Вера Вильнер
Млечный путь
© Вильнер В. Л., 2024
* * *
Уважаемые читатели!
Все события, описанные в этом романе, не имеют ничего общего с реальностью.
Глава первая. День рожденья
Прошло очень много лет, но я помню всё так, как будто это было только вчера. Собственно, вчера, позавчера, неделя. Месяц, год, двадцать лет, тридцать лет – какая разница? Эти события разорвали мою жизнь пополам и, поэтому, будут жить во мне столько, сколько буду жить я сама.
Всё случилось странно, неожиданно, и до сих пор мне непонятно, было ли оно предопределено свыше или произошло со мной совершенно случайно, а могло произойти и с любой другой женщиной. Не знаю… Во всяком случае, сейчас мне кажется, что незадолго до этого происшествия, перевернувшего всю мою жизнь, меня начали томить какие-то странные предчувствия.
Началась эта история 8 февраля 1998 года. Мне исполнилось 37 лет. День рождения я отмечала со своим бойфрендом в китайском ресторане. Играла какая-то тихая музыка. Над нами свисал оранжевый абажурчик. У меня было радужное настроение, потому что я выспалась, прекрасно выглядела в новом платье, получила дорогой подарок – колье, очень к этому платью подошедшее, и чувствовала себя привлекательной и желанной. Алик (так звали моего друга) наговорил мне положенный к этому случаю комплекс комплиментов и очень смешно пытался поддевать палочками свиные нити в сладком соусе. Ему это не слишком удавалось, что служило поводом моих шуток, впрочем, беззлобных. Я не помню, что тогда ела. Видимо, приятных эмоций было достаточно, так что вкусовые отошли где-то на второй или третий, а то и на пятый план. У меня было отличнейшее настроение с самого утра, потому что позвонила дочка и радостно защебетала своим нежным, почти детским, голосом.
– Мамульчик! Целую тебя стократно в каждую щёчку! Happy birthday! Будь всегда такой же красивой, доброй, жизнерадостной и счастливой! Я тебя очень люблю. Пламенный привет от Роберта. Мы тебе приготовили подарок, его скоро привезут. А летом мы планируем приехать на пару недель, Роберту наконец-то дают отпуск. Ладно, не буду задерживать, на днях позвоню ещё – поболтаем! Пока-пока.
Весело протараторив всё это, она повесила трубку.
Моя маленькая дочка, моя Верунчик, как-то неожиданно быстро выросла! Я родила её очень рано, в 18 лет, сама была почти ребёнком. Так вот, Верочка вышла замуж так же рано, как и я, (видимо подобная дурость передаётся по наследству!) и уехала с мужем в Америку! Поначалу я проливала потоки слёз, постепенно успокоилась, свыклась, тем более, что очень часто звонила – несколько раз в неделю, и я уже успела дважды побывать у неё в гостях – делала себе командировку в Калифорнию.
Сразу после Веры позвонила старшая сестра Маша.
«Жанночка-лапочка, с днём рожденья тебя, дорогая! Всех тебе благ. Я так понимаю, что сегодня ты нас видеть не захочешь, но в воскресенье мы с Костиком обязательно придём. Жди к обеду. Чмок-чмок. Пока-пока.»
Вера до отъезда была очень дружна со своей тёткой, «пока-пока» у них общее, «слизанное» с популярного киноведа-телеведущего Сергея Шолохова.
Остальные мои родственники и друзья позвонят вечером и оставят свои поздравления на автоответчике. Я прочту их, скорей всего, завтра утром. После ресторана мы поедем к Алику, договорились об этом заранее. У Алика хорошая машина (опель) и уютная однокомнатная квартирка на проспекте Ветеранов. Он аккуратен до педантизма. Именно это меня отпугивает. В моей роскошной трёхкомнатной квартире на Фурштатской улице (родовое гнездо, доставшееся от родителей) постоянный бардак. Я много работаю, а когда без всяких сил заваливаюсь домой, у меня нет ни малейшего желания изображать из себя добросовестную хозяйку. Я быстро ем, что попало, принимаю душ, а потом лежу на диване с котом на животе, посматривая какое-нибудь телешоу или фильм. Уборка же обычно происходит в судорожном аврале перед приходом гостей. Меня такой образ жизни очень устраивает. Алик, с его супер аккуратностью в мой быт не вписывается. Поэтому я вежливо отклонила его предложение соединить наши судьбы. Впрочем, он не очень настаивал. Видимо, ему тоже было чем заняться в свободное от работы время, а в домработнице он не нуждался, поскольку всё умел делать сам. Он уже шесть лет был в разводе. Два раза в месяц навещал свою двенадцатилетнюю дочку. Больше я ничего не знаю о его прошлой жизни – он не распространялся, а я не люблю «въедаться в печёнку». Короче, нас обоих отношения с субботы на воскресенье очень устраивали. К тому же, он был чистоплотен, корректен, не глуп и умел обращаться с женщинами так, что это им было приятно. За нервы не дёргал. Согласитесь, что это встречается не часто, поэтому я Алика ценила.
Ночь была восхитительна. Ванна у Алика сверкала. Все шампунчики, гели для душа, щёточки, мочалочки, полотенчики, махровые халатики были на своих местах в идеальном порядке и чистоте. Пена в ванне ароматно благоухала. Кафель сиял новизной и большими деньгами – четыре месяца назад Алик закончил в квартире евроремонт. Разомлев в тёплой ванне, я проплыла в комнату, скользя мягкими тапочками по лакированному паркету. Возле широкой тахты стоял сервировочный столик. В бокалах мартини с апельсиновым соком и кубиками льда. На тарелке маленькие бутербродики с икрой – на закусончик. Постельное бельё нежно розового шёлка мягко шуршало… Трудно представить что-либо более приятное! Ничто не омрачало мой праздник. Хотя. Один момент, ещё в ресторане. Я смаковала какой-то сладкий десерт, когда из моего мобильника неожиданно зажурчала «Шутка» Баха. Это было странно прежде всего потому, что в моём телефоне эта мелодия не была закачана. Я сделала квадратные глаза от удивления. «Алё…» Мне ответил незнакомый, очень низкий, мужской голос: «Что, веселишься? Хм. Ну недолго тебе осталось». И отключился. Видимо, у меня был совершенно стеклянный взгляд, потому что Алик встревоженно спросил: «Что случилось?» «Да ничего, просто не туда попали» – ответила я, но тут же набрала номер, с которого мне звонили. Женский голос оповестил меня, что абонент временно недоступен. Больше я звонить не стала, быстро отвлеклась, а к утру и вовсе забыла о неприятном звонке.
Утром Алик накормил меня завтраком: йогурт, омлет с ветчиной, и чашка кофе с тостами. Я набросала утренний макияж, и он отвёз меня домой. Мне нужно было подготовиться к приходу сестры.
Приехала, быстро разморозила мясо, отбила, поджарила. Накромсала салат и заправила майонезом. Разнообразную нарезку в вакуумных упаковках разложила на тарелочки. Рис на гарнир. Напитки из бара. Скатерть на стол – и праздничный ужин готов. Надела брюки и блузку. Через пять минут пришла Маша с мужем и кокер-спаниелем Бозиком. Я к Бозику относилась лояльно, а вот мой кот Семён Семёныч этого собачьего субъекта ненавидел всеми фибрами своей кошачьей души. Как только он видел Бозика, то бросался или под стул, или под кресло и оттуда издавал оглушительное рычание, необъятно распахивая свою клыкастую пасть, демонстрируя всем своим видом, что в этом доме хозяин – он, и терпеть здесь каких-то собак он не намерен. Порычав так минут десять, вызывая оглушительный смех всех окружающих, он убегал в соседнюю комнату, забивался под диван и весь вечер сопел от горя, дожидаясь, пока его врага увезут.
Костик, Машин муж, большой, толстый и усатый, с красным носом и громким голосом болтает почти непрерывно. Отвешивает стандартные комплименты, провозглашает стандартные тосты, рассказывает бородатые анекдоты, каждый раз одни и те же, и долго над ними ржёт. Маша корчится от стыда за своего благоверного, но терпит. Вообще мы с ней очень разные, и внешне, и по характеру. Маша невысокая и довольно полненькая, а я высокая и худая. Маша – светлая шатенка, а я брюнетка. Маша очень общительная, у неё миллион знакомых и тысяча подружек, и все они постоянно болтаются у Маши дома, а если их нет, то она непрерывно с кем-то из них трещит по телефону. У меня очень мало близких друзей, и от длительного общения я устаю и предпочитаю уединение и книги.
Маша старше меня на десять лет и поэтому постоянно учит меня уму-разуму. Все её наставления начинаются со слова «зачем».
– Зачем ты одела эту блузку? Она тебе не идёт.
– Зачем ты опять летишь к Вере в Калифорнию? Могла бы и она уже приехать домой.
– Зачем ты так много работаешь? Тебе что – денег не хватает? Сократи расходы, а то ты подорвёшь своё здоровье.
– Зачем ты повесила зелёные шторы? Это банально и безвкусно. Завтра я тебе принесу другие.
И так постоянно.
У Маши и Костика двое сыновей, они двойняшки, им по двадцать пять лет. Оба уже женаты. У каждого по дочке.
Маша жутко боится слова «бабушка», потому что оно у неё ассоциируется со словом «старушка». Поэтому она требует, чтобы внучки называли её по имени. Это у неё получается. Но невестки тихо шизеют, когда их малолетние дочки, картавя и пришепётывая, кричат: «Маска, иди сюда, я покажу тебе новую куклу!» А Маша при этом расплывается от счастья, ничуть не обижаясь на фамильярность.
Когда мы доедали салат, селёдочку и ветчинку, пришла Ирина. Это моя самая лучшая подруга. Мы дружили ещё со школы и всегда были очень близки. В последнее время, правда, общение стало более редким, так как у каждой из нас своя очень насыщенная жизнь. Но всё равно, у нас много общего, и мы, по-прежнему, близки. Мы обе имеем гуманитарные специальности, я закончила иняз, а Ира журналистику, и обе сделали достаточно успешную карьеру в своей области. Я работаю переводчицей в очень крупной рекламной компании, а она занимается тележурналистикой. Живёт в сумасшедшем ритме, так что в последнее время я чаще вижу её на экране телевизора, чем вживую.
– Я всего на полчасика, – бросила Ира почти с порога, когда мы поцеловались, и она вручила мне большую коробку в красивой упаковке. Тяжёлая!
– Спасибо! Что это?
– А ты распакуй – узнаешь. Только осторожно.
Я поставила коробку на столик и стала обдумывать, как её распаковать, не повредив красивую обёртку.
– Смелей. Смелей! Прикрикнула Ира, сдёргивая с шеи белый шифоновый шарфик и расстёгивая роскошное пальто из чёрной мягкой кожи с воротником из неизвестно какого зверя.
– Я не видела у тебя это пальто, – с нескрываемым восхищением сказала я.
– В прошлом месяце привезла из Парижа, – небрежно бросила Ирина, явственно гордясь этой небрежностью.
В прихожей материализовалась Маша.
– Жанна, зачем ты держишь Ирочку так долго в прихожей? Скорей за стол! Здравствуй, Ирочка, дорогая, как я рада тебя видеть! В четверг я смотрела твою программу «Дождались!». Я прямо вся обревелась. Это просто супер, просто супер!
И Маша, обхватив Иру за талию, потащила её в гостиную. Я продолжала колдовать над коробкой. Из комнаты слышалось позвякивание и бульканье, а потом громкий хохот Костика.
– Жанночка, иди скорей, мы за тебя пьём, – сладостно пропела Маша. Для неё, с приходом Ирины, наша вечеринка превратилась в свадьбу с генералом.
Я справилась с коробкой и, наконец, к своему изумлению, извлекла из неё довольно большую картину, написанную маслом, в увесистой раме. Раньше Ира особо живописью не увлекалась. На картине было изображено звёздное небо. Я взяла подарок на руки, как большого ребёнка, и внесла в комнату.
– Какая прелесть! – запищала Маша восхищённо. – Вылитый Куинджи.
– Ну это не Куинджи, – возразила Ирина с лёгкой усмешкой. – Это картина моего друга. Он очень талантливый астроном и ещё более талантливый художник.
«Значит, это новое серьёзное увлечение Ирины», – подумала я. До этого её другом был лётчик, а до лётчика – очень известный артист. Настолько известный, что не буду его называть, тем более, что их связь уже в прошлом. Если в отношении профессии и карьеры у нас с Ирой много общего, то в подходе к личному счастью мы совершенно различны.
Ира всегда была блистательной, и за ней непрерывно струился шлейф восхищённых поклонников. Время от времени кому-то из них оказывалась благосклонность. Тем не менее, она никогда не была замужем, и у неё не было детей. Похоже, это был сознательно выбранный ею путь. А может быть, она не встретила человека, который показался ей достойным такой чести. Но она не страдала от этого. Она так быстро мчалась по жизни, что не замечала бега времени. Она была в зените своей популярности и купалась в лучах славы и всеобщего восхищения. Новые проекты постоянно бурлили в её умной, красивой головке, и она всегда находила способы их реализовать.
Что касается меня, то я была замужем дважды. Первый мой муж погиб в автокатастрофе совсем молодым. (От него у меня родилась Верочка). А со вторым мужем я развелась по причине его горячего пристрастия к алкогольным напиткам и к другим женщинам. Может быть, я и решусь когда-нибудь снова выйти замуж, у меня нет отвращения к институту брака. Но только не за Алика. Он идеальный любовник, а, значит, мужем, скорей всего, будет никудышным.
Картина произвела фурор. Во всяком случае, наскоро выпив и закусив жареной свининкой (кстати, оказалась мягкой и сочной. Зря я боялась, что её пересушила), все бросились бегать по квартире в поисках наилучшего места для картины. Особенно радостно суетился Костик. Поскольку с интеллектом у него большая напряжёнка, он находит своё призвание во всяческих рукоприлагательных областях, типа, построгать, покрасить, попилить, прибить, и всё в таком духе. А тут ему как раз засветило прибить гвоздь и повесить картину. Посуетились недолго и единогласно одобрили мою спальню. Стенка как раз напротив изголовья, то есть я просыпаюсь и сразу смотрю на звёздное небо. Костик встал на табурет и, прибивая, от счастья мурлыкал «Мурку».
– Ира, а что конкретно здесь изображено? – Не боясь показаться серой, спросила я.
– Это же наш Млечный путь! – Уничтожив меня презрительным взглядом, ответила Ирина. Я астрономией никогда не увлекалась. И вот результат – «наш» Млечный путь сразу не признала. – Ах, да Млечный путь… – пришлось подхватить мне. Интересно, почему «наш»? Можно подумать, что есть ещё какой-то Млечный путь – «не наш».
Через 10 минут «Млечный путь» занял своё место на стене.
– Пошли пить чай! – Сказала я, подталкивая гостей снова к столу.
Ира взглянула на свои изящные часики. – О, прошу прощения, я должна откланяться. Страшно рада была всех снова повидать.
– Ириша, а вкусный тортик?
Ира картинно развела руками и с пафосной грустью и нарочитой отчётливостью произнесла: – НУ НЕ МОГУ!
– За мной сейчас подъедут. Надеюсь, что скоро увидимся. В следующем месяце в ДК Ленсовета будет презентация нашей новой программы. Приходите! Я пришлю приглашения.
И одарив всех и каждого в отдельности своей солнечной улыбкой, она выпорхнула в прихожую, оставив нам на память ароматный шлейф дорогих французских духов.
Как только за Ириной захлопнулась дверь, Маша широко открыла рот, распахнула глаза, сделала глубокий вдох, и из неё полилась горячая лава. Это был поток междометий и восклицаний, перемежаемый, правда, иногда прилагательными. Другие части речи появлялись реже. Тем не менее, общий смысл сказанного вырисовывался легко. В переводе на нормальный язык, Маша давала Ирине характеристику заносчивой выскочки, бездарной, но настырной, сделавшей свою карьеру известным способом, ловко перепрыгивая из одной постели в другую, а весь её лоск – это тряпки и ухищрения стилистов.
– Маша, прекрати сейчас же! Это моя подруга, я её люблю, и не надо поливать её грязью, тем более в мой день рожденья! Мне это неприятно. Поэтому скушай кусок торта и смени пластинку. Маша насупилась, потому как, кто же любит, когда ему затыкают рот, но возражать не стала и действительно принялась за торт.
Костик к этому моменту сидел на диване, наслаждаясь футболом на экране телевизора. Разговор дальше как-то не очень клеился, да и Бозик затосковал и тихо поскуливал под столом.
– Завтра всем рано вставать, – сказала Маша, вздохнув. – Пойдём, Костик, Жанночке надо отдохнуть.
Мне действительно надо было отдохнуть. Пустота нашего общения меня настолько вымотала, что когда за любимой сестрой и любимым зятем закрылась дверь, я испытала прямо-таки животную радость. Точно такую же радость явно испытывал Семён Семёныч, выбежавший прямо мне в ноги из-под дивана. И мы, как два сообщника, только что завершившие выгодное дело, бодро прошествовали в кухню. Я с высоко поднятыми руками, раскалывавшими ненавистную причёску, он – с высоко поднятым хвостом.
На кухне каждый получил свою маленькую радость. Семён Семёныч уткнулся в Китекэт с рыбой, а я закурила сигарету Вирджиния слим. При Маше я старалась не курить. Она терпеть не могла табачный дым и не воздерживалась от едких и нудных нотаций в мой адрес. Несмотря на то, что моё курение длилось уже двадцать лет, Маша не могла мириться ни с чем, что не вписывалось в её личный кодекс правил достойного поведения.
Сигарета меня совершенно успокоила, душ умиротворил, и я быстро нырнула в постель. Глаза слипались, я поворочалась, ища самое удобное положение, и на две секунды приоткрыла левый глаз. «Млечный путь» в слабом освещении некоторых неспящих ещё окон дома напротив, уставился на меня тысячами глаз. И вдруг одна звёздочка зашаталась, отделилась от картины и полетела прямо мне в лицо! Я вскрикнула, и всё исчезло. Я закрыла глаза и сказала себе: «Я сплю», и действительно заснула.
Мне снилось, что я бегу по какой-то улице, мне незнакомой. Бегу долго. И рядом со мной бежит кто-то, кого я не вижу. Я понимаю, что мы бежим куда-то вместе, но я понятия не имею, с кем. Я слышу звук наших подошв об асфальт. В глазах всё трясётся, дома мелькают, улица кажется бесконечной, и я не знаю, куда бегу, но знаю, что это совершенно необходимо. Тот, кто бежит рядом со мной, вдруг начинает громко кричать – противно резко, сиренообразно. От этого крика я бегу ещё быстрее, начинаю задыхаться, мне жарко. Я начинаю сбрасывать с себя пальто, и в этот момент понимаю, что сбрасываю одеяло, а крик – это мой отвратительный будильник, который может орать в течение часа. Я вяло встаю, закрываю пасть этому орущему монстру, и машинально, как робот, проделываю всё, что положено проделывать рано утром. Никак не могу избавиться от ощущения, что я только что действительно долго бежала. На душе как-то гадко. Проглатываю йогурт и чашку кофе. Даже не закуриваю и мчусь на работу.
Глава вторая. Командировка
К счастью, моя «девятка» благополучно завелась. Я имела шанс не опоздать на работу, но всё-таки попала в «пробку», из которой мне удалось освободиться минут через двадцать.
Дальше я бросилась в объезд, решив применить тактику «тише едешь – дальше будешь». В офис я вошла ровно через двадцать пять минут после начала рабочего дня. Вообще-то опаздывать – это моё нормальное состояние. Как меня шеф до сих пор не уволил, непонятно ни мне, ни окружающим. Очевидно, очень уж сильно ценит мои деловые качества, другим сотрудникам такое с рук не сходило.
– Доброе утро, – сказала я, как можно приветливее растягивая лицо в улыбку. Три пары глаз одновременно оторвались от своих занятий. Крашеная блондинка Вероника с огромными серыми глазами, посмотрев на меня, жизнерадостно хохотнула и сказала:
– Привет! Ну неужели ты всё-таки пришла на работу?
Нина, серая неприметная мышка, обременённая вечно гуляющим мужем, тремя детьми и полусумасшедшей мамой, только на работе и была счастлива. Здесь её ценили, и, в отличие от домашнего бедлама, в офисе царила спокойная, доброжелательная, интеллигентная атмосфера.
– С днём рождения, Жанночка! – Сказала она с лёгкой завистью в голосе. – Хорошо отметили? Наверно, очень хорошо, раз на работу не спешишь.
А Лида, довольно яркая брюнетка неопределённого возраста (амплитуда могла простираться от тридцати до шестидесяти), с резкими чертами лица и резким голосом быстро сказала: – Привет, Жанна! Тебя уже давно ждёт шеф в своём кабинете, перебирая ногами от нетерпения. После этих слов мои соратницы вновь погрузили очи в свои компьютеры. Я достала из ящика стола папки с последними работами и отправилась к шефу.
Я давно работала под его началом. Собственно, мы эту контору когда-то вместе поднимали, и отношения у нас были очень дружеские, но он всегда был начальником, а я подчинённой, эта грань была неприкосновенной. Поэтому я шла и немного нервничала, мне не хотелось получить выговор, и я пыталась придумать себе какие-то оправдания. Оправдания не придумывались. Тогда я сделала праздничное лицо и, широко распахнув дверь кабинета, радостно спросила:
– Игнатьич, ты меня вызывал?
– Садись быстро, тут форсмажор.
– Какой форсмажор? – Спросила я, подозревая что-то нехорошее.
– Ты, Жанна Борисовна, – торжественно объявил мой начальник, – через четыре часа вылетаешь в Сургут.
– Что?! Какой Сургут? Игнатьич, очнись! – взбеленилась я. – О командировке надо хоть как-то предупреждать. Когда это свалилось на нашу голову?
– Свалилось это полчаса назад. Их комбинат предлагает нашей фирме очень выгодный контракт, и если мы промедлим хотя бы один день, они обратятся в другое агентство.
– А почему именно я?
– Попов в Париже, Серый в Москве, у Нины семья, Лида скорее наломает дров, чем соорудит что-то дельное, Вероника вообще не в счёт, а Василий… ну это несерьёзно. Короче, езжай обратно домой, собирай вещи. Через полчаса Петька-курьер привезёт тебе билет. Я молча сидела, погружённая в своё недовольство. Андрей Игнатьевич повысил голос: – Дуй, Жанна, домой! Не буравь мне душу своим яснооким взглядом, не дави на психику. У меня двадцать пять дел одновременно.
Он для убедительности потряс пачкой бумаг со своего стола. – Если ты принесла ещё и своё, то оставь. Может быть, к вечеру сумею взглянуть.
– Ой, Андрей, когда-нибудь я тебя убью, трудоголик чёртов! – сказала я, довольно резко встав со стула.
– Вот и хорошо, – сказал он, даже вздохнув с облегчением. В аэропорту тебя встретят, но вот тебе на всякий случай все координаты.
Он протянул мне лист бумаги, наполовину исписанный его корявым почерком. Там было название комбината, адрес, название отдела и фамилии сотрудников, к которым я должна обратиться.
– Слушаюсь, гражданин начальник, – мрачно пошутила я, – Деньги, ксива?
– Пропуск и паспорт при тебе. Вот командировочный лист. За авансом зайди в бухгалтерию, я сейчас туда звякну.
– Сколько я должна там пробыть?
– Думаю, три-пять дней. Посмотришь по ситуации.
«Интересно, какая погода в этом Сургуте? Наверно, очень холодно и мерзко, надо одеться потеплее», – подумала я, идя в бухгалтерию.
Бухгалтерия этажом выше. Пока иду, успею позвонить. Нажимаю на мобильнике кнопку «3», на «1» у меня Маша, а на «2» Алик.
– Ритуля, привет, это Жанна. Слушай, меня опять выпихивают в командировку, уже сегодня днем. Пожалуйста, позаботься о Семёне. Корма много, я два дня назад как следует затарилась. Да, к концу недели я точно приеду. Целую.
Рита, это моя соседка с четвёртого этажа. У нас довольно дружеские отношения, и она меня всегда выручает, если я уезжаю. У неё ключ от моей квартиры, она кормит Семёныча два раза в день и чистит его туалет.
Дома я быстро пихаю в спортивную сумку необходимые мне вещи – самый минимум, потом доедаю вчерашний салат, бутерброды с ветчиной и пью чай с остатками торта. Но в холодильнике ещё винегрет, шпроты, мясо с гарниром и творог. Опять кнопка «3».
– Рита, умоляю, выгреби всё из моего холодильника и употреби, пожалуйста. Ну да, ну да, ну я же не могу по заказу съесть всё. Ладно, в общем, ты меня поняла. Целую!
А вот и курьер Петя. Привёз мой билет на самолёт.
– Жанна Борисовна, если Вы уже готовы, могу вас подбросить в аэропорт, я на машине.
– Петруша, ты просто лапочка! Конечно, я готова.
Петя очень хороший мальчик. Ему двадцать лет, он учится на платном отделении и подрабатывает курьером. Родители его, насколько я знаю, состоятельные люди, во всяком случае, машину ему купили на восемнадцатилетие. Но Петя зарабатывает и на своё обучение, и на личные расходы, пользуясь как раз этой самой машиной. Очень хороший мальчик – вежливый, ответственный, скромный, умный. Просто кладезь добродетели. Какие счастливые родители!
Я, правда, тоже счастливая мама. Верочка всегда хорошо училась и в школе, и в музыкалке, ещё художественной гимнастикой занималась. В институт поступила легко и без всяких протекций, почти не грубила, друзей и подруг имела очень приличных. Она жизнерадостна, смешлива и неконфликтна. Характер спокойный. С ней всё было здорово, она почти никогда не создавала мне проблем. Вот только это неожиданное замужество…
Она пришла как-то вечером домой какая-то вся странно собранная и даже напряжённая. Тряхнула чёлкой и сказала: – Мама, познакомься, это Роберт. Он заканчивает университет, мы скоро поженимся и уедем жить в Сан-Франциско. Там его родители. Из-за дверного проёма в коридор вплыл высокий обаятельный мулат. Он улыбался и держал мою дочь за руку. Сначала я подумала, что это первоапрельская шутка (было как раз 1 апреля), но я быстро поняла, что никто не шутит, это всё правда, и что мне теперь делать, я не знала.
У меня было три варианта поведения. Первый: «Как я рада. Будьте счастливы, благословляю». И дальше приступать к практическим вопросам – свадьба, отъезд, где будут жить, что делать с институтом и т. д.
Второй: «Ни за что! Через мой труп! Ты с ума сошла! В чужую страну, где у тебя никого нет! В чужую семью! Бросаешь институт! Бросаешь меня, которая тебя растила, кормила, учила! И ради кого! Ради этого? Ты его совсем не знаешь! Ты – сумасшедшая дура! Подумай головой. И вообще, ты ещё слишком молода для любого замужества, тем более для такого!» Потом слёзы, вопли, сопли, упрёки и т. д.
И третий вариант. Ничего пока не высказывать. Поговорить, разузнать, наладить контакт, потянуть время, а там, может быть, аккуратно отговорить. Я выбрала третий вариант. Старалась держать себя в руках, ведь всё ещё можно изменить. Я накрыла ужин. Даже улыбалась. Говорила на светские темы, только иногда задавала вопросы, чтобы не набрасываться сразу. Я видела, что Вера довольна. Роберт очень хорошо говорил по-русски с мягким акцентом и всё время улыбался. Но когда Вера вышла на кухню помыть посуду, я сразу перешла на английский, чтобы наш разговор не был ей понятен. Вере не очень-то давались языки, поэтому, хоть она и учила английский, словить смысл нашего разговора, да ещё сквозь шум воды, она бы не смогла.
Я стала быстро говорить Роберту, что очень обеспокоена, что Вера молода и не знает жизни, и что она плохо владеет английским. И что, возможно, это просто первая любовь (ну, в крайнем случае, вторая, подумала я, зная её предыдущее увлечение). У неё ещё нет образования, кем она будет работать? Я не хочу, чтобы она была просто домохозяйкой. И неизвестно ещё, как к ней отнесутся его родители. Роберт выслушал всё с неизменной улыбкой и стал спокойно отвечать. Он сказал, что очень любит мою дочь, что сделает всё для её счастья, благополучия и спокойствия. Он сказал, что в языковой среде она моментально выучит английский именно потому, что очень молодая. (Вере тогда только исполнилось девятнадцать.) Он сказал, что ему двадцать семь лет, что у него два хороших образования и в Сан-Франциско он может рассчитывать на хорошо оплачиваемую работу. Он легко сможет оплачивать Верино обучение в колледже по любой специальности, какую она только пожелает. Он сказал, что его родители очень состоятельные люди у них большой дом в Сан-Франциско. Но как только Роберт с Верочкой приедут в Штаты, и он устроится на работу, он сразу снимет или даже купит свой собственный дом. Родителям он уже обо всё сообщил, послал фотографию Веры. Они одобрили его выбор и с нетерпением ждут их приезда. Его мама – адвокат, имеет свою контору, а отец (вот он как раз темнокожий) – врач-уролог, работает в хорошей клинике.
Верочкины перспективы казались безоблачными. Но Роберт понял и то, о чём я не сказала. – Я понимаю, что вас беспокоит разлука с дочерью. Если Вы будете очень скучать, то мы будем рады, если Вы переедете к нам в Сан-Франциско. Для вас не будет сложным устроиться на хорошую работу, поскольку Вы превосходно владеете английским языком. А такая очаровательная дама, как Вы, легко найдёт себе там достойного спутника жизни, если, конечно, захочет. Я улыбнулась и сказала: – Спасибо за комплимент, я подумаю.
Короче, когда Вера вошла в комнату с электрочайником в руках, я уже испытывала к Роберту и симпатию, и доверие. Постепенно я смирилась с необходимостью отпустить дочку в Америку, но ехать туда сама я категорически не хотела. И поэтому мне было очень грустно. Подумав о предстоящей разлуке, я начинала плакать. Я буду приходить в пустую квартиру. Я буду знать, что она не забежит даже на минуту, что она не придёт со своим мужем на обед в воскресенье, что я не приду к ней в гости. Я буду до боли хотеть её видеть и буду знать, что это невозможно. И по телефону так уж много и так уж часто не поболтаешь, даже если ухлопать на это всю зарплату (скайпа ещё не было) – разница во времени одиннадцать часов: у них день, у нас ночь. Я лила слёзы почти непрерывно, пока они не уехали, я лила слёзы, представляя свои будущие страдания. А когда они уехали, страдания и слёзы, как ни странно, прекратились. Я вдруг поняла, что рабочая неделя пролетает очень быстро, а в субботу Вера обязательно звонит, и мы обязательно долго болтаем. А в воскресенье звоню ей я, и мы опять долго болтаем, и всё это оказалось не так страшно.
Петя привёз меня в Пулково очень быстро, так что мне пришлось там проторчать ещё полтора часа. К счастью, я успела сунуть в сумочку какой-то идиотский детектив, и он помог мне скоротать это время. Я не люблю аэропорт, это какое-то холодное место. То ли дело железнодорожные вокзалы с их толчеёй, сумятицей, грудой вещей, платформами и рельсами. Радость встречающих, грусть провожающих, тревожное возбуждение отъезжающих. Усталость и надежда приезжающих – всё это повисает густой атмосферой, насыщенной людскими эмоциями. Этим необъяснимым чувством заражаешься моментально, как только попадаешь на вокзал. Но в последние годы мне гораздо чаще приходится летать, чем ездить. Скорость, экономия времени. Впрочем, не любя аэропорты, я, тем не менее, люблю летать. Я обожаю во время взлёта смотреть в иллюминатор, видеть этот бесшабашный разгон, этот удивительный, всегда кажущийся мне чудом, отрыв от земли, видеть, как всё, что казалось большим и значительным, становится меньше, меньше, меньше, совсем малюсеньким, и, глядя на крошечный, словно игрушечный город, крохотные, ровно расчерченные поля, луга, деревеньки, озёра-лужицы и тоненькие извивы рек, начинаешь чувствовать себя немного богом.