Владимир Герасимов
Авдеевы тропы
– Иуда ты поганый. Ты хуже этих басурманских жаб! Чтоб земля тебя поглотила!
И старуха кинулась к переводчику, чтобы выдрать ему бесстыжие глаза. Но в это время кто-то саблей плашмя ударил её по голове, и она упала, оглушённая.
Князь Юрий Всеволодович
Беспокойные ночи у князя в последнее время. Да и как же иначе? Днём ещё можно взять себя в руки, а вот по ночам одолевают его страшные видения. Мучает его призрак чернеца, которого казнили по его, князя, скоропалительному приказу в тот последний день, когда он уезжал из Владимира. Упрёки чернеца продолжали терзать княжеское сердце, что, мол, конец земле русской приходит и всему его княжескому семени. И не спрятаться во сне от выпученных кроваво-красных белков, от дикой ухмылки чернеца. От этих видений кровь стучит в висках, порой кажется, что голова вот-вот разорвётся. В груди сдавливает, и не может князь отдышаться. Нет, чернец! Нет, проклятый! Пока стоит Владимир-крепость, и Русь жива, и всё семейство его ждёт своего господина. А Владимир никакая ещё вражья сила не брала: крепки стены, надёжны ворота, глубоки рвы. Попробуй сунься! Да если бы он не был уверен в неприступности крепости, разве бы он уехал собирать силы на сторону? Да и сыновья в силе: и Всеволод, и Мстислав. Воевода опытный – Пётр Ослядюкович. Советовали Юрию жену, дочь, внуков, снох спрятать в далёких монастырях, чтобы в случае чего остались они живы. Усмехнулся тогда князь: да Владимир надёжней любых тридевятых земель, чего же тут мудрствовать-то.
Тревожны слухи – видели татарей уж у Переславля да под Ростовом Великим. Ну и что с того? Обошли поганые неприступные твердыни владимирские, ищут орехи податливые да слабые. Для того и стал Юрий Всеволодович на берегу реки Сить, собирает войско, чтобы разбить незваного неприятеля. Вскоре стянут свои войска братья Святослав и Ярослав, сыновец Василько Ростовский. Сила великая будет в руках князя. И, наконец-то покончив с этими нехристями, можно победно вернуться в столицу через парадные Золотые ворота, выставив на пике башку хана татарского Бату, осенёнными великокняжеским стягом со Спасом Нерукотворным. Сейчас он развевается над избой, где остановился князь. Местные плотники скатали новый бревенчатый дом под княжеское временное пристанище. Не в палатке же обитать и не в слепых мужицких избах! Дух победный должен быть крепок и начинаться с малого. А так всё тут попросту: лавки по четырём стенам, на них спит Юрий и сидит. Тут же собирается военный совет. Тут и стол, за которым Юрий обедает. Да больше ничего и нет. Конечно, обязателен киот с иконам: молится князь искренне, произносит каждое слово молитвы трепетно и с верой. Услышит Господь его и даст победу русскому оружию. А для этого надо братьям его забыть и непонимание, и обиды, учинённые друг другу. Ведь жизнь была большая, и всякое случалось, особенно в те времена, когда делили они между собой города и власть стольную. Обижал и он, Юрий, и его обижали. Умолять надо Господа об утолении этого внутреннего пожара обид и неприязней. Ведь у всех кровь одна, и перед опасностью все должны стоять вместе. А врага нечестивого надо прогнать, чтобы не топтался он между городов русских, ожидая слабины. Ведь вот Коломну-то сожгли, проклятые, говорят, и Москве та же участь была…
Прикрыл князь глаза и горестно вздохнул. Ничего не слышно про сына Владимира из Москвы. Сгиб ли? Спасся ли?
Шумно дыша, вбежал дружинник:
– Княже, Василько приехал с объезда!
– Зови, зови его, – встрепенулся Юрий Всеволодович и стряхнул с себя горестные думы.
– Дядюшка! Не гоже у нас получается! – сразу заговорил Василько, широким шагом войдя в гридницу.
– Что стряслось?
– Да больно уж редки и малочисленны станы наши стоят. Кучно сейчас нужно быть!
– Вот подойдёт Ярослав со своими людьми – там разберёмся.
– Да не видно что-то дяди Ярослава, а Дорож с разведчиками, ты ведь ведаешь, докладывают, что подтягиваются татаре.
Юрия Всеволодовича раздражала настойчивость племянника, хотя он понимал, что Василько прав, но не хотелось верить, что поганые уже рядом, как будто по пятам идут.
– Верно, разведчики это, что пугаться-то!
– Коли так, слава бы богу, – коротко молвил Василько и быстро вышел прочь из гридницы. Обиделся, знать, то-то губы сжал в полосочку, а ноздри вверх взметнулись, отметил Юрий Всеволодович. Ну да ничего, предводитель должен быть один. А Васильку следовало только доложить об обстановке, а не делать какие-то выводы и словно бы тыкать его, великого князя, носом в нечистоты. Не любит он этого. Выводы предводитель будет делать сам. Да, конечно, надо бы встать общим станом, сгрудиться. Об этом Юрий думал. Но вот не получается. Несколько прибрежных деревенек, а между ними чистое поле, обдуваемое всеми ветрами. В одной деревеньке он, в другой брат Святослав со своей дворней. А Ярослав придёт, тоже наособицу захочет. Чтобы всех собрать на совет, так надо в разные стороны посыльных отправлять. Всё, как и раньше: всяк в своём уголке сидит и в свою дуду дудит. Уж сколько лет минуло со дня прихода Юрия на великокняжеский стол, но не могут братья до конца примириться с этим. Ярослав, когда сговаривались соединить здесь всё войско для разгрома поганых, обронил непонимающе: «Уж отсиделись бы». Не понимая, что больше пёкся великий князь о малых городах, о слабых орешках, которые Бату разгрызает без труда. Уж Рязань на что была мощна, а вот поди ж ты! Да теперь-то уж они и сами поняли. Юрий встревожился после взятия Коломны – отсидки тут не годны.
Неприятеля надо заманить и на открытом поле разгромить. А тут без большой силы никак не обойтись. А силы-то этой накопить пока не удаётся. Главное, Ярослав подошёл бы вовремя. Вот тогда бы битва получилась славная. А ещё он велел сыновьям Всеволоду и Мстиславу, как уйдут татаре от Владимира несолоно хлебавши, пойти след в след за погаными с владимирским войском. Будут наступать неприятелю на пятки. Так что окружение получится полное и окончательное.
Да разве впервой для ушей великого князя победное русское ура! От приятных раздумий князя Юрия отвлёк голос слуги. Его лицо было испуганным и взволнованным:
– Княже… из Владимира… вестник!
– Где он? Где же?.. – нетерпеливо вскочил Юрий со скамьи, вглядываясь в проём двери. Вошёл мужик в изодранной одежде, заросший бородой, нечёсаный, с воспалёнными глазами. Он перекрестился на иконы, затем поклонился князю.
А тот подскочил к вошедшему:
– Ну что? Как там во Владимире? Говори! Воевода или княгинюшка письмецо прислали? Давай его сюда! – и Юрий Всеволодович нетерпеливо протянул руку.
Но мужик некоторое время стоял, переминаясь с ноги на ногу, мучаясь от неведомой боли, не зная, как выговорить те слова, которые приготовил.
У князя в груди закипал гнев:
– Кто таков? Говори! – нахмурил он брови.
– Авдей я, охотник.
– Что ж посыльным притворяешься? – рыкнул снова Юрий.
– Не посыльный я! Из Владимира иду к твоей милости.
– Hy! – княжеский голос набирал крутизну, чтобы обрушиться на виноватого всей своей мощью.
– Княже… – мужик прикрыл глаза, и по его щекам прямо в бороду покатились слёзы. – Нету более Владимира… сожгли его поганые…
Юрию Всеволодовичу показалось, что этот плюгавый мужик ударил его со всего размаха по щеке. Он отшатнулся и вскрикнул:
– Как ты смеешь, погань!
Он схватил мужика за плечи и затряс, будто бы вытрясая его из лохмотьев. На мгновение ему показалось, что это тот же казнённый наглый чернец с его ехидной улыбкой, только меняющий, как сатана, своё обличье. Мужик захрипел в безжалостных руках князя. Ноги его подкосились, и он выскользнул на пол.
– Убрать! Убрать! – закричал князь, отшатнувшись от упавшего тела.
В гридницу на крик сбежались дружинники.
– Запереть! – указал князь на лежащего мужика и, задыхаясь от гнева, добавил. – Я допрос ему учиню… потом.
Появился испуганный Василько Константинович, забыв обиду:
– Чего содеялось-то?
Тяжело дыша, Юрий Всеволодович показывал глазами на мужика, которого охранники волоком тащили прочь.
– Эта подосланная тварь посмела сказать мне, что татаре сожгли Владимир!
Василько, потупясь, стоял и молчал. Князю было странно, почему тот не возмутился и даже не удивился.
– Я пытками к вечеру выведаю у этого холопа правду. Он мне поведает, кто подослал его! – гнев продолжал клокотать в княжеской груди.
– Княже, – дрогнувшим голосом промолвил Василько, – посланник этот, пожалуй, правду молвит.
– Какую правду? – Юрий Всеволодович похолодел. – Или ты ума лишился?
– Вот уже с неделю слухи по всем деревням идут. Только никто точно не знает. Кто что говорит.
– Почему я об этом ничего не ведаю?
– А что докладывать-то, слухи они и есть слухи, – Василько горько вздохнул. – А этот мужик пришёл из самого Владимира. Он стоял на защите крепости. Он всё своими очами видел.
У Юрия Всеволодовича заходили желваки:
– Что же воевода и сыновья никаких вестей не шлют? Почему нет княгининого посланника? Я что, должен верить какому-то грязному мужику? – великий князь снова стал закипать от гнева.
Василько потерянно потупил взор. Князь тяжело сел на скамью, прислонился затылком к прохладной бревенчатой стене и прикрыл веками глаза. Немного помолчал, отходя от волнения, и устало промолвил, обращаясь к Василько:
– Дай знать воеводам и князьям, чтоб на совет собирались. А пока оставь меня.
Василько вышел. А Юрий Всеволодович никак не мог успокоиться. Нет, конечно же, он не поверил мужику, что стольный Владимир-град мог так быстро сдаться врагам. Об этом князь не мог предполагать даже в грустных размышлениях, которые порой накатывались на него. Только одно из двух: или мужик подосланный, или же всё это снится ему в самом дурном сне, и надо всего лишь только проснуться…
А слухи, о которых говорит Василько, это вздор – всегда, когда люди чего-то страшатся, по устам ходят разные выдумки. Но почему ж так долго нет вестей ни от Агафьи, ни от Петра Ослядюковича, ни от сыновей? Просто разом погибнуть они не могли. Разгадка-то как раз в том, что обложили басурмане крепость так, что никто и выбраться не может.
Мужика этого пытать и пытать надо, он признается, что врёт. А потом казнить у всех на виду, в устрашение.
Князь Юрий обхватил голову руками. Казнить-то он казнит. Но что от этого изменится? Много было за всю его жизнь казнено людишек. Облегчило ли это душу? Вот чернец до сих пор к нему является и мучает, мучает… Если бы всё только зависело от его княжьей воли, но всё зависит от провидения Господня. Князь повернулся к иконам, перекрестился:
– Господи, не дай свершиться самому худшему. Дай силы и разума мне, Господи!
Он опустился на колени. Негоже перед ликами молиться сидя. Как можно просить что-то у Бога, не предав себя смирению? А уметь усмирять свою гордыню, размышлял князь, надо и перед людьми. Но как научиться этому, чтобы люди не обознались, не приняли это за слабость и сломленность? Он, великий князь, должен стоять над всеми. Может быть, то, что предопределено простым людям, на него не распространяется? Ну, попробуй ослабь вожжи: тот же Василько, сын Константина, возгордится и начнёт думать о каких-то своих правах. А уж что говорить о братьях Святославе и Ярославе? Ведь лет двадцать назад после смерти их отца ввергли они, братья, в страшную междоусобицу Русь. На всём небольшом пространстве между Ростовом, Владимиром, Костромой лилась рекой кровь, стонали стоном люди русские. То он, то Константин брали верх поочерёдно и садились на стол княжить, а братья перемётывались то к одному, то к другому, как им было выгодно. Русь, как смертельно раненный зверь, изнемогала в истоме и взывала о пощаде.
А теперь её мучает враг, неведомо откуда взявшийся. И вот перед лицом его надо бы забыть обо всех обидах и подозрениях, да не получается. Если представить на мгновение, что прав мужик, и сожгли татаре Владимир, то кто тогда он, Юрий, без стольного града? Куда же идти ему? Опять в Городец, куда Константин загонял его после первого сражения? А такого конца братья, может быть, и ждут. Вот Ярослав давно уж должен быть здесь со своими полками, а от него ни слуху ни духу нет. Выжидает, что ли? Конечно, кем для братьев будет Юрий, если Владимир сожжён, а все люди побиты? Кто будет разговаривать с князем, у которого ничего нет. Перенесут стол в Ростов Великий, как когда-то хотел Константин, а его, Юрия, и спрашивать никто не станет.
Застонал от досады князь и стукнул по столу кулаком. Подсвечник со свечой повалился, пламя затрепыхалось, и воск с перевёрнутой свечи закапал на пол. Юрий взял свечу в руку, но вместо того, чтобы поставить её назад, смял её, мягкую, горячую, в кулаке и комок швырнул в угол.
Нет, надо успокоиться, не так-то всё просто. Если татаре смогут взять Владимир, то уж Ростов и остальные города для них будут лёгкой добычей. Об этом же должен задумываться Ярослав, если он держит своё войско в потайке, где-нибудь в ближних лесах, не собираясь вступать в совместную драку… А вдруг он сговорился с татарами?
Вошёл княжеский слуга Ослядок и поставил молча на стол еду. Но Юрию Всеволодовичу совсем не хотелось есть, и он, как бы не замечая посуды, спросил слугу:
– Явился кто на совет?
Ослядок зажёг на столе потухшие свечи и кивнул:
– Да, княже.
– Зови.
Слуга скрылся в дверях, и вскоре в гридницу стали заходить, внося свежий морозный дух, люди. Они рассаживались на скамьи молча, зная, что Юрий Всеволодович не в духе. Только слышались скрип и стук сапог, чьё-то сопение и покашливание. Неподалече сел и брат, князь Святослав, уже немолодой, хотя и без единой седины в бороде. От рождения Святослав был тихим незлобивым человеком и особенно-то, не чета Ярославу, не рвался к большой власти. Сидел в своём Юрьеве-Польском тихохонько и уже не вступал ни в какие сговоры. Тут же самостоятельный Василько Константинович. Рядом воеводы костромские, угличские, мышкинские, кснятинские, глава сторожевого полка Дорофей Семёнович.
Все расселись и ждали слова Юрьева. А он никак не мог сосредоточиться с чего бы начать:
– Вы, верно, ведаете, что пущен слух, будто поганые сожгли Володимир. Истинно это или ложь, я пока не знаю. Слишком тверда для каких-то степняков крепость володимирская. Да и войско я там оставил сильное, про это было столько раз говорено…
По гриднице прошёлся шелест приглушённых голосов. Кто-то не знал про эти слухи, кто-то ведал.
– Да пришёл ко мне якобы из Владимира некий мужик и поведал о сожжении крепости. Я учиню подробный допрос этому нечестивцу, и он мне всё выложит.
Василько Константинович привстал:
– Великий княже, а не лучше ли выслушать его на совете? Возможно, в его словах имеется некая истина.
Заходили желваки у Юрия Всеволодовича. Опять Василько лезет вперёд. Из молодых да ранний.
– Истину у этого мужика я познаю сам. К тому же, ты видел, в каком он состоянии. Ему ещё в себя прийти надо.
В гриднице повисла гнетущая тишина.
– Нам же надобно готовиться к большой битве, независимо от того, жив ли Володимир-град или нет. Поганые слетаются сюда, яко вороны, и нет вестей ни от Ярослава, ни от моих сыновей. Если они не помогут, то войскам туго, очень туго придётся. Не кучно стоим мы. Разрежут нас враги и перебьют поодиночке, пора, пора сбиваться.
Юрий Всеволодович повернулся к главе сторожевого полка Дорофею Семёновичу:
– Какие твои новости?
Тот прокашлялся и забасил:
– Ничего нового не поведаю, княже, пока малыми отрядами кружат поганые близ деревень, главные силы, видать, не подошли.
– Коли подойдут, не поздно ли будет? – сдерживая гнев, спросил ядовито князь. – Не пора ли твоим сторожевым подальше пойти да познать, где главные-то силы, далече ли они? Али побаиваетесь?
Лицо Дорофея Семёновича побагровело, губы дрогнули:
– Княже, для дальней разведки и народу-то поболее надо, а у меня-то их… – он махнул рукой.
– Так возьми народцу-то, возьми. Без разведки слепы мы. Бери самых шустрых, да чтоб кони под ними свежие да быстрые были!
Дорофей Семёнович расплылся в довольной улыбке:
– Это дело!
– Иди, поспеши, не рассиживайся. Сейчас самая твоя пора. Победа наша в твоих руках. Застанут нас врасплох, яко курей лиса, погибель наша будет. Я так чаю: из каждого отряда выделят тебе воев.
Юрий Всеволодович прошёлся по лицам сидящих за столом. Все согласно закивали головами.
– Ну и ладно, – великий князь немного помолчал, удивляясь общему согласию. Обычно обязательно находился кто-то, кто возражал. Пусть даже по такому мелкому поводу, что и сейчас. А нынешний совет какой-то тихий. Неужто из-за слухов о гибели стольного града? Ведь там осталась вся семья Юрьева. Сочувствуют.
– Что, нешто никаких более вопросов не имеете? Ведь с завтрашнего дня повелеваю скучиться всем в этой деревне, где моё пристанище!
– А где воев размещать? Где припасы брать? – сразу же загалдели за столом. Вопросы сыпались, страсти рвались, как пар из кипящего котелка.
– Где? – усмехнулся князь, – Будто внове вам дело ратное. Где по избам располагайтесь. Где палатки ставьте. Где костры разжигайте. Ненадолго ожидание-то. Не заставят себя поганые ждать. Скоро явятся. Не о себе пекусь. Не себя хочу заградить вашими щитами да мечами, а чтоб не достались вы лёгкой добычей врагу. Об этом же уведомьте Ярослава, как он явится сюда, и иных прочих.
– А не захлопнут нас тут всех в ловушке, не окружат? – взял слово Святослав.
– Так для этого и пекусь я о разведке, нешто не ясно? – раздражённо сжал губы Юрий. – Как сторожевые сообщат нам о вражьем приближении, так и поведение сменим сразу же.
– Что же, всё ясно, княже, – отозвался Василько, – к чему разговоры говорить, надо дело делать.
– Ну коли всем всё ясно, совет закрываю! – поднялся Юрий Всеволодович, и за ним все остальные. Когда разговоры и шаги утихли за дверями, великий князь позвал слугу Ослядока:
– Как там мужичок-то, оклемался?
– Да, княже.
– Вели привести его. Выпытыватъ буду всю истину.
– Что, и Кащея позвать?
– Ладно уж, пока и без Кащея обойдёмся, а там видно будет. Спервоначалу с глаза на глаз поговорю.
Юрий Всеволодович везде возил с собой пыточных дел мастера Кащея. Тот одним своим видом наводил ужас: глаза навыкате, нос плоский, как будто его и вовсе нет. Дыхание смрадное. Огромные красные заросшие волосом лапищи. Как начнёт выкручивать суставы у жертв – улыбается. Но преданный, как собака. В бою князь держит его рядом. Мечом он владеет искусно. И как только успевает на коне вокруг виться, князь диву даётся. Но ни разу не был ранен Юрий, даже и задет с тех пор, как завёл Кащея.
Постукивая сапогами, дружинники ввели мужичка. Тот пошатывался, ещё, видимо, не отошёл от княжеской хватки. Его посадили на скамью. Он сидел с опущенной головой.
– Ну что, холоп, кто тебя подослал? – приступил князь к допросу.
– Не холоп я вовсе, – вымолвил тот. – Вольный человек и по вольному хотению пришёл к тебе.
– И пошто же ты ко мне явился? – усмехнулся князь. – По вольному-то своему хотению.
– Поведать, как люди твои храбро бились насмерть, – снова тихо промолвил мужик, не поднимая глаз на князя.
– Ах вон как! Ты думаешь, без тебя мне некому об этом поведать?
– Может быть, и некому… – бесстрашие в голосе мужика поразило князя.
– Нешто ты мнишь, что из всего Владимира ты один остался в живых?
– Почему же, остались живые.
– И что же они молчат? Меня, что ли, опасаются?
– За других я не смею говорить.
– А ты один такой бесстрашный да совестливый? – снова ярость стала закипать в княжеском сердце. – А сам и глаза страшишься поднять. А если я тебя на дыбу, да заплечных дел мастер распрямит тебя как следует. Что на это скажешь?
Мужик долго не отвечал, а потом поднял воспалённые красные глаза и снова тихо промолвил:
– Княже, а что это переменит?
Юрия Всеволодовича всего передёрнуло. Ему вновь привиделось, что заглянули в него безжалостные глаза чернеца того, владимирского.
Взвился князь от боли, схватился за голову и побежал в другой конец гридницы, чтобы спрятаться, чтобы не видеть. Услышал голос мужика:
– Княже, прости за мою дерзость, не держи сердца. Всем ныне трудно, всем.
От этих слов откатилась волна раздражения в Юрии Всеволодовиче, как-то ещё неосознанно показалось ему, что не посланный мужик, но признаться в этом противилось всё его естество. Ведь если мужик прав, то значит погиб град Владимир. Но этого не может быть! Если он поверит мужику, то предаст город.
Князь несколько раз прошёл в душевном оцепенении от стены к стене, сел подле мужика на лавку:
– Я не могу верить тебе, пока собственными очами не увижу то, что ты мне поведал. Ты тоже бился на стенах Владимира?
– Да! Я потерял там жену, браточада и шурина… – глаза у мужика были наполнены слезами.
Нет, нельзя так притвориться. Если бы он был подосланным, то он бы по-другому вёл себя. Валялся бы в ногах, уговаривая поверить. А этому и самому не хочется верить в то, что он произносит.
– А что ты знаешь о моей семье? – с опаской услышать страшное и потому с некоторой робостью спросил князь.
– Я не ведаю, где они сейчас. Только видел собственными глазами, как погиб твой сын Владимир.
– Владимир? – у князя глаза полезли на лоб, и задрожал от обиды и гнева подбородок. – Вот ты сам себя и выдал, тать! Владимир не мог быть в городе. Он в Москве был!
– Княже, не гневайся, а послушай меня. Владимир сгиб не в крепости. Татаре привели его, яко зверя в верёвках, к Золотым воротам ещё перед приступом, дабы устрашить нас, и тут же убили его.
– Значит, он был в плену? – выдохнул с отчаяньем князь.
– Истинно так. Моя дочка Настёнка тоже была украдена погаными и в плену встретилась с твоим сыном, ухаживала за ним.
– Какая дочка?.. Когда ухаживала? – князь слушал рассеянно. Он был поражён вестью о гибели сына. Слова цеплялись одно за одним, потом распадались, но не связывались в общую цепь. И уже, не слушая мужика, он встал перед ним, заглядывая пристально в глаза, надеясь, что они уж не обманут.
– А про других что ведаешь? Про княгиню?..
– Не знаю, – Авдею был тяжёл этот пронизывающий взгляд князя, но он не отвёл глаза, – я слышал только, что князь Мстислав со своими воями из Золотых ворот… прямо в гущу врагов…
– Ну и!.. – вскричал Юрий Всеволодович.
Авдей отвёл глаза:
– Поганых было тьма-тьмущая…
Князю стало очень душно в гриднице. Он выскочил из неё. Вслед за ним с шубой и шапкой вылетел Ослядок. Но он не чувствовал холода, не видел снега. Он только чувствовал, что на него накатывается огромная волна чего-то страшного, становится всё больше и больше и вот-вот поглотит его. Кругом толпились испуганные люди, ржали кони, трещали костры. А вверху – огромное бескрайнее небо, а за рекой Ситью такие же бескрайние заснеженные леса. От всего этого князь впадал в неизбывную тоску. Может быть, зря он ушёл из Владимира? Может быть, он похож на зайца, за которым гонится охотник и вот-вот настигнет.
Впервые за всю свою ратную жизнь почувствовал он себя беззащитным и одиноким, хотя кругом было много вооружённых дружинников. Когда во время грозы молния с треском ударяет где-то поблизости, сердце сжимается в ужасе. Некуда спрятаться, некуда бежать, всюду она достанет, если захочет. Вот такое же чувство было сейчас у Юрия. Если вдруг всю его семью поубивали враги, то для чего же ему жить на свете? Какой из него великий князь, когда у него, может быть, нет преемника на княжество из сыновей и даже из внуков? И если он победит и останется жив, разбив вражескую погань, что за жизнь одному?
– Что содеялось, великий княже? – послышался знакомый голос, и он увидел перед собой воеводу Жирослава Михайловича, небольшого роста крепкого коренастого мужчину. Он стоял в шубе нараспашку и испуганно смотрел на князя. Этот вопрос заставил Юрия Всеволодовича резко остановиться, сжать кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Нет, нельзя так распускать свои чувства на людях, нельзя. В доме, где никто не видит, это ещё куда ни шло. А на глазах всего войска… Да пока ещё ничего и не известно. Ну Владимир!.. Ну Мстислав!.. А он всё ещё великий князь. И впереди у него битва, которую надо выиграть.
– Я ищу тебя, воевода! – вырвались из уст первые попавшиеся слова.
– Меня? – непонимающе промолвил Жирослав Михайлович. – Да я никуда далече и не отлучался.
– Надобно послать кого-либо ко граду Владимиру, разведать, что там и как там.
Воевода понял, что всё это сказано от отчаяния и безысходности. Что толку посылать во Владимир кого-то: и не успеют обратно да и не проберутся, коли вокруг кишмя кишит татарская разведка. Но воевода почтительно кивнул Юрию Всеволодовичу в знак согласия и отошёл. А князь надел как следует накинутую Ослядоком шубу, прошёлся от костра к костру, где устраивались воины, натягивая палатки из телячьих шкур, таская к кострам сучья и дрова. Только тут он услышал, что кругом гомонят люди. Кто-то кого-то зовёт, кто-то ругается. Стук топоров, топот и ржанье коней – в общем, обычная жизнь перед битвой. Это его успокоило малость.
Тут он заметил, что за ним ходит какая-то маленькая девочка в платке, в шубейке, в сапожонках. Это выбивалось из обычной военной жизни. Он приостановился и вопросительно взглянул на неё. А она, как будто и ожидала этого, с плачем кинулась к его ногам:
– Дяденька князь, пожалей меня!
Все её тело сотрясалось в рыданиях, а Юрий Всеволодович поднял девочку за плечи, заглянул ей в глаза, залитые слезами:
– Девонька, что содеялось у тебя?
– Христа ради, пожалей! – продолжала она рыдать.
– Да поведай мне своё горе, – погладил он её широкой ладонью по волосам, выбившимся из-под платка.
– Отпусти моего тятеньку, ради Христа, не мучь его.
Князь нахмурился, не понимая, в чём дело:
– Кто ты? Чья ты, девонька? Кто твой отец?
– Настёнка я, Авдеева дочь. Мы с тятенькой только намедни пришли из Владимира. Тятенька сразу пошёл к тебе рассказать, что тати пожгли Владимир. Ведь я с тятенькой недавно встренулась. Была я украдена татями. А маменька-то у меня в Володимире сгорела. Я её так и не видела. А сам-то тятенька раненый. Уж и куда я без него пойду-то? Пожалей ты меня, сиротинушку! – и она снова бросилась к княжьим ногам. – Ведь я твово сына в полоне у татарей выхаживала, поила его, кормила.