвистел в нескольких сантиметрах от головы Романа, шедшего за мной. Он кричал на меня, словно портовый грузчик, а не депутат.
И мне стало так обидно, так жалко себя. Я стояла, вспотевшая, с обгоревшим носом и лбом, несмотря на защитный крем, искусанная гигантскими комарами, и выслушивала нецензурную отповедь. Я была виновата и даже извинилась перед ним. Но Роман не успокаивался. И как только он вновь сказал, что блондинка – угроза жизни, а тупая блондинка – смерть, я взорвалась.
К счастью, до драки дело не дошло. Нас успели развести в разные стороны Иван и Дмитрий. Иначе такого позора я бы не пережила. А сначала Роман казался мне таким интеллигентным, образованным, депутат же. Но не мне, гопнице, теперь его осуждать.
Вскоре, успокоившись и отдохнув, мы продолжили восхождение.
Я шла за Иваном, и меня терзали мысли о том, как же мне жить дальше и воспитывать сына-подростка, зная теперь о своей новой личности. Я не знала, как это контролировать. Я вспомнила, как Ольга посмотрела на меня с каким-то уважением, а мужчины засмеялись, удивленно присвистнув, и мне стало еще хуже. Стыдно.
Из-за нашей с Романом стычки мы не успели приготовить горячий ужин. Пришлось довольствоваться чаем с сухпайком.
– Неженкам нужно запретить ходить в походы, – услышала я уже сквозь сон, не узнав голос.
– Еще скажи, что сразу блондинок отсеивать на этапе подачи заявки. Просить их присылать фото, – ответил Дмитрий. Его голос я узнала.
Потом я уснула и с утра уже не была уверена, что мне это не приснилось.
Изнуряющий десятичасовой переход четвертого дня вымотал всех. Я же вялой тряпочкой ползла перед замыкающим Иваном. Он молча снял с меня рюкзак и позволил пройти подъем налегке. У меня не было сил ни возражать, ни думать.
Добравшись до места отдыха, мы молча обрушились на землю, успев только сбросить рюкзаки. А ведь сегодня экватор нашего похода, вдруг вспомнила я. Мы его планировали отметить.
– Что-то есть хочется, – прохрипел щуплый Никита.
Минутная тишина, и оглушающий гогот нарушил тишину. Это точно была реакция на усталость и стресс. И вечно голодный Никита этого заслужил. Он постоянно что-то жевал и первым спешил с тарелкой за горячим.
Все зашевелились, вспомнив об экваторе. Ужин, приготовленный под руководством Кати, получился невероятно вкусным.
Наевшись и вымыв посуду, все разбрелись. Я отползла к нагретому за день камню, прислонившись к нему спиной. Я смотрела на закат и теперь не жалела о том, что решилась на эту авантюру с походом. Вокруг было столько красоты, что захватывало дыхание от восторга.
– Ну что, вроде бы наша Маруся выдержала, не слилась, – прервал мое ленивое созерцание тихий голос Дмитрия.
Я притаилась.
– Не спеши с выводами. Впереди еще два трудных перехода и по прогнозу дожди, – возразил Иван.
Ах ты Фома Неверующий. Посмотрите-ка, не верит он в меня. Да я сама в себя не верю, сомневаюсь. Но теперь, назло тебе, Ванечка, я не сойду с дистанции. Помучаешься еще со мной. Конечно, можно было бы показать им, что я все слышала, даже поскандалить. Но я не умею конфликтовать. Хм, не умела.
Наверное, они и прежде меня обсуждали. Хорошо, что я их не слышала раньше, иначе точно сошла бы с дистанции, поддавшись на провокацию. Я осторожно отползла в свою палатку.
На пятый день мы довольно быстро добрались до озера Художников, где и был запланирована долгожданная дневка.
Величественно-суровые горы, недвижная гладь озера с отраженным в нем безоблачным, ярко-голубым небом до зуда в кончиках пальцах требовали воплощения на бумаге. Сначала линии выходили у меня рваными, изломанными. Но линия за линией, штрих за штрихом привели меня к равновесию, к гармонии души и тела. Я перестала слышать разговоры и смех ребят. Теперь меня окружало только пение птиц, шорох листвы, треск покачивающихся пихт и ароматно-вкусный воздух. Я спешила. Мне хотелось успеть как можно больше сделать зарисовок, пока был нужный мне свет, передающий все разнообразие оттенков красок и фактуры.
– Люблю я горные вершины,
Среди небесной пустоты
Горят их странные руины,
Как недоконченны мечты
И думы Зодчего природы,
– тихо проговорил Михал Михалыч.
Он стоял и, подняв голову, любовался горами, простершимися за озером.
– Там недосозданные своды,
Там великана голова
И неизваянное тело,
Там пасть разинутая льва,
Там профиль девы онемелый…1
– добавила я.
Михал Михалыч с интересом посмотрел на меня. Василий, загоравший на огромном валуне неподалеку, присвистнул.
– Бабушка – учитель русского и литературы, – я пожала плечами и продолжила рисовать дальше.
– В очередной раз убеждаюсь, что нельзя судить человека по первому впечатлению и по внешности, – сказал Михал Михалыч.
Так неспешно и продуктивно для меня прошел день.
Единственным разочарованием выходного дня оказалась я сама. Вернее, мое отражение в карманном зеркальце, в которое я зачем-то решила заглянуть. Лучше бы я этого не делала. Сгоревшие лоб и нос, несмотря на солнцезащитный крем с высокой УФ-защитой, и узкие глаза из-за отечного лица – вот что я увидела. Это существо точно не было мною. Про волосы, постоянно стянутые в пучок, и обломанные ногти, я уже постаралась не вспоминать. О каком маникюре могла идти речь, если я практически всегда засыпала уже на подлете к спальнику.
Спрятав зеркальце в карман, я сидела перед костром и рассматривала свои ноги, решив добить себя. Есть масть «кони в яблоках», а у меня – «ноги в синяках», отметины от прохождения курумника и расчесанные комариные укусы.
– Чего сидишь в печали? – подсела ко мне Ольга, – любуешься? – кивнула она на ноги.
– Угу, красотища же, – хмыкнула я.
– Возьми, – она протянула мне тюбик с бальзамом, – помогает от синяков и ушибов, проверено на себе.
– Спасибо, Оль, – ладно, не выдра ты. Прощаю. Я взяла бальзам и, не раздумывая, стала наносить на свои отметины. В моей аптечке чего только не было, но такого простого и нужно средства не оказалось.
– Не нежничай и не жалей, – крикнула Катя, сидящая напротив, – иначе толку не будет.
Я прислушалась к Кате и с усердием, морщась от боли, продолжила экзекуцию.
Шестой день принес нам не только горные подъемы, но и спуски по траверсу. Я уже перестала каждый день жить ожиданием, что следующий день будет легче. Как показала жизнь, каждый последующий день был все сложнее и непредсказуемее.
Когда у меня сломалась одна из трекинговых палок, я уже и не удивилась, только равнодушно посмотрела на обломки и пошла дальше.
– Маруся, блин. Ты почему не сказала, что палка сломалась? – зарычал на меня Иван. – Только попробуй хоть слово сказать.
Он отдал мне свои палки, отобрав уцелевшую.
– Ты бы уж определился, молчать мне или говорить, – хватило у меня сил огрызнуться.
– Молчи, Маруся, – посоветовала Ольга, подмигнув.
– Да молчу я, молчу.
Правда, молчала я недолго. Только мы установили палатки у озера, как начался ливень. Но тут уже пищала от хлещущего ливня не только я. Вода окружала нас со всех сторон. Блестящие от воды разноцветные палатки выглядели яркими, но инородными пятнами среди бушующей стихии.
Я попыталась согреться, натянув на себя всю сухую одежду, что нашлась у меня в рюкзаке. Прислушиваясь к звукам бушующей стихии за стенами палатки, я делала зарисовки по памяти и думала о том, что, несмотря на все сложности, с которыми пришлось столкнуться, именно здесь и сейчас я счастлива.
Я не сломалась, выдержала. Я шла в поход за своей мечтой, вдохновением, новыми знакомствами и отдыхом. Все это я и получила. Почти.
Только с отдыхом что-то не задалось. Нужно было лучше формулировать, каким именно я представляла свой отдых, когда летела в самолете. Поэтому, все честно, грех жаловаться. Так, за размышлениями, я не заметила, как уснула.
Предпоследний день похода преподнес нам сюрприз. Неприятный. Впрочем, как всегда. Я уже привыкла к ожидаемым неожиданностям.
Из-за дождя, шедшего всю ночь, и начавшейся вновь мороси нам пришлось сменить маршрут.
Теперь нам предстояла переправа через горный ручей. Добравшись до него, я замерла.
Это не ручей! Нет! Это река. Огромная река. Бурная река. Да еще с сумасшедшим течением. Я не пойду. Ни за что! Да я просто не смогу. Физически не смогу. Что же делать? Надо сказать Ивану или Дмитрию. Признаться. Я же всех подведу. Задержу. Опоздаем на завтрашний вечерний поезд. Нельзя молчать. Боже, помоги мне. Мне трудно дышать. Вдох, выдох. Соберись, Маруся. Не сдавайся. Осталось немного. Хорошо. Скажу. Не могу!
Наши рюкзаки переправили на тот берег. Дмитрий тоже был уже там. Я с замиранием сердца смотрела, как Катя, держать за веревку, укрепленную сверху, осторожно скользила ногами по нижней веревке, и пыталась успокоиться. Все, я решилась. Сейчас Ольга переправится, и я все расскажу Ивану.
Иван, видимо, уловив мою панику, передал страховочный трос Михал Михалычу и подошел ко мне. Я сидела на камне и не собиралась двигаться с места. Я сломалась. Я – самая настоящая блондинка и не отличаюсь ни умом, ни сообразительностью.
Иван присел передо мной на корточки и заглянул в лицо.
– Маруся, тебе плохо? Что случилось?
– Плохо, – я была готова согласиться на что угодно, лишь бы меня не заставляли лезть по этим мотающимся веревкам.
– Ты боишься? – предположил Иван.
Я закивала.
– Чего именно? Говори, Маруся, не молчи.
– Я н-не умею п-плавать. У м-меня б-боязнь г-глубины.
Иван потер ладонями лицо. Задумался. А потом улыбнулся. Мне снова стало жутко. Улыбается – плохой знак. Хотя в этот раз улыбка не жуткая, а добрая. Вроде бы.
– Маруся, посмотри внимательно. Сейчас Василий идет. Видишь, какая страховка у него? Так же будет у тебя. Тебя в любом случае вытянут за страховочную веревку. Я сейчас пойду на тот берег, Дима вернется сюда и будет страховать тебя здесь, а я буду встречать тебя там. Я тебе обещаю, все будет хорошо. Ты справишься. Твоя задача слушать мой голос и смотреть только на меня. Договорились?
– Д-да, – обреченно произнесла я.
– Слушай меня внимательно, Маруся. – Дмитрий давал мне последние инструкции. – Идешь скользящим приставным шагом, не отрывая ступни от веревки. Руки не перекрещиваешь и не отрываешь от веревки. Ваня тебя ждет.
Как же это было страшно. Только поддержка Ивана и всей группы дала мне силы для переправы. Одна бы я не справилась. Меня бултыхало так же, как шампанское на подиуме Формулы-1. Руки дрожали, а ноги подгибались. Но я упрямо смотрела только на Ивана и шла, как меня учил Дмитрий. Очутившись на земле, сначала не осознала, что справилась.
– Маруся, ты разорвала все мои шаблоны о блондинках. Теперь они меня будут пугать своей непредсказуемостью, – сказал Иван, обнимая меня.
И вот наступил последний день нашего похода. Небольшой переход к ожидающему нас трансферу до вокзала, откуда мы разъедемся в разные стороны.
Вокзал накрыл нас гомоном толпы, невнятно-жующими объявлениями, свистом и лязгом составов и совершенно другими, уже непривычными запахами. Все казалось избыточным. Даже любимый мною ранее запах креозота уже не казался таким вкусным. Так было странно снова оказаться в цивилизации со связью, горячей водой и разнообразной едой. Я оказалась не готовой к таким резким переходам.
До слез был грустно расставаться со всеми. Я трудно схожусь с людьми, но и, как оказалось, тяжело расстаюсь. Обменявшись контактами, мы договорились через год снова пойти в поход по новому маршруту, который обещали разработать специально для нас Иван и Дмитрий.
Теперь мне предстояло путешествие домой на поезде. Трое суток отдыха и сна.
Добравшись до дома, я первым делом отмокла в ванной. А потом кинулась к кладовке, где стоял мой заброшенный этюдник. Я забыла о том, что нужно было разобрать рюкзак, запустить стирку, навести порядок в квартире. Все это я оставила на потом. Мне было важно достать краски и кисти и начать писать. Звонок мамы настиг меня как раз в тот момент, когда я щедро выдавливала краску на старую, но любимую палитру.
– Слушаю, мам. Да, приехала. Нет, мам, – я практически не слушала ее обвинительно-требовательную речь. Я думала о том, какие краски мне еще нужно купить, – приезжать ты к нам можешь. Мы будем рады видеть тебя, но только с условием, что ты будешь заранее нас об этом предупреждать. – Широкими мазками я наносила краску на холст, – нет, знакомить меня ни с кем не нужно. Это мое последнее слово. Прости, мам, мне некогда. Пока.
Я отбросила телефон на диван и с упоением продолжила писать. За три дня дороги домой у меня созрел целый цикл картин. Мне хотелось делиться своими впечатлениями, а не транслировать чужие в иллюстрациях.
Теперь, исполнив мечту и вернувшись живой, мне есть что рассказать и показать.
Лара Губко.
ВИНА
Вагон метро в этот ранний час пригласил Лизу в свое серо-холодное нутро, из которого ей сразу же захотелось сбежать. Несмотря на свободные места, Лиза встала у окна – садиться было не в ее правилах, не стоит расслабляться.
Она машинально поправила складки под поясом нового плаща ᴎ, выпрямив спину, стала смотреть на проносящиеся за стеклом редкие вспышки огней. Казалось, что она как вытянутая струна ᴎ ничто не в силах потревожить ее неподвижность. Она мысленно придирчиво оглядела себя сторонним взором и осталась удовлетворенной – этот плащ добавлял ее образу желаемой представительности ᴎ твердости.
Лиза нервно поправила ремешок сумочки на плече ᴎ окинула взглядом вагон – до нее никому не было дела. Она выдохнула ᴎ чуть приподняла подбородок, продолжая смотреть в окно невидящим взором. В голове навязчиво крутился утренний разговор с мамой.
– Доченька, рада тебя слышать! Что-то случилось?
– Да нет. Звоню просто так… Мы давно не говорили.
– А я уже испугалась.
– Мам… Вот о чем ты сейчас? Чего ты боишься?
– Доченька, я даже не знаю, почему так спросила… У вас ведь с Артуром все нормально?
Лиза вспыхнула ᴎ закусила губу – при чем здесь это? Она переступила с ноги на ногу ᴎ крепче вцепилась в поручень, вглядываясь в стекло, за которым проносились яркие всполохи одиночных огней, освещая ее бледное лицо со сжатыми губами.
Она вчера долго не могла уснуть, прислушиваясь к ночной тишине. Артур опять на работе задержался. Так. Не думать. Не сейчас. Уже поздно что-то исправлять. Да ᴎ что, собственно, она может? Она зло ухмыльнулась последней мысли.
Лиза не сразу почувствовала, что ее что-то трогает за рукав. Она быстро оглянулась – она все там же в мрачном вагоне, ᴎ седовласый старичок, напоминавший архиерея (хотя откуда он здесь?), тронул ее за рукав.
– Милая девушка, присаживайтесь, – елейным голосом пропел он.
Лиза отказалась, чуть улыбнувшись в его благостное лицо.
Но архиерей не унимался:
– Вам же еще на работе целый день…
– Там ᴎ насижусь. Я врач.
– Ох! Значит я ваш потенциальный клиент? Только уж простите мою навязчивость…
Лиза кивнула как-то неопределенно (а куда ей деваться?).
– Вы такая молоденькая. Наверное, только сразу после института? И в Москве, наверное, недавно? – заключил благостным речитативом неуемный старик.
– Ну почему же? – парировала Лиза. «Беспросветная провинциалка, – лихорадочно думала она, – тебе до сих пор не пофиг, кто и что о тебе думает!». – Я уже двенадцать лет как москвичка… Всего вам доброго! – ᴎ простучала каблучками мимо, высоко подняв подбородок.
От метро до медицинской клиники Лиза дошла быстро. «Глупость какая. Какой же прилипчивый субъект», – думала она, переодеваясь в свой халат, приятно похрустывающий под руками. Она подошла к зеркалу. Яркие лучи, отразившись от зеркала, заблестели на расшитых серебром лацканах. Она уже не торопясь застегнулась ᴎ подпоясалась, расправляя складки ᴎ осматривая себя с удовольствием.
«Вдох – выдох… Вот так. У меня все хорошо».
Из зеркала на нее смотрела спокойная ᴎ уверенная в себе женщина. Только чуть розоватый цвет лица выдавал недавнюю тревогу. Ее идеально сидящий по фигуре халат поблескивал на солнце как блестящая кольчуга.
Последние полгода помимо работы в больнице она принимала здесь, в частной клинике. Артур не раз заводил разговор о том, что, может быть, она могла бы выбрать что-то одно. Не то чтобы она нуждалась в деньгах. На свои «женские хотелки» ей денег хватало. Да и Артур был всегда ᴎ щедр, ᴎ предупредителен. Иногда чересчур. Нет, она не жаловалась, но…
Лиза понимала, что многие ее коллеги, по сравнению с ней, устроились и лучше, ᴎ сытнее. А потому на вопросы: почему работаешь в малобюджетной клинике ᴎ зачем так держишься за это место, в ответ она лишь загадочно улыбалась и с невероятным упрямством продолжала совмещать эти два места. Потому что только так она может стать лучшей. Лучшей в своем деле.
Сегодняшний прием пациентов, который явно претендовал на звание «самый ужасный прием» в череде монотонных рабочих дней, к которым Лиза давно привыкла, наконец-то завершался. А все потому, что ее пересадили в другой кабинет. В ее собственном, любимом ᴎ уютном, меняли огромное окно. Здесь было бы достаточно хорошо, если бы не одна досадная деталь – механизм двери был неимоверно жестким ᴎ неподатливым. Чтобы войти или выйти из этой двери, необходимо иметь хорошую реакцию, острое желание ᴎ недюжинную силу, чего, в целом, никак не скажешь о ее пациентах – врача-кардиолога.
Голова за целый день так ᴎ не перестала болеть, ᴎ Лиза устало приосанилась, стараясь держать спину. Судя по записи – у нее осталась последняя пациентка. А это значит, что за ней скоро заедет Артур, ᴎ они поедут на дачу к свекру. На все выходные ᴎ только вдвоем. «И все будет хорошо!» Лиза улыбнулась одними губами.
– Здравствуйте, можно? – на пороге показалась полная женщина. Она неуверенно заглядывала в кабинет, чуть придерживая тяжелую дверь. – Я не ошиблась? – спросила робко она, прижимая к груди, как бесценное сокровище, толстую папку с бумагами.
Женщина была как большой сдувшийся шарик – дряблая, с оплывшими боками ᴎ туго закрученным на голове хвостиком-огрызком. Казалось, что она боится, что ее унесет порывом случайного ветра, ᴎ поэтому намертво вцепилась в ручку двери кабинета.
– Вы к кардиологу? Значит, ко мне, – Лиза взбодрилась ᴎ шире растянула улыбку.
Женщина не была старой – по крайней мере не больше сорока пяти, подумала Лиза. Но ее одутловатое лицо ᴎ грузная фигура ей прибавляли возраст. Покрой ее бесформенного длинного платья ᴎ потертые разношенные туфли говорили о степени запущенности ее болезни ᴎ явно пессимистическом отношении к собственной особе.
Женщина чуть подрагивала, когда говорила, ᴎ рот ее по-рыбьи открывался ᴎ закрывался, издавая какие-то звуки, но ее голос был тихим, а слова неразборчивыми. Она тщетно силилась, и это действо, в конце концов, ее ужасно утомило. Она вздохнула обреченно, ᴎ ее бледное лицо покрылось испариной.
– Проходите, – сказала Лиза, двинувшись в ее сторону ᴎ указывая на кресло, – пожалуйста, только…
Женщина тревожно глянула в ее сторону (зачем это вдруг доктор так подскочила?) ᴎ быстро двинулась к креслу, отпустив тяжелую дверь – ᴎ с ее стороны это была непростительная ошибка.
В этот самый момент Лиза резко дернулась вперед, желая предотвратить неминуемый удар. Она протянула руку в бессильном жесте к неотвратимо захлопывающейся двери ᴎ даже немного зажмурилась.
Ба-бах! – прозвучало как гром среди ясного неба, оглушая присутствующих. От этого звука задрожали стекла, ᴎ испуганный «шарик» чуть подпрыгнул ᴎ стремительно плюхнулся в кресло, издав при этом смешной звук.
– Дверь не отпускайте… – виновато улыбалась Лиза. «Боже! Как же я от всего этого устала…» – ᴎ она стала извиняться, что не успела предупредить.
Минут через пятнадцать, когда прием подходил к концу, Лиза заметила, что ее пациентка внимательно к ней приглядывается.
– А я вас помню… – вдруг заявила женщина-шарик.
Лиза посмотрела в этот цепкий взгляд ᴎ улыбнулась:
– Извините, но вы у меня впервые…
Женщина вдруг растянула свои сухие ᴎ бледные губы в кривой улыбке:
– Вы же Лиза? Лиза Сицкая, вы с моим братом… в 11 классе были парой. Помните Илью? Вы же из Р… в Москву переехали?
Лиза посмотрела в ее неприятно оскалившееся лицо, ᴎ ее дыхание сбилось, но, продолжая улыбаться, она едва заметно ухватилась рукой за краешек стола, пытаясь подобрать слова.
– Нет, я… да, но я не… не помню, – ее горло предательски сжималось. – У меня не было… не было парня в 11 классе.
– Вы что, не помните Илью? – в голосе «шарика» звучала угроза.
– Нет, я помню, немного. Только…
– Ну еще бы! – раздосадованно отвечала та, распаляясь. – Вы его бросили… ᴎ у него жизнь пошла под откос. Он же любил вас!
Лиза положила ладони на стол ᴎ выдохнула – надо взять себя в руки. Она улыбнулась ᴎ посмотрела в покрасневшее лицо пациентки. Так. Спокойно. Как можно тактичней свернуть этот разговор ᴎ закончить прием.
– Послушайте, ммм… Ирина Викторовна. Пожалуйста, не волнуйтесь… Возьмите ваши назначения, – она мягко протянула пациентке листки. – Извините, но у меня закончен рабочий день, – Лиза демонстративно посмотрела на наручные часы ᴎ встала.
– Стерва! Если бы ты знала, что мы тогда пережили! – ее раскрасневшаяся пациентка шипящим от злости голосом медленно выделяла каждое слово. Рот ᴎ на самом деле стал похож на рыбий – бледный ᴎ безгубый. Она резко схватила поданное ей и, так же подрагивая ᴎ колыхаясь, медленно пошла к двери.
Услышав оскорбление, Лиза вздрогнула, но нашла в себе силы улыбнуться ᴎ спокойно ответить:
– Всего вам доброго.
Перед уходом ее пациентка обернулась. Она гневно полоснула Лизу взглядом ᴎ, бросив в лицо последнюю фразу, с силой стукнула многострадальной дверью. Та захлопнулась с чудовищным ревом, от которого в этот раз задрожали не только стекла, но ᴎ весь рабочий кабинет.
Вам когда-нибудь приходилось быть оглушенным? Не громким звуком или громогласным ревом – а новостью. Новостью, с точно направленным посылом, пригвождающей всякого, кому она адресовалась.
– Илья перерезал себе вены!
Лизе вдруг стало так больно, как будто эта дверь ударила прямо по ней самой. Ее тело неимоверно потяжелело, а руки ᴎ плечи тянули вниз. Но Лиза была не в силах пошевелиться. В ее голове, как в большом колоколе, непрерывно гудело – «перерезал вены, перерезал вены… вены перерезал». Она смотрела на захлопнувшуюся дверь, как будто ожидая, что кто-то войдет. Войдет ᴎ скажет… что-то. Как будто то, что она сейчас услышала, – не все.
На ее столе давно трезвонил телефон, но Лиза продолжала стоять безмолвным столбом. И вот дверь наконец-то распахнулась.
– Елизавета Петровна, у вас все в порядке? Вы уже пять минут не поднимаете трубку, – заведующая клиникой – крупная зрелая женщина с короткой стрижкой – тревожно смотрела в ее сторону.
Лиза очнулась как от гипноза:
– Да-да! Извините, я… задумалась немного.
– Зайдите ко мне, пожалуйста.
Артур нетерпеливо топтался перед ее кабинетом, когда она вернулась от заведующей. Это был высокий, суховатый мужчина, по-восточному смуглый, с копной черных волос.
– Ну где ты ходишь? Я уже полчаса тебя жду – сначала на стоянке, потом сюда зашел – а тебя нет!
– Прости. Меня заведующая вызвала… – Лиза зашла в кабинет ᴎ стала торопливо снимать халат.
– Ты телефон отключила? Что-то случилось? – продолжал Артур рассеянно.
– Я его здесь оставила, – Лиза быстро собрала в сумку ключи, телефон ᴎ записную книжку. – Поехали, я готова.
Через десять минут они уже мчались по шоссе. Артур вел уверенно ᴎ спокойно, изредка поглядывая на Лизу, которая молчала, продолжая о чем-то думать.
– Ты так ᴎ не рассказала, что там у вас произошло?
Лиза вздохнула ᴎ устало улыбнулась:
– Одна пациентка очень шумно ушла, устроив скандал.
– А что ей не понравилось?
– Просто одна неприятная… история.
– Одна из многих… Но ты все же не собираешься отсюда уходить?
Лиза медленно покачала головой. Все, чего ей хотелось больше всего, ᴎ тогда, когда она только приехала в столицу, ᴎ сейчас, когда она уже имела какой-то опыт – быть лучшей. Быть лучшей среди коллег. И ей это удавалось. Она была профессионалом. Пусть в маленькой клинике – но профессионалом. Лиза терпеливо выслушивала всех своих пациентов, не поддаваясь эмоциям, ᴎ всегда была объективной. Она безошибочно ставила диагнозы. И она умела подобрать необходимое лечение каждому своему пациенту, исходя из его финансовых возможностей – а это всегда непросто! Ее хвалили на работе, ᴎ самой главной наградой было то, что ее пациенты возвращались с благодарностью. Возвращались и приводили знакомых.
– Не вижу в этом смысла, – она постаралась отмахнуться от грустных мыслей, – давай забудем о работе. Ты уже звонил отцу?
– Он передавал привет! Но его не будет на даче до вечера воскресенья.
– Жаль, – грустно улыбнулась Лиза.
– Зато нам никто не помешает отдохнуть ᴎ побыть вдвоем. Ты же сама говоришь, что соскучилась! – немного раздражаясь ответил Артур.
– Да, я рада… Честное слово, рада, – Лиза улыбнулась ᴎ нежно коснулась руки мужа, лежащей на руле. – Просто я думала, что мы поужинаем все вместе. С ним всегда как-то уютно…
– То есть тебе с ним веселей, чем со мной?
Лиза убрала руку на колени:
– Ну зачем ты так. Это же просто правила приличия – я уважаю твоего отца. И потом – мы же едем к нему в гости – я удивилась, что его самого не будет.
