Виталий Ерёмин
Сукино болото
– Что тут происходит? – заорал он на эмчеэсовцев. – Кто вас вызвал? Предъявите документы!
Документы были в порядке. А вот на вопросы эмчеэсовцы отказались отвечать. Понимали, что их впутали в какое-то темное дело, и рады были унести ноги.
Таня открыла дверь, Булыкин зашел в квартиру. Все! Дело сделано. Андреева под его защитой. Надо теперь звонить Лещеву, губернатору, ставить их в известность. Пусть решают, как разблокировать квартиру.
Когда Гоша подкатил к дому, эмчеэсовцы уже высыпали из подъезда. Пояснили, что их прогнал какой-то мент. Гоша понял, что бывший начальник его опередил.
К дому подъехала Ланцева. Грифы преградили ей путь. Было слышно, как женщина громко сказала:
– Я же не из дому выхожу, мальчики. Я вхожу в дом. Пожалуйста, не выпускайте меня, но дайте войти.
Ее пропустили.
– Валяй, сама свою голову суешь.
… Первое, что сделала Ланцева в квартире Тани, зашла в ванную. Надо было привести себя в порядок.
Отметила: похоже, Царьков здесь не живет. Слишком мало мужских туалетных принадлежностей. Только самое необходимое: зубная щетка, пена для бритья, бритвенный станок, помазок, лосьон. И – только. Ну, правильно. Спартанцы не жили с женами, даже встречались с ними тайком.
Потом принялась расспрашивать Таню. Хотела установить полную картину ограбления банка. Но исповеди не получалось. Пришлось надавить. Анна сказала Тане, что с людьми, которые спасают ей жизнь, надо быть более откровенной. К тому же впереди следствие. Возвращения к событию семилетней давности все равно не избежать. Про себя думала: «Что я горожу? Какое к черту следствие? Самой бы унести отсюда ноги».
Включив в мобильнике диктофон, Ланцева ждала ответа. Выдавить удалось немного. Но это немногое давало ключ к пониманию, что на самом деле произошло. Деньги перед налетом даже не заносились в банк. Они хранились у Тани, в этой квартире. А Царьков в момент нападения был в банке, прятался в туалете. Ладони у него были оклеены пластырем. До того он собирался пилкой косметической стереть себе узоры на пальцах, но потом передумал. Как в случае горения объяснить, что у тебя кожа стерта? Он вообще очень волновался. Все-таки первый раз должен был убить человека.
– Ты хочешь сказать, что именно он застрелил охранника?
– Да, – подтвердила Таня. – После этого у него начались проблемы со здоровьем. Он часто говорил, что это божья кара.
У Булыкина был только один вопрос. Откуда у Тани сведения насчет подкупа Шокина?
– Я своими глазами видела, как Царьков давал полковнику конверты. А что там может быть, если не деньги?
– Откуда ты взяла эту цифру – сто пятьдесят тысяч? – уточнял Никита.
– Я своими ушами слышала, как Царьков сказал Гридасову и Корытину, что Шокин обходится им в сто пятьдесят штук в месяц.
– Кстати, – сказал Никита, – куда девался Гридасов?
Таня отвела взгляд:
– После того, как пропал Гридасов, Антон очень изменился. Нервный стал, грубый, молчаливый. Я не хочу сказать, что именно он убил Гридасова, но мне кажется, он в этом участвовал. Его впутали.
У Булыкина заиграл мобильник. Незнакомый голос сказал:
– Товарищ Булыкин? Из Москвы беспокоят. Госнаркоконтроль. Мы в курсе ситуации. Побудьте со свидетельницей до утра, не отходите от нее ни на шаг. Завтра в первой половине дня мы ее заберем. К вам прилетят два наших сотрудника. Не надо говорить адрес, мы знаем. Спасибо, вы очень нам помогли.
На другом конце провода дали отбой.
Никита ничего не понимал. Если это звонок действительно из Москвы, как там узнали его номер? Как узнали, что тут происходит? Нет, шалите, ребята. Какая к черту Москва? Это очередная хитрость Кваса-Царькова.
Радаев ушел, как только начало светать. Осторожно прокрался мимо спящего на лестничной площадке Антона. Дальше препятствий не было.
Подремал в сквере, и в 8 утра позвонил Томилину. Сказал, что нужен бинокль.
– Нужен – бери, – сказал Станислав Викторович.
Заходить к Томилиным не хотелось. Квартира могла быть под наблюдением.
– Мне к вам нельзя.
– За Дашей должен заехать Олег. Он может передать, – предложил Томилин.
Это был самый лучший вариант.
Помятый, невыспавшийся, Радаев старался не смотреть на девушку. Его внимание привлекла болтавшаяся на плече у Олега видеокамера. Эх, как бы она пригодилась ему. Но он не умеет ею пользоваться.
– Ты, кажется, что-то задумал. Может, чем-то помочь? – сказал Олег, передавая бинокль.
Молодой Лещев нутром почуял, что Павел собирается на серьезное дело, как-то связанное с разоблачением наркоторговцев.
– Хочешь посчитаться за Ваню? – спросил Павел.
– Хочу.
– Тогда отвези Дашу и возвращайся сюда. Прихвати на всякий случай что-нибудь пожевать. Воды тоже прихвати. А камуфляж дома есть?
– Отцовский охотничий.
– Прихвати.
– Может, ружье взять? – спросил Олег.
– Возьми на всякий случай.
Они приехали на дачу к Булыкину. Там царил погром. Пикинес и Шуруп вломились в дом, поломали мебель, побили зеркала и окна, нагадили на кухонный стол.
Павел достал из тайника винтовку, надел камуфляж Никиты. Только теперь сказал Олегу, куда и зачем они едут.
– Можешь просто отвезти меня в лес, а можешь остаться там со мной. Решай.
Подъехали к Топельнику задами, по бездорожью. Олег уложил мотоцикл во впадину, забросал ветками. Стало ясно – он остается.
Отключили на всякий случай мобильники. Можно было поставить на вибраторы. Но засомневались: вдруг техника откажет? Это могло стоить жизни. Переговаривались шепотом. Двигались врозь, не теряя друг друга из виду. Если кого-то одного грифы обнаружат, другой может подстраховать. В критической ситуации решили стрелять на поражение.
– Лучше мы их, чем они нас, – сказал Радаев.
К другой стороне леса, где две недели назад Павел видел Антона, надо было пройти километра четыре.
Топельник был почти сплошь ивовый. Но изредка встречались березы с искривленными стволами. Сначала шли, проваливаясь по щиколотку. Потом наловчились ступать на нижние ветки деревьев, чтобы не оставлять следов.
Шли долго, часа два. Почва не становилась суше. Они взяли не то направление и отклонились от курса. Эта невольная ошибка спасла им жизнь.
Закладки героина в двести и более мазлов находились под круглосуточным наблюдением грифов. Потеряв время, Павел и Олег пришли, когда одни разведчики снялись, а их смена приехала, но еще не добралась до места.
Они услышали голоса и залегли в густых зарослях ивняка. Пришли двое грифов и стали вести наблюдение за подъезжающими курьерами. Курьеры забирали из тайников пакеты с героином и оставляли пакеты с деньгами.
Олег вынул из футляра видеокамеру и начал снимать
На квартире Тани зазвонил телефон. Тот же голос, что и накануне вечером, сообщил, что трое сотрудников спецназа Наркоконтроля уже час, как в воздухе. Еще примерно через час они заберут Татьяну Андрееву.
«Откуда Наркоконтролю знать ее фамилию?» – гадал Никита. Он сам узнал только этой ночью. Нет, это названивает не Москва. Это люди Царькова приедут за Андреевой. Что же делать?
У подъезда появилась целая бригада грифов. Чтобы не привлекать к себе внимания, они сидели в нескольких машинах. В подъезде, на лестничных площадках, их тоже хватало. У них был приказ схватить Андрееву, если она попробует скрыться.
Микроавтобус с пятью плечистыми мужиками явился для грифов полной неожиданностью. Никто не посмел помешать им войти в квартиру.
Мужики вынули из рюкзаков черную униформу спецназа. Привели в боевую готовность короткоствольные автоматы. Надели на головы шлемы. Трое с устрашающими криками выскочили из квартиры. Грифы покатились вниз. Самые крутые из них с геройским видом повыскакивали из машин, но спецназовцы наставили на них стволы, бесшумными выстрелами продырявили шины. Анна, Таня и Булыкин в бронежилетах, в сопровождении двух спецназовцев выбежали из подъезда и сели в микроавтобус. Машина рванула с места.
Сапрыгин был при обычном параде. Безукоризненный костюм, изящно повязанный галстук, платочек в кармашке в тон галстуку, туфли, в которые можно смотреться, тонкий аромат дорогого одеколона, часы «Лонжин», идеальный зачес седеющих волос. Был, правда, в облике Сапрыгина уловимый изъян – легкое самолюбование.
Секретарша принесла кофе, сливки, коробку шоколадных конфет. Разлила по чашкам. Растворилась за дверью.
Сапрыгин пристально рассматривал Анну:
– По-моему, вы не выспались?
Ну, не выспалась. Покалывает в глазах. И что? Это не предмет для разговора.
Губернатор неожиданно перешел на «ты»:
– Хочешь выведать, не я ли двигаю Рогова? Представь себе, я. Есть определенная связь между коррумпированностью власти и уголовной преступностью простых граждан. Люди находят себе моральное оправдание. Мэру можно, а почему нам нельзя? Конечно, это не очень симпатично, когда градоначальником становится банкир. Зато не пьяница, не бабник, и не будет брать. Никто не будет мне глаза колоть, что мэр Повожска берет.
Анна отхлебнула из чашки, отправила в рот ложечку сливок. (Ей хотелось есть, она бы с удовольствием съела сейчас что-нибудь более существенное, чем эти сливки и конфеты). Господи, что ж это он мозги ей компостирует? Какая ерунда – Рогов не будет брать! Зачем тогда ему эта должность? Конечно, он не будет соблазняться на мелочевку, как Лещев. Будет брать в разы больше, прямо из бюджета. И только ли оттуда…
– Видите ли, уважаемый Валерий Дмитриевич, – отвечала Анна. – Среди нас живет странное заблуждение, будто коррупция – это когда один дает другому деньги, а другой кладет их в карман. Это, конечно, имеет место, но не так часто, как принято думать. Гораздо чаще чиновники подкупают друг друга не деньгами, а взаимными услугами, а услуги, как вы наверняка знаете, бывают дороже самых больших денег. Я с вами согласна: по строгим меркам, Лещев – не мэр. Но он из кожи лезет вон – хочет быть хорошим мэром. Не думаю, что Рогов будет так же стараться.
Губернатор сдержанно возмутился:
– Слушай, Анна, я понимаю, Лещев обеспечил тебя жильем. Ты благодарный человек, это вызывает у меня уважение. Но он должен уйти.
– То есть принято такое решение?
– Считай, что так, – после секундного колебания подтвердил Сапрыгин.
– А как же народное волеизъявление?
– В Поволжске живет не народ. В Поволжске живет население, – поправил губернатор.
– Ну, правильно. И вы из лучших побуждений проведете выборы так, чтобы население даже вот на столечко не почувствовало себя народом. Наш заколдованный замкнутый круг. Сокрушаемся, что народ не дорастает до настоящей демократии, а сами все делаем для того, чтобы он не рос.
Сапрыгин посмотрел на часы:
– Слушай, у меня нет времени на диспуты. Давай о деле.
– Вы знаете, Валерий Дмитриевич, что у меня дома был обыск? (Губернатор изобразил немое изумление). – Я и мои квартиранты, ребята из Таджикистана, все мы – под подозрением.
– Кто проводил обыск? Наркоконтроль?
– Нет, РУБОП. Шокин утверждает, что вы поручили РУБОПу усилить контроль за наркотой.
Губернатор покачал головой. Он только сказал Шокину, что в областной центр из Поволжска потоком пошла наркота.
– А что, твои квартиранты – таджики?
– Она – русская, Фархад – обрусевший таджик, врач, учился в Ленинграде. Я за них отвечаю.
– Обыск, как я понимаю, ничего не дал, – сказал Сапрыгин. – Иначе бы ты здесь не сидела.
– Естественно. Что-то у них не срослось.
Губернатор пристально посмотрел Ланцевой в глаза:
– «У них» – это у кого? Что вообще у вас там происходит? Лещев докладывает, что все нормально, тихо. Вот видишь, как ему верить. Давай выкладывай.
– Это займет много времени, Валерий Дмитриевич.
– А ты – покороче. Я быстро понимаю.
Сапрыгин слушал сосредоточенно, его цепкие глаза стали холодными, почти злыми. Когда Анна рассказала о Тане Андреевой, он знаком попросил сделать паузу и набрал по правительственной связи какой-то номер. Чувствовалось, что собеседник хорошо ему знаком. Они понимали друг друга с полуслова. Речь шла о какой-то оперативной комбинации, которую теперь придется форсировать.
Положив трубку, губернатор постучал пальцами по столу и с досадой крякнул:
– Н-да, пролетаю я, однако, с Роговым.
Странно, он даже не считал нужным скрывать своих особых отношениях с банкиром. «А чего тут удивительного? – думала Анна. – Без поддержки денежных мешков губернаторами не становятся. Это не только у нас, это во всем мире так. Но почему он говорит со мной об этом, не стесняясь?»
– Давай тогда тебя двигать в мэры, что ли. Пойдешь? – неожиданно предложил Сапрыгин.
Ах, вот в чем дело!
– Валерий Дмитриевич, – отвечала Анна, пропуская вопрос мимо ушей, – вы можете узнать, был ли застрахован до налета банк Рогова? Иными словами, возместило ли государство Рогову ущерб?
– Если мне не изменяет память, а она в таких случаях мне не изменяет, Рогову был выдан солидный кредит на создание банка. А без страховки, сама понимаешь, кредиты не выдаются. Еще есть вопросы?
– Есть. Можно узнать, за что Царьков был отчислен из мединститута?
Губернатор позвонил министру здравоохранения области. Минут через десять информация была готова. Царьков был отчислен с первого курса за кражу успокоительного средства при психиатрическом лечении – наркосодержащего препарата метаквалона.
С наступлением темноты наряд грифов оставил свою лежку и исчез. Павел и Олег долго еще боялись сделать лишнее движение. Вдруг кто-то остался?
Ночью они очень пожалели, что не захватили репеллента. Сначала их нещадно ели комары, а к утру, что похуже, набросилась мошка.
Когда стало светать, Олег сказал:
– Надо сматываться. Если грифы придут, мы просидим здесь весь день. Какой смысл? Нужно передать отснятую кассету Булыкину.
Они отсняли технологию закладки тайников и пользования ими, а заодно всех курьеров, которые приходили за мазлами. Их было не меньше полусотни.
– Иди, я тебя не держу, – хмуро сказал Радаев.
Он считал, что надо набраться терпения и посидеть в этом дьявольском лесу еще день. Если придут те же, кто приходил сегодня, значит организация Кваса ограничивается этими лицами. Если же придут другие… Если придут другие, придется посидеть здесь еще одну ночь и еще один день. Терпения у него хватит.
– Иди, – повторил он. – Только оставь камеру.
– Идти, так вместе, – сказал Олег.
Ему было не все равно, как он будет выглядеть в глазах Даши.
Павел подумал и сказал:
– Нет, ты все же иди. Только очень тебя прошу, постарайся проехать в город как можно незаметней. Если передашь кассету Булыкину, считай, мы сделали большое дело. Если тебя перехватят, нам обоим хана.
Олег скрылся в лесу.
Слышимость была отвратительная. Булыкин угадал, кто звонит, не по голосу, а по знакомому обращению:
– Командир, я не могу долго говорить и что-то объяснять. Короче, пусть Радаев быстрее уносит ноги из Топельника. Вы меня поняли, командир?
– С чего ты взял, что Радаев в Топельнике?
– Я ж говорю, долго объяснять. Разведка донесла.
– Нет у меня связи с Радаевым, – сказал Никита. – Ну, как тебе, лейтенант, на два фронта работается?
В трубке послышался циничный смех Гоши:
– Смелость, командир, должна быть изворотливой.
Никита нажал на кнопку отключения. Интересно, откуда Гоша звонил? Если не может долго говорить, значит, он в гуще событий. А где эта гуща?
Он тут же набрал Анну и сообщил ей о странном звонке Гоши. Анна сказала, что сама только что собиралась звонить. Томилин сообщил ей, что Радаев просил бинокль, а потом уехал куда-то вместе с Олегом.
«Они оба в Топельнике», – понял Булыкин. Молодцы, конечно, но это игра со смертью. Даже Гоше стало жалко ребят.
Никита поехал к Топельнику
В «Спарте» работал инструктором бывший военный разведчик, бывший преподаватель особого факультета Рязанского училища ВДВ. Он хорошо натаскал грифов. Разведчики снялись и ушли, но не все. Оставшиеся скрытно прошли за Олегом до самого края леса, где был спрятан мотоцикл.
Увидев, что попал в западню, Олег бросился бежать, но его догнали, свалили наземь, заклеили рот скочем, надели наручники и затолкали на заднее сидение автомашины.
Пичугин доложил обстановку Корытину. Тот распорядился:
– Давайте его на дачу.
Автомашина рванула с места.
Пичугин в сопровождении грифов пошел туда, где скрывался Радаев.
Царьков и Корытин ждали появления московских наркополицейских. В Москву вместе с Андреевой улетел только один из них. Остальные четверо остались.
Информация исходила от своих ребят в областном отделе Наркоконтроля. Москвичи что-то затевают. Этого следовало ожидать после того, как была вывезена Андреева.
И все же решили не дергаться, ждать развития событий и на всякий случай подстраховаться. Заманить кого-нибудь на дачу Царькова и в трудную минуту взять в заложники, чтобы обеспечить отход. Ланцева и Олег Лещев подходили для этой роли как нельзя лучше.
Царьков смотрел на видеомагнитофоне отснятую Олегом кассету. Неплохое было бы подспорье для обвинения. Но теперь у них против него ничего нет. Разве что Таня. Но что она знает? Только то, что могла подслушать, подглядеть. Показания одного свидетеля – это не страшно. А в офисе его, и здесь, на даче – не то, что наркотиков, даже автоматического оружия нет. Он принципиальный противник огнестрела. Ствол эффективен, но и засыпаться с ним проще простого. Это он хорошо усвоил из учебников криминалистики.
Царьков набрал номер Ланцевой. Заворковал, будто ничего не происходило:
– Здравствуй, Аннушка. Ты где сейчас?
– Возвращаюсь в Поволжск, была у Сапрыгина, тебя вспоминали, какой ты у нас ярый борец за моральное здоровье молодежи.
– А до этого проводила Таню в аэропорт, да?
– Ее без меня было кому сопровождать, Леня.
– Вот так на глазах гибнет дружба, – посетовал Царьков.
– Друзья не засовывают «жучков», Леня. Ты чего хотел-то?
– Аннушка, ты, наверно, потеряла Радаева. Хочу сообщить, нашелся он, сидит у меня на даче. Не хочешь взять его еще раз на поруки?
Анну бросило в жар, стало трудно дышать. Волнение помешало ей проверить слова Царькова. Чего стоило попросить его передать трубку Павлу. Ей даже в голову не пришло позвонить Булыкину, посоветоваться.
– В заложники хочешь нас взять?
– Типа того.
– Еду, – сдавленным голосом ответила Анна.
Царьков сам встретил Анну у ворот. У него было странное выражение лица. Спокойное, почти торжественное. Движения – плавные, замедленные. Кажется, он не испытывал ни страха, ни желания нагонять страх.
– Проходи, чувствуй себя, как дома.
Под навесом перед домом стоял столик с напитками. Они подошли, сели в плетеные кресла.
– Что будешь пить? Или, может быть, мороженое?
– Нет, спасибо, я бы сразу перешла к делу, – Анна огляделась. Ей показалось, что вот-вот сюда приведут Радаева. – Знаешь, Леня, – продолжала она, стараясь выглядеть уверенной в себе, – я ехала сюда и думала: а почему бы мне не взять у Царькова интервью? Это может быть сенсацией – интервью с человеком, которого вот-вот арестуют.
– Не так, – с улыбкой поправил ее Царьков. – Интервью журналистки накануне ее гибели. Ты уже включила диктофон?
– Зачем? Это же незабываемый момент.
Царьков нехорошо улыбнулся:
– Ты уверена, что тебе еще понадобится твоя память? Ты ввязалась в мужскую игру, Аннушка.
Царьков дышал размеренно и глубоко.
– Ты так спокоен, – отметила Анна.
– Власть и должна принадлежать спокойным.
Изображает бог весть что, а она должна подыгрывать. Будь ты неладен, шут гороховый!
– Ладно, царь Леонид, показывай свои владения.
Царьков жестом предложил ей первой войти во внутренний двор.
Ланцева сказала с нервным смехом:
– Знаешь, откуда эта галантность? Пещерный мужчина пропускал вперед пещерную женщину, потому что в глубине пещеры мог затаиться пещерный лев.
Внутренний двор был похож на съемочную площадку исторического фильма о Древней Греции: колонны, статуи богов, миниатюрный амфитеатр. Эллинские статуи были такими, какими их рисуют в книгах, только со зрачками.
– Древние греки рисовали зрачки красками, – пояснил Царьков. – Каждый человек на чем-нибудь помешан, – как бы оправдываясь, добавил он.
Подвел Ланцеву к овальному, увешанному бычьими шкурами проему.
– Ты хотела увидеть Радаева?
«Значит, Павел там? Что они там с ним делают?»
Собравшись с духом, Анна шагнула в проем, Царьков зашел следом. Это было помещение, похожее на пещеру. На стенах горящие факелы. Стены вылеплены из бетона в виде скальных выступов. Кругом жуткие чучела – человеческие фигуры с головами волков, медведей, быков, кабанов.
Преодолевая дрожь, Анна сыграла восхищение:
– Я, кажется, знаю, что это. У спартанцев был храм страха. Считаешь, что именно в таком виде? Я нигде не читала описаний.
Вдоль стен стояли подростки в красных плащах. В руках бичи. Анна обомлела. Неужели будут бить?
Царьков взял ее под руку и подвел к белым полиэтиленовым креслам. Усадил и сел рядом. Анна увидела близко его профиль. Выпуклые надбровья, хищный, похожий на клюв, нос. Все, как обычно, только теперь она сопоставила черты его лица с обстановкой и догадалась, с чего могло начаться его миф насчет себя, его увлечение спартанцами. Выпуклые надбровья и нос клювом – это был их идеал мужской красоты.
– Ну и где же Радаев?
– Его ведут, – спокойно сказал Царьков, хотя внутри у него все переворачивалось.
Кажется, эта баба запала на Радаева по-настоящему. А он снова в пролете. Как все повторяется в жизни!..
… В двадцать лет он влюбился в Наташку, девчонку своего друга Гришки Федорова. Гриф был не жадный. Нравится – бери, для друга ничего не жалко. Леня попытался взять и опозорился. Наташка сама разделась и легла. Она лежала, как бревно, смотрела в потолок и жевала жвачку. Ей ничего не стоило подвернуть кому угодно, если это нужно Грифу, но Ленька был совсем не в ее вкусе.
Свой позор Леня объяснил себе просто. Будь у него такая же сила над пацанами, как у Грифа, у него бы и в постели была та же сила. Все братанки считали бы за честь спать с ним.
Царьков долго думал, как избавиться от Грифа. Перечитал все доступные учебники по криминалистике и извлек главный урок. Человек может исчезнуть бесследно. Нужно только, чтобы он верил человеку, который собирается его убить. Федоров верил своему другу. Эта ошибка стоила ему жизни.
Теперь Царьков мог занять место Грифа. Но открытая власть его не увлекала. Слишком много рисков. Куда безопасней и слаще тайная власть.
Царьков предложил грифам поставить во главе толпы Радаева, рассчитывая, что будет вертеть им, как марионеткой. Но очень скоро понял, что ошибся. Павел был равнодушен к власти. Больше того, толпа была ему чужда. Просто удивительно, как сами пацаны не чувствовали в нем чужака. Наверное, сказывалось его отвага в уличных боях. Отвага создавала Радаеву моральный авторитет. Но авторитет и власть – это часто разные вещи…
– За что тебя отчислили из мединститута? – спросила Анна.
По ее тону Царьков понял, что она что-то уже знает. Н-да, недооценил он ее. А что было делать? Мочить? Всех не перемочишь. Да и рука у него не подымалась на эту женщину.
… После школы Царьков поступил в медицинский институт, стал вращаться среди медиков. Случайно узнал, что в Москве принято решение запретить при психиатрическом лечении успокоительное средство метаквалон. Препарат оказывал разрушительное воздействие на мозг. Но что еще важнее, мог использоваться как наркотик. При смешивании с димедролом оказывался сильнее героина.
Царьков устроился медбратом в областную психиатрическую лечебницу. Разузнал, что на складе сохранились остатки метаквалона, около килограмма. При первом удобном случае выкрал препарат, но сделал это второпях. Его быстро вычислили. Отделался легко. В милицию его не сдали, но с мединститутом пришлось расстаться. С этой потерей он смирился легко. Он уже знал, что метаквалон, запрещенный во множестве стран, до сих пор производят в Китае. Осталось найти деньги на оптовую закупку.
Деньги Царькову добыл Радаев. Схему их изъятия из банка Рогова придумать было несложно. Налет основывался на тех же принципах, что и убийство Федорова. Части этих денег Царьков нашел выгодное применение. Отправил своего школьного приятеля Корытина в Таджикистан с заданием найти среди продавцов афганского героина лохов. Такие иногда встречаются среди крестьян-таджиков, пытающихся заработать самостоятельно, не связываясь с наркобаронами. Следуя инструкции Царькова, Корытин с самого начала вел переговоры как житель Астрахани, держал в кармане паспорт с астраханской пропиской, и билет имел на поезд Астрахань – Душанбе. Расчет был на то, что таджики проверят. Расчет оправдался.
Договорились, что продавцы привезут партию героина сами. Встречу назначили в Астрахани. Но в последний момент таджики что-то почуяли. Пришлось их убить. Перед тем как скинуть в Волгу, Корытин изъял у своих жертв документы. Расчет был на то, что ни в России, ни в Таджикистане их искать не будут. А если найдут трупы, то зацепок – никаких. Этот расчет не оправдался. Таджики находились под наблюдением. Их вел капитан Федеральной погранслужбы Михаил Ланцев.
Они могли убить Ланцева грубо и примитивно, но Царькову хотелось проверить свое изобретение. Одна из их жертв после укола бензином слишком долго мучилась, целых 45 минут. Царькову пришло в голову, что перекись водорода будет гораздо эффективней. Он не ошибся. Ланцев умер от отека легких в считанные минуты.
…Рассказывая о себе, Царьков ни словом не упомянул Ланцева. Но стоило ему вскользь сказать об Астрахани, как Анна насторожилась. Пути этих мерзавцев и ее мужа могли пересечься, а почему нет?
Сказывалась бессонная ночь. Нещадно палило солнце. Радаева сморило. Он задремал и услышал голоса. Сна как не бывало.
Чесноки и Пичугин не считали нужным соблюдать тишину. Зачем? Их трое, а он – один.
– Эй, Радаев, выходи! – весело выкрикнул Руслан. – И не вздумай дуру валять.
Павел клацнул затвором винтовки. Подействовало. Голос Руслана звучал уже не так решительно:
– Ну, ты чего, в натуре? Давай по-хорошему. Ты попал, понимаешь, попал.
Руслан то угрожал, то предлагал дружбу и сулил золотые горы. Отвлекал внимание. Павел то и дело оглядывался, но все же прозевал Пичугина. Тот возник, как привидение. Их разделяли несколько росших пучком стволов ивы.
Булыкин бы прав. Про этого малого никогда не подумаешь ничего плохого. Фигура подростка, светлые волосы, голубые глаза. Дьявол с лицом ангела.
– Добрый день, – ласково прошептал Пичугин.
Опять-таки: если бы Радаев не знал об этой странной манере, он бы, может, купился. Но он знал, и поэтому ответил с той же интонацией:
– Будьте любезны прилечь. Или я стреляю.
Голубые глаза Пичугина побелели.
– Ты чего, ковбой? Ты с кем так разговариваешь? А ну положи ствол. Положи, сказал!
Если бы только Радаев знал, с кем имеет дело…
Пичугин в совершенстве владел приемами отсроченной смерти. Жертва умирает от разрыва печени или селезенки, внутреннего кровотечения. Хотя научили не только этому приему. Он мог выхватить пистолет из кобуры и поразить мишень за полторы секунды, тогда как обычно на это уходит 5-8 секунд. Пичугина готовили для специальных операций за рубежом. Но шли месяцы, годы… О нем словно забыли: ни одного задания. И зарплата – как у дворника.
Он только в Чечне понял, что из него сделали не воина, а убийцу, наносящего удары исподтишка и оставляющего своих жертв умирать от мучительной смерти.
Каждый крупный наркокартель имеет чистильщика, устраняющего в своей среде стукачей и кидал. Пичугин подходил для этой роли как нельзя лучше. Трудно сказать, как о нем узнали. Но однажды к нему набилась на знакомство редкая красотка. Что она в нем нашла? Зря он гадал. Просто ей было хорошо заплачено. А потом к нему подошли и предложили интересную мужскую работу. Он сразу понял, зачем понадобился, и не стал размышлять о моральной стороне дела.
Пичугин сделал шаг в сторону, пытаясь обойти иву. Радаев выстрелил. Пуля прошла в сантиметре от ноги ликвидатора.
– Руслан, – сказал Чесноку Пичугин, – обойди ковбоя с другой стороны.
– Руслан, – предупредил Радаев, – у меня в обойме еще четыре патрона.
Антон придержал брата рукой – не надо идти. Но Руслану море было по колено.
Павел выстрелил ему в ногу. Чеснок взвыл от боли и разразился ругательствами. Пуля пошла вскользь, только сильно ободрала кожу. Руслан орал больше от злости. Привыкший наводить страх, он не ожидал встретить такой отпор.
Этот выстрел навскидку был сигналом для Пичугина. Он должен был окончательно понять, что не надо лезть на рожон. Но киллера подвела самонадеянность. Он сделал еще один шаг. В следующее мгновение пуля попала ему в правое предплечье.
Кровь била ярко-красными прерывистыми струйками, выбрасывалась толчками, в ритме пульса. Пичугин сорвал с себя рубашку и туго обмотал плечо.
– Ну, погоди, – яростно прорычал он.
Он еще не понимал, что рана очень опасная, в условиях леса практически смертельная. Пуля перебила артерию, которая пропускает 30 литров в минуту, а в нем, как во всяком человеке, всего 5 литров. Остановить кровотечение можно было только с помощью хирурга.
Через пару минут Пичугин понял, что дело плохо. Рубашка быстро намокала кровью, закружилась голова. Сказывалась быстрая кровопотеря.
– Мне нужно в «скорую», – завопил он, обращаясь к Чеснокам. – Тащите меня!
Куда там. Братьям Чесноковым было не до него.
Задыхаясь от ужаса, ликвидатор пригрозил Радаеву:
– Ты ответишь за меня, тварь!
Павла трясло. Он понимал, что ему теперь грозит новый срок. Что ж, он хотел убить убийцу, и он это сделал. А теперь будь что будет.
Пикинес и Шуруп (морды у отморозков отрешенные, оба под наркотиком) ввели Олега Лещева.
– Отец бил тебя? – спросил Царьков.
– Нет.
– Тогда тебе будет трудно. У нас из-за тебя неприятности, Олег. Придется принести тебя в жертву, чтобы умилостивить богов. Но у тебя есть шанс. Если не издашь ни звука, останешься жить.
Движением головы Царьков дал знак. Пикинес и Шуруп заставили Олега опуститься на колени. В руках у них появились ивовые прутья.
Отморозки начали экзекуцию. Они били сильно, со смаком. Олег скрипел зубами. Его стоны были похожи на кряхтенье.
– Сын отвечает за отца? – спросила Анна.
Царьков смотрел полными злобы глазами:
– Мэр с мозгами и моралью жуликоватого сантехника. Пьяница, бабник, матерщинник, хам, подхалим, взяточник, убийца животных. Я его с потрохами покупал, а он брал мои деньги с таким видом, будто делает мне одолжение. Я вижу, как он решает вопросы. Я бы решал намного лучше. Он на себя смотрит через увеличительное стекло. Будь его воля, он бы, дурила, и в губернаторы полез. Свирепая страсть властолюбия. Вот кто наркоман!
Анна поняла, что должна как-то отвлечь внимание Царькова от Олега.
– Кого еще будем пороть? – спросила она. – Между прочим, все твои проблемы начались с меня.
– Это точно, – согласился Царьков. – Интересно, что ты в нем нашла, в Радаеве?
