Виктор Райтер
Хандра
Твоя звездочка
Проснувшись на следующих день от жуткого похмелья, я сначала не понимал, где я нахожусь. Где Астра? Почему здесь такой бардак? Такие мысли то и дело крутились в моей голове. Я оказался дома, в комнате Астры, где, как оказалось я разворотил весь тот порядок, весь тот маленький мир той самой девочки, которую так хотелось видеть каждое мгновение.
Я лежал с головной болью, ждав звука из кухни или ванной. Казалось, что вот-вот и откроется дверь, а из нее выйдет она, это маленькое чудо, из-за которого в последние дни я и жил, забыв про свою работу и комфорт.
Неужели все так и закончиться? Неужели финал был там, где был пролог – в поезде? Каждая шпала и километры рельс разделяли меня от того, самого желанного человека. В поезде мы встречаем и знакомимся с людьми сезонными, которых забываем после поездки, ну или вспоминаем в комедийных ролях нашего театра, расположенном в подкорке. Мне не верилось, что Астра относиться к этой категории.
На самом деле прошло уже около недели после отъезда Астры. Где я был все эти дни? Доехала ли она до пункта назначения, до той самой контрольной точки?
Мне позвонили с почты и сказали, что пришло письмо. Я заехал и забрал его. Мне часто отправляли письма насчет работы. На этот раз меня видимо потеряли, от того и письмо. Я быстро его получил, т.к. очереди совсем не было. Конверт открывать я не стал, не хотел читать гадости от директора.
Внутри меня что-то зашипело, заскрежетало, принося ужасные муки в области груди. Мне срочно нужен был Вавилон. Такая необходимость возникает исключительно единожды в жизни, как первое кормление ребенка, когда единственный раз боль матери желанна, а чаду так важна связь с этим еще незнакомым существом.
Я вызвал такси. Выкурил двенадцать сигарет за десять-пятнадцать минут пока я ждал машину. Меня разрывало изнутри. Это была тошнота не физическая, и от нее точно нельзя было выпить таблетку, она бы не помогла. Эта была «сартровская» тошнота, которую терпеть невыносимо. Словно болото меня затянуло в это чувство. Вавилон меня спасет, думал я. И вот, я тут, перед тобой.
Передо мной сидит обрюзгший, противный юноша. Его физиономия редкими мазками напоминает мое отражение; противное, но в то же время молодое лицо. Он одет в белую рубашку, красный галстук, брюки и туфли. Складывается впечатление, что наряд ему совершенно не к лицу. Ему бы подошла фермерская одежда: дырявая соломенная шляпа, широкие штаны на подтяжках, футболка с дырками от потушенных сигарет.
Руки его тяжелы, как у строителя. Они покрыты вередами, из которых как по таймеру сочиться гной в примесь с кровью. Глаза его налиты бордовой токсичной жидкостью, которая напоминает о сотнях литров дешевого вина, выпитых в молодости. Из носа его падают сопли, одна река за другой, изображая зелено-желтые полосы на полу, как до боли знакомы дорожки метамфетамина. Уши его опухши, будто к ним был приложен пулемет во время расстрела безбожников (а их много). Лоб его полон морщин, кажется, что он всегда крайне эмоционален. Его губы искусаны до плоти, на тоненьких нитках болтаются куски мягких тканей. Щеки и подбородок его олицетворяются растительностью волос, которые полны перхотными хлопьями и медвежьим жиром. Кожа на всем теле свисает, на некоторых ее участках видны следы чернил (он был тем самым, который выцвел быстрее краски в своей коже). Взгляд его весел, игрив, не смотря на общий больной вид. Он хорошо себя чувствует и не замечает, что с ним что-то не так.
Этот юноша – мой друг Хандра. Мы подружились здесь, в Вавилоне, совсем давно. Есть люди, которые сопровождают тебя всю жизнь: твои ангелы-хранители, какой-то незнакомец на улице, некоторые из родственников. Т.к. я «жил» в Вавилоне, мне нужен был друг, который бы всегда был рядом, который бы разделил мою тоску и печаль. Именно тогда я его и придумал. Так легче жить. Хоть он и выдуман, но я его ощущаю, я знаю, что он здесь и я его вижу.
Между мной и Хандрой было полное понимание, у нас была настоящая дружба. Частенько он рассказывал мне свои истории, секреты. С ним было интересно. Он разбавлял черно-белые краски будней. За эти годы он сильно изменился. Сначала мы были похожи как две капли воды, как братья близнецы, оттого я и чувствовал такой уют рядом с ним. С годами его облик становился все хуже и хуже, будто его тело зависело от моих внутренних переживаний и от моих поступков. Он переносил все мои проблемы на себя, оттого он и становился уродливее. Настал тот час, когда его компания стала для меня мукой. Бросить его я не мог. Хандра страдал из-за меня, в отличие от других людей, которые страдают от хандры.
Он в обиде на меня, ведь я его бросил тут совсем одного. Столько месяцев он пробыл здесь, на этом чердаке, среди людских ссор, среди дождей, не слыша той самой музыки из радио. Меня это поедало.
Мы сели на полу друг напротив друга.
– А вы хорошо так смотритесь, не мог вами налюбоваться, – с улыбкой подметил Хандра
– Не дави на больное, пожалуйста.
– А что такое? Что-то не так? – подсмеивался Хандра.
– Астра уехала на следующий день после того, как мы побывали здесь. Ты натворил делов? Я ничего не помню… Помню только дождь, ром, музыка, свечи, мы говорим, и все, на этом провал.
– Да просто уехала. Надоел ты ей, старикан. У девчонки могут быть дела и поважнее. Ей своей жизнью пора заняться, а не тут штаны просиживать.
– Но ведь все было так хорошо. Она любит меня, Хандра! Астра сама говорила это.
– А ты говорил, что любишь ее?
– Нет… Все время был неподходящий момент. Хотелось сделать это необычно, это ведь не просто слова.
– Если бы ты хотел, ты бы явно это сделал, мой друг. Не обманывай себя, а главное меня.
– Не неси чушь!
– С твоими тайнами только девок новых и заводи. Такой смешной!
– Что ты имеешь ввиду? Какие тайны?
– Про Амалию, друг мой, про Амалию, – загадочно зашептал Хандра, – ты все рассказал Астре, все-все. Неудивительно, что она от тебя убежала, как только появилась возможность. На первом же поезде! – злосчастно засмеялся мой друг.
– Господи, только не это! – сказал я, закрыв, от боли лицо своими ладонями.
– Господь тебе уже не поможет, тут дела плохи! – хмыкнул мой вымышленный друг.
– Я был так пьян… Почему ты меня не остановил?
Амалия… А я ведь совершенно забыл про это. В побеге от своего прошлого я точно хотел забыть и тот день, и все остальные дни, связанные с бывшей женой.
Это произошло уже после развода. Мы уже пару месяцев не были вместе, но Амалия не угасала в надежде, что мы опять сойдемся. Она была помешана на этом, но я в этой идее хорошего ничего не наблюдал. Весь кошмар бы вернулся на круги своя. Нас бы опять швырнуло в тот самый котел, в котором кипят все эти несчастные пары. Из него выбираются только утонув, когда твое тело вытаскивают два беса-загребала.
В один из вечеров Амалия все же уговорила меня на разговор. Я решил показать ей то место, где проводил больше всего времени, то место, куда я убегал от нее, то место, где был мой настоящий дом. Я про Вавилон. Прибыв туда, я увидел, что на лице моей жены появилось отвращение. То самое отвращение подобное отношению к бездомному, то самое отвращение с презрением и ненавистью. Ей не взлюбились все мои «безделушки» по ее словам. Она дала мне условие, что мы сойдемся, если я избавлюсь от этого ужасного места и всех предметов, олицетворяющих для меня счастливую жизнь. Но как вы знаете, Вавилон остался невредим.
Решив, что я хочу открыться ей до конца, я рассказал ей про Хандру и познакомил их. Она смотрела на меня как на чудака! Не зря Хандре она никогда не нравилась, ведь она послала меня к черту, после чего я взвыл от внутренней боли, взял одну из бутылок джина и разбил об ее голову. Она упала без сознания. Кровь маленьким фонтаном начала растекаться по полу моего убежища. В этот момент я осознал, что я счастлив. Я понял, что, то самое, что все эти годы топило меня, отбирало силы и лишало меня радости жизни, вдруг исчезло за мгновение. Я был опустошен. Опустошен со знаком плюс.
Хандра приобнял меня за плечо и сказал: «Теперь-то мы будем счастливы…».
Именно оттого я и стал утопать в работе. Я пытался забыть это как страшный сон, и видимо, вспомнил в не самый подходящий момент.
В секунду я осознал, что рассказал все это бедной Астре, девчонке, которая только начала жизнь. Я понимаю ее, понимаю почему она сбежала. Ей столько предстоит и увидеть, а не жить со мной, у которого старик внутри, а на чердаке обитает вымышленный друг.
– Ну хоть письмо открой, может чего хорошее, – намекнул мне Хандра.
Я раскрыл письмо и обнаружил, что слишком уж оно длинное для письма от директора и стал читать:
«Я хотела бы сказать тебе, что ты замечательный человек. Я была влюблена в тебя еще с того дня, когда мы познакомились в поезде. И знаешь, я знала, что именно в тот день произойдет что-то значительное в моей жизни, ведь я увидела, как падает звезда. В тот момент я загадала желание найти того самого, и кажется, оно все же сбылось.
Несмотря на твой пессимизм и серость будней, я увидела в тебе то самое, что искала всегда. Ты стал для меня отцом, не тем самым отцом, который ругает за проступки, нет, ты стал тем отцом, любящим отцом. Ты любил меня за то, что я просто существую, без каких-либо веских причин (хоть я и доставляла тебе некоторые неудобства, особенно насчет квартиры), ты любил меня так, как никто меня не любил. В те моменты я осознавала, что счастье в простом. Совсем неважно, что было в моем или твоем детстве. Важно то, что сейчас, мой любимый.
Я верила, что звезда не подведет меня и она меня не подвела. Я любила и была любимой. За этот короткий промежуток времени я почувствовала все, что должен ощутить любой человек на планете за тысячи дней. От донной боли до самого безграничного счастья, которое поднимало меня выше небес, выше этих звезд, что освещают нам дорогу в ночи. Для меня этой самой звездой оказался ты. Я осознала, что таких звезд на свете больше нет, и что, к сожалению, а может быть и к счастью, я больше таких не найду.
Я не смелюсь осуждать тебя за твои проступки, ведь ты сам все знаешь. Судьба уже наказала тебя, ты страдал, или будешь страдать, этого я уже не знаю. Но я точно знаю, что ты не плохой человек. Просто я испугалась, испугалась до смерти. Я боюсь разочаровать тебя своими приступами и перепадами настроения, которые случаются так часто (но на удивление, с тобой они стали куда реже). Мне кажется, что я просто не готова к этой жизни, т.к. я боюсь любых перемен. Я даже боялась знакомства с тобой (хоть этого и не было заметно). Боялась не встретить тебя на Красной Площади. Я боюсь встретить ту жизнь, которая была до тебя. Я всего боюсь.
У меня была мечта. Эта мечта заключалась в том, чтобы умереть в один момент с тобой, ну или же на твоих руках. О, твои руки… Как же я хотела бы оказаться в твоих руках. Но как жаль, что в моих руках лишь острозаточенное лезвие.
Прощай – это всего слово, всего шесть букв. Но именно эти шесть букв приносят бескрайнее количество мук каждому, даже животным. Эти шесть букв, которые невозможно описать, но их чувствовал каждый. Почему мы не можем спасти тех, кто чувствует вместе с нами одно и тоже? Ведь я знаю, читая это письмо, у тебя накатываются слезы, а в груди режут металл. Знай, когда ты увидишь очередную звезду, это буду я, и это будет знак того, что все хорошо. Это будет знак того, что твоя жизнь продолжается, что твоя тайна погребена с твоей женой, что твои глаза еще полюбятся другой.
Но все равно, мне стоит тебе написать то, что я сказала в нашу последнюю встречу на вокзале.
Прощай.
P.S. Твоя звездочка».
И вот, настал тот час, чтобы вы все, наконец, осознали. Я дал обет на молчание. Я поклялся никому не говорить про свою прошлую жизнь, не открываться людям и уж тем более, заводить семью. Вы спросите, как я донес это до вас? Именно сейчас, да, в эту минуту, я сижу в Вавилоне и на полу переписываю всю историю, после чего положу ее в мое любимое пальто, чтобы когда-то, после моей смерти о ней написали маленький рассказик, если она того стоит.
После прочтения письма, я попросил Хандру отрезать мне язык стеклом от бутылки.
Я до конца обрел свободу, хоть и путем вечных страданий. С работы меня уволят, это понятно. Придется податься на другие работы, но это уже не такая масштабная проблема, ведь я знаю, Хандра вечно будет со мной.
Через пару дней зазвонил телефон. На другом конце провода был Гиль.
