Владимир Жестков
Жилины. История семейства. Книга 2
– Тиша, дорогой, здравствуй. Это лекарь, он тебя с того света назад вернул. Мы думали, ты говорить не сможешь, а Сидор Иванович очень хорошо понимает таких, как ты, у кого удар был, вот мы его в качестве толмача и попросили поприсутствовать. А у тебя и у самого вон как хорошо получается. Хочешь, мы попросим – и он уйдёт?
– Нет. Пусть будет, – тут же, без раздумий произнёс больной.
Голос у него был приглушённый, но все собравшиеся слышали его отчётливо. Говорил он медленно, почти по складам, с каким-то придыханием, но вполне понятно. Некоторые звуки у него сливались, а все шипящие он проглатывал, но это не мешало его слушать. Все, кто был здесь день назад, удивлённо переглядывались. Тихон набрал в грудь побольше воздуха и продолжил:
– Что сказать хочу, все слышать должны. Доктор – хорошо. Он скажет, в своём я уме был или нет. Отца Рафаила не вижу. Нет – говорить не буду.
– Здесь я, Тиша, здесь, – отец Рафаил встал так, чтобы больному было его видно, – не волнуйся. Все приехали, кого ты просил. И староста из Жилиц, и Ольга Васильевна, и Феофан Селиванович с супругой – все здесь.
– Хорошо. – Голос у Тихона как бы окреп, да и сам он выглядел совсем по-другому, нежели накануне.
Нет, не совсем так, конечно. И рот остался перекошенным, и глаз один заплыл, видно было, что человек серьёзно болен, но что-то неуловимо изменилось, отчего смотрелся он намного лучше.
– Ваня пусть подойдёт. Расскажет, всё ли сделал, что надобно.
Иван, которого было почти не видно за широкими спинами отца Рафаила и Пафнутия Петровича, сделал шаг вперёд и встал между ними.
– Всё я сделал, дядя Тихон, и расплатился со всеми, и товар уже почти весь закупил, который хотел. Сейчас жду, может, ещё что новое найду, а так почти на две подводы товара я заказал. Я Воронка сюда с телегой пригнал, он здесь в конюшне стоит. Ещё одну подводу, если понадобится, мне дядя Феофан обещался дать. Так что не волнуйся, дядя Тихон, всё в порядке будет, я всё буду делать, только не умирай. – И у него слёзы по щекам потекли.
– Экие ты глупости, Ванятка, по молодости лет говорить надумал. – Пафнутий Петрович так на него посмотрел, что у Ивана ноги подкосились и он от испуга чуть не упал, а тот добавил: – Никто умирать и не собирался, поправится Тиша скоро, и вы снова ходить по деревням без устали приметесь.
– Я больше по деревням ходить не смогу, – тихо-тихо, буквально прошептал Тихон.
Но все услышали эти слова, и все поняли, что это истинная правда. Не сможет он больше из деревни в деревню, из избы в избу ходить. Вот и всё. Он снова замолчал, и надолго, но все терпеливо ждали.
…Дядя Никита тоже помолчал немного и свой рассказ продолжил:
– Наконец Тихон снова заговорил. Отрывисто. С трудом, но достаточно понятно. Говорил долго, и вот что по смыслу получилось:
– Ладно, я ведь вас не просто так собрал. Я хочу, чтобы все поняли меня и никто за глаза обо мне плохого не говорил. Иван – сирота, батюшка его, Иван Иванович, светлая ему память, преставился, но полным сиротой Иван не является, у него ещё матушка жива, и на шее у неё девять малых детей. Я хочу, чтобы Иван дал своё согласие, а потом привёз такое же согласие от своей матушки на его усыновление мной. Мне наследник нужен, иначе всё, что я с таким трудом делал, развалится и погибнет. Я узнавал в присутствии. Поскольку у меня детей нет, а Иван теперь безотцовщина, я имею право его усыновить с возможностью наследования им после моей смерти всего моего имущества, в том числе принадлежащей мне земли, дома и всего прочего. При этом он должен принять обязательство заботиться о моей сестре и её детях. Но, поскольку он помолвлен с Настёной, мне кажется, он такое обязательство возьмёт независимо от моего желания.
Тихон замолчал и закрыл глаза. Вернее, один – другой весь заплыл и не открывался. Все видели, что эта речь отняла у него так много сил, что вряд ли он ещё что-нибудь сказать сможет. Но буквально через пару минут, когда все ещё молча продолжали стоять подле него, он вновь открыл глаз и попросил немного питья, чтобы смочить пересохшее горло. Ему подали квасу, он сделал маленький глоток и опять заговорил:
– Ивану я поручаю нанять работников, столько, сколько он сам решит, открыть на ярманке лавку и закупать любой товар, который он наметит, но офенскую работу не бросать и всех моих постоянных покупателей продолжать обеспечивать потребным им товаром и по сходным с прежними ценам. – Он опять прикрыл глаз и замолчал.
Затем Тихон глаза совсем закрыл, на бок повернулся и засопел.
Глава 6
На Фроловской ярмарке. Август 1752 года
Дядя Никита собрался и дальше рассказывать, но тут заглянула Люба и позвала нас ужинать. Пока дядька нас с папой своими рассказами развлекал, она курочку пожарила и на гарнир рис сварила.
– О, жареная курочка! – воскликнул дядя Никита. – Это я люблю. Хотя правильней сказать, что все Жилины, да и не одни только Жилины, это любят. Я прав? – обратился он к своему брату, а соответственно, моему отцу.
Тот только головой кивнул. Ну а я решил дядин вопрос опередить и сам признался, что без жареной куриной ножки жизни своей не представляю. Все засмеялись и принялись есть.
Поели, снова переместились в мой кабинет, и вновь перед нами неспешно предстал как живой Иван по прозвищу Старший, тот, кто дал жизнь – не сам, конечно, а через десяток поколений – всем нам, находившимся в этой комнате.
– Вот те на, – сказал Пафнутий, – смотрите-ка, заснул Тихон. Устал, видно, столько говорить, вот и отключился, как высказал всё, что хотел. Все поняли его волю? – громко, так, что все сразу к нему повернулись, спросил Пафнутий. – Я постараюсь завещание написать, может, отец Рафаил мне поможет. – И он с надеждой на батюшку посмотрел.
– Возможно, я смогу помочь, – послышался голос Филарета Ивановича, деревенского старосты. – Я в молодости чиновником служил в губернском присутствии. Так и работал бы там, но отец мой занемог, а семья большая, вот и пришлось мне – а я старшим сыном был – в деревню вернуться. Тихон Петрович мою историю знает. Наверное, потому и попросил меня вместе с Авдотьей приехать. Дайте мне лист бумаги и чернила, я прошение напишу, а потом сам с ним во Владимир съезжу. Знаю, куда такие прошения подавать следует, да прослежу, чтобы оно без дела нигде не застряло.
Пока Филарет писал прошение, отец Рафаил подозвал к себе Ольгу Васильевну и что-то долго ей объяснял. Иван время от времени поглядывал в их сторону, но ничего такого, что подсказало бы, о чём речь идёт, не увидел. Все разбрелись на группки по двое или трое. Иван подошёл к Авдотье, около которой как привязанная стояла Настёна.
– Ну, здравствуй, племянник названный, – улыбнулась Авдотья.
– Так ничего ж не изменится, – нашёлся Иван, – как была ты тёткой Авдотьей, так и останешься.
– Зато жених был голь перекатная, а может стать богатым человеком, – улыбнулась та.
Настёна в их игру слов не встревала, просто прижалась к матери и молча слушала.
– Дело решил Тихон, – вновь заговорила Авдотья, – скоро у тебя все права будут и на избу, и на землю. Её-то он, правда, внаём в этом году отдал, но, если у тебя желание появится пахать да сеять, это можно пересмотреть.
– Нет, тётя Авдотья, надо деньги зарабатывать, большие деньги, туда силы надо направить, а не в земле ковыряться. Я сразу после ярманки в Лапино поеду, постараюсь маменьку с детьми в Жилицы перевезти. В Лапино она одна с такой оравой не справится. Пока мы все в одном доме поживём, в тесноте – не в обиде, а потом я дядю Феофана попрошу, он новую избу поставит. Я сразу, как матушку перевезу, к дяде Феофану с этой просьбой обращусь.
Иван посмотрел в сторону Феофана. Тот стоял и о чём-то разговаривал с отцом Рафаилом.
«А может, об этом надо прямо сейчас договариваться? Может, смогут они одну ватагу в Жилицы направить, чтобы я матушку привёз сразу в новый дом?» – эта мысль заставила Ивана отойти от Авдотьи с Настёной и направиться к Феофану. Тот как раз закончил разговаривать с батюшкой и начал смотреть по сторонам, словно разыскивая кого-то.
– Дядя Феофан, дозволь с просьбой обратиться? – ещё издали окликнул его Иван.
– Давай, Ванюша, чем смогу, обязательно тебе помогу. – Феофан широко улыбнулся и пошёл ему навстречу.
– Ты ведь сам слышал, что дядя Тихон посоветовал мне маменьку с детьми в Жилицы перевезти. Я, как ярманка закончится, сразу же в Лапино поеду. Они там одни не выдюжат. Я хочу уговорить их в эти края перебраться, поэтому не смог бы ты мне для них избу поставить? Изба большая нужна, их ведь много: маменька и девять человек детишек. Я заплачу, у меня деньги имеются, ты не волнуйся.
Феофан смотрел на Ивана и вспоминал, какой тот был маленький да щупленький, когда они на дороге первый раз встретились. Теперь перед ним стоял справный, высокий и внешне очень крепкий молодой мужчина, и только те же горящие глаза да нацеленная вперёд фигура свидетельствовали, что это тот же самый Ванятка, только совсем повзрослевший.
– Дело вы с Тихоном придумали, – проговорил Феофан, – разумное дело. Дай подумать.
Он наморщил лоб и задумался. Потом хлопнул себя рукой по бедру и сказал:
– Мы сейчас заказ один сдаём в Вязниках. Завтра я туда еду. Хотел ребятам дать пару недель передыху, но, раз такое дело, сразу направлю их в Жилицы. Сейчас всё закончим, и приходи в балаган, выберешь себе тот дом, который хочешь. О деньгах не беспокойся, постепенно расплатишься. Я думаю, недели за две, максимум три поставим мы тебе новый терем, да такой, что всем в нём просторно будет жить. Ну а двор чуть позже возведём. Этим у нас теперь специальная артель занимается. Она в Вязниках ещё на месяц задержится, но до морозов успеем всё сделать. – И он хлопнул Ивана по плечу. – Доброе дело задумал, молодец!
Прошение подписали все присутствующие, за Тихона, который спал, расписался Пафнутий Петрович, да так, что отличить при сравнении с оригинальной подписью, кто свою руку приложил, не было никакой возможности.
– Ну, тебе, Пафнутий Петрович, как мошеннику цены бы не было, – удивился отец Рафаил.
Пафнутий только улыбнулся в ответ и комментировать батюшкину оценку своего искусства не стал.
Филарет Иванович взял прошение со многими подписями и низко поклонился всем:
– Спасибо большое за то, что удостоили меня чести присутствовать на таком представительном собрании. – Он ещё раз поклонился и добавил: – Извините, но у меня дел в деревне много, пойду я, пожалуй, а завтра с утра в губернский центр отправлюсь, в присутствие. Там, наверное, весь день придётся провести, если не больше.
– Подожди, Филарет, немного, – окликнула его Ольга Васильевна, – я сейчас распоряжение дам, и тебя в Жилицы отвезут, а пока хочу со всеми попрощаться. Ярманка во всю работает, а я её ещё и не обошла даже. Надо всё проверить да убедиться, что везде порядок и никаких претензий ко мне ни у кого нет.
Она вышла, Филарет отправился следом за ней. Ушёл и Сидор Иванович, его больные ждали. Феофан Селиванович с Любовью Николаевной тоже в свой балаган заспешили, у всех ведь дел было по самое горло. Рядом с Тихоном вновь присела Лукерья со своим вязанием, Митяй стал на стол собирать – подошло время обеда.
У Ивана с плеч как будто тяжесть какая упала. Он с благодарностью посмотрел вслед Феофану, а затем оглянулся вокруг: какие замечательные люди здесь собрались. Потом подошёл к спящему Тихону и прошептал:
– Дядя Тихон, я тебя не подведу, только поправляйся.
…Я на часы посмотрел – вот-вот десять натикает. Я папе с дядькой и предложил прилечь отдохнуть. Да где там, оба в отказ пошли, а дядя Никита то ли спросил, то ли утвердительно так сказал:
– Если у тебя никаких срочных дел нет, то послушай меня ещё немного, да спать пойдём, а то завтра вновь к той кудрявой ехать, – и тут же, без остановки рассказывать принялся: – Авдотья с Настёной на ярманке ещё не всё видели, вот они после обеда и отправились по ней прогуляться, и внизу в трактире, не считая спящего Тихона, остались, как и накануне, три человека: отец Рафаил, Пафнутий Петрович и Иван. Сидели, чай пили, и Иван им свои планы озвучивал. И оба вновь только головами качали, когда он свою хорошо продуманную программу на их суд представлял.
– Молодец ты, Иван, действительно, как однажды мне Тихон сказал, ты в доброго купца со временем должон превратиться.
Пафнутий Петрович ласково потрепал Ивана по голове, а потом вопрос задал:
– Мне так кажется, что тебя ещё что-то беспокоит, не только болезнь Тихона и исполнение твоих задумок.
Он требовательно посмотрел Ивану прямо в глаза. Тот даже отводить свой взгляд не стал, а выпалил не раздумывая тот вопрос, который его ещё со вчерашнего дня мучил, покоя не давал:
– Дядя Пафнутий, а скажите мне одну вещь. Тут намедни Ольга Васильевна Пожарская, на вас ссылаясь, заявила, что Тихон Петрович княжеского достоинства. Как такое получиться могло? И не выдумала ли это Ольга Васильевна, а то ведь она горазда на подобное, – и замолчал тут же, глаз с Пафнутия при этом не спуская.
Отец Рафаил только улыбнулся, услышав вопрос Ивана, а Пафнутий огляделся вокруг, не подслушивает ли кто случаем, убедился, что никого поблизости нет, поскольку Митяй во двор вышел, а Лукерья поближе к открытой двери, где светлее было, пересела – от стола, за которым они чай пили, хорошо было видно, как спицы в её руках мелькают, – и начал разговор, время для которого, по-видимому, подошло:
– Ты вырос, Иван, и теперь тебе можно доверить главные семейные секреты. Чтобы ответить на вопрос, который ты задал, надо в истории нашей страны хорошо разбираться. Ну, может, в очень уж древние времена лезть и не нужно, а вот знать о том, что творилось у нас со времён Рюрика, следует. Я думаю, что тебе известно, кто это такой? – И он взглянул на Ивана.
Тот кивнул головой и подтвердил это словами:
– Основатель государства Расейского и династии Рюриковичей, которая после него страной правила, до тех пор, пока никого из них не осталось. Затем Романовы на престол взошли, – и посмотрел вопросительно: так он всё сказал или нет, достаточно или ещё что добавить требуется.
По-видимому, и Пафнутия Петровича, и отца Рафаила вполне устроило, что Иван сказал, они переглянулись только, и Пафнутий продолжил:
– Так вот, началось это всё ещё во времена Рюрика. Ты же знаешь, как князья появились. Викинги или славяне – всё одно. Дети, внуки и правнуки. Много их было, не всем земли хватало, вот и начались междоусобные войны, когда брат на брата шёл… Ладно, это я далеко куда-то забрёл.
Он даже руку в свою шевелюру запустил, а потом вспомнил, о чём сказать хотел, и продолжил:
– Лет двадцать тому назад я случайно познакомился с одним очень уважаемым человеком – с отцом Рафаилом. Познакомились и, смею надеяться, даже подружились. Как считаешь, отец Рафаил? – повернулся он к священнику.
Тот улыбнулся и голову склонил, подтверждая слова Пафнутия.
– Как-то при очередной встрече, – рассказывал Пафнутий Петрович, – я поинтересовался мнением этого высокоучёного человека, чем бы таким заняться, чтобы и мне, и окружающим было и интересно, и полезно. К тому времени я как раз историю княжеских родов закончил описывать. Или почти закончил – так, мелочь кое-какая оставалась, энергии у меня было столько, что я боялся сам воспламениться и сгореть, сил хватало с избытком. В общем, я был как норовистый жеребец перед скачками. Слышали, небось, что теперь такие новомодные соперничества устраивают? Вот отец Рафаил и дал мне два очень ценных совета. Первый: попытаться изучить и свести воедино историю домашней утвари разных народов и народностей, населяющих расейскую землю. И второй: начать всё это с Фроловской ярманки, где полным-полно подобных изделий продаётся. А для того, чтобы мне легче было там крутиться-вертеться, он познакомил меня с Тихоном. Тогда это был совсем ещё молодой человек, энергичный, знающий, но мне показавшийся каким-то удручённым до невозможности. Отец Рафаил мне историю Тихона рассказал да упомянул, что человек этот, Тихон имеется в виду, вовсе не так прост, как пытается себя на людях показывать. Уж больно у него образование хорошее, манеры далеко не крестьянские, да и держится он с природной гордостью. Явно не крестьянского он роду-племени. Подружились мы с Тихоном и много времени в беседах на различные темы проводили. Знания его меня поражали, держался он с таким достоинством, которое нечасто даже при дворе у высших сановников нашего государства встречается.
Батюшка тайной, которую ему Тихон на исповеди открыл, со мной, естественно, делиться не стал. Но недавно намёк один сделал, и был он настолько прозрачным, что у меня аж дыхание перехватило. Ведь отец Рафаил очень хорошо знал, чем я занимаюсь. Он с большим любопытством всегда меня расспрашивал о том, как продвигается моё исследование. Я и тогда любил, да и сейчас – отказываться не буду – люблю с ним беседовать, и когда дела приводят меня в эту сторонку, я обязательно предварительно списываюсь с отцом Рафаилом, и мы уделяем немало времени нашим обоюдно полезным и занимательным беседам. В предыдущую нашу встречу, которая почти год назад случилась, я ему с большим облегчением сообщил, что окончательно завершил писать историю княжеских родов России от Рюрика до наших дней и даже успел передать её одному издателю. Он улыбнулся только да головой качнул: «Не всё так просто, как ты это себе представляешь, Пафнутий Петрович. Ты бы лучше, чтобы я голословным не выглядел, покопался хорошенько в своих бумагах и выяснил, кем же были предки Тихона».
Пока Пафнутий рассказывал всё это Ивану, отец Рафаил одобрительно покачивал головой, подтверждая этим каждое сказанное им слово. А тот взял с тарелки кость, на которой ещё оставалось приличное количество бараньего мяса, покрутил её в руках и вновь вернул на место. Затем потянулся было к большущей кружке, из которой привык пить квас, но вначале взял утирку, чтобы вытереть себе руки, испачканные бараньим жиром. Иван понимал, что Пафнутий Петрович очень взволнован, и сидел молча, стараясь лишний раз не шевелиться. Он первый раз видел его в таком нервозном состоянии и очень этому удивлялся. Наконец тот отпил из своей кружки большой глоток кваса и продолжил, слегка запинаясь, свой рассказ:
– В моих бумагах были сведения только о княжеских родах. Так неужто же Тихон тоже из князей, как и я? Вот до какой мысли я дошёл. Но покопаться – это что значило? Ведь если он сын или внук какой-нибудь из урождённых княжон, то фамилия у него должна быть явно не княжеская. То, что Жилин не настоящая его фамилия, я уже давно знал. Он сам как-то случайно проговорился, но я сделал вид, что не заметил его оговорки, и переспрашивать не стал. А он на это и внимания не обратил. Ну, оговорился и оговорился, с кем не бывает. Но если это так, то в своих записях я ничего найти не смогу, я ведь далеко в сторону от родового древа не уходил, замужним дочерям внимания особого не уделял. Отмечал только, что такая-то в замужестве изменила фамилию на такую-то, и всё. А сколько при этом у неё детей было да как их звали, мне было неинтересно, я в эти дебри и не лез совсем. А ведь отец Рафаил мне чётко сказал: поройся в своих бумагах. А это что значит? Это значит, что какой-то из родов, который считается прервавшимся, на самом деле продолжался. Я даже вздрогнул от такого допущения. Но почему никто об этом не знает?
Он этот вопрос задал и замолчал. К кружке с квасом опять потянулся. Иван сидел как окаменевший, замер и ждал, когда Пафнутий жажду утолит и продолжит интереснейшее повествование. А тот вдруг начал шеей вертеть, как будто она у него затекла. Всё сидел спокойно, а тут стал головой крутить. Ивану так и захотелось сказать ему: «Ну чего ты тянешь, дядя Пафнутий?» – но он побоялся, что тот и вовсе перестанет рассказывать. Поэтому сидел и молчал. Наконец Пафнутий кваса напился, рот вытер и снова заговорил:
– Прервавшихся княжеских родов не счесть. Действительно, я не шучу, их очень много. Но большинство из них прервались давным-давно, во времена междоусобных войн и татарского нашествия. А меня могли заинтересовать лишь те семьи, где не было наследников по мужеской линии начиная с середины, ну, может, начала прошлого столетия. Таких родов не так уж и много оказалось. Чем ещё я мог располагать для своего поиска? Наверняка знал, что отец Тихона звался Петром Ивановичем, а дед – Иваном Димитриевичем. Значит, прадед должен был носить имя Димитрий. Из всех пресёкшихся родов за интересующий меня период нашёлся только один князь по имени Димитрий – Димитрий Михайлович Кашин-Опольский. Род князей Кашиных-Опольских был знатен и древен, как никакой другой в настоящее время. До боярского чина в нём многие дослужиться при разных государях смогли. По моим записям, последним в этом роду и был Димитрий Михайлович. Он сам из двадцать второго колена этого рода, где в первом колене сам Рюрик значится. Находясь в боярском звании, он стольником служил при дворе великого государя Московского Василия III. По сведениям, которыми я располагал, сыновей ни у него, ни у его родного брата Ивана Михайловича, который также служил вначале стольником при дворе Василия III, а затем воеводой в Вязьме, не было. Оба скончались в одном и том же 1632 году. Вот я и подумал: а не Димитрий ли Михайлович является предком Тихона Петровича? По времени очень даже похоже. Но как это выяснить?
Пафнутий ещё пару глотков кваса сделал и вновь заговорил:
– Решил я найти какую-нибудь пожилую, много знающую обо всем на свете княжну из рода Опольских. Ведь Кашины-Опольские были одной из ветвей славного рода Опольских. Неужто в их окружении никто ничего об этом не знает? Тема-то такая, которая всех Опольских должна интересовать. Порасспрашивал я знающих людей, и мне подсказали, что в одном из подмосковных монастырей доживает свой век одна из старейших на данный момент представительниц этого рода – княгиня Мария Ивановна Опольская-Белая, дочь известного Иоанна Фёдоровича Опольского-Белого, по прозванию Белица. Иоанн Фёдорович был князем, головой, воеводой и наместником в правлении Иоанна IV Васильевича и Фёдора Иоанновича. Воти отправился я в ту обитель. Мария Ивановна была пострижена в монахини под именем Марфа. Это оказалась небольшая, ладная, сухонькая старушка лет восьмидесяти, в монастырь она обратилась после смерти своего отца – Иоанна Фёдоровича Опольского-Белого. До того, после смерти своего мужа, поскольку детей у них не было, она вернулась в отчий дом, ну а потом ей уж пришлось в монастырь податься. Очень, надо сказать, любознательной эта старушка оказалась. О чём и о ком она только меня не расспрашивала, когда узнала, что я историей родов княжеских занимаюсь. Вот уж воистину кладезь знаний различных тайных, о которых не было принято в свете распространяться.
И Пафнутий даже головой осуждающе покачал.
– Ну да ладно, Господь её простит, – произнёс наконец он и продолжил: – Так вот, она мне всю подноготную Кашиных-Опольских и доложила. Оказывается, у Димитрия Михайловича Кашина-Опольского был единственный сын, которого звали Иван. Так вот этот Иван от государевой службы отказался и чудным делом, для князей совсем непривычным, скорее даже, как все вокруг считали, недостойным, заниматься стал. Он обувь тачать принялся и от любых других дел наотрез отказывался. Отец его, Димитрий Михайлович, от этого в ярость пришёл, проклял сына и от дома отлучил, а тому только того и надо было. Он в своём поместье в Тверской губернии осел. Там мужиков, у которых к этому склонность обнаружил, в одну кучу собрал и всех заставил изготовлением обуви заниматься, то есть, современным языком говоря, сапожное дело открыл. Но до того, чтобы сына княжеского достоинства лишить, Димитрий Михайлович не дошёл, надеялся, небось, что одумается единственный наследник. А тот так до самой смерти этим делом и занимался. Сын его, Пётр Иванович, отец Тихона, дело то продолжил да развил. Но при этом своего сына воспитывал как положено и образование ему самое наилучшее, какое мог, дал. Это ещё инокиня Марфа знала, а то, что дальше случилось, уже я ей рассказал. Дальше горе пришло да всю его семью в огне адском погубило. Вы знаете, она даже не вздрогнула от этого известия, а лишь сказала, что это их за упрямство Господь наказал, и разговор наш свернула. Я ей даже не успел сообщить, что Тихон, сын Петра Ивановича, выжил. Да это её, по-видимому, уже и не интересовало. Вот ведь как бывает, – произнёс Пафнутий Петрович и голову опустил.
Все сидели молча, и каждый о своём, наверное, думал. Наконец Пафнутий эту тему завершил:
– Так что, оказывается, род Кашиных-Опольских до сих пор не пресёкся. Тихон – последний представитель этого рода по мужеской линии, на нём он и заглохнет. Книга по истории родов расейских уже в печати, я вот сижу и думаю, что делать: вносить в неё добавление о князьях Опольских или так оставить?
– Ну и к какому выводу ты, Пафнутий Петрович, склоняешься? – послышался голос отца Рафаила.
– Честно признаюсь, не хочется мне, чтобы эту историю стали раздувать да теребить, это Тихону с Авдотьей только неприятности может принести.
– Вот и я такого же мнения. Оставь всё как есть, так лучше для всех будет. Тихон это всё в тайне держал. Я не хочу, чтобы до него донеслось, что о его происхождении известно всем вокруг стало, – решил поставить точку в этой истории батюшка, но Иван его перебил:
– Так ведь Пожарская сейчас на каждом углу трепаться об этом станет.
– Я с ней об этом поговорил уже, не такая уж она и болтливая, как ты думаешь. Это про себя она может говорить что вздумается, да и то это после смерти её супруга началось, а о чужих секретах она особо не распространяется, – сказал отец Рафаил.
Разговор закончился. Пафнутий Петрович со священником ещё остались в трактире, а Иван помчался по лавкам – новый товар заказывать.
Когда он вышел из одной лавки, где затеял серьёзную торговлю с хозяином, считая, что тот непомерно высокую цену на свой товар установил, а тот поддался и существенно ему уступил, Иван понял, что торговаться нужно везде. То, что Тихон не любил длинных переговоров и борьбы за каждую полушку, им на пользу не шло. Пусть один продавец совсем немножко цену с товара скинет, другой тоже, а третий, глядишь, уже и поболее, так ведь на этом не только они с Тихоном выиграют, а и их покупатели, и, может быть, весьма существенно. Именно тогда Иван понял, что он совсем не владеет наукой торговли, хотя уже подозревал, что такая наука должна существовать. «Где бы найти учителя, который объяснит, что такое настоящая торговля?» – задумался Иван, пока выбирался на главную торговую улицу ярманки.
Неожиданно впереди он увидел Ольгу Васильевну. Пожарская только что вышла из одной из лавок, но уже на улице всё продолжала разговаривать с её хозяином, крупным немолодым мужчиной, сильно поседевшим и обрюзгшим. Тот её о чём-то умолял, но она была непреклонна. Иван только последние её слова разобрал:
– Я уже сколько раз это слышала, а денег как не было, так и нет. Я тебя с остатком товара отсюда не выпущу, он в счёт оплаты за место пойдёт. Ясно? – Она повернулась и решительно пошла дальше.
Иван бросился вдогонку. Когда он пробегал мимо мужчины, заметил, что тот был очень и очень удручён.
Пожарская шла не спеша, кивала направо и налево головой, отвечая на приветствия, видно было, что она очень довольна собой.
– Ольга Васильевна, – решил окликнуть её Иван, когда почти совсем с ней поравнялся.
Пожарская остановилась и оглянулась, на устах её расцвела улыбка:
– Ой, Ванюша, а я всё думаю, что надо зайти к вам и узнать, как здоровье его сиятельства.
– Тихон Петрович как заснул ещё в нашем присутствии, так до сих пор не проснулся. По крайней мере, когда я уходил, он ещё спал, – поправился Иван.
– Очень он приятный человек, – задумчиво произнесла Пожарская, – с ним так легко разговаривать. Да даже если он молчит, а ты рядом находишься, от него такая сила во все стороны идёт – невольно от этой силы сама заряжаешься.
– Ольга Васильевна, – Иван дождался, когда Пожарская закончит говорить и на него вопросительно посмотрит, – дозвольте к вам с просьбой обратиться. Вы ведь скоро будете пересматривать своих арендаторов. Кому-то, может, откажете, кто-то сам уйдёт. Вот мы и хотим попросить вас, ваше сиятельство: подумайте о нас, грешных. Мы бы хотели в новом году какую-нибудь лавку арендовать, небольшую, но желательно в хорошем месте, где поток покупателей большой. – И он так заискивающе на неё посмотрел, что она чуть не рассмеялась:
– Ох, Иван, ну и хитрец же ты, умеешь найти путь к женщине! – Она буквально на секунду задумалась, но тут же развернулась, схватила Ивана за руку и потащила за собой. – Пойдём, я тебя конфеткой награжу.
Дошли они до той лавки, где Иван её заметил, Пожарская резко открыла дверь, так что шнурок, который к колокольчику был привязан, лопнул, отчего колокольчик только один раз звякнул и замолчал. Пожилой хозяин лавки вскочил со стула, но, не обращая на него внимания, Ольга Васильевна обвела руками помещение и буквально пропела:
– Вот, смотри, Иван Иванович, эта лавка как раз после Нового года свободна будет. Если устраивает, то плати мне часть мзды, как гарантию, что ты от неё не откажешься, и в новом году добро пожаловать.
Иван сделал вид серьёзный, осмотрелся, рукой отодвинул нынешнего хозяина в сторону и сказал:
– А что, ваше сиятельство, лавка меня вполне устраивает, я её беру. Позвольте сопроводить вас в контору, где мы и оформим договор найма на 1753 год от Рождества Христова.
Бывший хозяин понял, что проиграл, и ничего даже говорить не стал.
Когда они отошли на некоторое расстояние от лавки, Пожарская сказала:
– Ну, Иван, ты меня поразил. Теперь-то я понимаю, почему Тихон Петрович тебя вначале в компаньоны взял, а теперь и усыновить решил. Из тебя действительно купец знатный должен получиться. Давай так: мы сегодня договор оформлять не будем, а к Новому году подъезжайте с его сиятельством ко мне в гости, там все условия и обговорим. Да, ещё знай: я ведь своего управляющего с нынешнего утра выгнала и под суд его отдать желаю. Возместить мне ущерб он, конечно, не сможет, так пусть хоть кандалами позвенит в каком-нибудь руднике несколько лет. Это надо же, решил, что я ничего в коммерции не понимаю, и нагло воровал! Даже прикрываться ничем не стал, меня дурой неграмотной посчитал. Хотя, – и она на Ивана посмотрела, – действительно я такой и была, во всём ему доверившись. Хорошо, я у вас с Кроковыми познакомилась, вот Любовь Николаевна с супругом своим, Феофаном Селивановичем, быстро в его бумагах разобрались – им на это буквально одного часа хватило – и всё-всё мне показали, как он воровал, и даже примерную сумму ущерба высчитали. Точнее-то судейские определять будут, чтобы ему срок тюремный начислить. А ведь, кабы не вы, вовек я бы ему верила и убыток несла. Так что я ваша с его сиятельством должница. Нужна помощь – не стесняйся обратиться, чем смогу, всегда помогу.
