Виталий Ерёмин
Браво-брависсимо
От автора
«Эмансипе»
История любви бывшей возлюбленной Достоевского Аполлинарии Сусловой и молодого писателя Василия Розанова. Она – пострадавшая от своеобразной сексуальной природы великого писателя. Он страдает более чем оригинальным представлением о настоящей любви. Каждый из них двоих во взаимном чувстве – жертва и истязатель.
«Любимый вождь нашего племени»
Политическая драма. 30-е годы. Талантливый молодой человек, став помощником Сталина, становится как бы его двойником. Не во внешности, а при подготовке проектов государственных решений. Интеллектуальным двойником. Но это маска, обманчивая видимость. На самом деле он быстро разочаровывается в вожде и принимает решение уйти в отставку. Но не тут-то было…
«Реабилитация Мазарини»
Совсем другой Джулио Мазарини. Не тот, каким мы знаем его по романам Александра Дюма. При этом автор ничего не сочиняет. Характер знаменитого кардинала именно такой, каким был на самом деле. Это Дюма-отец его исказил. Так что версия автора – самая настоящая реабилитация, то есть освобождение знакомого образа от напраслины. В этой пьесе совсем другие не только характер и деяния кардинала, но и любовные отношения Мазарини и французской королевы Анны Австрийской. Подлинная любовь, которой можно только удивляться.
«Двое и еще четверо»
Лирическая мелодрама. Писатель-детективщик решает сменить тему – написать о любви. Но прежде хочет влюбиться, чтобы написать о любви с натуры – с себя и вовлеченной в эту авантюру интереснейшей партнерши, матери четыре детей. Только в финале детективщик начинает понимать, что эта чудная женщина – тоже любительница экспериментов – все четверо ее детей не от бывшего мужа, а от разных мужчин.
«Страдалки»
Криминальная мелодрама. В женскую колонию для особо опасных рецидивисток приезжает криминолог, специалист по женской преступности. С ним – американка, мастер художественной фотографии. В колонии проводится конкурс красоты. Криминолог добивается освобождения победительницы. Но не может помочь той женщине, которая особенно нуждается в этом, и гибнет.
«Я полюбил свои страдания»
Историческая драма. Противостояние Сталина и хирурга-виртуоза Войно-Ясенецкого, демонстративно ставшего епископом в пору яростных гонений православной церкви. Невероятные страдания и любовь к молодой женщине, от которой епископ отрекается, вынужденный исполнять обет монашества.
Эмансипе
Любовная драма
Василий Розанов – учитель, писатель, литературный критик
Аполлинария Суслова – бывшая возлюбленная Достоевского
Михаил Голдин – друг Розанова, продавец его книг, учитель музыки
Софья Голдина – мачеха Михаила
Таня Щеглова – учительница
Большая квартира Михаила Голдина.
Точнее, квартира его отца, живущего с молодой женой Софьей, мачехой Михаила. Здесь Розанов снимает комнату.
Розанов в своей комнате. Он в творческом процессе: много курит, ходит туда-сюда, что-то бормочет себе под нос. Потом бросается к столу и что-то пишет.
В другой комнате. Михаил Голдин со своей молодой мачехой Софьей.
С о ф ь я. Если бы ты только знал, Мишенька, какие мы были с Полиной эмансипе. Как мы куролесили! Таскали по очереди впереди демонстрантов красный флаг, пели Марсельезу, кричали «Долой царя!», казаков задирали, обзывали всячески. Нас хватали, мы визжали, отбивались, нас колотили, тащили в участок, сажали в клетку вместе с проститутками, мы дрались с ними. Потом жандармы нас допрашивали, говорили, какие же мы дуры…
Лицо у Михаила вытягивается. Софья понимает, что перебрала и начинает отыгрывать назад.
С о ф ь я. Мишенька, ты только не подумай, что мы были совсем уж оторвами. Прости за подробность, но нам с Полькой было уже за двадцать, а мы были еще девами непорочными.
Софья подходит к Михаилу и с нежностью гладит его по щеке.
С о ф ь я. Ну, перестань осуждать меня. Сейчас Полина придет, а у тебя надутый вид. Интересно, какая она сейчас. Почти пятнадцать лет мы не виделись, для женщины – срок ужасный. Хотя… они там в Европе умеют ухаживать за собой.
Входит горничная.
Г о р н и ч н а я. Аполлинария Прокофьевна Суслова.
С о ф ь я. Проси.
Входит Суслова. Ей под сорок, но выглядит она, если не приглядываться, на тридцать.
Женщины раскрывают объятия, целуются, разглядывают друг друга. У Сусловой короткая стрижка, и одета она во все черное.
С о ф ь я (не без зависти). Полинька, ты до сих пор нигилистка с головы до ног, но как же ты изысканна! Что значит пожить в Европе. Тебе сейчас, наверное, все так чуждо здесь у нас.
С у с л о в а (голос у нее грудной, речь несколько медлительная). Ах, Соничка, у русских две родины – Россия и Европа. Так что я везде у себя дома. К тому же в России я уже почти три года.
С о ф ь я (в крайнем удивлении). Как? Как можно, Поля, не дать знать?
С у с л о в а. Сидела у родителей в деревне, в маленькой комнатке с низким потолком, как в келье.
С о ф ь я. Это после Парижа, Рима, Берлина, Женевы!
С у с л о в а. В Европе мне говорили, что я не русская душой. Но и своей не считали.
С о ф ь я. Ты как раз очень даже русская. У любой русской, самой веселой и даже самой ветреной в глазах можно увидеть печаль. Посмотри на свои глаза в зеркале.
С у с л о в а. Я теперь не ветреная, я теперь эмансипированная. Почему француженки не так быстро стареют? Они сами выбирают и сами предлагают. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я… И никто их за это не осуждает.
М и х а и л. Как интересно.
С о ф ь я (подводя Михаила). А это мой пасынок, Михаил.
С у с л о в а. Очаровательный мальчик. Сколько тебе, Мишенька?
М и х а и л. Уже семнадцать. Только не надо с мной, как с дитяткой. Я давно уже бреюсь.
С у с л о в а. И на фоно играешь?
М и х а и л. С пяти лет.
С о ф ь я. Миша учится в консерватории и преподает.
С у с л о в а. Ужасно жалею, что папенька не нанял для меня учительницу музыки. Музицирование так скрашивает одиночество.
С о ф ь я. Как же ты стерпела свое заточение в деревне?
С у с л о в а. Читала рыцарские романы, изучала историю Средневековья. Восхищалась Бланкой Кастильской, мечтала отбить у нее Филиппа VIII. Что за судьба у этой Бланки! Выйти замуж в 12 лет, родить 13 детей. Раздеться донага перед пэрами Франции, чтобы показать, что не беременна от приписываемого ей любовника.
С о ф ь я. Думаю, этого маловато для восхищения. Тебе, по-моему, больше нравится та эпоха, XVIII-й век. Рыцари, трубадуры, стихи о прекрасной даме. То, чего даже близко не было у нас.
С у с л о в а. Как же ты меня знаешь.
С о ф ь я. Наверное, много писала?
С у с л о в а. Представь себе, ни строчки. Из чего заключила, что я все-таки не графоманка.
С о ф ь я. Такая богатая впечатлениями жизнь… Я тебя не понимаю.
С у с л о в а. Я сам себя не понимаю. Болтаюсь по жизни. Ничего из меня не получается. Трачу только деньги папеньки. (Михаилу) Мишенька, сыграйте нам что-нибудь.
Михаил мнется.
С о ф ь я. За стенкой наш квартирант работает, Васенька Розанов.
С у с л о в а. Розанов? Тот, что пишет о Достоевском?
М и х а и л. Он его страстный поклонник.
С у с л о в а. Интересно! Так давайте помешаем ему.
Комната Розанова.
Р о з а н о в * В устной речи Розанова использованы некоторые его высказывания и записи. (зрителю). Бог послал меня с даром слова и ничего другого не дал. Вот отчего я несчастен и постоянно пишу. Литературу я чувствую, как штаны. Так же близко и вообще, как своё. Штаны бережешь, ценишь, всегда в них, так и я постоянно пишу. Мой канон – благодари каждый миг бытия и каждый миг увековечивай. Но в мышлении моем всегда какой-то столбняк. Или от мути во мне нечистой крови. Или от пустоты и бессмысленности жизни. Страшная пустота жизни, как она ужасна. Нужно, чтобы о ком-то болело сердце. Но о ком? Таня такая правильная, такая благополучная. Это у нее обо мне болит…
Михаил идет в комнату Розанова, Суслова и Софья, остаются у двери и прислушиваются.
М и х а и л (входя). Творишь? Вынужден тебя прервать. С тобой изъявила желание познакомиться прекрасная женщина. Она за дверью. (Розанов смотрит с крайним удивлением). Это… (делает паузу).
Р о з а н о в. Не томи же!
М и х а и л. Это бывшая возлюбленная Достоевского…
Р о з а н о в (ошарашен). Неужели Суслова? (Михаил подтверждает взглядом) Но зачем? Это невозможно.
М и х а и л. Она не захотела ждать. У нее к тебе какие-то важные вопросы. И ей все равно, захочешь ты отвечать или не захочешь.
Р о з а н о в. Боже милостивый! Как можно так внезапно? У меня столбняк.
С у с л о в а (решительно входя в комнату). Розанов, какой столбняк? Какие церемонии могут быть между нами, нигилистами?
Р о з а н о в. Но я сейчас уже не совсем нигилист.
С у с л о в а. Хорошо, между нами, агностиками.
Р о з а н о в. Но я люблю Бога. Ближе Бога у меня никого нет.
С у с л о в а (с притворной досадой). Что ж такое! Кто же вы?
М и х а и л. Он гений в потенции, в перспективе. Немного терпения, мадам. Сейчас он придет в себя.
С у с л о в а (насмешливо). Что-то не заметно. Розанов, как вам помочь? Ну, хорошо. Скажите, что вы думаете о моем друге Герцене, царство ему небесное?
Р о з а н о в. Герцен написал много, но ни над одной страницей не впадет в задумчивость читатель, не заплачет девушка. Не заплачет, не замечтается и даже не вздохнет.
С у с л о в а (в том же тоне). Какая лирическая критика. А о Гоголе что скажете?
Р о з а н о в. Интересна его половая загадка. Он, бесспорно, не знал женщины, у него не было физиологического аппетита к ней.
С у с л о в а (с интересом). Что же, по-вашему, было?
Р о з а н о в. Поразительна яркость кисти везде, где он говорит о покойниках. Красавица-колдунья в гробу. Мертвецы, поднимающиеся из могил. Утопленница Ганна. Везде покойник у него живет удвоенной жизнью. Покойник нигде не мертв, тогда как живые люди словно куклы, аллегории пороков. Он ни одного мужского покойника не написал, точно мужчины не умирают. Бездонная глубина и загадка, этот Гоголь.
С у с л о в а. Живописно. А как вам Достоевский? Насколько мне известно, вы его поклонник, что-то пишете о его творчестве
Р о з а н о в. Трудно сказать о нем то, чего вы не знаете. А говорить, что знаете, смешно. Иногда мне кажется, что он будто вечно пьяный, только не от вина.
С у с л о в а. Дерзко. И как-то странно высказываетесь. Не как поклонник.
Р о з а н о в. На любой предмет я стараюсь смотреть с тысячи точек зрения.
С у с л о в а. Бросьте! Просто у вас такой характер: семь пятниц на неделе. Я вас насквозь вижу, Розанов.
Р о з а н о в. Достоевский великий писатель, но без отточенной техники. Он в большей степени пророк, чем прозаик.
Су с л о в а (Михаилу). Что ж, неплохо.
М и х а и л. Завтра у нас литературный кружок. Будем рады.
С у с л о в а. Ох уж эти кружки! Абстрактные темы, пустые споры. Болтлив русский человек. Но я обожаю вращаться среди молодежи. Обязательно приду. (Розанову) До свидания, Розанов!
Суслова скрывается за дверью. Софья уводит ее в свою комнату.
М и х а и л (взволнованному Розанову). Ты заметил, каким тоном она сказала тебе «до свидания»? Она – давняя подруга моей мачехи. Она читала твои заметки. Да что с тобой? С чего вдруг ты так взбудоражился?
Р о з а н о в. Она ушибла меня.
Квартира Голдиных. Большой самовар на длинном столе. Заварной чайник. Чашки. Сладости. Все участники кружка – совсем молодые люди. Шутки смех.
Розанов сидит в одном торце стола. Заядлый курильщик, он прикуривает одну папиросу от другой. Курит и непрерывно ест сладости. Рядом с ним его девушка – Таня Щеглова
М и х а и л. О социализме мы сегодня рассуждать не будем.
Р о з а н о в. И правильно. Социализм пройдет, как дисгармония, как буря, ветер, дождь. Хотя, возможно, не скоро. И если придет, то тоже не скоро. Хотя предпосылки есть. Самая почва нашего времени испорчена, отравлена.
Щ е г л о в а. Вася, ну зачем же так мрачно?
М и х а и л (добродушно). Апокалиптик ты наш. (Щегловой) Ну, что с него возьмешь?
Открывается дверь, входит Суслова. Михаил устремляется ей навстречу.
С у с л о в а (осматриваясь). Узнаю Россию. Какой разговор по душе без самовара.
Щ е г л о в а (Розанову). Вася, это кто?
Р о з а н о в (вполголоса). Суслова, бывшая подруга Достоевского.
Щ е г л о в а. Та самая?
Р о з а н о в. Та самая. (Себе) Поразительное сочетание кокетства и недоступности.
Михаил усаживает Суслову напротив Розанова – на противоположном конце длинного стола. Их разделяет несколько метров.
М и х а и л. Господа, позвольте представить вам нашу гостью. Суслова Аполлинария Прокофьевна. (неожиданно мнется) Писательница, известная нигилистка. Любит молодежь.
Щ е г л о в а (вполголоса и с усмешкой – Розанову). Молодежь или молодых людей?
М и х а и л. Господа, тема нашего сегодняшнего литературного вечера – любовь, брак и семья (с иронией), и прочие пережитки прошлого. Для завязки дискуссии выступит Василий Розанов. Покорно прошу, Василий. Тебе слово.
Р о з а н о в. Господа, давайте сначала предоставим слово Аполлинарии Прокофьевне. Она столько лет провела за границей. Так любопытно послушать ее.
С у с л о в а. Ой, прекратите, Розанов! Не смейте под меня подделываться. Вам предоставили слово – извольте говорить.
Р о з а н о в. (справляясь с волнением). Господа, боюсь, я скажу то, что вам не понравится. Я глубоко убежден в том, что мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете. Это мой главный канон. А канон второй: не выходите, девки, замуж ни за писателей, ни за ученых. И писательство, и ученость – эгоизм. Выходите, девки, за обыкновенного человека, чиновника, конторщика, купца, лучше бы всего за ремесленника. Нет ничего святее ремесла. И такой муж будет вам другом. Третий мой канон: замужество – это второе рождение. Где недоделали родители, доделывает муж. Он довершает девушку просто тем, что он – муж.
Щ е г л о в а (с сарказмом). Да уж, он довершит. Василий, ты говоришь так, будто тебе в обед сто лет.
Р о з а н о в (себе). Иногда мне кажется, что мне тысяча лет.
Девушки и юноши посмеиваются.
Щ е г л о в а. Василий, если писательство – эгоизм, зачем ты постоянно пишешь?
Р о з а н о в. Писательство – есть несчастие, рок. Это мое второе мнение, но есть и другие.
С у с л о в а. К примеру?
Р о з а н о в. Счастье писания – есть счастье рождения.
С у с л о в а. А рок в чем, Розанов?
Р о з а н о в. Боюсь, наша литература погубит нас своим злословием и пустотой.
С у с л о в а. Тоже метите в пророки?
Щ е г л о в а. А кто еще пророк?
С у с л о в а (будто отмахивается от Щегловой). Какая назойливая муха! Однако, вы свернули с главной темы, Розанов. Вернитесь.
Розанов молчит.
С у с л о в. Розанов, что с вами? Говорите же, мне интересно. Чем вы заняты? Как вам не стыдно? Зачем вы не даете мне покоя? Зачем ласкаете мне ногу под столом?
Общее замешательство, потом смешки.
Р о з а н о в (в смятении). Помилуйте, как можно?
М и х а и л. Не обращай внимания, Василий. Это всего лишь розыгрыш. Не так ли, Полина Прокофьевна?
Щ е г л о в а. Мадам, у нас серьезная дискуссия, а вы устраиваете балаган.
С у с л о в а. Деточка, тебе же сказали, что это всего лишь розыгрыш.
Щ е г л о в а. А когда вы ударили по щеке мужчину почтенного возраста, который подарил вам комплимент, это тоже был розыгрыш?
С у с л о в а. Это когда же? Кого я ударила. (Вспоминает) Ах, вот ты о чем!
Щ е г л о в а. Вспомнили? Преподаватель в институте сказал вам, что вы прелестны, как богиня Афродита, а вы залепили ему пощечину.
С у с л о в а. Ах, деточка, чего с меня взять. Я – дочь бывшего крепостного крестьянина. Мне вообще нет места в цивилизованном обществе. Но зачем ты сократила комплимент профессора? После слов о богине Афродите он сказал, зачем мне политика и ученость. Он оскорбил меня. А потом смел прикоснуться к моему лицу.
Щ е г л о в а. Погладил, что ли? Так ему, наверное, понравилась ваша нежная кожа.
Р о з а н о в. Профессор потрепал Аполлинарию Прокофьевну по щеке. Вот она ему и съездила. По-моему, заслуженно.
С у с л о в а. Василий, вы поступили сейчас, как рыцарь. Я при всех хочу сказать вам, чтобы вы пришли ко мне сегодня ночью, я буду ждать. Я помогу вам исполнить любовь, чтобы вы не маялись на том свете.
Немая сцена. Все потрясены. Раздаются смешки. А потом и хохот.
Щ е г л о в а (тоже смеясь). Слушайте, это неслыханно! (Сусловой) Мадам, как вы можете говорить об этом вслух?
С у с л о в а. А что, на ухо шептать? Чего тут стыдного? Странное возмущение для нигилистки.
Щ е г л о в а. Тут не все нигилисты. Я точно старомодна. (Розанову). Василий, почему ты молчишь?
Р о з а н о в. А ты, Таня, могла бы так прямо сказать?
Щ е г л о в а. Ты в своем уме?
Щеглова выбегает из комнаты.
М и х а и л. Вася, это уже слишком.
Михаил выбегает следом за Таней.
Р о з а н о в (вслед). Прости, дружище, я что-то не в себе.
Квартира Сусловой. Много книг. Входят Суслова и Розанов. Розанов помогает даме снять верхнюю одежду. Склоняется, чтобы помочь снять обувь. Суслова помогает ему снять шубу. Розанв страшно волнуется.
С у с л о в а. Василий, неужели у тебя, в твои двадцать два года, еще не было женщины?
Р о з а н о в. Отчего ж? Была. Но как же прав Федор Михайлович: красота – страшная сила.
С у с л о в а. У тебя все еще столбняк? Ой, я знаю, что мне и с тобой не повезет. Но интересно, до какой же степени.
Р о з а н о в. Вам не везет, а мне наслаждение.
С у с л о в а (принимая томную позу). Так насладись. Потрогай меня. Нет, не через одежду. Обними меня без тряпок. А вот целоваться мы не будем. Ну, если только не в губы.
Яркость освещения сцены уменьшается. Розанов приближается к Сусловой. Хочет прикоснуться к ней и не решается.
Суслова подходит к буфету. Достает бутыль с надписью «Хлебная водка». Наливает в два стакана. Отрезает ломоть черного хлеба. Переламывает надвое. Протягивает стакан Розанову. Розанов робко берет.
С у с л о в а. Черный хлеб – самая здоровая закуска при употреблении хлебной водки. Пей, голубчик, набирайся мужского духу.
Чокается с Розановым и выпивает полстакана одним махом до дна. Смотрит испытующе. Под ее взглядом Розанов выпивает водку без лихости. Видно, что делал он это раньше не часто.
Р о з а н о в. Вы повторяете Федора Михайловича. Голубчик – его словечко. Вам осталось только назвать меня, как он называл вас. Чрезвычайно любопытным существом.
С у с л о в а. А что? Ты очень любопытное существо. Будет тебе ревновать раньше времени.
Суслова делает вид, что водка ударила ей в голову. С пьяным смехом она обнимает Розанова и падает вместе с ним на постель. Розанов с блаженством осыпает поцелуями ее обнаженные места.
С у с л о в а. А ты только с виду диковатый, Василий, а на самом деле, гляди, какой сладострастный. Давай я буду звать тебя на французский манер Базилем, а то Василий звучит как-то совсем простецки. Совсем не для любви.
Р о з а н о в. Я распущенности не чужд. (Целует ей грудь) Я докажу. Я докажу.
На сцене становится совсем темно.
Г о л о с С у с л о в о й. А вот этого не надо. Давай обойдемся без этого. Лучше вот сюда поцелуй. А теперь сюда. Вот, хорошо.
Р о з а н о в. Как же? Я хочу детей. Много детей. Чего вы боитесь? Они все будут похожи на вас.
С у с л о в а. Детей я не хочу, даже гениальных. Феденьку тянуло к молоденьким. А у тебя, получается, все наоборот?
Р о з а н о в. Ну, что вы, Полинька, вы совсем не…
С у с л о в а (шутливо). Договаривай, негодник. Хотел сказать, совсем не старая?
Р о з а н о в. Вы словно юница: грудь, руки, живот…
С у с л о в а. Грудь, руки, плечи, живот – сама знаю. А лицо? Вся моя порочность – в лице, этого ничем не скрыть, никакими румянами. У тебя раньше были только проститутки. Ну, признайся же.
Р о з а н о в (себе). Как она угадала?! Я целую ее, но не перестаю бояться. Есть подарки судьбы, от которых душа горит и зябнет.
С у с л о в а. Что ты там мычишь? Как разгорелся-то! Ну, гори, гори.
Р о з а н о в (в зал). И я любил эту женщину и, следовательно, любил весь мир. Женщина эта была близко. Я близко подносил лицо к её животу, и от живота дышала мне в лицо теплота этой небесной женщины. Тёплый аромат ее тела – вот сейчас моя стихия и вся моя философия. И звёзды пахнут. Господи, и звёзды пахнут. И сады. Всё теперь пахнет её запахом.
Улица. Розанов и Щеглова идут из школы.
Щ е г л о в а. Вася, как же так быстро вышло? Что с тобой?
Р о з а н о в. Видишь ли, Таня… Не знаю даже, как сказать.
Щ е г л о в а. Пусть об этом у тебя будет одна точка зрения.
Р о з а н о в. Таня, человека тянет к тому, чего ему особенно недостает. Чего он жаждет. А я – человек жаждущий.
Щ е г л о в а. Ты о какой духовной жажде, что ли?
Р о з а н о в. Отчасти. Ты очень хорошая, Таня. Ты слишком хорошая для меня. Зачем мне делать тебя несчастной?
Щ е г л о в а. Туман. Тень на плетень. А не отчасти в чем жажда? (Видя, что Розанов напряженно молчит, продолжает с отчаянием) Чем такие берут ваш сильный пол? И Миша туда же.
Р о з а н о в. Куда туда же?
Щ е г л о в а. А ты что же, не видишь, как он смотрит на нее?
Р о з а н о в. Таня, это как приворот. Я – это вроде не я.
Щ е г л о в а. Васенька, она ж тебе в матери годится.
Р о з а н о в. Таня! Я понимаю, я смешон. Я понимаю, что и тебя ставлю в смешное положение. Но это выше моих сил.
Щ е г л о в а. Господи, что ж такое с тобой! А может, это пройдет? Ты ж такой переменчивый. Раньше это меня беспокоило, а сейчас обнадеживает. Ты ж такой понятливый. Ты ж сам установил канон, что женщина без детей – грешница. А ведь она уже не может иметь детей.
Р о з а н о в. Таня, нам с тобой еще работать вместе. Зачем ты драматизируешь? Эх, Таня! Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет: и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй только по морали. Нет, я ей говорю: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к Богу.
Щ е г л о в а. К вечеру жизни? Точно, я не узнаю тебя. Ты – это уже не ты. Что-то вроде этого я читала у Ницше.
Р о з а н о в. Ах, Таня, тогда я тебе иначе скажу. Добродетель так тускла, а порок так живописен, а страдание – такое наслаждение.
Щ е г л о в а. Что ты считаешь страданием?
Р о з а н о в. Когда я получаю незаслуженное.
Щ е г л о в а (осеняя Розанова крестным знаменем). Это в тебе тщеславие забродило. Порок не живописен, а противен и мерзок, Вася.
Р о з а н о в. Я должен это испытать, через это пройти.
Щ е г л о в а. Через что «это», Вася?
Р о з а н о в. Я должен испытать свою порочность, Таня. И поэтому тоже хочу пройти через унижение. Это сделает меня сильнее. Мне надоела бесконечная моя слабость.
Щ е г л о в а. Знаешь, как это в медицине называется?
Р о з а н о в. Знаю, Таня. Ну, мазохист я, наверное.
Щ е г л о в а (шутливо). Ну что, мне поработать над собой? Ладно, стану садисткой, так и быть.
Р о з а н о в. Неужели сможешь? Клевещешь на себя.
Щ е г л о в а (сдерживая слезы). А что мне остается?
Р о з а н о в. У тебя Миша в резерве.
Щ е г л о в а. Не ожидала от тебя. Ты, оказывается, можешь быть и циником. Не боишься окончательно меня разочаровать?
Р о з а н о в. Боюсь. Бог не простит мне этого.
Щ е г л о в а. Если у тебя на все предметы тысяча взглядов, то на Бога сколько?
Р о з а н о в. Ты вот поповна, дочь попа, а попов не любишь. Так и я. Люблю Бога в своем личном отношении к нему. А все, что о нем написано, не признаю и не люблю.
Щ е г л о в а. Ладно, ты свободен, и я не вправе осуждать тебя.
Розанов привлекает к себе Щеглову, но это с его стороны братское объятие.
Р о з а н о в. Будем, как брат и сестра.
Квартира Голдиных.
Михаил сидит за фортепиано, перебирает клавишами. Розанов расхаживает туда-сюда с папиросой. Он возбужден переменой в жизни.
М и х а и л. Я знал, что ты увлечешься ею. И я рад за тебя.
Р о з а н о в. А мне страшно. Ей нельзя верить. Мне кажется, она сама себе не верит. Она какая-то больная. Но я не могу отказаться. В какой-то момент я понял: если бы она предложила мне совершить покушение на императора, я бы не отшатнулся в ужасе, не бросился бы прочь. Я бы ее выслушал. Какой же у нее стиль!
М и х а и л. Что ты называешь стилем?
Р о з а н о в. Лицо, голос, жесты, позы во всех сочетаниях и в комплексе. Она завораживает. Она соглашается жить со мной “так”, но ты знаешь наш мальчишеский героизм, я потребовал венчания. Хотя вижу: её стиль – для гостиных, лекций, вообще для суеты; и никакой способности к семейной жизни. Хочу семью, освященную в церкви. Хочу детей. Она может родить красивых, умных детей. Но она против категорически. Хотя… я пока тоже против. Будут говорить, что я женился на деньгах. Она – дочь купца, а я – сирота почти нищенская.
М и х а и л. Тебя никогда точно не поймешь. Не понимаю, зачем тебе венчание при ее отношении к религии? Она ж безбожница. И она просто боится иметь детей. В ее возрасте умирают при родах.
Он играет что-то бравурное, как бы заглушая какую-то свою печаль.
Р о з а н о в. Не понимаю. И мне теперь не будет покоя, пока не пойму. Решительно не понимаю, как мог отказаться от нее Достоевский.
М и х а и л. А я не понимаю, что ее привлекло в Достоевском. Про таких, как он, в народе говорят – шибздик. Бороденка, бородавка на щеке. Папиросы не выпускает изо рта, прикуривает одну от другой. Так о нем говорят.
Р о з а н о в. Совсем как я. Частое курение – это нервное.
М и х а и л. А его падучая? Как можно полюбить эпилептика?
Р о з а н о в. Из жалости можно и эпилептика полюбить, если он – талант. А талант – это душа.
М и х а и л. Душа у Достоевского?! (саркастически усмехается) Согласен, русская женщина может влюбиться в талант. Еще как может! Она одна в этом мире и может. Но душа у него темная, Василий, преступная даже.
Р о з а н о в. У него только чувство преступности. Он хотел, но не мог. За него совершали его герои. Если я пойму, зачем ей был Достоевский, то станет ясно, зачем ей я. Что она нашла во мне? Как мне вести себя с ней?
М и х а и л. Василий, ты всерьез влюбляешься в эту старуху! Опомнись! Это невозможно.
Р о з а н о в. Поздно, у меня уже горячка. А ты лукавишь, брат. Сам-то какими глазами смотришь на нее.
М и х а и л. Ну, нравится она мне, не скрою. Историческая женщина. Любуюсь ею, как экспонатом.
Р о з а н о в. А она, думаешь, не видит это, не чувствует?
М и х а и л. Вася, Бог с тобой! Ты ревнуешь? Прекрати. Это невозможно.
Р о з а н о в. Миша! Это как раз возможно, потому что ты красив, как бог Дионис. (После паузы) В мужчине должно быть что-то оправдывающее его недостатки. То, за что можно простить все дурное, даже невзрачную внешность. Оправдание это у Достоевского было. Он был ее первым мужчиной, с которым у девушки, отдавшейся ему, образуется особая связь. А я у нее не первый. И я не вижу в себе никаких оправданий. Если меня не за что любить, если меня нечем оправдать, то зачем я ей? Что она задумала?
М и х а и л. Боже милостивый! Да все просто. Ты много моложе, и ты – талант. Вот и все объяснение. Ваша связь – это как ее связь с Достоевским. Только он был много старше ее, а теперь она много старше тебя.
Р о з а н о в. Неужели она видит во мне его?
Розанов подходит к большому зеркалу, всматривается в свое изображение.
Р о з а н о в. Сколько я гимназистом простаивал перед большим зеркалом в коридоре, и сколько тайных слез украдкой пролил. Лицо красное. Кожа какая-то неприятная, лоснящаяся, не сухая. Волосы прямо огненного цвета и торчат кверху, но не благородным «ежом», а какой-то поднимающейся волной, совсем нелепо, и как я не видал ни у кого. Помадил я их, и все – не лежат. Потом домой приду, и опять зеркало – маленькое, ручное: "Ну кто такого противного полюбит". Просто ужас брал. В душе я думал: женщина меня никогда не полюбит, никакая. Что же остается? Уходить в себя.
М и х а и л. Так внешняя непривлекательность стала причиной самоуглубления.
Р о з а н о в. Но меня замечательно любили товарищи…
М и х а и л. И я тебя люблю.
Р о з а н о в. И я всегда был коноводом против учителей, особенно против директора. В зеркало, ища красоты лица до выпученных глаз, я, естественно, не видел у себя взгляда, улыбки, вообще, жизни лица и думаю, что вот эта сторона у меня – жила, и пробуждала то, что меня все-таки замечательно и многие любили, как и я всегда, безусловно, ответно любил.
С детства я любил худую, заношенную одежду. Новенькая меня всегда жала, теснила, даже невыносима была. Просто я не имею формы. Какой-то комок или мочалка. Я наименее рожденный человек, как бы еще лежу в утробе матери и слушаю райские напевы, вечно как бы слышу музыку – это моя особенность. На кой черт мне интересная физиономия или еще новое платье, когда я сам в себе бесконечно интересен, а по душе – бесконечно стар, опытен, точно мне тысяча лет, и вместе – юн, как совершенный ребенок…
Михаил подходит к Розанову, обнимает его.
М и х а и л. Ты в самом деле так бываешь похож на дитя.
Квартира Сусловой.
Суслова сидит с книгой. С улицы входит Розанов. Снимает верхнюю одежду.
Р о з а н о в. Эти заспанные лица, немощеные улицы. Русская жизнь так грязна, так слаба.
С у с л о в а. Вчера ты говорил, что она тебе противна.
Р о з а н о в. Слаба, противна, но как-то мила. Не милы только болтуны. Русский болтун – теперь самая главная сила в нашей истории. Русь молчалива и застенчива, и говорить почти что не умеет. На этом просторе и разгулялся русский болтун. Воображать и чесать языком – легче, чем работать. На этом и родится ленивый русский социализм.
С у с л о в а (с иронией). Зато мы – духовная нация. Что-то ты все чаще ругаешь русских.
Р о з а н о в. Но при этом ненавижу всякого, кто тоже их ругает. Кроме русских, единственно и исключительно русских, мне вообще никто не нужен, не мил и не интересен.
С у с л о в а. Уж не побывал ли ты в какой-то редакции?
Р о з а н о в. Побывал и еще раз убедился: главный лозунг нашей печати: проклинай, ненавидь и клевещи.
С у с л о в а. Не взяли статью?
Р о з а н о в. Надо писать только для себя. Не напечатают – не беда. Если написано хорошо, рано или поздно кто-нибудь оценит. А значит, написанное не пропадет.
С у с л о в а. Ты стал логически тянуть мысль. Раньше были одни полумысли.
Р о з а н о в. Хочешь, сказать – благодаря тебе? Отчасти, да. Подчиняюсь. Но мне это не нравится. Мне больше нравятся полумысли, получувства, догадки в двух словах.
С у с л о в а. Ну, понятно, мысли скачут или наоборот, как ты говоришь, столбняк в мышлении. Начал сейчас с лиц и улиц, а что на самом деле в голове?
Р о з а н о в (не сразу решаясь). Вот скажи мне на милость, Полиночка, сколько ты встречалась с испанцем Сальвадором? Три недели? А сколько других людей встретилось тебе в Европе? А сколько лет прошло с тех пор? Почти пятнадцать. Столько страстей и переживаний. У тебя так удалась биография. Для писателя это первое условие. Но твоя биография остается у тебя в голове, не ложится на бумагу. В голове не укладывается.
