Висенте Бласко-Ибаньес
Детоубийцы
IV
Второе воскресенье въ іюлѣ мѣсяцѣ было самымъ важнымъ днемъ для Пальмара.
Въ этотъ день происходила жеребьевка мѣстъ для рыбной ловли на Альбуферѣ и въ каналахъ. Это была старинная торжественная церемонія, подъ предсѣдательствомъ делегата отъ министерства финансовъ, отъ Асіенды, этой таинственной сеньоры, которую никто не видѣлъ, хотя о ней говорили съ суевѣрнымъ уваженіемъ, какъ о госпожѣ озера и безграничнаго сосноваго лѣса Деесы.
Въ семь часовъ церковный колоколъ звалъ всю деревню къ мессѣ. Праздникъ Младенца Іисуса на Рождествѣ отличался большой пышностью, но это было не болѣе, какъ развлеченье, тогда какъ обрядъ жеребьевки рѣшалъ вопросъ о насущномъ хлѣбѣ и даже о возможности разбогатѣть, если уловъ будетъ удаченъ.
Вотъ почему месса, служившаяся въ это воскресенье, выслушивалась съ особеннымъ рвеніемъ. Женамъ уже не приходилось отыскивать мужей, чтобы пинками заставить ихъ исполнять предписанія религіи. Всѣ рыбаки стояли въ церкви съ соередоточенными лицами, думая больше объ озерѣ, чѣмъ о мессѣ. Въ воображеніи они видѣли Альбуферу и ея каналы и уже выбирали лучшія мѣста, если судьба пошлетъ имъ первые нумера.
Маленькая церковка съ ея выштукатуренными стѣнами и высокими окнами съ зелеными занавѣсками не могла вмѣстить всѣхъ вѣрующихъ. Двери были настежь раскрыты и народъ занялъ всю площадь, стоя съ непокрытой головой подъ лучами іюльскаго солнца. На алтарѣ виднѣлось улыбаюіцееся личико и пышное платьице младенца Христа, святого покровителя деревни, статуя не больше ладони, и однако несмотря на свою миніатюрность она могла въ бурныя ночи наполнить угрями барки тѣхъ, кто заполучалъ лучшія мѣста, и совершать другія не меньшія чудеса, о которыхъ разсказывали пальмарскія женщины.
На бѣломъ фонѣ стѣнъ выдѣлялось нѣсколько картинъ, принадлежавшихъ раньше старымъ монастырямъ, огромныя полотна съ рядами осужденныхъ, совсѣмъ красныхъ, точно они выварились въ котлѣ, и ангелами съ крыльями попугаевъ, подгонявшими ихъ огненнымъ мечомъ.
На чашѣ съ святой водой объявленіе, написанное готическими буквами, гласило:
Любви законы запрещаютъ
Намъ преступленья совершать
Они же въ церкви намъ мѣшаютъ
На полъ безсовѣстно плевать!
Всѣ жители Пальмара восхищались этими стихами, произведеніемъ – по словамъ Голубя – нѣкоего священника того отдаленнаго прошлаго, когда рыбакъ еще былъ мальчикомъ. Всѣ упражнялись въ чтеніи надписи, разбирая ее по слогамъ во время безчисленныхъ мессъ, на которыхъ они присутствовали за свою долгую жизнь добрыхъ христіанъ. Но если поэзія надписи вызывала всеобщее удивленіе, самый совѣтъ не принималея и рыбаки, нисколько не подчиняясь «законамъ любви», кашляли и плевались, вѣчно охрипшіе, какъ земноводныя существа, такъ что религіозное торжество проходило въ безпрестанномъ харканьи, полъ покрывался плевками, а священникъ окидывалъ прихожанъ гнѣвнымъ взглядомъ.
Въ Пальмарѣ еще никогда не бывало такого священника, какъ отецъ Микель. Говорили, что его сослали сюда для отбыванія наказанія. Онъ самъ, повидимому, переносилъ ссылку съ большим удовольствіемъ. Неутомимый охотникъ онъ, по окончаніи мессы, одѣвалъ плетеныя гетры, напяливалъ на голову кожаную шляпу и въ сопровожденіи собаки рыскалъ по Деесѣ или скользилъ въ лодкѣ между густымъ тростникомъ, охотился за водяными курами. Долженъ же онъ немного улучшить свое тяжелое положеніе, говаривалъ онъ. Онъ получалъ пять реаловъ въ день жалованія и былъ бы обреченъ на голодную смерть, какъ его предшественники, если бы не ружье, которое терпѣли лѣсные сторожа, и которое снабжало его столъ ежедневно мясной пищей. Женщины восхищались его мужественной энергіей, видя, какъ онъ наставляетъ ихъ чуть не ударами кулака, а мужчины одобряли не менѣе ту простоту, съ которой онъ ислолнялъ свои обязанности священника.
Это былъ попъ – стрѣлокъ. Когда алькальдъ долженъ былъ провести ночь въ Валенсіи, онъ передавалъ свою власть донъ Мигуэлю и тотъ, восхищенный совершившимся превращеніемъ, призывалъ начальника карабинеровъ.
– Вы и я теперь единственная власть въ деревнѣ. Пойдемъ ее охранять.
И они всю ночь совершали обходъ, съ карабиномъ за плечами, входили въ трактиры, приглашая посѣтителей разойтись по домамъ, заходили время отъ времени въ домъ священника, чтобы выпить изъ камышевой бутылки. Когда занималась заря, донъ Мигуэль сбрасывалъ оружіе и костюмъ контрабандиста и отправлялся въ церковь, чтобы отслужить мессу.
По воскресеніямъ, совершая богослуженіе, онъ косился на паству, останавливая свои взоры на тѣхъ, кто не переставалъ харкать, на кумушкахъ, говоривншхъ шопотомъ о сосѣдкахъ и дѣтишкахъ, дравшихся у дверей, потомъ гордо выпрямлялъ свое тѣло, чтобы благословить паству, глядя такими глазами на виновныхъ, что тѣ содрогались, угадывая предстоящія угрозы отца Микеля. Онъ выгналъ ногой пьянаго Піавку, заставъ его въ третій или четвертый разъ за тѣмъ, какъ онъ пилъ изъ бутылки церковнаго вина. Въ домѣ священника только священникъ имѣетъ право пить! Его бурный темпераментъ обнаруживался во всѣхъ актахъ священнодѣйствія и часто, когда во время мессы преемникъ Піавки путался въ своихъ отвѣтахъ или слишкомъ медлилъ перенести, Евангеліе, онъ ударялъ его ногой подъ бахрому бѣлаго стихаря, прищелкивая языкомъ, словно звалъ собаку.
Мораль его отличалась большой простотой. Она вытекала изъ желудка… Когда прихожане исповѣдывались въ своихъ грѣхахъ, эпитемія была всегда одна и та же. Пусть ѣдятъ больше! Дьяволъ овладѣвалъ ими именно потому, что они были такіе худые и блѣдные. Онъ любилъ говорить: «Чѣмъ больше ѣды, тѣмъ меньше грѣховъ». И когда кто‑нибудь возражалъ, ссылаясь на свою бѣдность, священникъ негодовалъ, отпуская грубое ругательство. Называютъ себя бѣдняками, а живутъ на Альбуферѣ, въ лучшемъ уголкѣ міра! Онъ самъ получаетъ пять реаловъ, а живетъ лучше всякаго патріарха. Его сослали въ Пальмаръ на покаяніе, а онъ промѣнялъ бы свое мѣсто развѣ только на мѣсто каноника въ Валенсіи. Для кого создалъ Богъ бекасовъ Деесы, летающихъ стаями точно мошкара, кроликовъ, столь же многочисленныхъ, какъ трава, и всѣхъ птицъ озера, которыхъ такое множество, что стоитъ только ударить по камышамъ, чтобы онѣ вылетѣли оттуда дюжинами? Или они ждутъ, что птицы упадутъ въ котелъ ощипленныя, да еще съ солью? Чего имъ недостаетъ, это побольше рвенія къ труду и страху божьяго! Не постоянно же ловить угрей, по цѣлымъ часамъ сидѣть въ лодкѣ, какъ баба, и ѣсть бѣловатое мясо, пахнущее иломъ. Такимъ путемъ они сдѣлались жалкими грѣшниками, отъ одного вида которыхъ тошнитъ! Человѣкъ, истинный человѣкъ – чортъ возьми! – долженъ снискивать себѣ пропитаніе; какъ онъ – ружьемъ!
Передъ Пасхой, когда весь Пальмаръ облегчился отъ своихъ грѣховъ въ исповѣдальнѣ, выстрѣлы въ Деесѣ и на озерѣ учащались и сторожа, какъ безумные, перебѣгали съ одного конца на другой, не въ силахъ угадать, чѣмъ вызвана эта неожиданно вспыхнувшая страсть къ охотѣ.
Послѣ окончанія мессы толпа разсѣялась ло площадкѣ. Женщины не возвращались домой, чтобы приготовить обѣдъ. Онѣ оставались съ мужчинами, противъ школы, гдѣ происходила жеребьевка. То было лучшее зданіе Пальмара, единственное двухэтажное. Внизу помѣщалось отдѣленіе для мальчиковъ, наверху – для дѣвочекъ. Церемонія происходила въ верхнемъ этажѣ и въ открытыя окна было видно, какъ альгвасиль съ помощью Піавки разставлялъ столъ съ предсѣдательскимъ кресломъ для сеньора, который прибудетъ изъ Валенсіи, и скамьи обоихъ классовъ для рыбаковъ, членовъ Общины.
Самые старые рыбаки собирались у искривленнаго оливковаго дерева съ жалкой листвой, единственнаго украшенія площади. Это старое, рахитическое дерево, пересаженное съ горъ на илистую дочву, гдѣ оно зачахло, было тѣмъ пунктомъ, гдѣ собиралась вся деревня, тѣмъ мѣстомъ, гдѣ происходили всѣ событія общественной жизни. Подъ его вѣтвями совершались договоры относительно рыбной ловли, обмѣнивались барками и продавались угри городскимъ торговцамъ. Если кто находилъ на Альбуферѣ брошенную сѣть, плывущее весло или другой предметъ рыбной ловли, то онъ оставлялъ ихъ подъ деревомъ и рыбаки проходили мимо нихъ, пока хозяинъ не узнавалъ своей вещи по тому спеціальному знаку, которымъ каждый снабжалъ свои прднадлежности.
Всѣ говорили о предстоящей жеребьевкѣ съ волненіемъ и страхомъ людей, довѣряющихъ свое будущее случаю. Меньше чѣмъ черезъ часъ для всѣхъ рѣшится вопросъ о нищетѣ или богатствѣ. Въ каждой толпѣ говорили о первыхъ шести мѣстахъ, единственныхъ, которыя могли сдѣлать богатымъ рыбака; они соотвѣтствовали первымъ шести именамъ, вынутынъ изъ ящика. То были мѣста на Главномъ Пути или около него: этой дорогой угри уплывали въ бурныя ночи, въ море, и встрѣчая сѣти, запутывались въ нихъ.
Вспоминали съ благоговѣніемъ о нѣкоторыхъ счастливыхъ рыбакахъ, получившихъ мѣсто на Главномъ Пути, которые въ бурную ночь, когда волны взволнованной Альбуферы обнажали илистое дно, добывали 600 арровасъ рыбы {Приблизительно 250 пудовъ.}. Шестьсотъ арровасъ, по два дуро! Глаза рыбаковъ горѣли огнемъ жадности, когда они шопотомъ, таинственно повторяли эту цифру, боясь, что ихъ услышатъ люди, не жившіе на Альбуферѣ, ибо съ дѣтскихъ лѣтъ каждый привыкалъ со странной солидарностью уменьшать уловъ, чтобы министерство финансовъ, или Асіенда (эта невѣдомая жадная сеньора) не отягчала ихъ новыми налогами.
Дядюшка Голубь говорилъ о прошедшихъ временахъ, когда народъ не размножался еще съ быстротой кроликовъ Деесы и въ жеребьевкѣ участвовало не болѣе шестидесяти рыбаковъ, весь составъ тогдашней Общины. А теперь сколько ихъ! Въ прошлогодней жеребьевкѣ участвовало болѣе 150. Населеніе продолжаетъ расти, рыбаковъ скоро будетъ больше чѣмъ угрей и Пальмаръ лишится того преимущества, которое ему эти мѣста давали передъ другими рыбаками озера.
Воспоминаніе объ этихъ другихъ, о рыбакахъ Катарохи, участвовавшихъ съ пальмарцами въ обладаніи Альбуферой, дѣлало Голубя нервознымъ. Онъ ненавидѣлъ ихъ также глубоко, какъ и земледѣльцевъ, сокращавшихъ водное пространство, создавая все новыя поля. По словамъ старика эти рыбаки жившіе вдали отъ озера, въ окрестностяхъ Катарохи, въ перемѣжку съ мужиками, и превращавшіеся въ земледѣльцевъ, когда повышалась заработная плата, были только случайными рыбаками, людьми, возвращавшимися къ водѣ только подъ вліяніемъ голода, за неимѣніемъ болѣе выгодныхъ занятій.
Дядюшка Голубь хранилъ въ душѣ воспоминаніе о горделивыхъ утвержденіяхъ этихъ враговъ, смотрѣвшихъ на себя, какъ на первыхъ поселенцевъ Альбуферы. По ихъ словамъ рыбаки Катарохи были самыми древними и имъ далъ послѣ завоеванія Валенсіи, славный король Хаиме первую привиллегію эксплуатаціи озера съ обязательствомъ отдавать коронѣ пятую часть улова.
– А чѣмъ были тогда пальмарцы? – спрашивалъ съ ироніей старый рыбакъ. И онъ возмущался, вспоминая отвѣтъ рыбаковъ Катарохи. Пальмаръ де получилъ евое назваще вслѣдствіе того, что когда‑то былъ островкомъ, покрытымъ пальмами. Въ прежнія времена пріѣзжали сюда люди изъ Торренте и другихъ деревушекъ, занимавшіеся торговлей метлами. Они останавливались на островѣ и, запасшись на весь годъ карликовыми пальмами, снова поднимали паруса. Съ теченіемъ времени нѣсколько семействъ осталосъ на островѣ. Торговцы метлами превратились въ рыболововъ, увидя промыселъ этотъ выгоднѣе, и такъ какъ они благодаря своой бродячей жизни были ловчѣе, лучше понимали прогрессъ, то они и изобрѣли способъ жеребьевки мѣстъ, добились этой привиллегіи у королей и нанесли такимъ образомъ ущербъ жителямъ Катарохи, людямъ простоватымъ, никогда не покидавшимъ Альбуферу.
Надо было видѣть гнѣвъ дядюшки Голубя, когда онъ повторялъ это мнѣніе враговъ. Пальмарцы, лучшіе рыбаки озера, вдругъ оказались потомками торговцевъ метлами и пришли изъ Торренте и другихъ мѣстечекъ, гдѣ никогда не видно было ни одного угря! Господи Іисусе! За меньшее оскорбленіе люди дрались до смерти на острогахъ! Онъ лучше знаетъ и заявляетъ имъ, что все ложь!
Однажды во времена его юности его назначили присяжнымъ Общины и въ его домѣ хранился архивъ рыбаковъ, сокровище деревни, большой сундукъ съ книжищами, распоряженіями, королевскими привиллегіями и счетовыми тетрадями, переходившій отъ одного присяжнаго въ другому, при каждомъ новомъ назначеніи. Впродолженіи вѣковъ онъ переносился изъ хаты въ хату, и всегда прятался подъ матрасомъ изъ боязни, что его могутъ похитить враги Пальмара. Старый рыбакъ не умѣлъ читать. Въ его время о такихъ вещахъ не думали, а ѣли больше… Однако одинъ изъ священниковъ, его другъ, изложилъ ему вечеркомъ содержаніе каракуль, наполнявшихъ пожелтѣвшія страницы, и онъ сохранилъ его въ своей памяти. Сначала идетъ привиллегія славнаго Санъ Хаиме, убивавшаго мавровъ. Въ своемъ благоговѣніи передъ королемъ – завоевателемъ, подарившимъ озеро рыбакамъ, старикъ не придавалъ значенія его королевскому титулу, а во что бы то ни стало хотѣлъ въ немъ видѣть святого. Потомъ шли концессіи донъ Педро, доньи Віоланте, донъ Мартина, донъ Фернандо, цѣлаго ряда королей, благословенныхъ рабовъ Божьихъ, заботившихся о бѣднякахъ. Каждый изъ нихъ что‑нибудь дарилъ рыбакамъ, одинъ право рубить стволы въ Деесѣ, чтобы прикрѣплять сѣти, другой, – привиллегію пользоватъся сосновой корой, чтобы окрашивать сѣти. То были хорошія времена! Короли, превосходные люди, чья рука всегда была открыта для бѣдняковъ, довольствовались пятой частью улова. Не то что теперь, когда Асьенда и прочія людскія измышленія взимаютъ каждые три мѣсяца поларрову серебра, чтобы позволить имъ жить на озерѣ, принадлежавшемъ ихъ предкамъ. А когда Голубю возражали, что пятая часть улова гораздо больше, чѣмъ пресловутая поларрова серебра, онъ въ нерѣшительности чесалъ голову подъ шляпой. Ну хорошо! Пусть больше! Но платили ве деньгами и это было не такъ чувствительно.
И снова возвращался онъ къ своей ненависти къ остальнымъ обитателямъ озера. Правда, прежде на Альбуферѣ не было другихъ рыбаковъ, кромѣ тѣхъ, что жили подъ тѣнью колокольни Катарохи. Тогда еще не было возможности жить около моря. Берберійскіе разбойники выходили на разсвѣтѣ на берегъ, все увозя съ собой, и честный, трудящійся людъ искалъ защиты въ деревушкахъ, чтобы имъ не надѣли въ видѣ украшенія на шею цѣпь. Но съ теченіемъ времени, когда жизнь становилась безопаснѣе, настоящіе рыбаки, тѣ, которые избѣгали, безчестія, земледѣльческаго труда, перекочевали въ Пальмаръ. Они выигрывали такимъ образомъ каждый день два часа, необходимые потратить на переѣздъ, прежде чѣмъ опустить сѣти. Они любили озеро и потому остались на немъ. При чемъ тутъ торговцы метлами? Пальмарцы такіе же исконные поселенцы, какъ и остальные! Отъ своего дѣда онъ часто слышалъ, что ихъ семья происходитъ изъ Катарохи и, несомнѣнно, у нихъ тамъ есть родственникіи, но изъ числа тѣхъ, кого знать не хотятъ.
Доказательствомъ того, что они были самые старые и ловкіе рыбаки, служило изобрѣтеніе жеребьевки, столь остроумное, что до него никогда бы не додумались жители Катарохи. Эти несчастные ловятъ рыбу сѣтями и на крючовъ. Большую часть года они голодаютъ и хотя бы обстоятельства имъ благопріятствовали, они не перестаютъ быть бѣдняками. А пальмарцы, люди смышленные, изучили нравы угрей. Замѣтивъ, что ночью они приближаются къ морю и во мракѣ непогоды какъ безумные, перекочевываютъ изъ озера въ каналы, они нашли болѣе удобнымъ загородить каналы подводными сѣтями, помѣщая около нихъ верши. Ловля основывалась на обманѣ и вся работа рыбака сводилась лишь къ тому, чтобы опорожнять содержимое сѣтей и вновь ихъ опускать.
И затѣмъ, что за чудная организація пальмарской Общины!.. Дядюшка Голубь приходилъ въ восторгъ отъ этого созданія предковъ. Озеро прнадлежало рыбакамъ. Все оно принадлежало всѣмъ. Не такъ, какъ на материкѣ, гдѣ люди придумали такое свинство, какъ раздѣленіе земли, гдѣ они провели межи и заборы и говорятъ съ гордостью: это твое, а это мое, какъ будто все не есть собственность Господа, и какъ будто въ день смерти у людей останется другая земля, кромѣ той, которая навѣки замкнетъ уста.
Альбуфера принадлежитъ всѣмъ дѣтямъ Пальмара, безъ различія классовъ, бродягамъ, проводившимъ день въ трактирѣ Сахара, равно какъ и алькальду, посылавшему угрей, далеко – далеко, и бывшему почти такимъ же богачемъ какъ и трактирщикъ. Но при раздѣлѣ озера одни мѣста оказывались лучше другихъ, то установился обычай ежегодной жеребьевки и хорошія мѣста переходили изъ рукъ въ руки. Кто сегодня бѣденъ, можетъ завтра стать богачемъ! Такъ устроилъ дѣло Богъ, при помощи жеребьевки. Кому суждено остаться бѣднякомъ, останется бѣднякомъ, но у него по крайней мѣрѣ открыто окно, черезъ которое Счастье, если ему вздумается, можетъ влетѣть. Вотъ напр. онъ самъ, старѣйшій рыбакъ Пальмара. Онъ думаетъ дожить еще до ста лѣтъ, если не помѣшаетъ дьяволъ. Онъ участвовалъ болѣе чѣмъ въ восьмидесяти жеребьевкахъ. Однажды онъ вынулъ пятое мѣсто, какъ‑то четвертое. Никогда ему не доставалооь первое, но онъ не жалуется, ибо прожилъ жизнь, не зная голода и не богатѣя на счетъ бѣдности сосѣда, какъ дѣлаютъ люди въ окрестности. Къ тому же вь концѣ зимы, когда кончался уловъ въ лучшихъ мѣстахъ, предсѣдатель Общины объявляетъ общую ловлю, въ которой участвовали всѣ рыбаки, соединяя свои сѣти, барки и руки. Во время этого общаго предпріятія загораживалось все дно гигантской тканью сѣтей и уловъ дѣлился между всѣми поровну. Такъ должны жить люди, по – братски, иначе они превратятся въ звѣрей! И дядюшка Голубь кончалъ свою рѣчь словами, что недаромъ же Господь, когда жилъ на эемлѣ, проповѣдовалъ на озерахъ, аоходившихъ въ большей или меныней степени на Альбуферу, и окружалъ себя не земледѣльцами, а рыбаками, ловившими линей и угрей.
Толпа на площади все увеличивалась. Алькальдъ съ своими помощниками и альгвасилемъ стояли у канала, высматривая барку, которая должна была привести изъ Валенсіи представителя Асьенды. Изъ окрестности прибывали люди, чтобы присутствовать при обрядѣ. Толпа разступилась передъ начальникомъ карабинеровъ, мчавшимся изъ одинокой Торре Нуева, между Деесой и моремъ, на лошади, загрязненной иломъ каналовъ. Явился присяжный въ сопровожденіи крѣпкаго парня тащившаго на спинѣ архивъ Общины, а отецъ Микель, воинственный попъ, переходилъ въ домашней рясѣ и на бокъ надѣтой шапочкѣ, отъ одной группы къ другой, увѣряя, что счастье отвернется отъ грѣшниковъ.
Хотя Сахаръ не былъ родомъ изъ деревни и потому не имѣлъ права участвовать въ жеребьевкѣ, онъ однако обнаруживалъ не меньшій интересъ. Онъ всегда присутствовалъ при этомъ обрядѣ. Онъ наживался здѣсь на цѣлый годъ и это возмѣщало ему убыткіи, вызванные падавшей контрабандой. Почти всегда первое мѣсто доставалось бѣдняку, собственнику лишь одной лодки и нѣсколько сѣтей. Чтобы имѣть возможность эксплуатировать Главный путь, нужно было имѣть большія приспособленія, разнаго рода барки, наемныхъ работниковъ. И когда бѣднякъ ошеломленный неожиданно свалившимся счастіемъ, не зналъ, что дѣлать, къ нему подходилъ Сахаръ, слово ангелъ – хранитель. У него есть все, что нужно. Онъ предлагалъ свои барки, на тысячу песетъ новой веревки для большихъ сѣтей, которыя должны замыкать каналъ, и деньги, чтобы заплатить впередъ поденную плату. Онъ просто хочетъ помочь другу, счастливецъ внушаетъ ему такую симпатію! Но такъ какъ дружба, – дружбой, а дѣло – дѣломъ, то взамѣнъ своихъ услугъ онъ удовольствовался бы половиной улова. Такимъ образомъ жеребьевка всегда бывала на руку Сахару и онъ съ тревогой ожидалъ результатовъ, возсылая молитвы, дабы первыя мѣста не доставались тѣмъ изъ пальмарцевъ, у которыхъ было кое – какое состояніе.
Нелета тоже поспѣшила на площадь, привлеченная обрядомъ, бывшимъ однимъ изъ лучшихъ праздниковъ деревни. Въ воскресномъ костюмѣ, она походила на сеньориту изъ Валенсіи. Ея злой врагъ, свояченица Сахара посмѣивалась въ враждебной толпѣ надъ ея высокой прической, розовымъ платьемъ, поясомъ съ серебряной пряжкой и ея запахомъ потаскушки, которая срамитъ весь Пальмаръ, заставляя мужчинъ терять голову. Съ тѣхъ поръ какъ рыжеволосая красавица разбогатѣла, она страшно душилась, словно желая уничтожить запахъ ила, окружавшій озеро. Она почти не мыла лица, подобно всѣмъ женщинамъ острова. Кожа ея была не очень чистая, но на ней всегда покоился слой пудры, и съ каждымъ ея шагомъ платье распространяло цѣлое облако запаха мускуса, который доставлялъ наслажденіе обонянію посѣтителей трактира.
Въ толпѣ произошло волненіе. Онъ пріѣхалъ! Обрядъ сейчасъ начнется! Мимо толпы прошли алькальдъ съ палкой, украшенной черными кисточками, всѣ его помощники и делегатъ Асьенды, бѣдный чиновникъ, на котораго рыбаки смотрѣли съ благоговѣніемъ (смутно чуя его огромную власть надъ Альбуферой) и въ то же время съ ненавистью. Этотъ франтъ и естъ тотъ, который утаскиваетъ у нихъ поларровы серебра!
Всѣ стали медленно подниматься по узкой школьной лѣстницѣ, на которой было мѣсто заразъ для одного человѣка. Пара карабинеровъ, съ ружьемъ въ рукѣ, охраняла дверь, чтобы помѣшать войти женщинамъ и дѣтямъ, которыя могли помѣшать собранію. Порою любопытная дѣтвора пыталась оттѣснить ихъ, но карабинеры грозили прикладами и обѣщали побить малышей, своими криками нарушавшихъ торжественность церемоніи.
Наверху скопленіе было такъ велико, что многіе рыбаки не нашли мѣста на скамьяхъ и толпились на балконахъ. На однихъ, самыхъ старыхъ, красовались красныя шляпы древнихъ обитателей Альбуферы, другіе надѣли на голову, какъ крестьяне, платокъ съ длиннымъ концомъ или соломенныя шляпы. Всѣ были одѣты въ свѣтлые цвѣта, въ плетеныхъ лаптяхъ или босикомъ, и отъ потной тѣснившейся толпы исходилъ липкій, холодный запахъ земноводныхъ существъ, родившихся среди ила.
На учительскомъ мѣстѣ помѣщался предсѣдательскій столъ. Посрединѣ делегатъ министерства диктовалъ секретарю начало акта. Около него сидѣли священникъ, адькальдъ, присяжный, начальникъ карабинеровъ и другіе приглашенные, среди которыхъ виднѣлась фигура пальмарскаго медика, бѣднаго парія науки, который за пять реаловъ три раза въ недѣлю пріѣзжалъ лѣчить огуломъ всѣхъ страдавшихъ перемежающейся лихорадкой.
Присяжный поднялся съ своего мѣста. Передъ собой онъ держадъ счетныя книги Общины, чудо гіероглифическаго искусства. Ни одной буквы не было въ нихъ, платежи обозначались всевозможными фигурами. Это было изобрѣтеніе прежнихъ присяжныхъ, не умѣвшихъ писать, н обычай этотъ такъ и сохранился. Каждому рыбаку была посвящена одна страница. Въ заголовкѣ значилось не его имя, а знакъ, которымъ были снабжены его лодки и сѣти, чтобы ихъ можно было узнать. У одного былъ крестъ, у другого – ножницы, у третьяго – клювъ лысухи, у дядюшки Голубя – полумѣсяцъ. Присяжному стоило только посмотрѣть на гіероглифъ, чтобы сказать: «Счетъ Фулана». А остатокъ страницы былъ наполненъ черточками, обозначавшими ежемѣсяный взносъ подати.
Старые рыбаки хвалили эту систему счета. Такъ каждый могъ провѣрять его и не было обмана, какъ въ другихъ книжищахъ съ цифрами и маленькими буквами, понятными только господамъ.
Присяжный, живой человѣкъ, съ бритой головой и дерзкимъ взглядомъ, откашлялся и отплевывался, прежде чѣмъ заговорить. Приглашенные, сидѣвшіе вокругъ предсѣдательскаго стола, отодвинулись и принялись бесѣдовать между собой. Сначала разбирались дѣла Общины, въ которыхъ они не могли участвовать. Оникасались однихъ только рыбаковъ. Присяжный началъ свою рѣчь: Кавалльеросъ! И окинувъ властнымъ взглядомъ собраніе, онъ потребовалъ молчанія. Снизу съ площади доносились визги дѣтворы, кричавшей, точно осужденные, и назойливое жужжаніе женской болтовни. Алькальдъ послалъ внизъ альгвасиля, который обходилъ толпу, чтобы возстановить молчаніе и дать возможность присяжному пристудить къ своей рѣчи.
Кавалльеросъ! Дѣло ясное! Его выбрали присяжнымъ, чтобы онъ собиралъ съ каждаго его часть и передавалъ каждые три мѣсяца Асьендѣ около 1500 песетъ, пресловутую поларрову серебра, о которой говорила вся деревня. Прекрасно! Но дѣло такъ не можетъ продолжаться! У многихъ накопились недоимки и лучше поставленные рыбаки обязаны частью возмѣщать ихъ. Чтобы сдѣлать впредь невозможнымъ подобный безпорядокъ, онъ предлагаетъ не допускать недоимщиковъ до жеребьевки.
Нѣкоторая частъ собравніихся встрѣтила эти слова одобрительнымъ шопотомъ. Это были тѣ, кто заплатили подати. Исключеніе изъ жеребьевки многихъ товарищей увеличивало для нихъ возможность получить первыя мѣста. Однако большинство собранія, болѣе бѣдное на видъ, протестовало громкими криками, вскочивъ съ своихъ мѣстъ и впродолженіи нѣсколькихъ минутъ присяжнаго не было слышно.
Когда возстановилось молчаніе, всѣ снова заняли свои мѣста, поднялся болѣзненный человѣкъ, съ блѣднымъ лицомъ и нездоровымъ блескомъ вь глазахъ. Говорилъ онъ медленно, голосомъ слабымъ, то и дѣло прерывавшимся лихорадочной дрожью. Онъ принадлежитъ къ числу тѣхъ, кто не платилъ. Быть можетъ, никто не долженъ столько, сколько онъ! Прошлымъ годомъ онъ вытянулъ одно изъ худшихъ мѣстъ и уловъ былъ такой ничтожный, что онъ даже не смогъ прокормить семью. Впродолженіи одного года онъ дважды побывалъ въ Валенсіи, перевозя въ лодкѣ два бѣлыхъ ящика съ золотыми галунами, двѣ игрушки, которыя заставили его просить деьгни взаймы. Вѣдь самое меньшее, что можетъ сдѣлать отецъ, это похоронить, какъ слѣдуетъ, своихъ дѣтей, когда они навсегда покидаютъ землю! У него умерло двое сыновей отъ недоѣданія, какъ говоритъ присутствующій здѣсь отецъ Микель, а потомъ онъ самъ заболѣлъ во время работы лихорадкой, которую влачитъ вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ. Онъ не платитъ, потому что не можетъ! И его хотятъ лишить права на счастье! Развѣ онъ не такой же членъ Общины Рыбаковъ, какъ его отцы и дѣды?
Наступило тягостное молчаніе, среди котораго слышались рыданія несчастнаго, упавшаго безсильно на свое мѣсто, спрятавъ лицо въ рукахъ, словно стыдясь своей исповѣди.
– Нѣтъ, нѣтъ! – послышадся вдругъ дрожащій голосъ, поразившій всѣхъ своей энергіей.
То былъ дядюшка Голубь. Онъ вскочилъ на ноги, надвинулъ шляпу глубоко на голову, глаза его горѣли отъ негодованія и онъ говорилъ быстро, перемѣшивая свою рѣчь всѣми памятными ему клятвами и ругательствами. Старые товарищи тянули его за кушакъ, чтобы обратить его внимаяіе на недостатокъ уваженья къ присутствующимъ сеньорамъ. Но онъ оттолкнулъ ихъ локтемъ и продолжалъ. Больно ему нужно обращать вниманіе на эти чучела! Онъ знался съ королевами и героями. Онъ говоритъ, потому что имѣетъ право говорить! Господи! Онъ старѣйшій рыбакъ на Альбуферѣ и слова его должны выслушиваться, какъ приговоры. Его устами говорятъ отцы и дѣды! Альбуфера принадлежитъ всѣмъ и позоръ отнимать у человѣка хлѣбъ, безразлично платилъ ли онъ Асьендѣ или нѣтъ. Развѣ этои барынѣ нужны жалкія песеты, чтобы поужинать.
Негодованіе старика наэлектризовывало публику. Многіе громко смѣялись, забывъ недавнее гнетущее впечатлѣніе.
Дядюшка Голубь напоминалъ, что и онъ когда‑то былъ Присяжнымъ. Не мѣшаетъ, конечно, сурово относиться къ мошенникамъ, избѣгающимъ труда, – бѣднымъ же, исполняющимъ свой долгъ, не могущимъ платить по своей нищетѣ, надо протягивать руку помощи! Чортъ возьми! Рыбаки Пальмара не какіе‑нибудь нехристи. Нѣтъ, всѣ братья и озеро всеобщее достояніе. Дѣленіе на богатыхъ и бѣдныхъ годится для жителей материка, для мужиковъ, среди которыхъ есть хозяева и слуги! А въ Альбуферѣ всѣ равны. Кто теперь не платитъ, заплатитъ потомъ. Тѣ кто имѣетъ больше, пусть покрываютъ недоимки тѣхъ, у кого нѣтъ ничего, ибо такъ всегда было. Пусть всѣ участвуютъ въ жеребьевкѣ!
Тонетъ, привѣтствуя дѣда, подалъ сигналъ къ шумной оваціи. Дядюшка, Тони, казалось, не сочувствуетъ вполнѣ воззрѣніямъ отца, но всѣ рыбаки – бѣдняки бросились къ старику, обнаруживая свой энтузіазмъ тѣмъ, что хватали его за блузу или любовно ударяли его съ такой силой, что на его морщинистый затылокъ сыпался цѣлый дождь колотушекъ.
Присяжный закрылъ съ досадой свои книги. Каждый годъ то же самое. Съ этимъ старымъ людомъ, казавшимся вѣчно молодымъ, было невозможно привести въ порядокъ дѣла общины. И съ разочарованнымъ видомъ принялся онъ выслушивать извиненія недоимщиковъ, которые поднялись, чтобы объяснить свою медлительность. У однихъ семья болѣла, у другихъ были плохія мѣста, третьи не могли работать изъ‑за проклятой лихорадки, которая съ приближеніемъ ночи точно стерегла изъ‑за камыша несчастнаго, чтобы вцѣпиться въ него. И передъ слушателями проходила вся нищета, вся печальная жизнь нездоровой лагуны, точно нескончаемая жалоба.
Чтобы сократить эту безконечную скорбную исповѣдь, было рѣшено никогда не исключать изъ жеребьевки. Присяжный поставилъ на столъ кожаный мѣшокъ съ билетами.
– Требую слова! – закричалъ чей‑то голосъ у дверіей. Кто это желаетъ говорить, чтобы дѣлать новыя тягостныя заявленія?
Толпа раздвидулась и громкій взрывъ смѣха привѣтствовалъ Піавку. Онъ важно шелъ впередъ, потирая покраснѣвшіе отъ пьянства глаза, дѣлая надъ собой усилія, чтобы принять позу, достойную собранія. Видя, что всѣ трактиры Пальмара опустѣли, онъ втерся въ школу и счелъ нужнымъ передъ жеребьевкой открыть ротъ.
– Чего тебѣ? – спросилъ недовольнымъ тономъ Присяжный, раздосадованный вмѣшательствомъ бродяги, пришедшимъ испытать его терпѣніе послѣ объясненій и извиненій недоимщиковъ.
«Чего онъ желаетъ? Онъ желаетъ узнать, почему его имя не фигурируетъ въ спискахъ, вотъ уже сколько лѣтъ? Онъ имѣетъ такое же право, какъ и самый богатый, ловить рыбу въ Альбуферѣ. Онъ бѣднѣе всѣхъ. Пусть такъ! Но развѣ онъ не родился въ Пальмарѣ? Развѣ его не крестили въ приходѣ Святого Валерія въ Русафѣ? Развѣ онъ не происходитъ отъ рыбаковъ? Въ такомъ случаѣ онъ долженъ тоже участвовать въ жеребьевкѣ!
Претензіи бродяги, никогда не касавшагося руками сѣтей, предпочитавшаго переплывать каналы, чѣмъ переѣзжать ихъ съ весломъ на лодкѣ, показались рыбакамъ такими неслыханными, такими смѣшными, что всѣ разразились смѣхомъ.
Присяжный отвѣтилъ недовольно. Вонъ отсюда, лѣнтяй!
Какое дѣло Общинѣ до того, что его предки были честными рыбаками, разъ его отецъ отказался отъ весла ради пьянства, и у него общее съ рыбаками толъко то, что онъ родился въ Пальмарѣ. Къ тому ни отецъ его, ни онъ самъ никогда не платили податей. Знакъ, которымъ въ былые годы Піавки отмѣчали свои принадлежности для рыбной ловли, давно уже вычеркнутъ изъ книгъ Общины.
Однако пьяница настаивалъ среди разраставшагося смѣха публики, на своихъ правахъ, пока не вмѣшался съ своими вопросами дядюшка Голубь. Ну, а если онъ будетъ участвовать въ жеребьевкѣ и получитъ одно изъ лучшихъ мѣстъ, что онъ сдѣлаетъ съ нимъ? Какъ онъ будетъ его эксплуатировать, разъ онъ не рыбакъ и не знаетъ рыбачьяго промысла?
