Владислав Март
Дед
«Мамврийский дуб. Дерево является последним из исчезнувшей дубравы Мамре и древнейшим свидетелем богоявления Аврааму на библейской земле. Дуб этот воспет в священных церковных канонах, в стихах и прозе, запечатленный на тысячах древних икон, гравюр и рисунков. Его засохшие ветви использовались для написания икон Святой Троицы и рассылались по всем уголкам царской России. Посещавшие дуб богомольцы собирали желуди и кусочки коры, срезали на память веточки, вырезали палки для посохов, а частички древесины хранились как священные реликвии. Из чернильных орешков (галлов) Мамврийского Дуба изготовляли черную краску, которую использовали исключительно для написания имен бога и священных текстов…».
– Внеклассное чтение? – за моей спиной поинтересовался мужчина. Конечно же то был завуч, – дома соседи мешают читать?
– Здравствуйте, Анатолий Степанович, хотите сесть?
– Нет, сиди, такая толстая книга у тебя, «Война и мир»? – он был в том же синем пиджаке, в каком ходил в школу.
– Это по биологии, про роль деревьев в истории.
– Нина Ивановна такое задаёт?
– Нет, на практике была студентка, Олеся Сергеевна, но Нина Ивановна тоже.
Завуч посмотрел на часы и в окно. Похоже, что ему скоро выходить.
– Вы знаете церковь на спуске? – отчего-то я спросил завуча, – там внутри вырос огромный дуб. Я пытался найти в библиотеке примерно, когда церковь забросили чтобы понять сколько дубу лет.
Завуч действительно двинулся к выходу ещё раз посмотрев в окно. Он всё-таки был очень ограниченным человеком и преподавал математику.
– Читай-читай, это облагораживает. Там же кольца должны быть, годовые, посчитай. Может сдаться, что церковь построили вокруг дуба, а не дуб пророс внутри, хе-хе.
Он взялся за поручень у выхода. Да, такие толстые и придирчивые не защищали наш город. Этот завуч только если предателем мог быть в истории.
– Считай кольца! До свидания! Не забудь первого сентября прийти.
Трамвай тряхануло перед торможением так, что старичок на первом сидении подпрыгнул и зашёлся кашлем. Завуч вышел на остановке и не посмотрел ни на меня, ни на транспорт, скоро зашагал по Ворошилова. Можно подумать я без него не знал про кольца. Там так сильно разломан ствол, и такой грязный от земли и пыли, что колец не видно. Максимум можно у ветки посчитать, есть там одна большая отпиленная. Возраст здания мне был теперь примерно известен, спасибо библиотекаршам, 1100 год, плюс минус. Домонгольская церковь перестраивалась много раз, возможно в ней не осталось ни одного кирпича той поры. Только если в фундаменте… Фундаменты вроде у них были из вертикальных сосновых столбов… Вдруг дубовых? Пророс один? Тогда и дуб может быть старше церкви. Удивительная идея завуча обрела смысл. Дуб Мамврийский, религиозная вещь, может его из жёлудя прорастили после паломничества в Палестину? Говорят, где-то в Подмосковье есть храм – полная копия храма из Святой земли. Почему бы людям в то время не привезти кроме мощей и частиц креста, жёлуди, к примеру. Для них это было важно. Я закрыл книгу и захотел есть. Сидел и мечтал об «Останкинских» пельменях. Мимо нас с вагоном проносились тысячелетние места Винтергарда. С их загадками и костями во много рядов под мостовой. С семенами из Израиля, стрелами печенегов, мечами тевтонцев. Такая богатая историей земля. Поем пельменей и пойду рассматривать подвал, где видно основание дуба.
Вооружённый фонариком и информацией, полученной от всезнающего дяди Коли, я спускался по мостовой переулка к разрушенной церкви. То, что она не сползла ниже, к обрыву, к набережной, было особенно странно при взгляде от крутой дороги. Здание держалось очевидно на мощном глубоком фундаменте. Древние строители, а ведь действительно очень древние, знали соответствующие секреты. Не торопясь возводили на тысячелетие. Ради модной маковки с комиксами на голубых стенах они вбили в край холма сотни свай-стволов, может тысячи. Возможно прикрепили всё это снизу к какому-то скальному основанию. Храм-гвоздь держал от оползня и всю нашу улицу.
Батареек могло хватить всего на полчаса, замены не было, так что я торопился спуститься до сумерек, чтобы дневной свет помогал мне на нижнем уровне. Пельменей во мне было предостаточно для долгой и физически отягощённой работы. Коля, который в среде моих родственников назывался «дядей», хотя вероятно им не был, рассказал мне о разных способах определения возраста деревьев. Один из них, показался мне особенно подходящим к ситуации. Нужно измерить диаметр ствола ближе к уровню земли, но не у самых корней и затем разделить на 1, 2 или 2,5 в зависимости от условий роста дерева. Дуб, как и другое крупное дерево, набирает до 2,5 сантиметров в ширину за год. При скромном освещении, питании, меньше, по 1 сантиметру, полтора или два. Зная ширину основания и примерный коэффициент роста можно умножив их получить возраст дерева. Верёвка, бывшая у меня также с собой, могла помочь при спуске, а могла и помочь измерить окружность ствола в подвале, у самых корней. Спасибо математике завуча, я мог вычислить диаметр зная окружность. Пи, квадрат, вот это всё. Поскольку выдвигающегося сантиметра-рулетки у нас дома не было, я заранее отметил на верёвке фломастером метры. На втором метре – две полоски, на третьем – три и так далее. Чувствуя себя искателем клада или Индианой Джонсом из фильма в видеосалоне, я легко дошёл до церкви и втиснулся через её низкое разрушенное окошко.
Сегодня свет падал из щелей стен и потолка под разными углами, в том числе, на искорёженное дерево почти в центре пола. Его серое и безжизненное тело как застывший динозавр выбиралось из недр земли и опершись на каменные плиты церкви, сдохло в незапамятные времена. Могучий верх, крона, отсутствовали и я мог только фантазировать о прошлой высоте дуба. Всё же срезали этот верх не так давно. Сухие сморщенные дубовые листочки покрывали по щиколотку половину храма. Они не успели сгнить или унестись с ветром. Сколько могли лежать листья в сухом скрытом от всего месте? Несколько лет? Дуб распили на дрова? Следов огня, кроме редких маленьких кострищ, на полу не было. Одна из ветвей, не самая крупная, была отпилена аккуратно. Остальные отломаны то ли под собственным весом, то ли внешним насилием. Морщины глубоких складок покрывали всю площадь коры. Местами она вздыбилась и треснула, показывая свои огромные раны. В каждую можно было просунуть ногу. Я посчитал годовые кольца единственного опила. Это оказалось непросто. Расстояния между полосками были маленькими и ближе к коре вовсе становились неразличимы. Попробовав несколько раз я был уверен, что колец по меньшей мере сто. Это не дало мне особенно ценной информации, любой, кто посмотрел бы на изогнутый волной, гигантский остов дуба, ответил бы, что ему двести, триста, пятьсот лет. Мысль о ста годах не могла возникнуть при взгляде на остаток исполинского основания. Книга про мамврийский дуб и идея, что церковь построена ради этого дерева или дуб удачно интегрирован в храм теперь крепла. Во всей этой истории несуразным гвоздём торчал один факт. На изгибе дерева зеленел росток и кажется он подрос с прошлого моего посещения. Это было более странно, чем увидеть одуванчик, проросший сквозь бетон. Настолько велика была разница между каменистостью мертвого ствола и юной зеленью побега. Сейчас мне некогда было рассматривать ожившее живое. Не терпелось включить фонарик и измерить дуб внизу. Я был уверен, что узнал что-то чего не знает ни один краевед и учитель истории Винтергарда. Что ж, оставалось только узнать ещё больше, и я полез в дыру. У кого-то в школе будет самый крутой рассказ, как он провёл это лето.
Там, где квадратные каменные плиты церковного пола были разрушены, имелось довольно большое многоугольное отверстие. Образовалось оно скорее всего по совокупности причин. Растущее дерево могло поднять часть камней, дождевая вода сквозь лишённые стекол окна размыть, вандалы и искатели сокровищ могли поднять часть пола. Так или иначе, держась за кору и ветки, мы с одноклассниками не раз спускались на пару метров вниз, где начиналась темнота, сырая земля и камни. Здесь можно было спрятаться или спрятать свой секрет. Мы мечтали найти здесь клад, хотя бы дупло в стволе ниже уровня пола, но ничего этого не было. Ствол выпрямлялся и уходил в темноту, в дно холма. Ноги дальше не лезли и упирались в каменную крошку и многолетний слой мусора. Теперь же, с фонарём и своей решимостью, я выбрасывал наверх часть мусора, а другую утаптывал в стены дыры. Я видел возможность спуститься ниже. Значительный проход был скрыт просто старыми ветками и несколькими автомобильными покрышками. С последними пришлось повозиться, они сужали путь, мне приходилось вытаскивать их по одной в церковь. И вот, спустя, шесть-семь ходок, я смог сползти на корточках ещё на один свой рост ниже, вдоль ствола. Полость в земле вокруг дуба немного расширилась и его можно было обойти кругом по новому нижнему ярусу. Однако оказалось, что ни фундамента из сосен, ни корней дерева я не нахожу. За стволом, ширина которого была здесь не менее четырёх метров, напротив того лаза, которым я спускался, был новый горизонтальный проход. В нём также был мусор. Фонарик выхватывал за горой скатившихся сюда бутылок и банок лаз ниже. Мне было неприятно, что теперь я не вижу свет от входа через пол над собой. Кроме того, было одно узкое место, в котором я пачкался о земляную стенку, цеплялся верёвкой. Выносить мусор было неудобно, приходилось прижиматься к коре, и я был весь в мелких царапинах. После второго рейса наверх, я уже не так охотно спустился в дальнюю точку, поскольку увидел, как осыпается вслед за мной моя дорожка по земляной стенке. Надёжнее всё-таки упираться спиной в дуб и подниматься отталкиваясь от стены лаза обувью. Не привязать ли мне наверху верёвку чтобы помогать себе подниматься, держась за неё? Я откинул несколько бутылок и стал тащить большую ветку, которая зигзагом застряла в новом проходе и её было ни перешагнуть, ни подлезть под ней. Когда я особенно сильно взялся за неё у меня выпал из-под подмышки фонарик и счастливо для меня упал к ногам, ровно лёг на «пол» прохода и осветил, не разбившись, ту глубокую часть, из которой я тянул ветку.
Точно в свете луча, передо мной стояла белка. Я никогда не видел белок так близко. Она была красивой и крупной, с рыжим телом и тёмно-рыжим, почти коричневым хвостом, и, она именно стояла. На задних лапках, подобрав передние к светлому животу, пялилась на меня чёрными глазами-бусинами, принюхивалась. Я замер и смотрел на зверька сверху вниз, мог дотянуться до него ботинком. В свете фонаря белка казалась размером с кошку и отбрасывала тень в проход. Нет, она определённо была больше белок в зоопарке, это была крыса? Енот? Нет же, белка. Уши с кисточками, конечно, белка. Хвост её дёрнулся, дёрнулась и мордочка и она прыгнула прямо на меня. От неожиданности я отпустил ветку, вскрикнул, закрыл ладонями лицо, защищая себя и втянул голову в плечи. Белка, ощутимо тяжёлая, с острыми когтями, пробежала по мне отталкиваясь от колена, плеча и моей головы и через секунду исчезла где-то вверху. Оттуда, где ствол выходил наружу, струйка земли или песка скатилась мне за шиворот. Я стал вылезать, чуть не забыв фонарь, который погас, как только я взял его в руку. Ускоряясь от страха, желая осмотреть себя, нет ли на мне крови, белки или ещё чего я проворно поднимался. Только на секунду перед самым светом я остановился, поскольку стирал что-то с лица. Эта была капля крови. От ранки, оставленной взбежавшей по мне белкой или я оцарапался при подъёме. Свет попал мне в глаза, и я увидел… Сначала огромное грустное лицо под куполом, а затем протянутую мне руку. Я взялся за мощную ладонь, которая помогла мне вылезти.
Я машинально отряхивал свою одежду и немного повертел головой вокруг. Около меня стояли вчерашние мужики.
– Вы не видели большую белку? Она должна была пробежать мимо вас.
– Белку? – высокий усатый дядька в выцветшей солдатской форме ухмыльнулся, – народ, вы белок здесь не встречали? – он обернулся к трём товарищам, всё тем же странным полудембелям, которых я встретил накануне. Те, каждый по-своему, весело отреагировали. Мужчина с косой так просто откровенно заржал.
Бицепс, Усатый, Коса и Лысый, так про себя я назвал четвёрку, снова усаживались у стены и начинали разводить огонь. На этот раз вместо пива в руках были котелок и какие-то упаковки из магазина. Было похоже, что они собираются варить суп, а может даже и пельмени. Они чувствовали себя как дома, нисколько не удивляясь ни худым святым вверху, ни мне, вылезшему из ямы. Не обращали внимания на зелёный росток, что, клянусь, вырос ещё немного с момента моего погружения под пол. Дрова они принесли сами и расселись полукругом, обращенным к дубу и ко мне. Пока я очищал одежду, а они что-то шаманили с огнём и котелком. В церковь пару раз заглянули случайные мальчишки. Однако дембеля грубо окрикнули их и даже послали матюгами так жёстко, что гости скрылись за стеной. Меня же не гнали, отпустили только пару шуток, что моя белка приходила после того как я понюхал пива. А если б выпил с ними, то белка привела бы ещё с собой других лесных зверей.
– Вы каждый день сюда приходите? – я осмелел и расхаживал от дуба до разгорающегося костра, попутно убедившись, что батарейки в фонарике сели.
– А, что тебе, парень? Может и ходим. Может не ходили, а теперь начнём, – Лысый отвечал и ломал принесённые сухие ветки.
– У тебя соли нет? – вдруг спросил у меня Усатый.
– Нет, но могу домой сгонять, принести.
– Принеси, будь другом, если недолго, – татуировка с драконом на руке Лысого привлекла моё внимание.
Усатый выглядел старше всех, но был также могуч, как остальные. Сегодня отчётливо было видно, что бицепсы и прочие мышцы перекатывались под рубашкой не только у Бицепса, но и у других пришедших в храм чрезмерно. Они были широки в плечах, без отвисших животов и оттого казалось, что их тела от молодых перекачанных спортсменов, а головы от более взрослых харизматичных мужиков. Актёров или моделей, если мужчины вообще бывают моделями. Более всего, они походили на исторических реконструкторов. Бородки, коса, усы, словно специально отращённые к историческому фестивалю. Подобный проходил у нас на реке, со сплавом ладьи, и, кстати, должен быть снова в конце августа, в последние дни моих каникул. Мне не нравилось, что фестиваль сводился с ярмарке-продаже свистулек и нескольким соревнованиям, на подобие перетягивания каната и метания топора, но за неимением лучшего, я посещал его каждый год. Мне хотелось хотя бы там почувствовать атмосферу старины, в которой наш город был важен и уважаем. Как и воины его населявшие.
