Руку Коле я протягивать не стал: во-первых, пандемия, во-вторых, вряд ли нужно ему было мое рукопожатие.
Сделал шаг к двери, но тут она распахнулась. В проеме появилась чуть менее полная, чем Людочка, дама с розовым газовым шарфиком на желтой, морщинистой шее. На даме было широкое льняное платье, туго подпоясанное синим ремешком, отчего ее бедра казались шире дверного проема. К платью была приколота изящная матерчатая брошь в виде красной лилии с голубыми тычинками. В руках она держала черную сумку с кисточкой на железной «паутинке». Ее глаза были полны печали и нервной энергии.
Она с легкостью отодвинула меня бедром, ринулась к Коле, словно давно его знала, без приглашения плюхнулась на «мой» стул. То ли заскрипел под ней стул, то ли она издала жалобный звук.
Коля, кажется, тоже был несколько ошарашен. Застыла с чайником и Людочка.
Дама поводила носом, без спросу взяла кружку с заваркой со стола секретарши, сделала большой, жадный глоток.
–Спасибо, – произнесла она. – Сахару только маловато. Но это и хорошо. Врачи мне запрещают, говорят, преддиабетное состояние. А я много сладкого и не ем, разве что тортик раз в неделю, ну иногда два. Однако это редко, когда именины у кого или праздник какой.
–Чем могу, так сказать.., – попытался перебить даму Коля, но она привыкла слушать, вероятно, в основном себя.
Я давно заметил, что полные женщины удивительно самодостаточны и непрошибаемы. Наука это объясняет большим количеством мужского гормона тестостерона в их крови. Но я так же знаю, что они очень активны в сексуальном плане, даже ненасытны, что говорит о переизбытке уже женского полового гормона – эстрогена. То есть, это такие «бочки» наполненные разными гормонами. И как только не лопаются от сего природного противоречия.
Дама взбила белыми кулачками свою «химическую» шевелюру ярко коричневого цвета, глубоко вздохнула грудью не меньше девятого размера. Вынула ажурный носовой платок из сумочки, высморкалась.
–У меня муж пропал, – перешла она, наконец, к делу.
–Вот как. – Коля округлил глаза, будто подобное заявление от клиенток было для него в новость. – Когда же? Простите, как вас?..
Дама назвалась Полиной Петровной Морозкиной и махнула рукой:
–Да черт бы с ним, что пропал. Он перстень с собой унес.
–Перстень? Какой перстень?
–В том то и дело, что непростой. Семейная реликвия, золотая печатка самого Рюрика.
–Кого?
–Великого новгородского князя. Основателя России.
Я был не менее огорошен, чем Коля, а потому так и не переступил порога агентства. Машинально опустился на ступеньки у выхода.
–Основателя Древней, вернее, Новгородской Руси, – поправил я Полину Петровну. Мы как раз в университете проходили тот период истории. – Россией Русь стала называться при Иване Грозном.
–Не умничай, – кинул мне Коля, но не зло, как бы походя, и я это расценил как возможность остаться и послушать. – Продолжайте.
–Продолжаю. Печатка с выбитым на ней трезубом, ну точно таким, как украинцы теперь своим гербом сделали. Князья то наши: новгородские, псковские, ростовские Киев просто оккупировали и сделали своей вотчиной, а свидомые их теперь украинцами называют. Забавно да? Это все равно, что если бы Наполеон в Москве остался, русским бы его назвали. А еще украинцы говорят, что они сами и есть настоящие русские, а мы мол… Поляне они и древляне, сотни лет, сидевшие под хазарами, покуда их наши русские князья у степняков не отбили…
–Первыми полянский Киев у хазар отобрали воеводы Рюрика Аскольд и Дир, – продемонстрировал я свои познания, – а потом уж родственник Рюрика князь Олег занял киевский стол. Так появилось Киевское княжество, а Киевской Руси никогда не было, этот термин придумал профессор Максимович в 19 веке, а другие историки его подхватили.
Коля угрюмо на меня взглянул, но опять же ничего не сказал. Дама с лилией окинула меня оценивающим взглядом, удовлетворенно хмыкнула, мол надо же и среди ищеек образованные попадаются. Она же ведь не знала, что я не сотрудник агентства.
–Так вот, – заговорила она вновь. – На перстне, вокруг трезуба выбито несколько слов. Что они значат понять трудно, почти стерлись, но мой дед говорил, что вроде как «славься великий Рюрик» или «слава великому Рюрику», что, впрочем, неважно.
–Про новгородских и ростовских князей вам тоже дедушка рассказывал? – саркастически спросил Коля.
–Не иронизируйте, пожалуйста, – обиделась Морозкина. – Я, между прочим, на истфаке училась…правда, не доучилась. А дед мой в МГУ преподавал зарубежную литературу, знал десять языков и даже древнюю латынь.
–Извините. Может, чаю?
Секретарша уже наполнила чашки из чайника и протянула одну из них Морозкиной, ту что та уже пригубила. Поставила на стол Мигреня, напротив нее коробочку с сахаром и вазочку с печеньем. Людочка тоже почувствовала интерес к рассказу дамы.
А та перелила чай в блюдце и с аппетитом отхлебывая из него, рассказала, что фамилию Морозкины их семья получила от её деда Даниила Сафроновича. Бабушка, урожденная Елена Скоробоева, боялась оставлять в сталинские времена дворянскую фамилию и взяла мужнину. До революции Скоробоевы жили в Великом Новгороде. После Октябрьского переворота некоторые подались в Швецию, другие остались воевать с большевиками. Прадед Полины Петровны – Сафрон Ильич Скоробоев служил полковником Императорской армии. Его тяжело ранило и контузило под Кенигсбергом, после лазарета он лечился дома. В 1918-ом прадед и прабабка подхватили испанку. Выкарабкались, а когда вернулись в квартиру на Великой улице, что на Софийской стороне, увидели, что она разграблена. Как потом жили, чем питались неизвестно. Оставались лишь золотые карманные часы, подаренные пращуру – командиру Лейб-Гвардии Конно-Гренадерского полка за «доблесть и отвагу» самим Кутузовым. Но их продавать не стали, спрятали на самый черный день в настенных часах с кукушкой.
Весной 1921 года, перед самым введением НЭПа, к ним заявились комиссары с обыском. Сафрон Ильич развел руками, мол чего у нас брать и так в голых стенах сидим. Однако большевики не ушли и к огромную удивлению прадеда в подоконнике нашли золотые червонцы, несколько подвесок с сапфирами, еще что-то и перстень Рюрика – семейную реликвию, передававшуюся по наследству. Он-то думал, что всё пропало в 1918, а оказывается кто-то из родственников, перед тем как покинуть отчий дом, сделал в подоконнике схрон.
Комиссары лишь ухмыльнулись – мол, все вы буржуи недобитые одинаковые, никакой фантазии, все прячете свои «брюлики» в одних и тех же местах. Словом, забрали ценности и ушли.
Прадед, конечно, очень расстроился и вечером отправился в местный трактир, где несмотря на сухой закон, тайно отпускали самогон. Там же, в одной из комнатушек функционировал подпольный «картежный салон», где собирались темные личности.
Какого же было удивление Сафрона Ильича, когда за этим столом он увидел одного из комиссаров, приходивших к нему «реквизировать буржуйские брюлики». Но еще больше его удивило то, что на кону, среди мятых керенок и царских монет, он увидел семейную реликвию. Скоробоев не сказал комиссарам о её исторической ценности – много чести, а сами они и не догадались – так, золотая безделушка.
Прадед сбегал домой, взял спрятанные в «кукушке» часы, вернулся в притон. Перстень, к его радости, оставался на кону. Показал «брегет», попросился за стол. Комиссар, которого как выяснилось, звали Яковом Дергенсом, сначала раскрыл рот от удивления, потом рассмеялся: «Ну, буржуи, сколько вас не тряси, а вы все золотом несетесь, ха-ха. Ну, падай на стул». Сафрону Ильичу повезло, он сорвал банк, спрятал бесценный перстень в карман и сразу ушел.
На улице его догнал Яков, дыша застарелым перегаром, потребовал вернуть перстень. Однако прадед ответил, что если тот не отстанет, он пойдет в отел ЧК, находившийся за углом и расскажет, что их сотрудник проигрывает конфискованные ценности, необходимые стране Советов как воздух, в подпольных шалманах. Дергенс выхватил револьвер, но одумался – стрелять он не решился, так как в тот вечер на бульваре было много народу.
Тогда прадед решил схитрить, рассказал чекисту, что это не простой перстень, а уникальный, исторический, принадлежавший родоначальнику русских великих князей Рюрику. За границей, особенно в Скандинавии, откуда родом был сам Рюрик, за него выложат огромные деньги. Перстень очень дорог его жене Марии. После ухода комиссаров с ней случился сердечный приступ, она скорее всего умрет. Мария перед смертью хочет взглянуть на перстень, который всю жизнь был для нее счастливым талисманом. Мол, он только покажет ей его, а потом Яков может реликвию забрать. Но только не на квартире. Сафрон Ильич назначил встречу в полночь на набережной Волхова.
Непонятно почему, но чекист согласился, напоследок пригрозив «в случае чего» расстрелять прадеда и его «Машку» незамедлительно.
–Ну, а ночью, – заканчивала подробную историю Полина Петровна, – прадед саданул чекиста Дергенса по голове кочергой, припрятанной под плащом, засунул ее ему под кожанку, чтобы не всплыл и сбросил в Волхов.
–Занимательная история и кровавая, – сказал Коля. – Значит, до позавчерашнего дня историческая ценность находилась в вашей семье.
–Да. – Морозкина удивленно вскинула глаза. – Откуда вы знаете, что до позавчерашнего?
–На вашем лице еще не утихла буря возмущения и гнева, – ответил Мигрень. – Почему же вы не обратились в полицию, а пришли ко мне?
–Видите ли.., – замялась дама. – Я бы не хотела связываться с государством. Все же уникальная реликвия…
–Боитесь, конфискуют? – это уже подала голос Людочка.
–Нет. О полиции ходит много нехороших разговоров, мол, сливают информацию бандитам, да и сами…ну вы понимаете. Я бы не хотела, чтобы о реликвии узнали преступники, моя жизнь мне дорога.
–Спасибо, что доверяете нам, – сказал Коля официальным тоном.
–Мне о вас рассказала соседка, Галина. Вы быстро нашли ее пропавшую детскую коляску.
Коля поморщился и краем глаза взглянул на меня. Вероятно, ему было неудобно передо мной, что он занимается такими дурацкими делами. Поэтому Мигрень тут же уточнил, чтобы подчеркнуть значимость прошлого дела:
–Ну да, только в коляске был ребенок и его хотели продать цыганам. А возможно и на органы.
Полина Петровна в ужасе всплеснула руками и тут же потребовала очередную порцию чая. Признаться, и у меня в горле засвербило.
История с перстнем могла вылиться в интересное следствие. И я не выдержал.
–Скажите, – обратился я к даме. – А муж ваш был настоящим или…
Она гневно обернулась на меня:
–В каком смысле?