Но, милостивые государи, было два Рубинштейна, как в «Дворянском гнезде» было два Лемма.
Был Лемм, который «пил свой декокт», и был Лемм, который бросил на Лаврецкого орлиный взор, «повелительно указал ему на стул, отрывисто сказал по-русски: „садитесь и слушить“, сел за фортепиано, гордо и строго взглянул кругом и заиграл[7].»
Всякий великий музыкант – это Лемм.
Было два Рубинштейна.
Славный старичок Антон Григорьевич, с добродушной улыбкой на впалых губах, который тихонько уходил из концерта «другим ходом» во избежание всяких оваций.